Мир, который без меня. Альтернативный гей-роман. Книга 2.

Annotation

Мир, который без меня. Альтернативный гей-роман. Книга 2. (https://ficbook.net/readfic/3158224)

Направленность: Смешанная

Автор: general root (https://ficbook.net/authors/1013726)

Беты (редакторы): CoLandrish

Фэндом: Ориджиналы

Рейтинг: NC-17

Размер: 335 страниц

Кол-во частей:30

Статус: завершён

Метки: Насилие, Нецензурная лексика, Ангст, Драма, Психология, Повседневность, Дарк, Hurt/Comfort, Элементы гета, Элементы слэша

Описание:

Продолжение 1-ой книги(Книга 1 - http://ficbook.net/readfic/3138722). Введение в мир индейских шаманов, редкое попадание героя в стечение обстоятельств. Роман о том, как одно единственное спонтанно принятое решение может повернуть вспять всю жизнь героя. Нежная привязанность, жесткая необходимость, непонимание, осуждение...

Примечания:

Ав­тор вы­ража­ет ог­ромную бла­годар­ность CoLandrish за по­мощь в ра­боте над грам­ма­тикой.

Посвящение:

Моему другу, трагически погибшему 04.07.15 Захарову Темке.

Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора / переводчика

Часть 1. FOUR MINUTES.

Часть 2. NICE DAY TO DIE.

Часть 3. RAIN DROPS.

Часть 4. TRY TO UNDERSTAND.

Часть 5. FIND THE WAY.

Часть 6. I WAS TALKING WITH HIM.

Часть 7. COME LEY'S TRY

Часть 8. Never do like this again.

Часть 9. CONGRATULATIONS, ANDY!

Часть 10. WHY AM I? BECAUSE YOU ARE NOT

Часть 11. I'LL TRY TO BERRY THE RAIN

Часть 12. HOW DID YOU SURVIVE, ANDY?

Часть 13. Resist.

Часть 14. YOU FUCKED YOURSELF, ROY.

Часть 15. EVERYTHING I DO, I DO FOR THEM

Часть 16. SILVER AND COPPER

Часть 17. SIX THOUSANDS.

Часть 18. TWENTY TWO FLOORS AND THREE STAGES.

Часть 19. AND THEN

Часть 20. AND ME TOO.

Часть 21. THE DAY BEFORE TOMORROW.

Часть 22. LITTLE ROCK.

Часть 23. GRAVITY OF LOVE.

Часть 24. NO. TODAY NO.

Часть 25. THAT'S ALL

Часть 26. TWO YEARS

Часть 27. WHY?

Часть 28. GO AWAY!

Часть 29. THE WORLD WITHOUT ME.

Часть 30. WILL SOON HAVE

Часть 1. FOUR MINUTES.

FOUR MINUTES.*

— Стив…

Шон обернулся. Рой мялся в дверях, не решаясь войти. Он смотрел в пол, и Стив видел, насколько он подавлен.

— Проходи. Выпьешь?

Казалось, Маккена не расслышал вопрос. Шон сел за стол, указав другу на диван.

— Я слушаю.

— Знаю, ты не рад мне, — начал Рой, но тут же осекся.

— Ты ведь пришел не за тем, чтобы это узнать. Верно?

Маккена поднял воспаленные глаза.

— Знаю, что я…

— Оставим это. Давай сразу к делу. Чего ты хочешь? — тон Шона был жестким, хотя в глубине его души что-то протяжно завыло.

Тот медлил, а после встал и направился к двери.

— Нет, ничего. Прости, я… Ладно, забудь.

Он уже открыл дверь, когда Стив окликнул его.

— Рой.

Маккена вздрогнул, словно не ожидал. Он стоял, не оборачиваясь, сутулый и раздавленный. Казалось, он даже стал ниже ростом и лет на пятнадцать старше.

— Выпей, — продолжил Шон. — И поговорим.

Повисла пауза. Вяло пережевывая время, стрелки на часах отсчитали несколько секунд.

— Сядь. Я принесу виски. По-любому нам не избежать разговора.

Он направился к выходу. Рой невольно отметил, что его походка потеряла легкость, да и движения казались осторожными. Знаменитого энергетического фонтана не было, как не было и рвущегося через край куража.

— Знаю, — через силу начал Рой, — ты вправе послать меня, и я не скажу ни слова, но Стив… мне больше не к кому прийти. То, что я сделал, — он запнулся. — Стив…

Маккена закрыл лицо руками и разрыдался. Перетянутые струны в душе Шона задребезжали в унисон. Он опустился на диван рядом с другом, нерешительно обняв за плечи. Он молчал, и Рой лишь чувствовал, как подрагивают его пальцы

— Не гони меня, Стив. Я уже наказал себя с лихвой. У меня никого нет. Ты единственный, к кому я еще могу прийти. Мог бы прийти.

Шон погладил его по спине.

— Это так, Рой.

— Я бы расквитался с жизнью, но…

— Это не решит проблемы и уж точно не поможет Энди.

— Я должен найти его.

Имя мальчишки резануло слух. Маккена впервые услышал его с того злополучного дня. Они называли его просто «он», потому что… Наверное, это было не так больно. Имя парня слышалось объемно и тяжело, словно было заковано в тяжелую металлическую кожуру.

— Давай так, — продолжил Стив. — Поезжай домой. Я приеду позже…

— Не могу я находиться в этом доме! — взмолился Рой. — Я схожу с ума! Эта тишина… Там все…

Его голос сорвался.

— Поживи пока у меня. Выспись. Прими снотворное. Там в ящике. Ты уже похож на зомби. Поговорим вечером. Поезжай. В таком состоянии ты все равно ничего не соображаешь.

Маккена уехал, а Шон опустился в кресло и замер. Все многократно усложнилось и теперь напоминало сложный узел, с заправленными внутрь концами. Энди исчез, Рой почти мертв, да и сам он едва жив. Страшная усталость давила на плечи, и Стив чувствовал, как сгибается под ней. Он понимал, что ему придется решать все проблемы в одиночку, а сил почти не осталось. Частный детектив, которого он нанял, рвал жилы, но пока ничего не мог сделать. Судьба мальчишки оставалась неизвестной. Суицидное настроение Роя добивало, да и его собственное изводило не на шутку. Ему захотелось напиться до обморока, чтобы ничего не чувствовать, ни о чем не переживать, и чтобы все провалилось куда-нибудь подальше.

Энди очнулся от боли. В щель приоткрытой вагонной двери просачивалась серость. Парень не мог сообразить, что это, утро или вечер. Сколько он пробыл в забытьи, тоже неизвестно. В вагоне тепло и пахнет навозом. Он не совсем понимал, как оказался здесь, и лишь мутные обрывки воспоминаний несмело всплыли в голове. Тело ныло, ссадины отдавались жжением, и отчаянно болела грудь. Обломки соломы прилипли к щеке, схватившись с засохшей лимфой. Очень хотелось пить. Еще хотелось умереть, потому что Энди только сейчас осознал, что произошло. Он вспомнил, что ночью его высадили на перрон на конечной станции. Как он оказался в вагоне с соломой, мальчишка уже не помнил. Он ощутил во рту иссохшую пустыню, попытался сглотнуть, но зашелся страшным кашлем, едва не потеряв от боли в груди сознание. Он слышал, как дышит. Поверхностно и тяжело, словно внутри распухло что-то, не пропуская воздух. Встать не удалось, и он еще лежал какое-то время. Наконец, приложив нечеловеческие усилия и потратив почти все силы, он поднялся. Его вело, и парень стоял опершись о стену, чтобы как-то привыкнуть к этому. Энди расстегнул куртку. Вся правая половина груди почернела. Ссадина спрела в мокрой одежде, распухла, покрывшись белым смешанным с сукровицей налетом. Мальчишка не мог даже плакать, тут же начиная кашлять, хотя очень хотелось. Он даже подумал, что лучше бы Рой убил его, чем теперь терпеть такие муки.

Энди почувствовал, что голоден. Нарастала жажда. Еще хотелось, чтобы его сшибла машина или переехал поезд. Потом вспомнил про десять долларов и отправился в сторону станции. Пахло свежими булочками, и мальчишка пошел на запах. Он казался божественным, переплетаясь в воздухе замысловатыми узорами. Маленькая придорожная кофейня с круглыми столиками выглядела сказочно. Теплый уют заботливо окутал парнишку, и он невольно улыбнулся. Энди купил булочку с глазурью и чай. Как любил. Эрл Грей с бергамотом. Есть оказалось невозможно. Губы кровоточили, а разбитые десны отдавались болью в зубах. Он украдкой размачивал сдобу и глотал, почти не разжевывая. Парень почему-то вспомнил про кафе, куда ходил с Роем в первый день знакомства. Салфетки с коричневыми тесненными на них кофейными зернами и пакетики с сахаром. А еще латте с пушистой пенкой в высоком бокале.

За окном темнело. Значит, он проспал весь день. Вечер густо рассыпал прохладу, и Энди почувствовал озноб. Видимо, он здорово простыл, два дня находясь в мокрой куртке, и теперь его трясет. Нужно думать о ночлеге и найти аптеку. На карточке кажется долларов шестьдесят, плюс те два, что он получил сдачей. Прохожие шарахались, но ему все же удалось узнать, что на автозаправке примерно в километре есть ночная аптека.

Ноги заплетались, но Энди уговаривал себя, что должен дойти до нее. Раз он не умер сразу, значит надо думать, как выживать. Дорога тянулась бесконечно, а вместе с ней потянулись и мысли. Спутанные, воспаленные, они всплывали пучками, висли, налепляясь одна на другую. Страшно хотелось курить, и он решил, что даже если сдохнет от кашля, так тому и быть. Темнота крала из-под ног дорогу, а пролетающие мимо редкие машины словно на мгновение срезали ее. Парень не знал, сколько времени шел, перед тем как, наконец… Автозаправка оазисом мерцала в темноте, словно парящий в бездне остров. Далеко. В целой вечности впереди. Еще немного. Потерпи. Уже совсем близко. Почти рядом. Энди уговаривал себя, хотя не верил ни единому слову. Внутреннего топлива нет. Кончилось, так же как и надежда. Ноль. Парень понял, у него нет сил сделать еще хотя бы один шаг. Он сел на обочине и замер. Что осталось от его жизни? Ничего. Пространство разделилось, и он не успел попасть ни в один из слоев. Заправка с ее огнями и аптекой справа метрах в трехстах, перед глазами бесконечная тьма, а сзади мимо несутся безразличные машины. Он как флюгер в перекрестье всех ветров. Застрял на месте, и они беспощадно треплют его. Боль такая, что кроме нее ничего. Она заглушает все. Не получается даже думать, и лишь слезы беззвучно текут по щекам. В голове в барабаны долбят демоны, и звон оглушает… нарастает… становится невозможным… Парень почувствовал, что утрачивает контроль над собой и реальностью. Его сознание словно свертывалось в воронку, устремляясь к голове волной сильного жара. Картинки, звуки, ощущения поплыли и…

Энди очнулся. Видимо, он потерял сознание, раз не помнил, что произошло. Холодная земля обжигает затылок. Господи! Он почти крикнул. Почему не позволяешь мне сдохнуть?! Неужели я столь грешен, что ты подвергаешь меня такому испытанию?! Пытки. Так трудно подняться. Сгинуть бы в кювете, и все сразу упростится. Человек без паспорта, имени, дома… Кому будет до тебя какое дело? Последнее, что у тебя еще есть — жизнь, да и она ничего не стоит. Так, грязная ржавая железяка в изъеденных дырах. Ни силы в ней, ни смысла. С днем рождения, Рой. Странно, мысль всплывает ватной субстанцией. Она теплая и мягкая. Как мечта во сне. С днем рождения, Рой…

Энди прислонился к столбу. Он почти дошел. Последние пятнадцать метров, словно пятнадцать километров… Не преодолеть. Люминесцентный крест с надписью плавится в воспаленном взгляде. Купить обезболивающие, чтобы просто начать думать. Ненадолго. Забыть об этих вращающихся колесах с ножами, раскрученных в груди. Парень отталкивается от столба. Идет по канату без шеста, того и гляди оступится и разобьется, словно под ним вечность. Он как наркоман. Между мирами. Не там, не тут…

Рой вернулся в студию. Он тоже как наркоман. Не помнит, как прожил эти последние дни. И вообще жил ли? Тело точно ватное. Ощущение, что распухли даже волосы и зубы. Он тоже между мирами. Это от запоя. Только измерения другие. Повсюду барханами грязь. С глади зеркала смотрит кто-то чужой. Заросший, помятый, постаревший. В ванной становится легче, пока взгляд не падает на стойку с полотенцами. Их два. Нож меж ребер, но тупой с зазубринами. Протиснулся сквозь кости, ерзает по сосудам, но не режет. Давит. Вытягивает. Больно. Дом кажется незнакомым, словно наполненным серыми сущностями. Они липнут, тянут жилы… Наверное, он сходит с ума. Щелкает автоответчик, сообщая потусторонним голосом о том, что… двадцать сообщений. Вдруг? Мысль обрушивается отрезвляюще. «Господин Маккена… какой-то там сержант… связаться с нами… банковская карта на ваше имя… для установления личности…».

Что такое смерть? И сколько у нее имен? Установление личности… Все равно что опознание… Это точно она. Холодная, жуткая… Бледный оскал беззубого рта… зловонное дыхание гнили… Роя парализовало, обездвижило, и только внутри разворачивает кольца огромный мерзкий червь. Мозг вдруг стал стеклянным и ясным. Кто-то разом упаковал мысли в коробки, аккуратно расставив на полках. Маккена стоял, открыв рот, словно что-то тяжелое ударило его по голове, неподвижно и часто моргая. Он боялся опустить глаза, опасаясь, что на месте телефона его ждет что-то ужасное. Рой неестественно повернулся, побрел к вешалке, достал из кармана сигареты. Он никогда не забудет голос сержанта, словно тот записался на подкорку и теперь оборачивается одним и тем же словом. Опознание. Маккена залпом выкурил две сигареты и нерешительно вернулся к телефону. Все тот же голос монотонно продиктовал номер, по которому необходимо перезвонить. Рой не записал его, потому что этот набор цифр он уже не сможет забыть. Записи три дня. Вечность. Все верно. Его просят явиться для установления личности неизвестного молодого человека, в кармане которого обнаружена банковская карта на его, Роя имя. Триста пятьдесят километров разделяют сейчас его и этого проклятого сержанта с банковской картой.

Наверное, прошла вечность перед тем, как Маккене удалось набрать номер. Бесконечность разорвалась монотонными гудками. Это чтобы было больнее. Невыносимо больно. Он сразу узнал голос. Путаясь в словах, Рой объяснил, кто он. Мужчина на другом конце провода объяснил:

— Двадцать девятого апреля в три часа ночи наряд скорой помощи прибыл по вызову к неизвестному молодому человеку, который находился в крайне тяжелом состоянии, впоследствии приведшем к коме, вызванной лекарственной передозировкой. В три пятнадцать была зафиксирована остановка сердца… четыре… минуты…

Маккена ничего не понял, словно сержант объяснял ему что-то на забытом древнем языке. Слова воспринимались искаженно, и казалось, что кто-то пытается впихнуть их в узкие пустые ячейки в голове.

Рой гнал машину, не помня, как ехал. Он не видел ни светофоров, ни попутных машин на дороге, словно был один во вселенной. Остановка сердца… У него самого тоже не было сердца, потому что оно остановилось, но это неважно. Уже неважно, как неважно все, кроме этих двух слов. Остановка сердца… Не было ничего. Ни его, ни мира, ни дороги, потому что… Энди! Нет! Получалось, он жил еще два дня. Два. Дня. Триста пятьдесят километров… чтобы оттуда позвонили и сообщили…

Спина липла к сиденью, руки проскальзывали по рулю, будто его густо смазали маслом. Стрелки приборов испуганно жались вправо, дрожали, ожидая неминуемой катастрофы. «Моя жизнь сильно подорожала, раз ей можно оплатить две столь бесценные вещи». «Больше не могу, хоть убей. Все, что дальше — при встрече». «Обещаю не обижаться».

Визг тормозов, и машина пошла юзом, едва не вылетев в кювет. Брызги крови на лобовом стекле. Сбил какого-то зверя. Он мелькнул перед глазами, но было поздно. На Роя словно вылили ведро ледяной воды. Он вылез из машины, потому что почувствовал, что сейчас задохнется. Легкие сжались, как будто сквозь них прошел разряд в миллионы вольт, а когда начали расправляться, Маккена понял, что сейчас рухнет. Голова кружилась. По венам оборачивалась смесь ужаса и адреналина. Кровь почти закипала, изменяя сознание, и было очень жарко. Это слишком много: сбить уже второго, а самому ничего… Боже мой! Энди! Рой вернулся в машину и понесся дальше. Андроид. Почему-то он вспомнил слова Дика. Перезагрузка для самосохранения, и он все еще жив.

Городишко показался слишком длинным. Дома однообразно и нескончаемо тянулись вдоль шоссе. Где же этот проклятый полицейский участок?

— Не ожидал, — признался сержант, — что вы приедете так быстро.

Маккена хотел что-то спросить, но у него попросту пропал голос.

— У меня к вам много вопросов, господин Маккена.

— Где он? — выдавил Рой загробным хрипом.

— Хорошая новость. Мальчик сегодня утром вышел из комы.

Рой побелел.

— Вышел из комы? Вы же сказали, что он… опознать…

Сержант поднял глаза и уставился на него. Тот сидел бледнее белого с открытым ртом и хлопал глазами, словно заело какой-то механизм.

— Я сказал, установить личность… Господин Маке-е-на-а. — Он пощелкал пальцами у Роя перед лицом. — С вами все нормально?

— Опишите его, — на одной ноте выдавил Рой, все еще не веря тому, что услышал.

— Лет двадцать, худощавый, темноволосый. В джинсах и синей стеганной куртке. Ролекс…

— Энди. Где он? — Маккене удалось переползти на соседнюю тональность.

— В госпитале «Санта Лючия».

— Могу я увидеть его?

— Боюсь, что нет. Во-первых, сейчас уже поздно, а во-вторых…

— Но вы же поможете? Я должен видеть его! Всего лишь минуту, а после любые вопросы.

Сержант не спешил с ответом. Он видел, как тряслись руки Роя и непроизвольно дрожали губы. Казалось, тот побледнел еще больше.

— Хорошо. Я попробую.

Когда ему заменили ноги, Рой не помнил. Чувствовал только, что они не его. Прошла вечность, пока офицер договаривался с дежурным врачом. Казалось, лифт несколько раз обогнул земной шар перед тем, как открылись двери. На этаже разлились километры и килограммы стерильной тишины. Ни звука. Ни дуновения. Ночной мертвенный свет, словно это царство мертвых.

Маккена взглянул сквозь стекло. Энди. Что-то глухо обрушилось внутри него самого, заблокировав все жизненные процессы, и он не мог даже моргнуть. Парень спал. Голова чуть склонилась к плечу. Трубка качает через нос кислород. Капельница монотонно отсчитывает мгновения. Зеленая линия на осциллографе вскидывается, обозначая, что он жив. Первый раз Маккена увидел, как бьется его сердце. Столько раз слышал… это страшно. Энди изменился. Почти до неузнаваемости. Шрам от брови через скулу ко рту. Распухшие губы. Содранная обезображенная кожа на щеке, покрытая кровяной коркой. Иссиня-черная гематома во всю грудь справа. Разбитый локоть с корявой болячкой. Глаза закрыты, напряжение линии бровей, словно он морщится. Ресницы отбрасывают усталую тень… Помнишь, как они дрожали, когда он просыпался? Глаза прищуривались, скрывая веселые игривые зрачки. Он улыбался и тут же принимался рассматривать. Он любил рассматривать, а после касался пальцами волос. Он всегда так делал. Ты не замечал уже. Так ведь? Что же сейчас смотришь и не узнаешь эти пальцы? Энди выглядит старше. Много старше. Откинутые со лба волосы еще прибавляют лет, и парень кажется уже старше Роя. Вот он через стекло, словно в другом мире, и ты окупил его жизнью самое дорогое, как считал. Покрыл издержки. Хватило? Или нет? Но ему уже и дать больше нечего, потому что ничего не осталось. Остановка сердца. Четыре минуты. Но ведь ты не знал, что эти четыре минуты жил без него, потому что его не было уже нигде. Он и не хотел нигде быть. Ни с тобой, ни без тебя. Просто не хотел. И это его выбор. Или твой? Ну что, Рой? Нравится то, что ты видишь? Доволен, наверное? Чего тогда смотришь на безжизненно свисающую кисть? Обездвиженные пальцы. Траур под ногтями. Эти руки умели приносить столько удовольствия, готовить так вкусно, жестикулировать… А помнишь, как он курил? Брал сигарету указательным и большим пальцем, а Стив ругал его. Он исправлялся, но после забывал и снова так делал.

Полоска на осциллографе вскидывается безразлично и монотонно. Рывки сердца раненой птицей там внутри переломанной клетки. Механический маятник, цокающий щелчками прибора. И капельница так же безразлично и монотонно в своем другом механическом ритме отсчитывает капли жизни…

Энди закашлялся, схватился рукой за грудь. Гримаса страдания прокатилась по лицу, тело вскинулось и беспомощно упало на подушки. Не проснулся. Зеленая полоса сплющила всплески, и они пошли чаще. Всего несколько секунд… рука вновь соскользнула на простыни. Камушек неестественно ярко и несоответственно моменту пошло сверкнул в ухе. Парень затих, но маска страдания закристаллизовалась на лице. Рой смотрел, и в нем самом все рвалось, только он не знал, не чувствовал, потому что… боль Энди заполняла его. В душе поднимался звон, лопались перегородки, перетирая его существо в месиво из битого стекла. Он вдруг понял, впервые осознал глубину собственных чувств. Он любит… только вот… поздно. Человек. Человечек. Один, а напротив весь мир, и выбор сделан. Ты и он. Мог летать, не захотел. Мог быть счастливым, не позволил себе. Мог жить, только вот отказался.

Там в треснувшей клетке ребер, заполненной мокротой и сукровицей, слабо бьется сердце Энди. Два аппарата и капельница. Он ведь готов был дышать за двоих, а теперь не ты, аппарат искусственной вентиляции дышит за него, потому что ему трудно. Очень. Осциллограф снимает мышечные сокращения бесчувственного сердца, а капельница…

— Кто он вам? Сын? — негромко спросил сержант.

Рой вздрогнул. Слова показались раскатом грома. Взорвались и осели.

— Мог быть, — ответил Маккена, преодолевая тонны отчаяния. — Он тот, кому я обязан всем, включая свою ничтожную гребаную жизнь.

— Повезло пареньку, — вновь произнес сержант, понимая, что пауза слишком растянулась. — Вовремя вызвали скорую, а иначе в лучшем случае остался бы инвалидом, ну, а в худшем…

Инвалидом… Рой даже не думал об этом. Он невольно вспомнил про шест. Видео ко дню рождения. Столько усилий, чтоб было красиво. Напряжение мышц, сосредоточие на лице, натянутые в сталь жилы на шее… Он так хотел танцевать. Он грезил этим шестом. Говорил, сдохнет, но сделает… Сделает? Сломанная жизнь. Почему? Стив-Стив… Как можно было не видеть твоих чувств? И твоя жизнь смята, и своя собственная. И как смел ты явиться к нему после того, как…, а он не оттолкнул тебя, потому что любит… И Энди любил… А ты?

— Как это случилось? — слова даются с трудом. Вязнут загустевшей массой.

— Вам лучше спросить у миссис Грей. Она работает в аптеке на бензоколонке. Это ей он обязан жизнью.

Наверное, он говорил что-то еще, но Рой не слышал.

— Вы где-то остановились на ночь?

— А?

— Говорю, километрах в пяти есть мотель.

— Да. Спасибо, сержант.

— Поезжайте-ка туда. Завтра явитесь в участок, там все и оформим.

— Да-да. Завтра, — ответил Рой, не в силах отвести взгляд от Энди. — Могу я увидеть врача?

— Уже слишком поздно. Утром…

— Но мне надо его видеть! Позовите мне этого чертового врача!

— Тихо, тихо, — сержант пытался успокоить его.

На шум вышла медсестра. Никакие уговоры не помогали. Рой бесновался, пока не появился врач.

— Покиньте помещение! — жестко сказал он. — Вы не можете себя так вести!

Маккена вдруг замер.

— Пожалуйста, — взмолился он, — скажите лишь, что с ним. Я уйду, но я должен знать.

Слезы покатились из его глаз.

— Пройдемте в ординаторскую.

Двадцать шагов длиною в двадцать километров.

— Скажите, наконец, что с ним?

— Успокойтесь. Могу я предложить вам кофе или чаю?

— Кофе. Если можно, крепкий.

— Да, конечно. Пациент поступил к нам ночью двадцать девятого апреля в четыре часа в критическом состоянии. В машине ему была сделана дефибрилляция сердца, так как его остановка зафиксирована в три пятнадцать. Первый удар произошел спустя четыре минуты. Должен сказать, это уникальный случай. Всего три минуты и было бы поздно. Я уже говорил, пациент поступил в крайне тяжелом состоянии. Переломы четырех ребер, многочисленные гематомы, высокая температура, передозировка лекарственными препаратами и посттравматическая пневмония. Вообще, по опыту знаю, люди не выживают с таким набором. Сильный организм. Сегодня утром на шестой день нам удалось вывести его из комы, но есть проблема. Он не отвечает на вопросы…

— Почему? Что-то с памятью?

— Не думаю. Тяжелых травм головы не зафиксировано. С ним работал психиатр и психолог. Они пришли к выводу, что у мальчика глубокий, тяжелейший посттравматический шок. Ему оказана вся необходимая помощь, и теперь остается надеяться, что организм справится. Вкратце так. У вас еще есть вопросы, господин?

— Маккена.

— Господин Маккена.

— Насколько вы уверены…

— Мы не уверены ни в чем, мы лишь надеемся.

— Насколько вы надеетесь, что он поправится?

— Повторюсь, все зависит от него, но есть еще одно «но».

— Но?

— Желание пациента жить. Он не хочет.

— Он так и сказал?

— К сожалению, да. Он плакал, когда понял, что очнулся.

— Плакал?

— Мальчик испытывает страшную боль, и я отчасти могу понять. К сожалению, пациент попал к нам достаточно поздно. Судя по состоянию легких и ран, он долгое время находился в мокрой одежде, что серьезно ухудшило состояние. Распространилась грибковая инфекция. Раны в очень запущенном состоянии. Грязь, трава. Не мудрено, учитывая, как он был одет. Ни нательного белья, ни нижнего, ни носков. Только куртка на голое тело, джинсы и кроссовки. Все мокрое и очень грязное. Видимо, он терял сознание, потому что одежда и волосы были в глине. Уникальный случай. Почти единичный…

— Случай?

— Что он вообще выжил. Я надеюсь, очень надеюсь, что все обойдется. Молите бога, чтобы я не ошибся.

— Он отвернулся от меня.

— Может быть, вы отвернулись от него? Во всяком случае, то, что произошло с ним, я имею ввиду, что он очнулся, не без его участия. А сейчас, если я ответил на ваши вопросы, надеюсь, вы не против, если мы заполним документы, потому что он числится у нас как неизвестный.

— Да, конечно. Я оплачу страховку.

— Не сомневаюсь.

Маккене не хотелось разговаривать, не хотелось никого слышать. Мужчины спускались по лестнице, и Рою казалось, что это ступени в ад. На первом этаже в приемной происходила возня. Истошно кричала какая-то женщина, сновали врачи. Маккена замер, когда увидел. Двое мужчин старались ее удержать, но она билась в безумном порыве. Недалеко возле каталки суетились врачи. Молодой человек, не старше Энди (Рой почему-то подумал об этом) весь в крови был без сознания. Напротив стоял пожилой мужчина с каменным лицом. Было видно, он пытается сдержать слезы, но они предательски проложили по щекам дорожки. Пострадавшему поставили капельницу и быстро покатили куда-то. Очень спешили. Рою пришлось прижаться к стене, чтобы не помешать. Он мельком взглянул на юношу, и ему на мгновение показалось, что он видит лицо Энди. Словно разряд молнии попал в него, Маккена вскрикнул, но сержант удержал его за плечо. Жизнь пронеслась перед глазами, словно кто-то хлестнул ее безжалостным кнутом. Когда Энди умирал, рядом не было никого. Рой только что понял. Никто не спорил с богом в неистовом порыве выпросить его жизнь. Никого, кто так убивался бы и плакал. Один… в последние секунды… Маккену передернуло. Только теперь перед ним разверзлась пропасть содеянного. В ней не видно дна, ибо его нет. Нет берегов, ибо они расползлись. Нет ничего, кроме чернеющей бездонной дыры. Женщина постепенно утихала, лишаясь сил. Ноги подкосились, и она потеряла сознание. Любовь связывает нас невидимыми нитями, а после все существуют в этом комке, и если они рвутся… это как перерезать пуповину, когда младенец кричит от ужаса и страха, что теперь остался один и прервана привычная связь.

Маккена сел в машину. Его трясло. Он понял, что не может даже переключить коробку передач. Все это время он жил за счет какой-то неведомой силы, что держала его. А сейчас ее нет, и он просто не может шевельнуться. Рой закрыл глаза и заплакал. Тихо, без слез. Там, наверху лежит тот, чью жизнь он попросту забрал. Разломал, разбил, раскрошил. А теперь сам сидит помятый и еле живой. В нем разлилась пустота. Рухнула, выдавив все, и в эту пустоту потянулись воспоминания. Они возвращались цепочкой, накручиваясь, словно движения на шест. Он подумал о том, как первый раз привез Энди домой, а тот стоял возле двери, не решаясь войти. Потом подумал, как застал мальчишку ночью гладящего его рубашки. Запоздалое чувство стыда прошло поперек воспоминания, зацепившись острыми краями. Дальше потянулись креветки, первое ЭТО, мост с рекламой… ангел… Рой вспомнил, это Энди подарил ему мир ангела. Падение с моста. Он вновь ощутил, как перепугался, когда не увидел парня. Не стоит этого делать. Сколько раз он говорил это. Не решился сразу, значит не стоит. Мальчишка впервые прикасается к шесту, а Стив касается его. Касается. Кто угодно, только не он. Это ты так решил? Почему? Эгоизм, замешанный на иррациональной ревности. Ревновал. До хруста костей ревновал, а после целовал, облизывал. Ты привык просыпаться вдвоем, словно так было всегда. Скрипящий диван, кровать с черными простынями. Ангел. Теплый, материальный. Человек. Человечек. Он был твой. До мозга костей. Весь. Без остатка. Шон говорил тебе то, что сам ты упорно не хотел видеть. Ты бы заплатил не больше двадцати долларов и то из жалости? А сейчас отдал бы и двести, и две тысячи, и двести тысяч, только чтобы вернуть назад время. Бросил бы на плаху все, включая собственную жизнь, но только это никому не нужно, потому что это ничего не стоит в сравнении с тонкой зеленой линией на осциллографе. И ей плевать, что ты готов растерзать в клочья жизнь, она лишь тупо выполняет свою работу. Фиксирует сокращения сломанного сердца. И Рой не знает, что из уголка глаза Энди непроизвольно скатывается одинокая слезинка. Пробегает по лицу, теряясь в ушной раковине. Ее не фиксируют приборы, не видят датчики, но она соскальзывает быстро и вдруг. Рой не знает, что волны страдания прокатываются по лицу парня, и он невольно сжимает распухшие губы, стараясь проглотить ком. Да и мальчишка еще не знает, что худшее не позади. Оно впереди. Ждет в засаде, точит когти, чтобы после ринуться и терзать. Он еще испытает, что у ада много ступеней, и он стоит, готовясь ступить на одну из них.

Внезапно в памяти возникают слова старухи, и Маккене кажется, что ее взгляд вновь копается внутри него. Он уже обменял свою жизнь на твою. Вот оно - то, о чем говорила мексиканка. Нить с камнями жизни разорвана и лежит бесполезная у тебя в кармане.

Рой почувствовал усталость. Дикую. Нечеловеческую. Навалившуюся тоннами веса. Он с трудом доехал до мотеля, упал на кровать, не раздеваясь, и провалился в беспамятство. Прошло часа полтора, и Маккена внезапно вскочил с криком. Как он не понял раньше? Три пятнадцать ночи после его дня рождения… Он вспомнил, что взглянул на время. Остановка сердца… в три пятнадцать… Слова врача механическим голосом всплыли в голове. Рой вдруг осознал, что смотрел на часы все четыре минуты…

Машина скорой помощи резко останавливается. Хлопают двери. Энди лежит головой на коленях женщины, и она шлепает его по лицу и кричит что-то отчаянно.

— Скорее! Пожалуйста скорее!

У парня судороги. Его трясет. Он распахивает безумные глаза, а после вновь проваливается в небытие. Зрачки сужены, и от этого глаза кажутся огромными. Женщина плачет. Энди чувствует, как его трогают, расстегивают молнию на куртке, осматривают. Слышит, как ругается врач, увидев почерневшую грудь с воспаленной загноившейся ссадиной. Мелкий дождь сыплет на лицо муку, а мальчишка задыхается. Поверхностное хриплое дыхание, кашель, изо рта брызги сукровицы. Умирает. Тяжело и медленно.

— Что с ним?! — он едва различает голоса. Они сливаются, превращаясь в звук заедающей пластинки.

— Не знаю! Он принял огромную дозу обезболивающих…

— Чего?!

Энди не различает название лекарства.

— Сколько?!

— Не знаю! Четыре ампулы… Все…

— Сколько времени назад?!

— Да не знаю я! Минут пятнадцать!

— Пульс?! Ритмы сердца?!

— Вода есть?! Скорее! Несите много!

Скрежет какого-то металла почти вызывает болевой спазм. Что-то грохочет… Фигуры над ним блекнут, распухают. Ему кажется, они валятся на него огромным черным монстром.

— Кладите на бок! Держите голову!

Рвотные спазмы… исторгается вместе с сознанием, потому что кто-то давит на корень языка… Уходит. Существо его сбивается в ком в солнечном сплетении.

— На три взяли! Раз! Два! Три! Взяли!

— Блядь! Да на нем живого места нет!

Мальчишка почти не чувствует, как его поднимают и кладут на носилки. Он бьется и вдруг вскрикивает, выгибается назад, мякнет, теряя сознание.

— Пульс падает! Сердце не прослушивается! Он уходит!

— Время?!

— Три пятнадцать!

— Смерть!

Энди кажется, что он несется куда-то. Страшно. Вот-вот разобьется. Боль. Шум. И вдруг все стихает. Ватная теплая тишина. Невесомость, и он парит. Темно. Откуда-то сверху слышатся голоса. Парень поднимает голову. Там справа кафедра. Желтоватый свет сзади выхватывает из темноты ее контур. Три фигуры. Они в плащах и капюшонах. Энди не может различить лиц, но точно знает: среди них двое мужчин и женщина. Совещаются. Он поворачивает голову и видит свои крылья. Значит, удержали. Высоко над головой, сложены в купол. Внизу, далеко под ним дождь, машина, перепуганные врачи, но это ничего не значит, потому что те трое решают его судьбу. И боли нет. Видимо, она осталась под дождем. И страданий нет, потому что и быть не может. Он парит в уютной пушистой мгле, и ему нет дела до того, что Рой ошалело смотрит на часы. Три пятнадцать. Так тому и быть. Но путь еще не окончен. Те двое наверху разговаривают. Третий… парень точно знает, он глубокий старец… молчит. Это похоже на суд. Они кивают, когда старец начинает говорить. Язык непонятен. Никогда раньше Энди не слышал его. Звучный, приятный. Как видно, двое соглашаются, почтительно наклоняясь. Решение принято, и парень стремительно падает. Он так и не узнает, что Властители Кармы перекинули камни на весах его жизни… Он так и не узнает, кто они. Он не вспомнит…

— Блядь! Сука! Не угадала! Скорее!

— По схеме. Адреналин один кубик…

— Да!

— Атропин ноль один…

— Да!

— Амиодарон триста миллиграмм на двадцать глюкозы…

— Да!

— Бикарбонат натрия каждые пять минут!

— Печень угробим!

— Уже без разницы! Есть другие предложения?!

— Твою мать! Делаю!

— Дефибриллятор!

— Не вытянем!

— Рано ему! Еще поживет!

— Все ребра переломаны! Ставить некуда! Можем добить его!

— Куда уж больше?! Рискнем! Ставь выше! Верхние вроде бы целы! Выхода нет! На три разряд! Раз! Два! Три! Разряд!

Тело вскидывается и безвольно падает вниз. Все напряженно смотрят на табло. Оно молчит.

— Нет!

— Блядь! Еще! Раз! Два! Три! Разряд!

— Сокращений нет!

— Еще раз! Раз! Два! Три! Разряд!

— Есть, мать вашу! Слабые! Кажется, едем!

— Сменю работу к чертовой матери! Пульс?!

— Восемнадцать! Двадцать! Двадцать четыре…

— Давление?!

— Сорок на пятьдесят! Почти жив!

— Пошел… пошел процесс! Дыши! Давай, мальчик, давай! Не время тебе еще!

— Надо снять мокрую одежду и грелку к ногам! Дайте теплое одеяло!

— Держись, парень, раз не помер! Изо всех сил держись, милый!

— А женщина где?

— Не знаю!

— Найди! Мы едем!

Женщина садится в машину. Зачем? Ведь она его не знает. Не знает ни имени, ни возраста. Она просто оказалась рядом, чтобы спасти, потому что… просто больше никого не было.

Машина укачивает. Энди без сознания. Уставшие врачи молча переглядываются, улыбаются, а потом начинают смеяться. Женщина нежно смахивает слезинку, соскользнувшую по щеке парня. Она тоже улыбается, глядя мальчишке в лицо. Прибор показывает, как бултыхается сердце. Еще не вышло из контузии, запуталось, словно забыло, в каком направлении бежало. Отряхивается, расправляется, гордо вскидывая клапана. Трудно ему, но Властители Кармы отодвинули костяшки на счетах, да и Мойры еще отмотали нить из клубка жизни.

С днем рождения, Рой.

* Четыре минуты.

Часть 2. NICE DAY TO DIE.

NICE DAY TO DIE.*

Рой поднялся в палату. Энди не было. Небрежно смятая постель, пустая тумбочка, словно человеку ничего не нужно. Медсестра пояснила, что мальчик на процедурах и вернется нескоро, так как помимо всего необходимо пройти кучу обследований. Маккена решил не ждать и отправился в аптеку. Ему хотелось найти миссис Грей, чтобы отблагодарить ее и расспросить о подробностях той злополучной ночи. Женщина была выходная, и Рою стоило немалых усилий найти ее дом.

Какое-то время он мялся на пороге, не решаясь постучать. Дверь открыла миловидная женщина лет пятидесяти.

— Добрый день. Могу я видеть миссис Грей? — вежливо поинтересовался Маккена.

— Это я, — улыбнулась женщина. — Чем могу быть полезна?

— Видите ли, — Рой не знал, как начать разговор. — Мне сказали, что я могу поговорить с вами по поводу мальчика, которого…

— По всей вероятности вы господин Маккена?

— Да, — он виновато улыбнулся.

— Сержант Симпсон сказал мне, что нашел вас. Это большая удача. Что ж, проходите. Собственно говоря, я ждала, что вы придете.

Она сделала любезный жест, приглашая внутрь. Маккена замешкался в дверях. Почти как Энди в первый раз.

— Чай? Кофе? — поинтересовалась женщина.

— Нет. Благодарю.

— Итак, что вы хотели бы узнать?

— Все, — Рой потупил взгляд.

— Скажу так, такого ужаса я не испытывала никогда, — грустно произнесла миссис Грей. — До сих пор, как только вспоминаю, у меня холодеет сердце.

— Простите, что заставляю вас переживать еще раз, но мне нужно это знать. Видите ли…

— Да, конечно. Я понимаю.

Она начала говорить. Было видно, ей тяжело.

Что ж. Я работала в ночь на двадцать девятое апреля. Было уже достаточно поздно, посетителей не было, когда я услышала шум в дверях. Я оглянулась и увидела молодого человека. Он был мокрый, грязный и едва держался на ногах. Должна сказать, я сильно испугалась. Знаете ли… наркоманы, а от них не знаешь, что ожидать. Молодой человек выглядел как один из них. Лицо разбито, в волосах глина. Он походил на пьяного бродягу, решившего разжиться несколькими десятками долларов. В аптеке кроме меня никого, поэтому я поспешила к тревожной кнопке. Он, очевидно, понял, протянул руку, и я увидела в его глазах слезы. Я уже нащупала кнопку, когда он вдруг сказал:

— Пожалуйста. Не надо. Я не причиню вам зла. Мне просто нужно купить лекарство. Ничего больше. У меня есть деньги. Пожалуйста.

Он говорил с трудом, кашлял, а голос… Казалось, еще немного, и мальчик упадет. Он подошел ко мне, если, конечно, можно сказать, что подошел. Он хватался за стену, чтобы удержаться. У меня от страха едва не выпрыгнуло сердце. Он смотрел, и глаза… В них было столько страдания и боли. Стало очевидно: он серьезно болен и настолько избит, что я до сих пор не понимаю, за что цеплялась его жизнь.

— Что с вами? — спросила я, но он не ответил.

Он стоял, опершись о прилавок, и старался отдышаться. Он едва не падал.

— Вам нужно в больницу.

Мальчик слабо улыбнулся.

— Я справлюсь. Я в порядке. Ничего, кости почти целы, а это уже много. Просто я долго шел и немного устал. Сейчас пройдет.

Мне стало очень жаль его. Что-то в нем было такое, чему хотелось верить. Он попросил обезболивающее. Сильное и недорогое. Говорил так просто и даже пытался улыбаться, но все время прятал глаза, как будто стыдился самого себя. У него не получилось, губы были чудовищно разбиты.

Роя передернуло. Он вспомнил, как ударил Энди по лицу. Ногой. Когда тот лежал, закрывая голову руками. Вспомнил, как его ботинок на жесткой подошве с рантом скользнул по лицу. Такое ощущение упругости и глухой звук… Вспомнил, как тот вскрикнул, как брызнула кровь, запачкав начищенный мысок… а потом, как сам тащил парня к лестнице и спихнул… как старался сделать это как можно унизительнее и больнее… максимально унизительно и больно… Рой хотел этой крови, и ему было мало. Даже тогда, когда она уже была повсюду. Он вспомнил, как упивался тем, что делал.

Я стала предлагать, но он перебил.

— Мне все равно, лишь бы не дороже шестидесяти долларов… несколько уколов и шприц. Наверное.

Я пыталась что-то говорить, но он не слушал. Его не интересовало ничего, кроме…

— Лишь бы не дороже. Сейчас дам кредитку.

А потом расстегнул куртку. Видно прятал карту во внутреннем кармане, опасаясь потерять. Я случайно взглянула его грудь. Признаюсь, я никогда не видела ничего подобного. Она была вся черная.

— Послушайте, — настаивала я, — вам непременно нужно в больницу…

— Да-да. Сейчас доберусь до дома и уж там. Мне нельзя здесь… Я должен идти.

Мальчик с трудом вытащил карточку. Я хотела объяснить, как колоть лекарство, но он перебил.

— Моя фея подскажет мне. Я ей доверяю.

Это выглядело бредом. Мне показалось, что его сознание мутится.

— Давайте, я позвоню вашим родным…

— Не стоит. Они будут волноваться. Мне бы не хотелось. Я сам.

Он протянул кредитку, я провела ее через терминал, но оказалось, она заблокирована…

Рой вскочил. Он не верил тому, что услышал. Да, покинув клуб Стива, он решил наказать Энди. Какое чувство удовлетворения он испытывал, блокируя карты. Отвратительно низко. Упивался, думал, отнимает возможности, а на выходе оказалось - жизнь.

— Как заблокирована?! Я же разблоки-ро-ва-л, — его голос падал, и было очевидно, что ему открылось нечто ужасающее. — Не может быть! Черт! Как же…

Маккена побледнел, схватился за голову, сжал с силой виски. Как ему хотелось тогда дать Энди понять, кто сверху, и он… Несомненно, он объяснил.

— Не может быть, — безумно шептал Рой. — Не может быть. Я же… Господи! Что я сделал?!

— С вами все нормально? — спросила женщина и, не дождавшись ответа, пошла налить воды.

— Я убил его… Сам… Просто взял и убил… Господи!

— Простите?

Рой стоял, зажмурив глаза, а после опустил руки, бессильно упав на стул.

— Выпейте.

— Погодите, — прошептал он, пытаясь справиться с собой, но вдруг распахнул глаза. — Но ведь врач сказал, если я ничего не перепутал, что у него передоз? Как же тогда?

Миссис Грей продолжила:

Я попробовала провести карточку еще раз. Знаете, иногда случается, что терминал не сразу может опознать, но ничего не изменилось. Мальчик увидел мое замешательство.

— Что-то не так?

— Боюсь, что да. Карточка заблокирована…

Казалось, он не сразу понял, что я говорю.

— Что? Не может быть. Нет. Проверьте еще раз. Я расплачивался ей пару дней назад, — слова поплыли и потерялись. — Он не мог. Нет…

Он все понял.

— К несчастью, боюсь, это так. Мне очень жаль.

Надо было видеть его в тот момент. Мне никогда не удастся забыть это. Он поднял лицо, закрыл глаза и замер. Я видела, как дрожат его губы. Он не сказал ни слова, но было очевидно, какое отчаяние он преодолевал. Я растерялась. Я попросту не знала, что сказать. Прошла минута, другая, а он все еще стоял.

— Послушайте, — опомнилась я. — Возьмите лекарство просто так.

Он не ответил, уронил на грудь голову и пошел к выходу. Медленно, обреченно и молча. Сильный мальчик. Было понятно, что рухнула последняя надежда, но он старался скрыть это. Я была поражена. Такая сила воли. Если бы вы видели его.

— Постойте! — я хотела успеть, бросилась следом, но он остановился и вдруг улыбнулся, а потом сказал.

— Не стоит этого делать.

— Но почему?!

Он махнул рукой.

— Что ж. Видимо, я еще не все испытал.

Я старалась остановить его, но он открыл дверь и вышел. Я даже забыла, что карточка так и осталась лежать возле кассы.

Женщина задумалась. Рой почувствовал, что все внутри него похолодело, превращаясь в ледяной ком. Повисла тишина. Наверное, минутная или часовая. Маккена потерял время. Может быть, оно и шло, но мимо него, потому он ничего не чувствовал. Что-то огромное обертывало его, словно удав набрасывал смертоносные кольца, и осталось лишь шевельнуться, чтобы он сжал хватку.

Мне было так больно, так обидно за него. Когда я опомнилась и выбежала на улицу, мальчика уже не было, но его судьба коснулась меня, проникла так глубоко. Бедный юноша. Мне даже стало нехорошо с сердцем, так я переволновалась. Пришлось даже принять капли. Прошло, наверное, минут сорок, а я все еще не могла успокоиться. Он не шел у меня из головы. Вдруг дверь открылась, и он вновь появился в аптеке, только мне показалось, ему стало еще хуже. Пот тек по вискам, куртка расстегнута. Лицо раскраснелось. Видимо, у него поднялся жар. Он почти задыхался. Бедняга подошел, положил не прилавок пятидесятидолларовую купюру. Знаете, он сжимал ее в кулаке, и она была мятая. Скомканная такая, грязная и мокрая.

— На сколько хватит? — спросил мальчик.

— Один кубик два раза в день…

— На сколько ампул хватит денег?

Его не интересовало больше ничего.

— На шесть. Нужно колоть внутримышечно…

— Разберусь. Пробейте и дайте еще шприц. Пожалуйста.

Уже тогда у меня закрались подозрения, и я не могу простить себе, что не остановила его. На всякий случай я сказала, что передозировка…, но он не хотел слушать.

— Меня это не волнует.

Он взял пакет, спросил, можно ли зайти в туалет, а когда вышел, пакета у него уже не было. Проходя мимо, он еще раз поблагодарил и направился к дверям. Я бросилась в кабинку. Там в ведре лежал шприц и пустые ампулы. Все. Я окончательно растерялась, побежала на улицу…

— Откуда у него деньги? — перебил Рой, видимо, осознав что-то.

— Не знаю, — грустно ответила миссис Грей, — но там, на заправке… там есть кафе, в котором останавливаются дальнобой-щи-ки…

Голос ее затихал, слова смазались, и она опустила глаза. Маккена сверлил ее взглядом, словно ждал, что она опровергнет хоть как-то то, что он и сам уже понял.

— Здесь, — женщина сделала паузу, так и не решившись поднять глаз, — этим… многие… промышляют. Господи, чтоб мне ошибиться! Я, наверное…

Рой накрыл ее руку ладонью.

— Здесь нет вашей вины. Только моя.

Он медленно поднялся и отвернулся к окну. Маккена стоял молча, но было видно, как его бьет дрожь. Миссис Грей ждала, наблюдая за его замедленными движениями. Они были бессмысленными и непроизвольными. Он не осознавал, что делает. Достал из кармана пачку сигарет, потом скомкал ее и сунул обратно.

— Что было дальше? — его голос изменился, и женщина почувствовала, какая тяжесть навалилась на него.

Я увидела мальчика сразу. Он стоял метрах в пятидесяти. Спиной. Руки были широко раскрыты, а лицо поднято к небу. Я окликнула его, но он не шелохнулся. Было холодно, и я вернулась за пальто, а когда вышла, он уже начал падать. Оседал. Медленно так, пока не повалился на колени. Руки повисли, голова упала на грудь, и он замер на какие-то мгновения, а после начал клониться вбок. Мне показалось, что он сейчас упадет, ударившись лицом об асфальт. Я побежала, но не успела. Он упал. Словно мертвый. Просто повалился и все. Лежал в неестественной позе, странно подогнув ноги. Я перевернула, и в этот момент его начало трясти. Мне пришлось бежать обратно, чтобы позвонить в больницу, а когда я вернулась, его било уже так, что можно было думать, у него эпилептический припадок. Казалось, машина не едет вечность. Судороги усиливались. Он задыхался. Один, на земле, а от меня так мало помощи. Он умирал, и не было никого, кто помог бы ему держаться за эту жизнь. А дальше все как в кошмарном сне. Это было настолько страшно, что я не помню ничего. Потом приехала машина. Врачи пытались промывать желудок, а у мальчика уже совсем не осталось сил. Он просто таял на глазах, а после замер, и я испугалась, что это все. Я не могла поверить, что он просто убил себя. Это моя вина, ведь это я дала ему то проклятое лекарство. Но что толку это понять, когда уже слишком поздно.

На глаза женщины навернулись слезы. Спазм перебил дыхание. Рой слышал, как тяжело она дышит.

— Господи, что он мог сделать, что жизнь так посмеялась над ним?! Ведь он так молод и красив! Ему бы жить, ведь он только начал…

Маккена резко обернулся. Каменное лицо. Застывший взгляд.

— Если только это человек, раз сделал такое…

— Он перед вами! — выпалил он, закрыв лицо руками.

Рой с таким остервенением сжимал губы, что они почти исчезли с его лица.

— Я искал его! Я готов был рыть зубами землю, но он исчез! Это я убил его!

— Кто вы, что сотворили такое?!

Маккена поднял глаза.

— Вы не поверите, но я тот, кто любит его больше всего на свете! Тот, кто обязан ему жизнью! Тот, кто сделал это! Я был в больнице! Я видел! Я видел его! А теперь, если сможете, дайте мне имя!

— Не может быть, — прошептала миссис Грей. — Я не верю.

Рой резко вытянул ладони.

— Смотрите! Видите эти руки?! Я бил его! Я хотел, чтобы ему было больно! Чтобы он страдал! Мучился!

— Вы добились этого, но за что?

— Хотите знать, за что?! За то, что он любил меня!

— Нет, — она отрешенно и медленно закачала головой. — Этого не может быть…

— Может! И это есть! Я бы сдох, если б только мог позволить…

— Уходите. Идите в церковь. Молите Всевышнего о прощении, ибо вы содеяли страшный грех…

— Мне не нужно прощение! Я не заслуживаю его, и мне все равно, что будет со мной, пока он там! Скажите, как отблагодарить вас…

— Мне от вас ничего не надо. Мальчик жив, и это высшая благодарность. Я молилась о нем, и Бог услышал…

— Я искал его все эти дни… я уже не надеялся даже! Мне нет оправдания! Я был настолько обкурен и пьян, что не понимал, что делаю… Проклятая ревность!

— Страшное отрезвление.

— Он спас мне жизнь, — глухо произнес он, — чтобы после я забрал его.

— Не знаю, как вы сможете после этого жить.

— Не смогу, но я должен хоть что-то для него сделать, а потом…

— Доктор надеется, что мальчик выкарабкается. Знаете, — женщина сделала паузу, — не знаю, в праве ли я говорить вам это, но он произносил в бреду ваше имя. Он звал вас…

— Звал?

Маккена поднял глаза, и сердце миссис Грей сжалилось.

— Он плакал, все время просил прощения. Вряд ли человек лукавит в таком состоянии. Может быть, когда-нибудь он сможет простить вас… если будет знать, что… вы ошиблись…

— Ошибся? — Рой произнес это медленно, потому что более нелепое объяснение невозможно придумать.

Банковская карта. Четыре минуты. Смерть. Ошибся?

— Я была в госпитале сегодня, — тихо продолжила женщина. — Принесла ему пару трусов, носки, футболку, зубную щетку. У него ничего нет. Еще принесла одежду. Я постирала. Когда я вошла… когда я вошла, он не шелохнулся, лишь перевел на меня взгляд. Знаете, отрешенный такой. Так смотрят старики, когда становятся немощными. Он посмотрел именно так, сказал спасибо и вновь отвернулся. Больше он не шевельнулся. Врач говорит, он сидит так с утра. Не ест, не пьет, словно неживой. Мне показалось, он смирился с судьбой и ему все равно, что еще она преподнесет. Мальчик словно ушел в какой-то свой мир. Ведь ему, наверное, не больше двадцати, а у него седина в волосах. Я не в праве судить вас… Не знаю, что должно было произойти, чтобы случилось такое, но это чудовищно.

Маккена вернулся в госпиталь. Поднимаясь на лифте, он отчетливо осознал, что его покинули остатки смелости, и он просто боится идти в палату. Рой задержался у окна в надежде изыскать хоть какие-то резервы храбрости, когда увидел в коридоре Энди. Мальчик шел в сторону палаты, опираясь рукой о стену. Нет, он не шел, он с трудом волочил ноги. Горбился, обхватив второй рукой грудь, словно это могло облегчить боль. Одна пола халата свисала ниже другой. Нелепо выглядели голые ноги… спутанные волосы… Он казался стариком, сгорбленным под тяжестью лет. Рой едва не вскрикнул. Волна боли прошла по его телу, откликнулась тяжестью в ногах и ушла, оставив колкое ощущение. Он вдруг вспомнил слова миссис Грей, словно она шептала ему на ухо: «…и не было никого, кто помог бы ему держаться за эту жизнь». И сейчас нет никого. «Не стоит этого делать. Ты не принял решение, раз до сих пор стоишь здесь». Энди говорил ему. В первый день. Там, на мосту. Маккена повернулся и побрел прочь. Он не узнал, что мальчишка вернулся в палату, лег и замер. Он не шевельнулся, когда ставили капельницу, не двинулся, когда ее снимали. Он просто и безучастно смотрел на дождь. Капли собирались на стекле, скатывались вниз изломанными дорожками и исчезали. Рой не узнал, что скупые слезинки такими же изломанными дорожками сбегали по щеке мальчишки и так же исчезали. Не узнал он и то, что спустя какое-то время Энди просто закрыл глаза и забылся.

Рой поехал в полицейский участок. Сержант бесконечно оформлял документы. Маккена так же бесконечно расписывался в них. Он вышел на улицу, когда стало совсем темно. Почти одиннадцать. Уже двое суток как он не ел, поэтому едва держался на ногах. Что-то непреодолимо тянуло в госпиталь, и Рой не выдержал. Сел в машину и поехал. Поздно. Те же тонны загробного света, те же километры вестибюля, те же децибелы оглушающей тишины. Все давит, словно протискиваешься сквозь узкий лаз и понимаешь, что уже не выберешься оттуда. Кто-то навешивает на ноги груз, и они становятся неподъемными. Отказывает мужество и, кажется, что становишься ничтожным.

Рой мнется возле дверей. Сквозь стекло видно, что Энди спит. Нужно просто открыть дверь и войти, но это сложно. Чертовски сложно. Практически невозможно. Маккена осторожно поставил на тумбочку цветы. Колко зашуршала оберточная бумага, но парень не проснулся. Немного постояв, Рой поставил пакеты с фруктами и одеждой, а после присел на стул. Слышно дыхание парня. Оно не такое, к какому он привык, когда Энди, посапывая, спал. Тысячу лет тому назад. Поверхностное, с надрывом и словно обрывается на выдохе. Но Маккена почти счастлив. Во всяком случае, счастье бусиной плавает внутри, и он ощущает ее. Он нашел Энди, и тот жив, а значит, жива и надежда. Он хочет, чтобы она была жива. Рука мальчишки теплая, и Рой сжимает ее в ладонях. Осторожно, словно держит нечто очень хрупкое. Резкие выпуклые синие вены. Извиваются, как хребты жизни. Попробуй удержаться, не соскользнув вниз. Синяки от многочисленных уколов на сгибах локтей… Вот она жизнь. Пусть нерешительная, сломанная… он прижимается к ней лбом, и на глаза наворачиваются сухие слезы. Они есть. Подступили, только не потекут, испаряясь внутри воспаленного сознания. Он не видит, как Энди открывает глаза и смотрит. Ничего не делает, просто смотрит, но ему тяжело даже это.

— Энди, — шепот почти разрывает тишину, и она колется пластами, сыплется.

— Не трудись, — едва слышно говорит парень на одной ноте. — Не стоит этого делать. Считай, я избавил тебя от объяснений и прочей ерунды…

— Энди, — Маккена бы крикнул, но не может.

Голос проваливается в пустоту и теряется там. Даже эха нет. Нужно столько усилий, чтобы собрать по крупицам самое длинное слово его жизни. Еще никогда Рой так не боялся произнести его.

— Прости…

Это как обреченность, а за ней бездна. Маккена не верит самому себе. Он не имеет права верить. Все выглядит бесполезным, потому что недосягаемо высоко над всем этим торжествует смерть, которую призывал мальчишка.

— Уже, — он говорит так спокойно, словно ничего и не было, а если и было, то не здесь, далеко. — Надеюсь, тебе станет легче. Если это все, уходи.

Вот он приговор. А голос такой знакомый. Изменился. Хриплый, но тембр… Боже мой! Он как воспоминание, откуда-то издалека. Он идет сквозь сознание, касаясь внутренних струн, и они начинают вибрировать, разрываясь скрипичным плачем.

— Я искал тебя. Все это время искал. Я молил бога… Поедем домой, — умоляет Маккена. — Прошу тебя.

— Прости, но, кажется, ты что-то неправильно понимаешь. У меня нет дома. Как никогда и не было.

— Это не так. Я знаю, я…

— Это так, но не волнуйся, я помню. Ты ведь говорил. Аппаратура и Стив… Твой ангел нечаянно рухнул с оглушительным грохотом. Знаешь, это иногда случается с ними.

Мальчишка попытался улыбнуться, но губы отказались. Не подчинились. Лишь слегка дрогнули уголки рта. Не улыбка, не усмешка… Легкая линия досады. Но это снаружи, а там, в глубине метры отчаяния. У него острые края, и они режут, прорастая.

— Энди…

— Я бы оплатил, Рой, но, боюсь, я сейчас немного как бы не очень богат. Один человек забрал все, и у меня ничего не осталось, кроме жизни, но и она не слишком дорого стоит. Ею вряд ли что-то оплатишь. Так что тебе придется немного подождать, пока… Хотя, если хочешь, забери и ее. Мне она вроде бы ни к чему. Я даже не пикну. Надеюсь, отчасти возместит ущерб, — он произносит слова медленно, словно перед каждым собирает крупицы сил, тратит и вновь собирает.

— Энди, — Маккена говорит так, словно кричит во все горло. — Я не уйду без тебя. Хочешь, буду вечность молить о прощении на коленях… Я тебя люблю.

Вот он и сказал. Наконец. Только слова не ушли. Повисли засохшими листьями, и даже ветру они не нужны. Болтаются скрюченные, безжизненные, выцветшие. Кругом снег, и нет в них никакого смысла.

— Тебе не стоило приходить. Я немного устал, и мне больше нечего тебе предложить. Кроме того, я чертовски хочу спать. Еще никогда так не хотел. Устал. Не лишай меня того, что осталось, пока еще есть крыша над головой.

— Ты не слышишь меня?! Я люблю тебя, Энди! Я не смогу без тебя!

— Слышу. Ты меня любишь. Но я уверен, ты выживешь. Знаю, только безумно хочу спать. Уходи, Рой. У меня совсем не осталось сил.

— Не гони меня в тот момент, когда я наконец нашел тебя. Позволь помочь, а дальше я поступлю так, как ты скажешь.

— Я говорил уже, не стоит этого делать. Просто останься собой. Останься Роем. Больше ничего не нужно.

Энди отвернул голову, закрыл глаза и замер. Нет, он не спал, просто внутри поднялась боль, и нужно найти силы, чтобы вытерпеть ее. Он чувствовал, как отчаянно Маккена целует его пальцы, но это уже не имело значения, потому что он не хотел этого чувствовать.

— Прости меня, если сможешь, — шептал Рой. — Пусть не сейчас. Просто позволь помочь тебе.

Он стенал, но парень больше не ответил. Между ними полоса. Они оба завязли в болотной жиже, и каждое слово засасывает все глубже.

Маккена вернулся в мотель. Просидев неподвижно неизвестно сколько времени, он с трудом достал из кармана телефон. Почти пять. Усталость по сто двадцать тонн на сантиметр тела валит с ног. Болят кости, ноет кожа, в душе что-то протяжно воет.

— Рой! — голос Стива перепуган. – Рой! Где ты?! Я с ума схожу! Что случилось?! Почему ты не берешь телефон?!

— Я нашел его.

Повисла бесконечная тишина. Удары сердца отсчитали тысячелетия.

— Рой? Что? Он жив?

— Почти.

Было слышно, что Шон выдохнул.

— Где ты?

— Литл Рок.

— Где это?

— Километров четыреста по южному шоссе.

— Рой? Как он? — Стив говорит, осторожно подбирая слова.

Маккена заплакал, и Шону ничего не оставалось, как ждать.

— У него была остановка сердца. Четыре минуты. Убей меня…

— Так, спокойно. Успею еще. Поживи пока. Ведь он в больнице? Верно?

— Да. Я видел его, но он прогнал меня… Он никогда не простит… Не могу я…

— Это неважно. Главное, что нашел его. Где ты остановился? Я сейчас же выезжаю.

— В мотеле. Стив…

— Сиди там. Скоро буду, и попробуй только сдохнуть до того, как я приеду!

— Стив…

Гудки обрезали разговор, и Рой почувствовал, как на него опрокинулось одиночество. Безысходное. Холодное. Неподвижное. Маккена уже не помнил, как откинулся на кровать, не раздеваясь, поджал ноги и уснул. Утомительные сны блуждали в подсознании, вспенивая беспокойство. Болела голова от голода и зашкаливающего уровня никотина. Усталость не отступала, оборачиваясь по заезженному кругу. Он чувствовал, как кто-то трясет его, но не мог сообразить, снится ему это или нет.

— Рой! — Стив навязчиво теребил за плечо. – Рой, проснись!

— А? Ты как здесь оказался?

— Ты что ничего не помнишь? Я же сказал, что выезжаю.

— А, да. Я, кажется, задремал.

— Кажется.

— Сколько времени?

— Начало одиннадцатого…

— Что-о-о?

Он вскочил, беспорядочно мечась по комнате.

— Ну и рожа у тебя, — заметил Стив. — В пору в ужастиках без грима снимать. Сколько дней ты не брился?

— Не помню.

— Ладно, хрен с ним. Скажи, что с Энди? Я толком ничего не понял.

Только теперь окружающее пространство и сознание Роя совместились, но не притерлись пока, цепляясь друг за друга.

— Он пытается жить. Прогнал меня…

— А ты рассчитывал, что он подорвется и бросится тебе на шею? В каком он состоянии?

— В тяжелом. Он два дня, как вышел из комы после остановки сердца.

— Но почему?

— Передозировка анальгетиками на фоне перелома ребер, посттравматической пневмонии и грибковой инфекции…

По мере перечисления Стив сощуривал глаза, словно пытался осязать то, что говорил Маккена.

— Ни хрена себе набор! Моли бога, Рой, чтобы все обошлось, иначе… Ты говорил с врачом?

— Говорил. Это редкий случай, учитывая еще и состояние крови и ран…

— Звучит ободряюще. Так. Поехали в госпиталь. Призывай удачу, чтобы я не вскрыл тебе вены после этого.

— Мне без разницы, если только это поможет.

— Не хочу верить ни одному слову из того, что ты мне тут говорил. Я должен убедиться сам.

Они шли по коридору, и Рой ощущал, как с каждым шагом тяжелело его тело. Оно словно пропитывалось водой, вбирая по литру с каждым шагом. Энди в палате нет. Та же измятая постель с откинутым одеялом. Стив оглядывается, вопросительно уставившись на друга.

— Он, должно быть, на процедурах, — неуверенно отвечает Маккена на немой вопрос.

— Да, — соглашается Стив. — Должно быть. Посиди. Схожу, узнаю.

Это даже хорошо. Есть немного времени перезарядить обойму. Хотя без толку, она все равно пуста. Парень даже не притронулся к пакетам. Стоят там, где их и оставили. Фрукты на тумбочке не… Ролекс…

Что произошло? Откуда внутри огромный ком? Наверное, так травят лисиц… загоняют, когда, раненные, они пытаются бежать, теряя оставшиеся силы… Ролекс. О-о-о, это уже страшно. Болен. Избит. Обессилен и… никого, кто бы помог ему цепляться за эту жизнь. Он сделал. Перешел, только другой стороны улицы отсюда не видно. Да и перехода в этом месте тоже нет, но он перешел. Разве не этого ты требовал?

Стив не возвращается. Время не идет. Все словно замерло, и только голое расчетливое осознание плоскогубцами жмет на нервные окончания. Метастазы колкого холода прорастают сквозь все клетки, а вместе с ними прорастает и ужас.

Шон вернулся озадаченный, и Маккена понял, что не ошибся. Энди ушел.

День устало таял. Опадали краски. Вечер нагнетал серость. Мальчишка сделал несколько шагов и почувствовал, что больше не может. Все. Нет сил. Ни йоты. То ли опрокинулась немощь, то ли поднялась температура, но ему трудно даже сидеть. Солнце опустилось к горизонту, жалостливо взглянув в сторону парня. «Хороший день, чтобы умереть», — подумал Энди и даже не заметил, что мысль не всколыхнула в нем ничего. Он так устал за эти дни, что готов, наверное, принять смерть, лишь бы все кончилось. Он не знал, где он, какое число и день недели, да и не все ли равно? Закрыть глаза и умереть… И он закрыл.

* Хороший день, чтобы умереть.

Часть 3. RAIN DROPS.

3. RAIN DROPS.*

Энди кажется, что он умер. Он не уверен, но то, что теперь он существует как-то отдельно от тела, уже не вызывает сомнений. Тело где-то здесь, но парень совершенно не чувствует его. Пучок голосов то приближается, то отдаляется. Слова неразличимы, но они о нем. Это точно. Кто-то прикасается, но ощущение не на теле, а где-то в сознании. Причем, как бы изнутри него. Мальчишку, словно засасывает в трубу, и звуки рикошетят о стенки, отзываясь эхом. Он отчетливо чувствует, как съезжает вниз по гладким стенкам и падает. О-о-о! Боль падает вместе с ним. Она теперь вернулась, чтобы мучить.

— Не жилец, — заключает низкий мягкий голос, и Энди почему-то может представить, как выглядит его обладатель.

Странно, он уже видел это лицо. Старик с длинными седыми волосами, перехваченными широкой замшевой тесьмой. Безволосое лицо перепахано глубокими морщинами, а в них мудрость. Странно, да? Но она там. А еще во взгляде. Пронзительный такой из-под нависающих густых бровей. Незнакомец смотрит в суть. Он видит ее.

— Но он молод, — спорит девичий голос. — Источник жизни еще не угас. Нужно лишь сдвинуть камни, чтобы он забил вновь.

— Не стоит. Он не нашего племени, — отвечает старуха, и это напоминает скрип телеги.

— Бабушка, мы же не можем его просто так бросить, — спорит девушка.

— Помолчи, Тиа, — прикрикивает старуха. — А тебе, Мартин, вообще не следовало его трогать. Пусть бы оставался, где и лежал. Нам что, мало хлопот? Сами еле живы. Как его теперь выхаживать? Помрет, не разберемся с полицией.

Энди чувствовал, как вдоль его тела от головы вниз проходили волны, словно кто-то водил над ним нагретой лампой. Лампа то приближалась, почти обжигая, то отдалялась, разливая приятное тепло.

— Тихо вы! Разгалделись! — прикрикнул старик. — Помолчите!

Чужеродные тяжелые волны переместились к голове и зависли там. Неудобно как-то, перевешивая на одну сторону.

— Вижу кольцо шамана, — вдруг произнес старик. — Слабое, но еще держит его. Смерть. Он уже преодолел ее, но часть души потеряна. Мало что осталось. Он умирает, потому что не хочет жить.

Волны переливаются в сторону груди.

— Черная слизь заполнила его, и ее много. Густая.

Кто-то приоткрыл Энди веки, и ему показалось, будто его коснулись цепкие птичьи когти. Парень смутно различил лицо старика. Его глаза. Холодный орлиный взгляд. Он проникающе давил, словно старик вколачивал в глаза мальчишки колья.

— Он из рода сокола, — произнес он, убирая руку. — Я попробую. Надеюсь, духи будут благосклонны, но он очень слаб.

Энди осознавал, что люди говорят о нем, но ему было ровным счетом плевать, насколько окажутся благосклонны духи. Посреди этого мутного осознания плавали воспоминания о Рое, но и они не затрагивали в мальчишке ничего. Ему хотелось одного, чтобы все оставили его в покое, и чтобы жизнь оказалась с ними заодно. Кажется, незнакомец ошибается, и он потерял не часть души, а ее целиком. Это, наверное, неплохо. Не будет болеть, добавляя страданий. Потерял и потерял. Черт с ней, с душой.

Энди не понимал, о чем говорит старик, хотя тот прочел его, как бесхитростную книгу. Утрата души… Так и есть. Он терял ее по крупицам. Некогда полноводный сосуд лопнул, и теперь душа слезинками просачивалась сквозь трещины, капала в пыль и исчезала. Мальчишке было все равно. Без нее легче. Душа — как губка. Она впитывает все: чувства, боль, воспоминания, и незачем таскать это с собой, если ты почти мертв. Энди ощущал себя умершим для всех и отделенным от самого себя, а то, что еще плескалось в нем, стало обесцвеченным и мутным. Проклятое скомканное сердце заело, и лишь по законам инерции оно все еще продолжало перегонять жидкую субстанцию. И на кровь не похожа. Так, разбавленные сопли.

Энди открыл глаза, словно услышал щелчок. Первое, что он понял, что не понимает ничего. Где он? Кто эти люди? Какое отношение он имеет к ним или они к нему? Его существо восстало. Ну оставили бы в покое! Он же умер, и какое им до этого дело? Что за напасть? Не получается сгинуть, чтобы не нашелся кто-нибудь, желающий выковырять тебя оттуда. Устал. Даже умирать уже нет сил.

— Смотрите! Он открыл глаза! — воскликнула Тиа, и парень успел подумать, что знает, ее именно так зовут.

— Я же говорил! — обрадовался Мартин.

Странно, и это имя было знакомо Энди.

— Капли Дождя может все! — вновь воскликнула девушка.

— Духи слышат его, — согласился юноша.

Энди вопросительно заморгал, с трудом поворачивая голову. Все замечательно, но вот только капель дождя не доставало. Нет, по всему видно, он бредит. Каких только капель в бреду не привидится.

— Восточный ветер расправил ему крылья, — ответил Капли Дождя. — Бог солнца любит птицу-гром.

Парень, наконец, разглядел склонившихся над ним. Пересчитать их не удалось. Очевидно, только птицы-грома не хватает. Сейчас прибудет, сядет, доклюет остатки сознания, и все пойдет пучком. Капли, птицы, ветры… Энди захотелось заскулить, но он нечаянно забыл, как это делать, поэтому закрыл глаза в надежде, что все исчезнет.

— Где я? — выдавил он.

— В царстве живых, — улыбнулась Тиа. — Капли Дождя помог тебе очнуться.

— Капли Дождя?

— Он — великий шаман. Когда Мартин привез тебя, ты почти ушел в царство мертвых.

— Царство мертвых? Раз ушел, возвращался-то зачем?

Энди пытался думать, но его голова была удивительно плотно набита обрывками бреда. То, что слышал парень, вполне соответствовало этой категории. Дальше он понял, что царство мертвых его устраивало куда больше, потому что там его никто не беспокоил.

— Кольцо шамана разорвано. Его сила гаснет. Нужно спешить, — произнес старик, проводя ладонью над шеей парня.

— Слушайте, — попытался вставить мальчишка, чувствуя, что еще немного, и он сойдет с ума. – Я, конечно, все понимаю… Вернее, не понимаю ничего…

— Сова очень сильна, но сокол сразится с ней…

— Я не возражаю, чтобы они сражались, но мне давно немного пора идти, иначе…

— Попробуй, — спокойно сказал шаман.

Энди попытался встать, приподнял голову, но силы закончились, и он упал назад.

— Видишь, нить жизни слишком тонка. Тот, кто разорвал ее, не отпускает тебя. Много камней внутри груди. Они закрыли источник, и русло пересохло…

Энди понял, что точно сошел с ума. Нити, камни, русла перемешались в голове, и он почувствовал, что мозг отказывает. Хорошо бы, чтобы отказала еще и память, тогда он сможет спокойно лазать по руслу в поисках этих чертовых камней. И его не будет беспокоить, что там собираются делать совы и соколы, когда появится птица-гром и задует восточный, кажется, ветер. Бред, да и только.

— Отнесите его в мой дом, — сказал Капли Дождя. — Я буду молиться. На закате начнем обряд. Напоите отваром пейотля (1). Ему нужно набраться сил.

Энди не знал, что такое пейотль, но если действие его сродни мышьяку или цианистому калию, он, пожалуй, возражать не будет.

— Я позову помощь, — с готовностью бросил Мартин.

— Мы и так голодаем, — встряла старуха, которая до этого оставалась неподвижным наблюдателем. — Нам не прокормить еще одного…

— Постыдись, бабушка, — вступилась Тиа. — Великий отец знает это, как знает и то, что делает. Нельзя бросить человека умирать, просто потому что мы бедны. Что, если бы на его месте был Мартин или я?

Энди помогли встать. Он вовсе не хотел, но остальных, кажется, не сильно это волновало. Только теперь он смог разглядеть своих спасителей. Старик в выцветшей синей жилетке. Ископаемая мумия-старуха, кутающаяся в цветастый платок. Девушка лет пятнадцати в инвалидном кресле и юноша в клетчатой байковой рубашке и шляпе с замятыми на ковбойский манер полями… Индейцы… Это казалось наваждением. Однако. Энди успел обдумать эту мысль. Отчего нет? Бредить, так бредить.

— Где я? — выдавил он.

— Добро пожаловать в нашу деревню в резервации навахо, — ответила девушка и улыбнулась. — Это наш старейшина и шаман Капли Дождя. Я – Тиа, а это мой брат Мартин и наша бабушка Джил. Мартин рано утром нашел тебя на обочине в пяти километрах и привез сюда.

В подсознании парня всплыло угасающее солнце. Потом оно оборвалось, вытеснившись темнотой.

— Сначала, — продолжила Тиа, — Мартин подумал, что ты мертв. Потом ты застонал…

— Я очень обрадовался, — улыбнулся парнишка. — Мне было бы жаль. Правда. Как тебя зовут?

— Энди.

— Красивое имя, — заметила Тиа.

— Да. Наверное.

Мальчишку ввели в помещение с низкой дверью, и он попал в другую жизнь, словно перешагнул из реальности в нереальность, оказавшись в языческом святилище. Бревенчатые стены покрывали грубые шкуры, усеянные погремушками, бубнами, какими-то трубками и иными предметами непознаваемого назначения. Смесь чужих странных запахов пропитала помещение. Энди успел подумать про гостиницу в Мексике и про Роя. Мысль не всколыхнула ничего, словно он думал о каком-то фильме, который смотрел лет тысячу назад. Парень уже лежал на низком жестком ложе, когда над ним навис шаман. Он сделал несколько немых жестов. Мальчишку раздели, и после все удалились. Энди хотел что-то спросить, но не мог даже шевельнуть губами. Он вообще ничего не мог, и даже не мочь у него едва получалось.

— Тебе предстоит долгий путь, — начал Капли Дождя. — Сокол должен набраться сил, но сейчас мне нужно видеть, где он ранен.

Шаман сделал какие-то жесты, и парень разделился. Отдельно лежало тело, отдельно то, что им не являлось, но тоже принадлежало Энди, отдельно набор чего-то еще. Парень не мог это охарактеризовать, знал только, что оно имеет к нему отношение. Он думал о себе со стороны. Лекарь приподнял его голову и влил теплый отвар. Слишком сладкий, и оттого приторно-рвотный. Ладонью левой руки Капли Дождя делал медленные круговые движения от головы мальчишки к ногам. Он сосредоточено смотрел сквозь тело парня, словно мысленно раздвигал ткани, проникая внутрь, и встряхивал погремушку в правой руке. Потом замирал, прислушивался к шуму песка в ней, а после повторял все снова. Энди постепенно успокоился, даже смирившись со своим раздельным существованием. Во всяком случае, он смог на время забыть о боли. В принципе, он, пожалуй, забыл и обо всем остальном, как-то непостижимо трансформировавшись в шум этого самого песка в погремушке. Он сам как бы тек, шуршал, и был в этом определенный смысл.

— Ребра, — говорил шаман, словно диктовал диагноз кому-то невидимому у себя за спиной. — Много слизи… кровь… мертвая… черная кровь…

Энди слушал свои всплески внутри погремушки, и сознание его сворачивалось. Оно гасло, превращаясь в шар размером с орех, потом с горошину, бусину и, наконец, отключилось, словно кто-то нажал на крошечный выключатель.

Парень очнулся от щелчка. Он чувствовал себя хорошо, и от этого было тревожно и странно. В помещении стало полутемно и очень жарко. Энди повернул голову и увидел группу людей, расположившихся вокруг очага с огнем в середине комнаты. Люди сидели, скрестив ноги и протянув к огню ладони. Капли Дождя руководил ритуалом. Он выкрикивал какие-то фразы на непонятном языке и подбрасывал в огонь щепотки сухих трав. Странный запах густо заполнял помещение. Он становился все сильнее и гуще, и мальчишка ощущал, что его носоглотка пропиталась осадками этого запаха. Энди видел, как шаман встал и начал двигаться вокруг сидящих. Он кружился, приседал, прыгал, потряхивал амулетами и ритмично ударял в бубен. Пронизанные единым действием, присутствующие повторяли странные фразы, вторя Каплям Дождя, в то время как он делал шаг и, стоя на одной ноге, начинал совершать трясущиеся наклоны вперед, а затем назад. Потом делал еще шаг, и все повторялось. Перед глазами парня поплыли разноцветные плоскости. Они искривлялись, и ему показалось, что плоскости напоминают спектакль мыльных животных. Ритм бубна убыстрялся, движения танцора тоже. Вместе с ними ускорялись и движения животных в галлюциногенных плоскостях. Сколько продолжалось безумие, Энди не знал, пока шаман не оказался у его изголовья. Он стоял на одной ноге, наклонившись и раскрыв руки. Вытянув шею, он издал протяжные высокие звуки. Сокол. Мальчишка даже не сомневался.

— Призови! — иступленным голосом повелевал Капли Дождя, и парень повторял за ним непонятные слова.

— Еще! — настаивал индеец, и Энди подчинялся.

Он чувствовал, как крик проникает в него, становясь им самим. Он почти видел, как раскрываются его крылья, и он парит. Высоко. Мощные крылья неподвижно покоятся на плотных воздушных потоках. Он словно лежит на них, и они несут его с собой.

— Он вошел! — возвестил лекарь. Слова его размножились голосами присутствующих. — Он вошел!

Капли Дождя бился в конвульсиях, неистово мотая головой и брызжа слюной. Казалось, еще немного, и он упадет замертво. И вдруг он замер. Слышно было, что внутри него что-то хрипит. Шаман поднял руки вверх, призывая покровителей неба, потом опустил, призывая духов земли. После, разводя в стороны и поворачиваясь, он обратился к властителям Четырех Сторон Света. Капли Дождя начал выполнять странные движения, как будто старался развести в стороны стенки невидимого мыльного пузыря. Он повторял и повторял их, словно снимая с себя эту пленку и накидывая покрывалом на Энди. Парня окутало состояние уюта и безопасности. Шум в голове исчез, и он погрузился в состояние безмятежной неподвижности. Казалось, Капли Дождя управляет мальчишкой по своему усмотрению, заставляя дышать в такт с собой. Спустя какое-то время он свел ладони, выписывая круги над ямочкой между ключиц, а после, преодолевая невидимое сопротивление, начал поднимать вверх. Мальчишка не опознавал ладони шамана. Ему казалось, что над ним раскрываются цепкие когти сокола. Энди чувствовал, как они впиваются и тянут из него липкую, мутную субстанцию. Спустя время его левая рука начала конвульсивно подергиваться, генерируя дрожь, и та распространялась по всему телу, пока не поглотила его целиком. Боль нарастала, становясь уже нестерпимой. Энди не сомневался, еще немного и сокол или Капли Дождя, или еще кто-то разорвет ему грудь, чтобы вырвать сердце. Сознание мутилось, видения темнели и слипались, пока он не потерял сознание. Что было дальше, парень не знал. Да ему и не надо было знать, раз он… умер. Умер?

Энди открыл глаза. Вдруг. Он подумал… Странно. Мысли текли спокойно, выстраиваясь в логический порядок. Так вот. Он вдруг осознал, что его разбудила оглушающая тишина. Было тепло и уютно, словно его тело выстирали, выполоскали и бережно высушили. Мягкое шерстяное одеяло, подоткнутое по краям, нежно касалось кожи, и она не болела. Не болела грудь, и он дышал. Свободно и глубоко. Энди был уверен, что вернулся из какого-то священного пространства, где нет времени, нет вечности, а есть только бесконечность. Парень вдруг понял, что различает эти понятия, и если вечность означает бесчисленную череду дней, связанных со временем, то бесконечность не связана ни со временем, ни с жизнью или смертью. Она никогда не возникала, следовательно, никогда и не погибнет… Он не успел испугаться, когда тихо скрипнула дверь. Тиа подъехала к ложу на своей коляске. Энди перевел на нее взгляд, а девушка улыбнулась в ответ.

— Как ты? — спросила она ласково, почти нежно.

— Жив. Вроде бы. Не уверен.

— Ты поправишься. Я принесла поесть.

— Не хочется, — соврал парень, вспоминая слова старухи.

— Это неправда. Никогда не поверю, зная, как ты сражался с болезнью. Ты потратил много сил. Капли Дождя говорит, что ты молодец.

— Да?

Девушка достала сверток.

— Это кукурузная лепешка и бульон. Она еще теплая. Я только что испекла ее для тебя. Попробуй.

Энди было стыдно, но он понял, что отказом очень сильно обидит ее.

— Я помогу, — еще раз улыбнулась Тиа, наблюдая, как парень пытается приподняться.

— Видишь, у тебя совсем нет сил.

Она отщипнула кусочек и положила мальчишке в рот.

— Не вставай. Рано еще.

— Долго я здесь?

— Почти сутки. Это хорошо. Сон лечит. Скоро вернется Мартин, и мы переберемся в наш дом.

Так странно. Наш дом. Это больно для Энди…

— У тебя даже будет отдельная комната. Я уже приготовила постель.

— Нет, Тиа. Я не могу.

— Не можешь? Почему?

Мальчишка покраснел.

— Мне нечем отблагодарить вас за доброту. Вы и так…

— Кроме как неблагодарностью, — перебила девушка, обиженно опуская глаза. — Не говори только это Мартину.

— Но ваша бабушка…

— Она добрая. Она послала меня сюда. Тебе нужно окрепнуть, а дальше, захочешь уйти - уйдешь.

Потом вдруг спохватилась:

— Ах да. Я принесла одежду. Это Мартина, но, думаю, тебе подойдет. Твоя все равно мокрая. Я постирала, но она еще не высохла. Так что придется надеть, или останешься голым.

— Спасибо, — выдавил Энди.

— Вот и хорошо. Давай ешь, а то лепешка остывает.

Она сунула в рот парня еще кусочек и поднесла к губам чашку.

— Куриный бульон. Мертвого поднимет.

— Я сам, — воспротивился тот, порываясь встать.

— Конечно, — согласилась Тиа, приподнимая его голову.

Энди подумал, что никогда в жизни не ел ничего вкуснее.

— А где Капли Дождя? — спросил парень. — Я хочу поблагодарить его.

— Он отдыхает. Последнее время он устает. Слишком стар.

— Сколько хлопот я причинил всем…

— Ты не делал это специально. А, Мартин! — воскликнула девушка, увидев в дверях брата.

Он подошел и нежно поцеловал ее.

— Смотри, он уже поправляется.

— Привет.

— Привет. Я рад, что тебе лучше. Капли Дождя говорит, мы можем тебя забрать. Я пришел посмотреть. Тиа, солнышко, позови Хэла. Он обещал помочь.

— Ага, — согласилась девушка, разворачивая к выходу кресло.

Она ушла, а Мартин повернулся к Энди.

— Никогда не обижай ее. Она и Дель - самое дорогое, что у меня осталось.

— Дель?

— Это наша младшая сестра. Ей только десять. Не обижайся, что я предупредил тебя, но Тиа очень ранима.

— Ты мог бы и не говорить.

Бабушка, брат и сестры жили в небольшом двухэтажном доме. Он был, пожалуй, раза в два меньше студии Роя. Две спальни, гостиная, туалет с душем на первом этаже и три маленькие комнатки на втором. Апартаменты Энди едва вмещали кровать, стол и маленький шкаф.

— Почему ты встал?! — воскликнула Тиа, обнаружив Энди на ногах на следующее утро.

— Мне кажется, я за всю свою жизнь не спал столько, сколько за последние дни.

— И все же тебе лучше не вставать.

— А ты откуда знаешь, что мне лучше? — попытался улыбнуться Энди.

— Ниоткуда. Просто знаю, и все.

— Тиа, у меня уже болят бока, — оправдывался парень. – А кроме того, я и правда больше не могу лежать.

— Ты поел уже?

— Нет. Как я могу что-то взять без спроса в вашем доме?

— Он и твой теперь.

— А ты всеми так командуешь?

— Нет. Только теми, кто здесь живет. Я сейчас сварю кофе.

— Кофе, — протянул парень и понял, что от одного только слова его желудок свернулся в спираль.

Мальчишка не пил его уже недели две. Вместе со словом потянулись воспоминания. Кофе с молоком — это не кофе. Рой никогда не добавлял молока. В душе скользнула внутренняя слеза, но Энди тут же смахнул ее.

— Можно, я сварю? — спросил он.

— Ты умеешь варить кофе? — удивилась девушка.

— За последний год я сварил его столько, что ты и представить не сможешь.

— Странно как. Мартин не умеет.

— Позволь, — попросил парень, — я покажу. Может быть, тебе понравится.

— А что кофе можно как-то по-особому варить?

— Ну, не знаю. Попробуешь и скажешь.

Тиа протянула Энди пакет. Заводская упаковка. Молотый кофе. Он совсем не такой, как у Роя. Тот разбирался, предпочитая покупать в отделе элитных напитков.

— В этом варить? — спросил парень, недоуменно разглядывая старенькую алюминиевую турку.

— У нас только такая, — ответила девушка, не очень понимая, что смущает мальчишку.

— А Мартин встал уже?

Тиа засмеялась.

— Мартин встает затемно. Он уже скоро вернется на обед.

— Откуда вернется?

— С работы. Он развозит продукты по ресторанам. Свежую рыбу, овощи. А еще почту.

— Один?

— Что один?

— Он один работает?

— Больше некому, — ответила Тиа, виновато отводя взгляд.

— Я найду работу. Я помогу, вот только…

— Но ты не можешь! Пока.

— Я смогу все, раз пережил смерть! Одна проблема. У меня нет документов… Ну, то есть, я даже не знаю, сколько мне лет.

Энди сварил кофе. Он терпеть не мог несладкий и без молока, но пил, потому что постеснялся взять то и другое. Кофе горчил, но в большей степени он горчил от чувства вины. Парень вспомнил слова Роя. От двух с половиной до трех тысяч в месяц. Он тратил на него эти деньги, и для Энди это стало нормальным. Значит, Маккена имел право требовать от него выполнение своих условий. Аппаратура и Стив. Мысль вошла в голову удивительным способом. Резко, по прямой и глубоко. «И если тебе удастся в результате каких-то обстоятельств разбить то и другое, ты сразу станешь счастливым обладателем уникальной возможности все это отработать». Парню вдруг стало по-настоящему страшно. Сколько же это получится? Он вспомнил, Рой говорил, что аппаратуры у него тысяч на сто пятьдесят плюс… Даже если не считать те два месяца, что он жил в подвале, останутся еще десять. Это уже тридцать тысяч. Сто восемьдесят. А еще тысячи четыре потянет страховка за госпиталь. Ну, пусть пять. Итого сто восемьдесят пять тысяч, и это не считая Стива. Энди вдруг стало невозможно жарко. Мысль о том, что Маккена имел право требовать что-то, превратилась в графитовый цилиндр, пробила тело от темени до пят и застряла. Наверное, действительно проще вскрыть себе вены, хотя это вряд ли возместит Рою убытки.

— О чем ты задумался? — спросила Тиа, заметив, что парень не слушает ее.

— Мне нужно найти работу, и чем раньше, тем лучше.

— Но ты еще нездоров.

— Сказать, что я здоров как лошадь, не получится, но я мужчина, и мне невозможно сидеть на шее у Мартина. Вы и так сделали для меня очень много…

— Скажи об этом брату. Думаю, он расстроится. Он привязался к тебе.

— Я тоже, и буду очень рад, если вы позволите мне пожить у вас какое-то время, пока я не найду что-нибудь.

— Тебе не надо искать. Наш дом теперь и твой. Раз мы присутствовали при твоем рождении, значит ты наш. Не зря боги это все устроили.

Энди посмотрел на девушку. Первый раз кто-то говорил ему подобные вещи.

— Но…

— И бабушка, и Мартин, и Дель тоже так считают. И я.

— Спасибо, — мальчишка опустил глаза, чтобы не было видно, как он тронут.

Энди не мог уснуть. Он думал о Рое. Первый раз так, чтобы только о нем. Он жил уже неделю в новом доме, постепенно начал привыкать, но Рой… Ребра еще болели, но гематома уже преобразовалась в пятно, включающее в себя весь спектр красок. Капли Дождя посылал мальчишке всевозможные мази и питье, которые изготавливал сам, так что выздоровление шло неплохо. Болячки на лице сошли, но шрам на брови и верхней губе остался. Он уже не исчезнет, напоминая Энди о самом страстном поцелуе Маккены. Субстанция на месте сердца, впитавшая Роя, соскучилась и с каждым днем ныла все сильнее. В отсеках, где обитал Стив, гулял одинокий ветер. Парню хотелось заткнуть, законопатить их, но каждый новый порыв выбивал заслонки и продолжал свистеть. Стив… Стив…

В прошлый раз, когда он ушел, было больно, но не так. А теперь так, только еще хуже. Энди заровнял в душе место, где похоронил надежду. Она умерла, и ее больше нет. Ни венков, ни памятника, ни холма. Что толку приходить на могилу и плакать. Там не растут цветы, не всходит трава, и очень больно видеть, как лопается иссушенная земля, расползаясь пауком трещины. Только корявая колючка хранит в коробочке созревшие семена одиночества, чтобы ветер крал их, рассеивая вокруг.

Энди вдруг явилось страшное откровение. Он понял, что больше всего сейчас страдает от прикосновений. Он просто не может вытерпеть, когда к нему прикасались. Ему откровенно больно, и это вызывает раздражение. Парень попросту не хочет, чтобы его трогали, но это неизбежно. Когда Мартин дружески обнимает, похлопывая по плечу, а он, как назло, полюбливает это делать, Энди воспринимает это как ожог. Тиа, которая не встает с инвалидного кресла, иногда невзначай касается колена, когда они разговаривают сидя рядом… Дель тоже касается, заигрывая с волосами… Это невыносимо. Это почти пытка.

Парень пошел к Каплям Дождя. Ему почему-то очень захотелось поговорить со старым индейцем. Он нашел шамана возле его дома. Старик нежился на солнце. Тот даже не открыл глаза, когда Энди приблизился.

— Грею бывалые кости, — сказал он, минуя приветствие. — Источник пересыхает, вода уходит, и нет в нем былой силы. Я знал, что ты придешь. Садись.

— Я, — начал мальчишка и понял, что не знает, зачем пришел.

— Ты хочешь знать ответ, — продолжил шаман, так и не открыв глаз. — Спрашивай.

— Я не знаю, что со мной. Я - словно не я. Чужой кто-то.

— В этом году должен быть хороший урожай. Солнце ласковое. Посевы дадут всходы. Кукурузное зерно совершенно. Твердое, гладкое. Его не так просто разбить, ибо в нем сила. Брось его на асфальт, что будет? Сила уйдет и, в конце концов, оно превратится в пыль, а ты даже не поймешь, что у тебя под ногами. Так ведь? Брось его в сухую землю. Оно просто будет в ней камнем. Нужно много, чтобы вернуть его к жизни. Много, чтобы оно вспомнило, почему оно такое. Солнце, влага, время, чтобы жизнь вновь взметнулась в нем. Попробуй бросить его зимой в снег. То же солнце, влага и время, но ничего не произойдет. Почему? Ему холодно, и только это оно чувствует.

Старик приоткрыл один глаз и взглянул на Энди. Мальчишка сидел, опустив голову и ковыряя ногти.

— Ты тоже зерно, и тебе холодно. Знаешь, когда Мартин привез тебя, я не был уверен, что ты выживешь, но ты выжил, и знаешь почему? Ты из рода сокола, а они рождаются уже воинами.

— Откуда ты знаешь?

— Не знаю. Ты мне сказал.

— Я?

— Сынок, — произнес Капли Дождя, и что-то всколыхнулось в парне. — Ты боролся так, словно всю жизнь готовился к этой битве. Когда-то ты прогневал духов нижнего мира. Ты поспорил с ними… Поспорил и сейчас.

— О чем это ты?

— Они бы согласились на обмен, но ты не отдал им ни свою жизнь, ни чужую. Ты нарушил закон…

— Рой?

Старик не ответил. Молча закурил. Сделал пару затяжек и так же молча передал окурок Энди. Он затянулся. Дым оказался столь крепким, что парень зашелся кашлем.

— Чуть богу душу не отдал, — проскрипел он, едва продышавшись.

— Это хороший табак. Чистый. Он помогает думать.

— Угу, — неуверенно согласился мальчишка, возвращая папиросу.

— Я искал твою душу, — вновь заговорил Капли Дождя. — Собирал по крупицам. Ох, и мелкие ж были куски.

— Собрал?

— Нет.

— Нет?

— Я вернул тебе все, кроме одного. Того, что ты отдал сам.

— Не понимаю, о чем ты.

— Понимаешь. Просто тебе страшно.

— Уж чего бояться после того, что я пережил?

— Что ты ошибся, и дар был бесполезен.

— О чем это ты, старик?

— О твоем сердце. Я не нашел его. Не здесь оно, в другом месте, и тебе лучше знать где.

Энди резко взглянул на шамана.

— Откуда ты знаешь?

— Видел.

— Чушь! Я верну его в любой момент…

— Попробуй. Только тот, кому ты отдал, может вернуть его, но он не согласен. А у тебя его…

— У него нет сердца…

— Теперь нет. Позволь, я покажу тебе.

Капли Дождя поднес к груди Энди ладонь.

— Что ты чувствуешь?

— Ничего.

— Верно. Нельзя чувствовать то, чего нет. А теперь?

Парень поморщился, когда колкая волна прошла сквозь его тело.

— Видишь? Его сердце нарывает в тебе… Он так же болен, как и ты.

— Пусть так, но это не мое дело.

— Тебе решать.

Мальчишка задумался. Старик говорил то, что он сам не хотел и боялся знать.

— Но почему?

— Тяжело справиться с тем, что сильнее тебя.

— Почему тогда не покончить со всем этим?

— Ты ведь гей, — вдруг не то спросил, не то просто сказал Капли Дождя.

— Тебе и это известно?

— Тому, кто ходил собирать твою душу, нужно знать, что он ищет.

— Это плохо?

— Не плохо. Неправильно.

— Вот ты знаешь обо мне все. Скажи, разве это зависит от меня? Разве буду я собой, если изменю это? Мое прошлое — это часть меня, и я не могу это исправить. И ты не можешь. Даже всемогущий Бог не может.

— Тогда измени будущее.

— И что? Бог создал меня таким, а теперь ты предлагаешь усомниться и поспорить с ним? Отказаться от всего, чтобы доказать всем, что я это не я. Только зачем это всем, если я стану врать? И все поверят, кроме одного единственного человека. Меня.

— Ты спрашиваешь то, чего я не могу объяснить…

— Можешь, просто не хочешь. Тем более, ты сам сказал, что не нашел моего сердца. Как тогда? Разве я могу прокрасться в дом, чтобы подменить подарок?

— Ты размышляешь не по годам. Единственное, что я могу сказать. Борись за себя, человек из рода сокола.

— Спасибо тебе.

— За что?

— За то, что говорил со мной.

— Нет. Не я. Ты говорил со мной.

— Есть разница?

— Ты пришел искать свой путь. Ты найдешь его. Просто не спеши. Дай зерну время. Представь, что ты пастух. Все овцы в отаре жуют траву, но одной трава не трава. Ей хочется другую. Ту, что растет на опасных склонах, и она убегает, чтобы добраться до нее. Овца непокорная, и это нравится тебе. Ты постоянно держишь ее в поле зрения. Так ведь? Что будешь делать? Убьешь, чтобы перестать тревожиться? Позволишь подняться на склон, чтобы она сорвалась? Итог, казалось бы, один и тот же. Неизвестно, что ты сделаешь. Очевидно одно, ты будешь присматривать за ней тщательнее. Духи присматривают за тобой. Они еще не решили, что делать.

— Не хочу, чтобы за мной присматривали. Вынь из меня душу. А, Капли Дождя? Я не хочу больше ничего чувствовать.

— Душа — это дар, и ты не вправе отказаться от него.

— Тогда измени мою судьбу. Я устал.

— Свою судьбу ты должен пройти сам.

— Я уже испытал ее сполна. Я сыт. Не хочу хотеть, не хочу любить…

— Но ты хочешь и любишь.

— Что меня ждет?

— Никто не должен этого знать. Сейчас ты чувствуешь одиночество. Ты потерян, и тебе кажется, что ты никому не нужен. Это не так. Ты нужен себе, чтобы жить. Ты нужен многим, просто не знаешь этого, потому что не хочешь знать. Это неверный путь. Если тебя обидел кто-то, это не значит, что ты должен поступать так же. Подумай хотя бы о Мартине и Тиа. Ведь они не ждали от тебя ничего. А теперь ждут. Ждут, что ты будешь их любить, потому что они уже начали любить тебя. Им больно видеть, что ты закрыт от них…

— Но я не могу!

— Время. Дай себе время. Позволь им коснуться твоей души. Стань сильнее воспоминаний. Перебори их.

— Это больно.

— Знаю. Но тебе станет легче. Поверь. Я давно живу на свете…

Энди передернуло. Он не услышал, что дальше сказал старик, потому что прошлый мир скользнул перед глазами огромной темной птицей, хлестнул крылом по лицу и вновь взмыл в небо, став едва различимым. Рой, Стив, студия, мост… Парень подумал про мост. Ему так захотелось на мгновение вернуться туда. Просто взглянуть, подглядеть в щелочку. И отчего вода так пахнет болотом? Вот оно, начало его падения. С моста в эту самую воду. И хотя там метров двадцать, не больше, это падение длиною в жизнь. Бесконечное. Сокрушительное. Болезненное.

Энди не ответил. Наверное, старик прав. Мальчишке стало страшно. По-настоящему страшно. Он понял, что запутался. Почти животный страх, который испытывает зверь, угодив лапой в капкан.

— Почему ты говоришь, что я из рода сокола? С чего ты взял?

— Так и есть. Это твоя суть, и рожден ты был тогда, когда правил сокол. Разве ты не узнаешь его в себе? Сильные крылья, гордость. Ты живешь, словно бросаешься с высоты, не зная увернешься ли в последний момент, не разбившись о землю.

— Уже разбился.

— Но ведь снова полетишь? А потом снова и снова.

— Не уверен.

— Попробуй.

— И все же лучше бы я разбился вдребезги.

— Но ты не разбился. Я чувствовал кольцо шамана. Откуда оно у тебя?

— Кольцо шамана? У меня нет никакого кольца.

— Нить на шее.

— Бусы?

— Да.

— Это просто бусы, ничего больше.

— Не просто.

— Мы купили их в Мексике на базаре у какой-то чокнутой старухи. Вот и все. Обычные бусы.

— Нет. Именно за ними ты поехал туда…

— Я поехал с Роем снимать для его выставки.

— Все слишком сложно, чтобы ты разобрался сразу. Нужно время. Думай. Духи непременно сообщат свое решение. А теперь иди. Тиа будет волноваться, а ей это ни к чему.

— Можно я еще приду как-нибудь?

— Я всегда рад тебе, человек из рода сокола.

Старик улыбнулся. Его улыбка была молодой, словно и не лежало на губах груза прожитой жизни. Она была искренняя, и Энди улыбнулся в ответ. Грустно и нерешительно, но тоже по-доброму искренне.

Он шел домой и думал. Вернее, пытался думать. Нужно время, чтобы все это месиво мыслей как-то улеглось и разделилось. Парень почувствовал, что постиг какой-то смысл, но именно смысл оставался пока неясным. Завтра он пойдет искать работу. Возьмется за любую, что бы не предложили. Эти люди, что стали его семьей… у них нет ничего, но даже это ничего они щедро разделили на всех, и теперь у них стало еще меньше. Он должен что-то делать, и он будет. Он хочет. Это единственное, что Энди пока понял.

* Капли Дождя.

(1) Пейотль — разновидность кактуса. Отвар из пейотля обладает галлюциногенными свойствами и используется шаманами при обрядах камлания.

Часть 4. TRY TO UNDERSTAND.

4. TRY TO UNDERSTAND.*

Стив отправил машину Роя пересылкой, погрузил того в свою и отправился обратно. Неделя, проведенная в Литл-Рок, вымотала обоих и не принесла желаемого. Энди опять пропал, и надо отдать ему должное в этой уникальной способности. Шон был расстроен. До крайней степени. Он даже не пытался сдерживать это. Сержант Симпсон проявил незаурядное рвение в поисках мальчишки, но ни его опыт, ни профессиональное чутье не сработали в данной ситуации. Стив несколько раз разговаривал с врачом, пытаясь понять, что может ожидать парня при различных исходах ситуации. Ответ был неутешительным. Состояние Энди оставалось тяжелым, и спасти его могло бы только чудо. В противном случае либо он всплывет в какой-нибудь больнице, либо… Об этом Шон даже боялся думать. Самое время начать убивать Роя, но толку то? Он и так разваливается и погибает. Стиву казалось, что его самого разорвали на множество кусков, и он никак не может собрать их в разумный порядок, чтобы хоть как-то начать думать. Он попросту растерялся и не знал, что делать. Очевидным оставался лишь тот факт, что, потеряв одного, он сейчас потеряет и второго, а это Шону уже не нравилось. Ой, как не нравилось. Убить Маккену или дать тому возможность загнуться самому, не играло роли, и Стив решил бороться. Бесполезно упрекать Роя тем, что он сделал, тот и так пожирает себя с удивительной скоростью и рвением. Итак, Шон позволил Маккене напиться. Так было проще. Во всяком случае, в данный момент. Он сможет хоть что-то сделать. Отправить, к примеру, его автомобиль, минуя объяснения, что это единственно возможный вариант, что он и сделал.

Стив вел машину, надеясь как-нибудь не уснуть за рулем, но по ходу дела серебристые лисицы только этого и ждали. Рой спал на заднем сиденье. Это спасенье, ибо тот не претендует на его мозг. Шон периодически, а точнее раз в пару минут видел в панорамном зеркале, как он это делает, ну то есть спит. Ему пришлось останавливаться несколько раз, выходить из машины, чтобы покурить и встряхнуться. Все выглядело как-то удручающе-хреново и ни конца, ни края этому не предвиделось. Придется продолжать искать Энди, вынянчивать Роя, не запустить дела в клубе и на самом последнем месте постараться не сдохнуть самому. Ну, относительно первых трех пунктов он не сомневался, а вот насчет последнего имел весьма обоснованные опасения. Единственное, что он уже сделал, это сделал все необходимое для того, чтобы парня искали. Написал кучу заявлений, оставил тонны описаний и контактных номеров, а так же распечатанных фотографий Энди. Определенным в данном деле оставалось лишь одно — это точка отсчета, а дальше сектор поиска расширялся, увеличивая внутренний угол, длину сторон и площадь пространства, где мог оказаться мальчишка, то есть включал в себя добрую половину мира.

Внутри самого Стива все кипело, болело и нарывало, день ото дня усиливая страдания. Мысль о том, что парень болен, умножала, возводила в непомерные степени предел мук, и он отодвигался, все выше поднимая планку. Все воспринималось болезненно. Чувство вины задвинуло иные чувства на второй план, заслоняя собой все мыслимые и немыслимые горизонты. Виноват. Нет смысла отрицать. Он не должен был. Не остановился, и это привело к такому страшному исходу. А еще он не прочувствовал Роя, когда тот был в клубе. Как это случилось? Стив не мог ответить, но оно случилось, и теперь бесполезно об этом сожалеть.

Рой спит. Голова склонилась к спинке сиденья. Постарел. Выглядит отвратительно. Отвратительно-хреново. Тончайшая душа. Настолько тонкая, что паутина в сравнении с ней кажется сеткой, сплетенной из толстых, грубых и шершавых пеньковых канатов. Все остальное лишь многочисленные обертки в попытке уберечь ее от ударов. От каждого она звенит как венецианское стекло микронной толщины. Стив знает Маккену столько лет. Он держал в руках его душу. Невесомую, прозрачную, хрупкую. А сейчас оберток нет. Они лопнули, обнажая беззащитную сердцевину, и она дребезжит уже на грани краха, вступив резонанс с болью. Рой пьет. Это тоже способ справиться с болью, свернуть душу в комок, чтобы она перестала терять драгоценные капли. Шон всегда оберегал Маккену, уже давно не замечая, что делает это. По-другому нельзя, тот бы не выжил. Нет, выжил бы, но без души, а это вряд ли уже Рой. У Энди тоже тонкая душа, только оболочек нет. Он еще не успел их вырастить и если соберет, впитает сейчас всю тяжесть зла, она умрет, высохнет и осыплется. Стив думал о парне. Смелый… маленький… дерзкий… Он сделал то, что никогда не мог он сам. Решился. Все знал. Все понимал, но плюнул и решился. Любить. Любить Роя.

Рой… Рой, Рой, Рой… Имя остервенело долбится дятлом. Этот треск костей, а клюв бьет все сильнее. Рой, Рой, Рой… Десять лет идеальных отношений, но только это не то, потому что он не решился, и Рой не решился. А Энди? Бросился за самим собой, не зная разобьется или вывернется. Рискнул. Знал ли, что ставит на карту жизнь? А будь и так, разве остановило бы это?

Стив вдруг подумал о себе. Впервые за долгое время. Что? Кто ты? Зачем? Он ощутил словно наяву, как сотни веков тому назад торговал собой лет, наверное, с четырнадцати. Нет, ему не стыдно даже сейчас, потому что тогда просто хотелось есть и просто хотелось выжить. И он ел и выживал. Лысеющие мужики с распухшими животами… тетки, пахнущие несвежим телом вперемешку с духами… неудовлетворенные интеллигенты… шоферня… стареющие педики… импотенты… извращенцы… Стиву без разницы. Он не парился. Лишь бы деньги вперед. А потом, когда подрос, выглядел уже не по возрасту и притерся ко взгляду охранника на дверях, тратил двадцать баксов, чтобы попасть в „Терра Инкогнита“. Он мог забыться там на время. Переставал быть собой. Тем, кто он есть. Не на самом деле, а в силу чудовищных обстоятельств. Клуб казался мечтой, сказкой. Музыка, блестки, дождь бликов от вращающегося зеркального шара. А потом появлялись стриптизеры в модной откровенной одежде с ухоженными загорелыми телами. Они танцевали на приподнятых платформах, несколько высокомерно и устало взирая на роящуюся толпу у своих ног. Стив обожал смотреть на них. Он становился напротив и исчезал. Вернее, не он исчезал, а исчезало все вокруг, потому что он танцевал. Первое „голое шоу“, в котором принял участие. Наверное, это было самое большое испытание, которое ему пришлось преодолевать. А потом он снимал клиентов, и вскоре темные комнаты стали помещением, в котором он почти поселился. Там же Шон впервые обкурился до потери сознания, и его рвало в туалете. В тот вечер охрана выкинула мальчишку на улицу, и он чуть насмерть не замерз в снегу. А еще иногда кто-нибудь угощал алкоголем, и Стиву было без разницы, что пить, лишь бы бесплатно. Итак, годам почти к восемнадцати весь его набор знаний включал не сильно раздутый список. Он умел трахаться, испробовал весь алкоголь, который был в наличие в баре, перекурил кучу разнообразной травы и, как ему казалось, неплохо научился танцевать. Он жил в этих танцах, и все куда-то уходило, оставляя лишь то, что он прятал внутри. Кроме того он что-то ел, что-то носил и где-то, как говорится, перекантовывался. „Непознанная Земля“ была им познана, но до сих пор оставалась желанной и необходимой. Он любил „Терра Инкогнита“. Очень любил. Все, что происходило со Стивом до этого момента, в один миг вдруг оказалось неважным, было аккуратно упаковано в коробочку памяти, перемотано скотчем и убрано в архив, чтобы больше оттуда не извлекать. Пожалуй, сейчас он впервые приоткрыл крышку, заглянул внутрь, но не стал доставать старые пыльные воспоминания и снова задвинул в хранилище.

В один день, вернее вечер, а если быть уж совсем точным, ночь все изменилось. Оно изменилось, только Стив еще не знал об этом. Он танцевал, нагрузившись какой-то немыслимой смесью алкоголя, и все шло, как и шло, пока перед ним не возник мужчина. Он тоже танцевал, явно проявляя интерес к парню. Стив смекнул, что приплыли очередные деньги и повел себя располагающим к тому образом. Незнакомец согласился, правда объявил, что заниматься этим в коридорах не хочет. Парень открыл рот, чтобы возразить, но мужчина сообщил, что в клубе есть более стерильные места. О, это было заманчиво. Заглянуть в кулуары мальчишка даже и не мечтал. Незнакомец привел его в кабинет.

— Что, неудачный вечер? — спросил он. — Клиентов мало? Смотрю, никого не подцепил?

— Ну, кажется, один все же нашелся, значит, завтра будет, что пожрать.

— Могу предложить уже сегодня. Есть хочешь?

Парень замялся. Мужчина, видно, понял проблему и тут же сказал:

— Бесплатно. За мой счет.

— А тебе-то на кой-это надо?

— Перед тем, как кого-то трахать, люблю его покормить.

— Странно, но валяй, раз так.

Незнакомец вышел, а парень принялся рассматривать кабинет… на предмет, чтобы спереть незаметно.

Стив задумался. Прошло почти двадцать лет, а он мало что в нем изменил. Может быть, сейчас он выглядит старомодно, но это талисман, и Шон не решается. Он делал ремонт, но оставил без изменения цветовую гамму, перетягивал диван почти в такую же ткань… Только аппаратура соответствует времени…

Незнакомец наблюдал, как мальчишка ест. Голодный, это видно.

— Сколько тебе лет?

— А сколько тебе больше нравится? — вопросом ответил Стив, сально улыбаясь.

— Хочу знать, сколько на самом деле.

— Почти восемнадцать.

— А как тебя зовут? Только не говори что так, как мне нравится.

— Шон.

— И сколько же тебе, Шон, удается заработать за ночь?

— Хочешь попробовать? Не слишком поздно? Лежалый товар не в ходу.

Мужчина пытливо сверлил парня взглядом.

— Ладно. Двести, триста, иногда пятьсот.

— Пятьсот?

— Редко, но бывает. Это зависит от везения и того, что извращенцы пожелают.

— И ты согласен на все?

— Ты извращенец, — заключает Стив, вытирая рот рукавом. — По всему видно.

— Видимо, да, — согласился тот. — Меня зовут Джон Тревис…

— Мне не обязательно знать, — перебил мальчишка, — если только я не должен это использовать в процессе. Ну, что? Я поел. Приступим? Чего ты хочешь?

— Даже цену не назовешь?

Стив перечислил нехитрый список своих услуг с расценками.

— Небогато. Я дам тебе двести долларов…

— Что ты хочешь? — спросил Шон, придвигаясь вплотную к Джону и намереваясь расстегнуть тому ширинку.

— Чтобы ты разделся, лег и выспался.

— Что? — не понял парень. — Ты платишь двести долларов, чтобы я выспался? Ты псих что ли?

— Верно. Я плачу двести долларов, чтобы ты выспался.

— А-а-а, — заключил Стив, — это какая-то уловка.

— Ложись здесь. Утром поговорим. Раздевайся.

— Я понял. Ты импотент и любишь смотреть, да? Что ж, я сделаю это красиво.

— Думаешь, мне посчастливится увидеть что-то новое? Начинай, а я схожу за пледом. Кстати, душ там, — бросил от двери мужчина, указывая направление. — Думаю, он тебе не помешает.

Он вернулся, застав парня голым.

— Ну как я тебе?

— Хорошо сложен. Почти идеально.

— Ты на член посмотри! Вещь, а? Нравится?

— Нравится. Ложись. Вот одеяло.

— Слушай, папаша Джон, странно все, однако. Дай хотя бы подрочу тебе…

— Сам справляюсь.

— Тогда гони деньги.

— Утром.

— С какого это хрена?

— Не сбежишь.

— А ты меня не кинешь?

— Даже, если и так, ты что-то потеряешь?

Утром Тревис растолкал Стива.

— Давай вставай. Оплата закончилась. Вот твои деньги.

— Тогда не понимаю, за что ты платишь, раз даже не трахнул меня спящего?

Мужчина пропустил ответ, перейдя сразу к делу.

— У меня есть к тебе коммерческое предложение.

— Уже лучше. Валяй.

— Хочу купить твою следующую ночь.

— Э, хитрец! Решился, наконец?

— Посмотрим. Так ты не ответил.

— По всему работа непыльная. Можно подумать.

— Думай. Если согласен, вечером жду тебя. И, кстати, скажу охране, чтобы пропустили бесплатно.

На пятый вечер Шон не выдержал.

— Слушай. Я, конечно, все понимаю, кроме одного, на хрена тебе все это?

— Что это?

— Платить за то, чтобы я спал. Чего ты хочешь?

— Хочу понять, из какого дерьма ты слеплен.

— И как? Понял?

— Почти. Есть мысль предложить тебе кое-что.

— Ну, наконец-то! А то я уже волноваться начал! Валяй свое предложение.

— Я давно наблюдаю за тобой. Мне нравится, как ты двигаешься. Хочу предложить попробовать потанцевать у меня…

— У тебя?! Где?!

— Здесь. В клубе.

— В клубе?! Ты что, шутишь?! Думаю, хозяин уволит тебя, как только ты заикнешься.

— Значит, заикаться не буду, чтобы он не узнал.

— Ничего не понимаю.

— Это мой клуб.

— Че-е-во? Не свисти!

— Я бы с радостью, да вот только не умею. Я — хозяин этого клуба.

— Ох, и ни фига себе! То есть ты хочешь, чтобы я…

— Хочу попробовать поучить тебя и посмотреть, что из этого выйдет. Получится — хорошо. Нет — ты свободен.

Из этого вышло то, что и должно было выйти. Прекрасный танцор, чья популярность и имя с годами крепчали, как и положено выдержанному вину. Стив быстро учился. Время шло, соединяя в себе труд и талант. Джон Тревис никоим образом не ограничивал свободу мальчишки, за исключением одного.

— Перед тем, как я заключу с тобой контракт, который сможет вступить в силу через три дня, ибо ты станешь совершеннолетним, хочу обговорить условия.

— Ну.

— Я даю тебе работу и жилье. Это вроде бы не должно вызывать каких-либо сомнений…

— Размер вознаграждения, так сказать, и плата за комнату?

— Ты будешь получать столько же, сколько и любой квалифицированный танцор этого клуба. О плате за жилье чуть позже.

— Что? — напрягся Стив.

— Я хочу выкупить твои ночи. Все.

— Ты шутишь или как? Зачем тебе, раз ты все равно не трахаешь меня?

— Ты не будешь снимать клиентов, то есть, грубо говоря, заниматься проституцией. Скажем сотня за ночь?

— Но…

— Это около трех тысяч в месяц. В случае твоего согласия жилье и еда за мой счет.

— Что мне теперь не трахаться что ли?

— Я этого не говорил. Делай это лишь тогда, когда захочешь и с тем, с кем захочешь.

— Я все понял, кроме… Твой интерес в этом деле?

— Поверь, он не маленький, но пока не время об этом говорить. Итак, твой ответ?

Парень был обескуражен. Он мог ожидать что угодно, кроме этого.

— Скажу так, — продолжил Джон. — Мне нравишься ты, нравится твой темперамент, тело… Считай, я вижу в тебе идеальную модель. Кроме того, весь чай, который ты заработаешь, твой. В случае несогласия обочина, дальнобойщики и, как ты там говоришь, всякие извращенцы. Думай. Мне кажется, я предлагаю вполне честные условия.

— Ладно, — махнул рукой мальчишка. — Убедил. Обочина и дальнобойщики не самая большая моя мечта.

Жизнь понеслась. Репетиции, тренажерки, солярии, салоны красоты, бутики… Стив был счастлив. Ему казалось, он объездил великолепного коня, пока однажды этот конь не скинул его. Парень вдруг понял, что это все лишь упаковка. Дорогая, блестящая, но внутри нее… зерно простенького ореха. Он влюблен. Шон удивился. Если он никогда не делал этого раньше, откуда он знает? Но он знал. Понял. Почувствовал.

— Я хочу поговорить с тобой, — смело начал мальчишка, ворвавшись к Тревису в кабинет.

— Неужели это настолько неотложно, что ты даже не поздоровался?

— Прости.

— Слушаю тебя.

— Я хочу изменить условия договора.

Джон приподнял от бумаг голову, но посмотрел на парня исподлобья.

— Хочешь изменить условия договора?

— Да. Я не хочу больше продавать свои ночи.

— Вот оно что, — протянул он немногозначно. — Могу я узнать причину?

— Поскольку ты платил, они принадлежали тебе. Верно?

— Да.

— Теперь я хочу, чтобы они принадлежали мне. Я верну тебе сумму, потому что ты потратил ее зря. И еще. Мне стыдно.

— Стыдно? За что?

— За то, что делаю это так поздно.

— Возвращаешь сумму?

— Говорю об этом.

Джон откинулся на спинку и неопределенно сложил губы.

— Можем обсудить, если я буду знать, что привело тебя к этому решению.

— Ты.

— Я?

— Ты запретил мне снимать клиентов и сказал, что я могу спать с тем, с кем захочу. Так?