Мир, который без меня. Альтернативный гей-роман. Книга 2.

Взгляд Роя расслаивается. Делится на плоскости, смещающиеся друг относительно друга. Пространство сужается, очерчиваясь четкими рамками. Картины… Как отражение зеркала в зеркале. Галерея. Мгновения. Глаза. Десяток кадров. Мальчишка моргает один раз, но это движение в бесконечность и оттуда обратно. Сжимает губы. Сотня кадров, как и движения пальцев. Километры отснятой пленки памяти. Каждый миг, ограненный рамкой… Черно-белая реальность. Два крайних цвета и между мириады оттенков. Жесткая чувственность. Каждый штрих, каждая черточка несет смысл. Внутренний. Оттененный. Неразмытый красками. Констатация. Подкожная суть.

Маккена чувствует глубинную дрожь. Легкую пока, словно лопаются мелкие пузырьки, но она копится, ширится, поднимаясь пенной волной… Это открывается его взгляд художника. Откидываются тонкие перепонки, бережно скрывавшие ограненное стекло алмазно-прозрачной призмы. Призмы особого, редкого, чувствительного взора творца. Срабатывают мельчайшие реле, впрыскивающие в кровь реактив, и он вызывает цепную реакцию. Запускается процесс создания, когда художник неволен править собой, рождая миру его преобразованное отражение…

— Что любуешься? — у музы раздраженный голос. — Ты ведь этого хотел?

— И ты туда же?

— А куда же мне еще? Все туда же. Думала вообще уйти от тебя…

— Почему же передумала?

— Чтобы его страдание не было зря. Это не для тебя, Рой. Для него. Жаль парня. Он так хотел помочь тебе…

— Замолчи!

— Отчего же? Я тоже пришла тебе помочь…

— Помочь?!

— Он нравился мне. Очень.

— Что же он такое, раз нравился абсолютно всем?!

— Не хочу отвечать, ты и сам знаешь. Давай поговорим о другом.

— Слушай, ты шлялась где-то столько времени, а теперь у тебя чрезмерная активность, в то время, когда мне не до тебя. Кстати, где ты была все это время?

— Как где? Занималась тем же, чем и ты. Алкоголь, реактивные наркотики. У меня была депрессия. Если честно, я бы ушла совсем, но долг слову. Так что, дорогой мой, давай как-то потерпим друг друга. Так вот. Погоди, закурю. Ты мой мундштук не видел? Куда я его дела?

— Он вколот у тебя в пучок.

— А да, правильно. Вот же он. Короче, не помню, за каким хреном я споткнулась о твои мысли… Ну, и ком! Не уверена, что их возможно расчесать. Уже даже не колтун, а вековая дреда. Того и гляди клопы разведутся. Так вот. Из этой дреды торчит конец одной мысли. Чего я тебе тут объясняю? Давай, тяни. Сам поймешь, наконец, о чем думаешь.

«Нет, — решил Рой. — Здесь уже психиатрией пахнет. Не то шизоидная паранойя, не то параноидальная шизофрения. Час от часу не легче».

— Ты хочешь, чтобы я сделал выставку? — удивился Маккена вслух. — Сейчас?!

— Боже упаси! Не вешай на меня свои идеи. Это ты хочешь. Ты забыл, что ли? Я без твоего зова не являюсь. Делать мне больше нечего…

— Еще скажи, что ты джин из бутылки.

— Ну, что из бутылки - не уверена, а что джин… Пожалуй, ты прав. Итак, мой повелитель…

— Наконец-то, у бабы правильная жизненная позиция…

— Э! Не груби. Раз уж ты не сдох, что происходило по всем законам самоуничтожения, то жить будешь.

— Боги! Только теперь понимаю, как без тебя хорошо было!

— Не льсти себе. Ты, Рой, без своего фотоаппарата обычный кусок дерьма…

— Ну, спасибо.

— Сколько хочешь, дорогой. Я дарю тебе идею. Возьми его кусками. Ты — мясник, для тебя это не проблема. И, кстати, где мое спасибо?

— А это еще за что?

— Пять минут назад, ты загибался, а теперь нашел в жизни смысл. У него чувственные губы и красивые глаза. А пальцам и ногтям позавидуют даже греческие статуи. Ведь, он прекрасен, и ты знаешь это. О-о-о! — протянула муза. — Какие пошли флюиды! Ты так предсказуем, Рой! Так элементарен!

— Заткнись. Попрошу Ольгу купить тебе ирисок посвежее…

— Я терпеть их не могу.

— Не замолчишь, заставлю жевать, чтобы зубы какое-то время не разжимала.

— Ну, и пожалуйста, — муза обиженно дернула головой. — Ты - хам, дорогой. Надеюсь, он спасется…

— У тебя бред после комы?

— Бреду в нашем семействе подвержен только ты, милый. Он лучшее, что было у тебя в жизни. Надеюсь, хоть сейчас ты поймешь это. И целовался он лучше всех… Уж тебе ли не знать!

— Заткнись, дура! — крикнул Рой, обернувшись в сторону кровати, на которой лежала муза, как всегда покачивая ногой.

— Господин Маккена? — удивилась Ольга, чуть не оступившись на последней ступени. — Вы в своем уме?

Рой заморгал. Сощурился, пытаясь осознать, что только что происходило. Он искал какие-то слова, но их не было. Они, словно испарились, как испарилась и муза, очевидно, в суете прихватив их с собой.

— Ну, знаете, — женщина сжала губы.

— Ольга? — нелепо промямлил Маккена. — Простите. Это я не вам.

— Вы бредите? Здесь же никого нет.

— Да? — он растерянно огляделся. - Да, наверное. У меня галлюцинации… кажется.

— Не удивительно. Так пить! Вам следует поговорить с доктором. То, что вы разговариваете сами с собой - нездоровый какой-то признак.

— Вы правы…

— Я сварила кофе. Изволите снизойти до него?

— Кофе, — машинально повторил Рой, только теперь вернувшись в реальность. — Очень хочу кофе.

Он застал Стива в клубе. Тот дремал, опустив голову на спинку дивана и заложив на стол ноги.

— Да, ладно?! — воскликнул Шон, разглядев Роя сквозь приоткрытую щель век. — Явление на появление!

— Привет, — без энтузиазма ответил Маккена.

— Смотри-ка! Снисхождение чуда народу! Как только ты решился покинуть свой монастырь?! И что же тебя сподвигло на такой рискованный шаг?

— Мне нужны записи.

— Исчерпывающий ответ. Осмелюсь поинтересоваться, записи чего, о чем и на чем тебе нужны?

— Энди. Ты не мог его не снимать. Я помню, он говорил.

— Понятно. Тебя больше ничего не интересует?

— А что именно меня должно интересовать?

— Ну, к примеру, не нашел ли я его, или как у меня дела.

Рой напрягся. Волна мертвенной серости прокатилась по его лицу.

— Так вот. Представь, неожиданность какая! Не нашел. Сегодня я говорил с сержантом Симпсоном. Ничего. Пришли ответы на запросы из пограничных штатов. Там тоже ничего. Он исчез. В то время, пока ты постился на жидких углеводах и молился галлюциногенным духам, обдолбанный насмерть, я еще раз проплатил объявление по местному телевидению и в газетах. Как я понимаю, это сейчас не настолько важно для тебя, раз ты даже не поинтересовался…

— Стив, мне очень больно… Я смирился с тем, что не увижу его больше.

— А мне нет?! По-твоему, я бесчувственная деревяшка?! Хотя, какая разница! — Шон обреченно махнул рукой. — Хочешь, скажу тебе больше? Сержант присылал мне фотографии двух неопознанных трупов, сходных по описанию с Энди… Знаешь, что я чувствовал?! Да, ни хрена ты не знаешь! И лучше уж тебе не знать! Так проще для всех! Ты же гордый! Гейл, мать твою! Копаться в дерьме художнику не под стать! Кстати, это к вопросу, почему я! Да, потому что не ты! И, знаешь что? Я не смирился и не смирюсь, потому что любовь в наших с тобой представлениях, видимо, разная!

Стив нервно поменял ноги местами, так и не спустив их со столешницы. Рой стоял перед ним, как провинившийся ребенок в кабинете директора школы. Он попросту не знал, что сказать. Все, что говорил Шон, было правдой. Все, что не говорил он сам, тоже было правдой.

— Ну, да! — наконец, не выдержал Стив. — Понимаю. Сказать нечего. Впрочем, я и не ждал. Зачем тебе записи?

— Хочу посмотреть. Хочу привыкнуть к боли…

— Очень своевременно! Я уже, например, хочу отвыкнуть! Да, вот только как-то не очень получается. Что ж. Я должен их перебрать. Там есть слишком личные…

— Я хочу все, — жестко обрезал Маккена. — Что касалось наших с Энди отношений, ты не один раз видел все. Я теперь тоже хочу все. Это ведь будет честно.

Шон взглянул на него исподлобья, но не спешил с ответом.

— Стив, — тон Роя изменился. — Ты не сможешь мне отказать? Ведь так? Скрывать уже нечего.

— Ты прав. В записях нет ничего, что было бы недостойным того, чтобы это видеть. Но, все же хочу спросить тебя еще раз, ты уверен, что хочешь этого?

— Да.

Маккена достал из кармана малюсенькую пластинку. Флэшкарта из кинокамеры Стива. Кусочек черной пластмассы с металлическими вставками, на которой… Рой не мог даже думать. Сыплющийся вечер крал время, накрывая все мраком, чтоб никто не догадался. Он, как огромный паук, втягивал в себя предметы, сковывая непроницаемой паутиной, и все замирало, парализованное сонным ядом. Маккена медлил. Он, словно боялся чего-то, оттягивая неизбежный момент. В студии темно. Лишь со стороны лестницы прямоугольником пробивается свет. Там внизу за этим прямоугольником кофе и бурбон. Пожалуй, лучше начать с этого. Маккене полегчало, когда он, наконец, расставил приоритеты. Спустившись по лестнице, Рой задумался. То ли мир перевернулся относительно него, то ли он повернулся в нем… То, что он так любил раньше, сейчас не вызывало даже легкого удовлетворения. Он всегда был так горд, в окружении своей свободы, а теперь ему неуютно в ней. Уединение, которое он всегда так трепетно лелеял, превратилось в грызущее одиночество. Он всегда так любил черно-белую съемку, но сейчас обесцвеченный мир угнетал. Одинокое жилище перестало быть вожделенным островом творчества. Фонтан его вдохновения иссяк, и Рою ничего не оставалось, как наблюдать расползающиеся трещины пересохшей пустыни.

Маккена налил себе виски и сел за стол. Лишенная уютной утвари столешница выглядит казенной. Он вспомнил про икебану с веточками лаванды. Ее нет. Он сам смахнул ее со стола, словно одним движением срезал нить воспоминаний. Вокруг чисто. Как в магазине мебели. Рой посмотрел на то место, где стоял Энди. Как назло он помнит все. Как замахивается стулом, попадает парню по ребрам, и тот падает и хрипит. Боль выгибает тело, и мальчишка переворачивается на спину, притягивая к животу колени, и потом перекатывается на другой бок, стараясь продышаться. Он не кричит, не плачет, только стонет. Тихо так. Отрывисто и... кашляет. Но он жив, и Маккена вспоминает, что это раздражало. Странное такое слово «раздражало», но именно так, и это заводит… А бусин было двадцать восемь. Откуда он знает? Почему двадцать восемь? Рой достал из кармана нить. Она всегда при нем. Пересчитал. Двадцать две. Где тогда еще шесть? Он помнил, когда бусы разорвались. Еще соскочила рука… Одержимость вскинулась внутри мощным столбом, бросила в жар. Где еще шесть? Рой бросился на пол. Уверенность в том, что нужно найти остальные заставила его ползать по полу. И он ползал, кланяясь собственной глупости. Спустя какое-то время Рой нашел три бусины, закатившиеся в разные углы. Кусочки жизни Энди, которые пихали ногой во всеобщей суете. Под кухонной тумбой обнаружился плеер парня с треснувшим стеклом. Казалось, все, что когда-то принадлежало мальчишке, разбито и разорвано, как и его жизнь. Маккена включил плеер. Надо же, на батарее остались капли заряда. Музыка потекла вовнутрь. Через голову, шею, преодолевая спазм легких и осталась в груди, закручиваясь тонкой упругой нитью. Она клубилась, разрасталась, не умещаясь, и давила. Маккена сидел на полу, прислонившись затылком к дверце тумбы. Неподвижный и уставший. Казалось, тело его тяжелеет, впитывая тонны веса, но он продолжал пытать себя. Жизнь скользнула мимо него пропущенный пасом. Он сам сделал подачу и не поймал мяч, завалив и проиграв гейм. Вновь возвращалась чуть осевшая боль. Ее было много. Повсюду. Даже воздух, который он вдыхал, шел в легкие, уже насыщенный этой болью.

Рой с трудом развязал нить, нанизал найденные бусины. Двадцать пять. Плеер замолчал, высветив под трещиной на дисплее, что батарея разряжена. Как и его жизнь. У него нет сил. Пятнадцать тонн веса, возраст стрелкой подходит к сотне, бурбон близок к нулю, и полная дистрофия сознания. Кома. Когда никто не знает, жив ты или нет, и лишь датчики на приборах подтверждают некое пространное наличие жизни…

Перед глазами, как цилиндры в цилиндрах, бешено вращались какие-то полосатые плоскости, шла неуемная возня, поднимая шум. Кто-то что-то говорил низким басистым голосом, но слова растягивались, превращаясь в скрежет. Кто-то касался его или не его. Просто касался чего-то. Трясло, словно он был самолетом, садившимся на каменистую дорогу… И сквозь все это… Ро-о-о-й-й… Ро-о-о-й-й. Маккена чувствовал, как открыл глаза, но ничего не видел, кроме клубящегося мутного тумана, меняющего цвет и еще… Да, точно, кто-то забивал в грудь раскаленный кол. Сердце жуком, нанизанным на булавку, трепыхалось на этом колу, и было больно. Потом он услышал собственное дыхание. Громкое, закованное в металлический сосуд. Туман поредел, истощился, позволяя сквозь тающие дыры разглядеть испуганное лицо Стива. Он что-то говорил или скорее кричал, но Маккена не различал слова. Невнятное ощущение чужеродного пространства наваливалось тяжестью. Потом пришло ощущение тела, но какого-то совершенно незнакомого и неудобного.

— Слава богу, Рой! — взволнованно говорил Шон, но Маккена не осознавал, что он обращается к нему.

— Где я? — не шевеля губами, промямлил он.

— Боже мой! Слава богу, ты жив! Мы в больнице.

— Жив? — уточнил Маккена, не понимая, какое отношение это имеет к нему.

— Черт! Напугал до смерти…

— Никого я не пугал. Что случилось?

— Это я хочу спросить, что случилось? Рой, ты дашь мне спокойно жить на свете?

— Я тебя не трогаю…

— Трогаешь, дорогой. Ой, как трогаешь. Я приезжаю. Знаешь, как жопой почуял неладное, а ты валяешься на полу полудохлый. Что мне было делать?

— Дать мне сдохнуть совсем, — Маккена попытался слабо улыбнуться. — Так что со мной?

— Ты не поверишь! Счастливая новость! Инфаркт. Допился. Давай так, я тебя откачал, но это первый и последний раз. Как ты?

— Спасибо, ху…во.

— Ничего удивительного. Знаешь. Как мне все это…

— Я тебя тоже, Стив, — Маккена накрыл запястье друга ладонью. — Очень.

Шон отпрянул.

— Ни хрена тебе не ху…во! Вот мне - точно! Так ху…во, что хуже не бывает.

— Поцелуй.

— Что-о-о? Что сделать?

— Вытащи у меня из носа эту ерундовину и поцелуй.

Стив наклонился.

— Не делай так больше. Я бы не простил себе, если бы ты умер. Мы так нехорошо поговорили в последний раз. Не мог же ты оставить меня с этим грузом.

— Прости. Видно, я выбрал не лучший момент перекинуться.

— Что бы так не было, что бы не произошло, знай, я все равно тебя тоже.

Стив наклонился и поцеловал Роя в губы, потом отстранился и долго смотрел тому в глаза.

— Я не согласен без тебя. Не делай так больше.

— Не обещаю, но постараюсь, — едва различимо прошептал Маккена.

— Постарайся только очень. А теперь отдыхай. Я заеду после обеда. Поклянись, что я найду тебя там, где и оставил.

Маккена улыбнулся в ответ.

— Ольга просила передать тебе привет. Она приходила, но ты спал.

— Попроси за меня у нее прощения. Скажи, что я был неправ.

— Она знает.

— Что знает?

— Что ты был неправ, — во взгляде Шона скользнули хитрые угольки.

*Никогда не делай так больше.

Часть 9. CONGRATULATIONS, ANDY!

9. CONGRATULATIONS, ANDY! *

Энди несколько раз поднимал руку, чтобы постучать, но всякий раз одергивал. Неуверенность скреблась в нем, вызывая к жизни доселе незнакомые чувства. Слишком объемные и шершавые. Он, словно стоял на эшафоте, стараясь надышаться перед смертью. Запах будущего, похожий на запах разлагающихся помоев, щекотал нос. Тело будто бы съежилось в надежде отстраниться от неизбежности. Непреодолимая сила невидимой веревкой тянула назад. Отступить бы. Если он решится открыть дверь и перешагнуть порог, он перешагнет черту, за которой уже не будет возможности передумать, но каждый шаг от этого предела вглубь будет вести его наружу от бесконечности к нулю. Долгий путь, измеренный в долларах от шестизначного числа, начинающегося с тройки. Что за ней, не имеет значения. Потом уже не будет иметь значения. Документы, шест, Тиа, Рой… Все приобретает цифровое содержание. Все имеет четное значение, заключенное в перечеркнутую букву «S». И жизнь, перечеркнутая этими двумя чертами, теперь имеет денежный эквивалент. Две вертикальные палки, как знак равенства между ним и его обвалившимся миром. Его наказание или искупление? Погибель или жизнь?

Энди постучал. Надежда, что босса нет в кабинете, вздрогнула последними нотами и растаяла.

— Да! — холодный голос скользнул по коже кусочком льда, вздыбил волоски, оставив неприятное воспоминание.

— Можно?

— Входи.

— Добрый день, господин Смит.

Дав поднял на парня бесцветные орлиные глаза. О, этот размытый водянистый взгляд, заключенный в четкую окружность окантовки зрачка…

— Энди, кажется?

— Да.

— Слушаю.

Мальчишка колебался. Оставались последние миллиметры времени, когда еще не поздно повернуть назад… придумать другую, отличную от настоящей причину визита…

— Я… я обдумал ваше предложение и…

— Был бы не согласен, не пришел бы, — безразлично, но с жидкими нотами заинтересованности закончил за него хозяин клуба. — Что ж. Люблю людей, которые ценят себя выше картофельных очисток.

Он встал, обошел стол, присел на край, как-то синхронно скрестив ноги и руки, и уставился на Энди. Он оценивал мальчишку, как товар. В животе парня закопошились внутренние мурашки, заметались стайками, поднимая волнение. Парню казалось, он чувствует каждую из них, словно у нее были лапки, и она карабкалась, едко цепляясь ими.

— Встань. Я посмотрю, — наконец произнес Дав.

Энди повиновался.

— Рубашку сними. Мне надо понять, что из тебя можно сделать.

— Я хотел бы…

— Не раньше, чем я решу, буду возиться с тобой или нет.

Он обрезал лишние связи, оставляя лишь природную глыбу для будущей чеканки. Конкретный человек с конкретной целью. Дав сидел еще какое-то время, потом подошел к парню, разглядывая его со всех сторон. Энди кожей чувствовал, как взгляд Смита перемещается по его спине, ощупывает ягодицы, почти проникая сквозь джинсовую ткань. Прошли секунды, но мальчишке показалось, проползли часы. И вдруг он почувствовал, как Дав коснулся его рукой. И хотя прикосновение было легким, Энди воспринял его как ожог, словно тот поставил на него клеймо.

— Все требует предоплаты, — прошептал Смит в самое ухо парня. — Товар, деньги, товар. Классика.

— Что я должен делать? — стараясь отстраниться, прошептал мальчишка.

— Убедить меня, что ты тот, кто мне нужен. Если хочешь, чтобы я помог тебе, сделай так, чтобы я захотел это сделать. Докажи мне.

Прикосновения. Энди трясло. Он словно вновь скользил по асфальту, чувствуя все каждой клеткой ободранной кожи. Сознание парня носилось внутри ошалелой шайбой в тупом желании забиться куда-нибудь. Кто-то рвал чуть схватившиеся швы на теле души, и они трещали, почти оглушая. Мальчишка не видел, как Смит улыбается, косо приподняв уголок рта, и движение это меняет выражение лица. Он тот, кто знает, чего хочет. Имеет право хотеть.

— Или все же картофельные очистки? — вдруг спрашивает Дав, и Энди не может сообразить, причем здесь это. — Ты так дрожишь, словно я причиняю боль.

Причиняешь, Смит! Причиняешь! Энди бы крикнул, но Тиа… Парень вдруг вспомнил про ее музыку. Слезы души. Тонкие пальцы, нежно касающиеся гладкого тела флейты. Так звучит ее душа. Плачет, изливаясь переливами надежды. Рой. Фотокамеры, через объектив которых льется его душа, кристаллизуясь чудесными снимками. Стив, который перевоплощается в музыку, и она дает ему крылья…

Энди резко развернулся к Даву.

— Я хочу знать условия.

— Обожаю конструктивный разговор. Решительность еще никому не помешала. Ты начинаешь мне нравиться.

— Я понял, — парень говорил быстро, стараясь поскорее закончить разговор. — Я займусь проституцией. Что взамен?

— Боже мой! — Смит всплеснул руками. — Как грубо. Проституция — это на обочине, дорогой мой, и уж точно не ко мне. В приличных заведениях этим не занимаются. Здесь предоставляют дорогие услуги сексуального порядка. Это две большие разницы.

— Вообще не вижу разницы. Но, допустим.

— Хорошо. Сядь. Я объясню. Такой разговор не разговаривается быстро. Это заведение — не привокзальная забегаловка. Здесь нет дешевых плохо приготовленных блюд. Каждый мальчик — эксклюзивное блюдо, будь то танцор, официант или еще кто-либо. Ты же видел их. Сытые, лоснящиеся, избалованные жизнью. Дорогие мальчики, не так ли? Все при деньгах, да и я не в убытке. Танцевать будешь. Не сразу. Поначалу на платформах, но… вначале надо поднакачать тебя немного. Здесь есть свои требования, как ты понимаешь. У меня есть человечек. Он быстро все оформит. Мне нравится твоя сухопарость. Даже возиться много не придется. Чуть орельефить мышцы и все. Разнообразие ассортимента привлекает людей. Вижу, над тобой уже кто-то поработал. Поначалу потанцуешь гоу-гоу, попривыкнешь, а дальше перейдем к стриптизу…

— Я хотел танцевать на пилоне.

— А кто говорит, что он отменяется? Это требует времени. Дерзай, и шест твой. Как будешь готов, вперед. Хоть в задницу его себе засунь.

— А почему никто не выступает на шесте?

— Ты что думаешь, найти танцора так просто? У меня был парнишка. Сорвался, переломал руку в нескольких местах. Мучился, все надеялся восстановиться, потом плюнул и уехал.

Смит замолчал, когда увидел, что Энди задумался. Он выждал время и продолжил:

— Вижу, у тебя еще кучи вопросов. Идем, я отвечу на все в свое время.

Дав вышел из кабинета.

— Видишь эти двери? Это випномера. Входи, сам убедишься, что это так. Час в таком номере стоит пять сотен. Не дешево, как ты понимаешь, но и услуги предоставляются соответствующие. Шестьдесят процентов — твои. Не мучайся в подсчетах. Это будет триста долларов. Сразу и на руки. Очень простая бухгалтерия. Два часа — девятьсот, три — тысяча триста. Твои соответственно пятьсот сорок и семьсот восемьдесят.

Энди вошел в комнату. Интерьер почти заявлял о шикарности. Мягкий ковер, широкая кровать с шелковым бельем, кресла с подушечками, изящный минибар и дверь в ванную. Плотные шторы закрывают окна. Многочисленные лампочки с приглушенным матовым светом создают обволакивающий уют.

— В каждом номере джакузи и кучи присадок, — слаще обычного произнес Смит, и Энди услышал, как щелкнул замок в двери.

Мальчишка обернулся и увидел, как Дав уже расстегивает рубашку. Началось. Энди не готов. Единственное, к чему он готов, так это впасть в панику.

— Давай посмотрим, готов ли я платить такие деньги.

— Прямо сейчас? — растерянно пятясь, спросил мальчишка.

— Можно криво, но сейчас.

— Но…

— Если ты думаешь, я стану тебя уговаривать, ты ошибаешься. Предпочтешь очистки, держать не буду, но учти, второго раза не будет. Не люблю, когда меня опускают.

Энди стоял раздавленный. В мозгу щелчками вращался какой-то флюгер, с каждым оборотом меняя заставку. Казалось, вся кровь поднялась к голове и продолжала прибывать. Кончики пальцев покалывало от озноба, а мысли плавились в разгорающемся пламени. Парень словно стоял на краю обрыва над зияющей бездной и чувствовал, как из-под ног осыпается земля. Еще мгновение, и он опрокинется в эту бездну, зная, что страховки нет, и никто не подхватит его готового разбиться в щепки у самого дна.

— Ну? — услышал он жесткий голос Смита, и его словно столкнуло вниз.

Это не падение ангела. Это падение падшего ангела. Когда уже некуда, но ты все равно падаешь. Стремительное. Головокружительное. Резкое.

Энди сделал шаг навстречу Деву, словно сам ступил с обрыва.

Он не помнил ничего, кроме отвращения, словно пытался не утонуть в яме, кишащей разлагающейся рыбой. Мальчишка изо всех сил старался цепляться за склоны, но ладони скользили по пропитанной соплями глине. Он уже был готов смириться, как вдруг в голове, словно кинопленка перед внутренним взором всплыли слова Стива. Кадр за кадром. Все, что тот говорил. Все, чему учил до мельчайших деталей. Как объемная голограмма. По экрану его памяти пошел текст, брошенный спасательным кругом. Шон, как автор за кадром, читал ему на ухо этот текст, и Энди вспомнил. Вдруг. «Я думаю о тебе, но никто другой этого не сделает. Каждый из них будет озадачен тем, чтобы получить удовольствие для себя. Ты здесь ни при чем. Ты — инструмент для извлечения этого удовольствия. Изучи партнера, и тебе не будет равных. Дай ему то, что он хочет. Утопи его в этом. Ты — королева, тебе и руководить балом. Думай о партнере, и ты сможешь вывернуть его наизнанку…».

Энди словно прозрел. Обернулся мысленно и открыл глаза. Мудрый Стив. Откуда ты знал мою судьбу? Кто сказал тебе, как научить меня не сдохнуть? Этот чужой неприятный человек возится сейчас внутри парня, и с каждым его толчком, словно открываются двери в многочисленные залы Александрийской библиотеки, где собраны свитки со знанием. Просто нужно найти тот, который необходим сейчас. Не надо паники. Вспомни, где он лежит. Просто заставь себя вспомнить. Энди наклонил голову, словно бык, готовый броситься и растерзать тореадора. Он вдруг увидел, как синхронно движениям Дава раскачивается брелок. С одной стороны «Р», с другой «М». Нет! Только не это! Колокол его жизни. Гудит, набирая силу с каждым движением маятника. Мальчишка выждал момент, сунул брелок в рот и стиснул зубы, закусив шнурок так, что боль отдалась в уши. Парень словно услышал, как Шон учил его… брать, отдаваясь… седлать, находясь снизу…

Энди не помнил, что делает. Не чувствовал, как повернулся. Не знал, почему делает именно так. Он не считал, сколько минут отдыха дал Смиту, чтобы заставить его начать все сначала. Развернуться над летным полем и вновь зайти на посадку. Только по другому. Так, как нужно Энди. Мальчишка видел, как Дав теряет над собой контроль, хрипит, задыхаясь. Глядя в наливающиеся кровью глаза, парень готов был броситься и рвать его на части, выдернуть кишки, разбросав их вокруг. Пот на слипшихся волосах. Мутная капля, бегущая по виску с надутой веной. Оголенные зубы. Поросль на груди. Еще немного, и он будет визжать, как недорезанный поросенок. Энди хочет услышать это. Давай, грязная свинья! Давай! Кончай! Что б ты сдох! Провалился вместе с оргазмом! Мальчишка отвернул лицо, что б не видеть. Зажмурил глаза. Трясет, словно шасси коснулись раздолбленной каменистой посадочной полосы. Последний толчок — как выхлоп тормозного парашюта. И все. Стоп машина! Смит вдруг вытянулся и замер. Судорога прошла по его телу и отступила, бессильно бросив на подушки. Он рухнул, придавив парня потной пылающей массой. Энди выкарабкался из-под него, молча встал и отправился в душ. Ему противно. Он сплошь покрыт потом и человеческой грязью. Брелок во рту… То единственное, за что можно цепляться. То единственное, что осталось от него самого, нетронутое и не оскверненное, словно он собрал, скомкал и вдавил туда всю свою суть.

Вода смывает пот. Энди передергивает, потому что смыть его из души уже не получится. Хорошо, что сердца нет. Пустота не болит. Не рвется. Просто молчит.

— Что это было? — глупо спрашивает Смит, все еще валяясь на кровати.

— Пробный тестдрайв, — не глядя на него, отвечает мальчишка.

— Я чуть не сдох…

— Забыл предупредить, что б пристегивался, особенно, если садишься в неизвестную тачку.

— Внедорожник, — улыбнулся Смит, и Энди с отвращением отметил, что его бледная кожа все еще цветет розовыми пятнами перегрева.

— Брать будешь? — парень даже не заметил, когда успел перейти на «ты».

— А то! — довольно воскликнул Дав. — Если ты так же хорош в танцах, как в…

— Я хорош, — перебил Энди, подавляя раздражение. — Не сомневайся.

— Рискну поверить. Зайди завтра. Обговорим детали.

— Непременно, — уже направляясь к дверям, бросил мальчишка.

— Стой! — окликнул Смит, роясь в бумажнике. — Обычно я не плачу, но…

— Тестдрайв бесплатно, — брезгливо ответил Энди.

— Тебя будет интересовать только это, — настаивал Дав. — Начинай привыкать. Считай это подарком. Купи себе что-нибудь.

— Да, пожалуй. Очищающий раствор для клизмы, — бросил парень, засовывая в карман стодолларовую купюру.

Энди почти бежал. Ему хотелось поскорее добраться до дома. Казалось, запах Смита преследует его. До чего ж отвратительный лосьон. Дорогой парфюм, но мальчишку от него с души воротит. Еще раз в душ, переодеться и замочить одежду, чтобы утопить этот запах. Что б он захлебнулся в тазу! Энди выстирает сам. Не следует Тиу касаться этой грязи. А еще хлебнуть бы алкоголя, что б внутри сдохло воспоминание. Кто сказал, что деньги не пахнут? Они воняют. Смердят невыносимо. А еще хочется выть. Кататься по земле и выть. Боги! Когда все это кончится?! Кончится… Кончится… Да, никогда не кончится, потому что еще и не началось! Блядь! Сука! Конгратьюлейшенс (1), Энди! Позавидуй сам себе! Черт! .. Черт! Черт! Черт! Как хорошо пахла вода… Бесплатно и болотом. Какой отвратительный запах у духов. Дорогой и… Фу! Мерзость какая!

Метрах в ста от дома парень остановился, чтобы отдышаться. Вот он старенький двухэтажный домик. Белье на веревке. Плещется белыми чистыми простынями. Тиа любит белый. Крахмалит простыни, и они скрипят, когда разворачиваешь их после глажки. Тиу так идет белый. У нее красивые глаза. Чуть раскосые и с лисьими искорками. Такими же как у Стива. А ресницы! Иногда кажется, она взмахнет ими и полетит. Энди до жути захотелось, чтобы она была дома. Он почти загадал желание. Тиа, пожалуйста!

— Тиа! Ты дома?! — парень старался крикнуть беззаботно.

— Энди! Я сейчас! Прими душ пока, и выпьем кофе! Я ждала, когда ты вернешься!

— А Мартин?!

— Он задержится. Говорит, какие-то дела! Бабушка ушла на рынок, а Дель унеслась к подружкам! Мы вдвоем!

— Не вари кофе! Я сам!

Тиа появилась в гостиной. Вымытые волосы рассыпались по плечам слипшимися прядями. Они блестят, словно пропитаны маслом. Тяжелые. Длинные. На смуглой коже груди поблескивают влажные дорожки.

— Ты самая красивая, — улыбнулся Энди, целуя девушку в щеку.

— Не говори, — перебила Тиа. — Избалуешь. Еще поверю тебе.

Она смутилась и стала еще милее.

— Мне нет смысла тебе врать. Ты — моя сестра, и то, что я говорю, правда.

— А вот и неправда! — голос зазвенел переливами легких колокольчиков.

— А вот и правда! Не спорь! Я лучше знаю.

— Ничего ты не знаешь, лгунишка! Как ты сходил к хозяину?

— Сейчас ополоснусь, потом расскажу, — это тяжело говорить весело, когда ты почти захлебываешься с камнем на шее.

Энди стоял под водой и плакал. Ему было жаль себя. Очень. Жизнь как-то свернулась, упаковалась и слиплась. Ему казалось, за год с небольшим он прожил ее почти до конца. Он словно попал в огромный миксер, где его переломало, перемололо, превратив в пыль. Его проверяли на прочность. Поднимали, опускали, сжимали, растягивали. Странно, он все еще жив. Почти жив. Он поочередно терял все, что имел. Роя, Стива, дом, здоровье, жизнь, достоинство, а теперь уже и тело. Что толку, что Капли Дождя собирал его душу? Все равно не собрал, потому что часть ее он безвозвратно утратил. Пожалуй, лишь воспоминания еще принадлежат ему, но краска нестабильна, и они выцветают, впитывая временную пыль.

Энди перекрыл воду. Слышно, как Тиа негромко поет на кухне. Плавная мелодия сочится в душу, делится там на ручейки и течет между торчащими остроконечными обломками.

— Что ты поешь, Тиа? — спрашивает Энди, как только девушка замолкает.

— Это колыбельная. Мне ее мама пела. Она очень древняя. Женщины навахо поют ее детям много веков.

— Это ваш язык?

— Да.

— О чем эта песня, Тиа?

— Мать качает на руках сынишку и рассказывает, что, когда он вырастет, непременно станет храбрым воином и охотником. Он победит всех, и голова его будет увенчана великолепным убором вождя. Он с честью пройдет все испытания и сможет гордиться тем, что он сын племени навахо.

— Пойдем на твой камень, — вдруг попросил Энди. — Сыграй мне на флейте.

Тиа открыла рот, чтобы возразить, но в этот момент взглянула в глаза парня.

— Что-то случилось? — спросила она, рассматривая покрасневшие белки.

— Нет. Все хорошо. Просто грустно немного, и все.

— Если моя музыка поможет, я готова. Погоди, схожу за флейтой.

— Я сам. Хотя, как мне не стыдно! Я обещал тебе кофе.

— Ты не говорил когда, поэтому не нарушишь обещания.

— Правда?

— Угу.

Энди поднял Тиу на камень. Она такая легкая, словно соткана из воздушной пены.

— Хочешь, я подарю тебе новые мокасины? — спросил мальчишка, рассматривая старенькую обувь девушки.

— Зачем? Я все равно не могу ходить.

— Ты сможешь. Обязательно сможешь.

— Если так, подаришь мне в тот день. Хорошо?

— Конечно.

Парень прислонился спиной к валуну и закрыл глаза. Совсем, как в первый раз. Тонкие плавные звуки пимака (2) тронули воздух, вибрируя переливами. Мир задрожал и изменился. Истоньчились грубые покрова, позволяя легким невидимым нитям сути сплестись в ажурный узор. Внутри мальчишки каплями смолы проступили внутренние слезы. Все задрожало на грани тончайшего резонанса со звуками флейты. Душа Тиу коснулась души Энди и позвала. Парень открыл глаза. Ему так показалось. Перед ним омытый чистым дождем мир. Листья прозрачного изумруда качают осколки радуги. Прозрачный лазурит неба светится изнутри лунным сиянием. Молочно-серебристое солнце богато льется ласковой радостью. Мысли похожи на облака. Они думаются где-то далеко. Он сможет. Он выдержит все. Он не помнит, но, наверное, и ему мать пела в глубоком детстве свою песню навахо. А Тиа качает его, лелеет на бархатных волнах своей музыки, и он готов выдержать все. Ради нее готов.

— Ты плачешь? — спрашивает девушка, и Энди не знает, когда закончилась мелодия, потому что все еще слышит ее. — Что случилось?

— Нет-нет. Ничего. Это слезы радости. Ты ведь никому не расскажешь?

— Таких слез не стоит стесняться. Они чистые. Но, если ты не хочешь, я буду молчать. Теперь у нас есть секрет. Это немного странно. Я никогда ничего не скрывала от Мартина.

— Ладно. Мартину можешь сказать, но больше никому.

— А Каплям Дождя? Он все равно увидит.

— Хорошо. Расскажи всему миру, но больше никому. Уговор?

— Угу.

Энди катил коляску домой, а Тиа то и дело вскидывала голову, бросая на парня короткие взгляды.

— Что с тобой? — спросил мальчишка. — Ты сегодня какая-то странная.

— Наверное, потому что счастливая. Ты даже не представляешь, как мне приятно, что ты ходишь со мной на валун. У меня теперь есть ноги. Твои. Я, правда, их побрила бы, но ничего. И такие сойдут.

— А у меня душа. Твоя. Она мне нравится, как есть. Брить не стану. Так сойдет.

— О! Привет напарник! — весело воскликнул Том, благоухая бензином и пропитанной пылью кожей. Это запах дорог и ветра. Смесь настоящей мужественности. Феромоны Тома.

— Чайку? — вместо приветствия поинтересовался Энди.

— От чего ж не испить волшебного эликсира? Валяй, дружок.

Парень налил кипятка.

— А ты чего довольный такой?

— Довольный? Не то слово, довольный. Мы с пацанами всю ночь сотрясали космос. Устроили гонки. Оторвались по полной. Пылюку знатную подняли. Вон, до сих пор в бороде репьи да песок.

— А вы где гоняли то?

— По прерии. Не хуже исторического местного населения. Их подземные духи небось до сих пор головой болеют. Так что придется тебе сегодня меня со всех сторон подпирать. Гляди в оба, а то неровен час, упаду мордой в салат.

— Я бы предложил тебе кофейку, но ты ж красители не потребляешь.

— И тебе не советую. В организме и без них говна навалом.

— Пожалуй, добавлю еще немного, — заметил Энди, заваривая кофе.

Том переоделся и вновь явился взору мальчишки. Правда, в неизменном окружении своих феромонов.

— Ну что? Готов валовой доход боссу давать?

— Да, пошел он, тварь вонючая! — отмахнулся парень. — Похотливый ублюдок.

— Стой-стой, — насторожился повар. — Что-то это мне уже не нравится. Ты это, не того часом? Он что того?

— Чего того не того?

— Ну, этого? Он тебя не того?

— Он меня не того, а я его того, — отворачиваясь, признался Энди.

— Черт! Ты это, в своем уме? Он же изрядная сволочь…

— Деньги мне нужны, Том, — жестко ответил мальчишка. — Много я здесь заработаю, даже, если все очистки продам по два раза?

— Может, это, я как-то помогу?

— Не поможешь. У меня долг полжизни не расплатишься.

— Сколько?

— Триста.

— Всего триста долларов? — усмехнулся Том.

— Тысяч долларов, — уточнил Энди.

— А… э…

— Так то.

— Ох, и ни хрена себе!

— Вот именно, что хрена ни хрена, а до хрена платить надо.

— А…

— Работа как работа. Что здесь в очистках да помоях ковыряться, что там в чужой заднице, один черт. Параллельно танцевать на подставках буду, а после шест.

— Ну, да, — пространно произнес Том. — Шест. Ты говорил.

— Да, ладно тебе, — Энди похлопал его по плечу. — Чего пригорюнился? Я, вроде бы, еще не помер, что б меня хоронить. Да и не собираюсь пока. Если что, я сообщу тебе заранее. Только ты это, — передразнивая друга, произнес мальчишка, — не шуми больно, а то передумаю.

Настроение Тома как-то опрокинулось. Он давно работал в клубе и знал не понаслышке, что здесь происходит. Но оно происходило где-то там, вне кухни, а теперь просочилось и сюда. Это уже напоминало прорвавшуюся трубу, из которой посыпались тучи слепых тараканов.

— Ну, чего стоишь? — Энди пощелкал пальцами у того перед глазами. — Вон слипов понасыпалось. Видать отару в поля пригнали. Давай, доставай свой стог. Пора комбикорм шинковать. Трава она и в Африке трава. Хоть «Цезарем» ее обзови, хоть двумя «Цезарями».

Народу на ланче много, и Энди, честно говоря, запарился. Вдобавок ко всему он обрезался и, не скрывая это, злился.

— Привет, Том, — неожиданно раздался голос Смита.

— Привет, Дав.

— Здравствуй, Энди.

— Добрый день.

— Смотрю, работы много, — издалека начал хозяин.

— Если б там коровы были, — нисколько не смущаясь, ответил повар, — точно бы удои повысились. Если они не перестанут жрать, придется Мартина за дополнительной травой посылать. Силос на исходе.

— Справляется? — поинтересовался Смит, кивком головы указывая на Энди.

— А то! — гордо ответил Том. — Он у нас гоночный болид…

— Внедорожник, — зло уточнил парень, нервно скрябая морковь.

— Зайди ко мне, внедорожник, когда народ схлынет. Поговорить надо, — приказал Смит, покидая кухню.

— Глянь-ка, — ухмыльнулся Том. — Я его здесь лет пятьсот не видел. Брезгует с Олимпа в Аид спускаться. А теперь чует кот, где рыбка плавает.

— Облезлый полинявший кот, — швырнув морковь в таз, уточнил парень.

— Энди, — Том отложил работу, вплотную подступив к парню. — Это… не надо. А?

— Поздно, друг. Я уже отчалил от берега. Прикинь, а весел нет. Так что авось как-нибудь вручную выгребу.

Мальчишка вошел в кабинет Дава. Тот аж встал, приветствуя посетителя.

— Рад, что ты освободился так скоро…

— Я не освободился. Мой рабочий день кончится только утром, но у меня есть пара минут поговорить о деле.

— Отлично, — согласился Смит. — Давай поговорим. Что именно ты хочешь узнать?

— Когда?

— Это будет зависеть от твоих тренировок в тренажерном зале и вне его. У меня есть мальчик. Если будешь его слушать, он сделает тебя быстро. Я уже говорил, тебе много не надо. О цене не беспокойся. Поскольку это в моих интересах, я все устрою сам.

— Я в состоянии заплатить, — Энди не нравились сальные намеки босса.

— Не сомневаюсь. Как не сомневаюсь, что ты оплатишь солярии, косметику, массажиста с парикмахером, не говоря уже о маникюре и педикюре. Эпиляция… Одежда, обувь… И, пожалуй, самое ничтожное — документы. Это так, на первое время. Тебе посчитать все?

Парень молчал. В горле образовался ком, и Энди понял, что ему трудно дышать.

— Есть, конечно, и другой выход. Ты продолжаешь работать коренщиком, копишь деньги, и где-нибудь так через год мы вернемся к этому разговору. Может быть. Идет?

Дав замолчал, поджал губы и принялся буравить парня взглядом. Все плохо. Настолько плохо, что хуже уже некуда. Энди понял, что устал. Песчаный склон, по которому он карабкался, осыпался под ним все больше и больше. Ни травинки, ни палочки, за которую зацепиться, а песок тянет его все ниже и ниже. За что, Рой? За то, что я спас тебя, когда ты оступился? Ведь ты почти передумал… там… на мосту. Кто дает судьбу? Когда она прилипает к человеку, становясь его верным партнером? Когда ты подписываешь с ней брачный контракт? Прошла всего пара минут, но Энди успел прожить год…

— Я согласен, — произнес он и не узнал собственного голоса.

— Вот и отлично. Это уже замечание по делу. Что ж. В таком случае поступим следующим образом: сейчас мы съездим в спортзал. Пусть Дин посмотрит, что ты за птица.

— У меня смена, — стараясь оттянуть неизбежность, напомнил Энди.

— Не проблема. Вызову кого-нибудь. После займемся документами, а перед всем этим, поскольку я за все плачу, я, скажем так, покрою тебя.

— Не получится, — с брызгами ехидства ответил мальчишка.

— В смысле?

— Ты пассивка, Дав, хоть и любишь тыкаться сам. Так что, если уж кто кого и будет крыть, так это я тебя. Неважно, кто кого тыкает, важно, кто кого трахает.

Смит опустил глаза. Когда парень успел понять его сущность. Маленький самоуверенный хрен! Бесполезно отрицать. Опытный гаденыш. Искушенный. Даже слишком. Откуда в нем это? Неужели родился таковым? Или кто-то привил ему знание? Дав запутался в собственных мыслях. Энди смотрел на него уже другим взглядом. Холодным. Напрочь погрязшим в превосходстве, и Смиту… нравилось это. У него внутри зародилось чувство, которого он никогда не испытывал. Густое. Ноющее. Липкое. Превосходство над превосходством. Обладание подчинением. Чем выше степень нежелания Энди, тем выше степень желания Дава. Преодоление сопротивления, когда ты давишь, чувствуя как трещит под тобой тонкий хрустальный сосуд.

Смит смотрел на парня, ковыряясь языком за щекой. Мальчишка безотрывно следил за перемещением бугорка под кожей. Рой тоже так делал, и Энди нравилось это. Такая же привычка Дава вызывала отторжение. Глухое и глубинное. Секундная стрелка отсчитывала вечности. Каждое деление отбрасывало в прошлое отработанную эпоху, выстраивая бесконечную череду смен.

— А ты наглец, — наконец произнес Смит. — Не боишься?

— Чего или кого? — вопросом ответил парень.

— Меня, — стараясь придать голосу безразличие ответил Дав.

— А нужно?

— Мне нравится твоя дерзость, — довольно заключил Смит. — Люблю сопротивление. Чем оно сильнее, тем слаще результат…

— Не обломайся. Итак, условия сделки?

— А ты конкретный парень. Изволь. Даю тебе месяц. Сутки продолжаешь работать на кухне, трое тренируешься. Платить буду, как начинающим танцорам. За тренажерку и все присадки платишь ты. Натурой. Одно другое покроет. Как ты будешь все успевать — не моя проблема. Документы сделаю. Расплатишься, как заработаешь. Кажется, все. Ах, да. Чуть не забыл. Весь чай, который ты нароешь в зале — твой. Так что в твоих интересах делать все, как следует. И еще одно. Не забывай, из какой грязи я тебя собираюсь тащить. Так что без глупостей. И побольше уважения. Я все же твой благодетель и хозяин…

— Хозяин бывает у вещи, а я человек. Рассчитывай на уважение к боссу, не более.

— Мне кажется, ты переходишь границы. Я ведь могу расторгнуть контракт, даже не начав его.

— Не можешь. Отодвинем границы. Я тебе нужен, так что поправки к договору в силе. А теперь, раз уж мы договорились, я дам тебе бонус, — сказал парень, решительно подойдя к Даву.

Энди всегда казалось, что все машины одинаковые. Нет, ну то есть, не то, чтобы одинаковые, но они машины и машины. Ан нет. Автомобиль Смита был такой же противный, как и он сам. Вроде бы новая, современная машина, но парню в ней плохо. Да, и водит он раздражающе. В принципе, как и трахается. Есть в этом какая-то связь. Механика Роя всегда вызывала у Энди умиление. Ему нравилось видеть, как Маккена наглаживает ручку переключения скоростей. Эротично, что ли. Он брался второй рукой за руль, лишь перейдя на пятую скорость. Парень как-то сказал ему об этом, и тот удивился. Быстрая езда и быстрый секс… Рой понимал в этом толк. Вождение Смита напоминало Энди вялотекущий онанизм. Фраза всплыла из прошлого, и мальчишка невольно чуть улыбнулся.

Тренажерный зал оказался достаточно просторным и обитаемым. Несмотря на дневное время, внутри было многолюдно. Не успел Смит попросить у администратора вызвать тренера, как тут же получил чашку кофе. Девушка жеманно намекнула Даву на растянувшееся ожидание, и тот тут же поспешил заверить, что и сам скучает. Было очевидно, что он даже не думал об этом, но кокетничающую особу это не сильно волновало. Вскоре к ним подошел молодой человек миловидной внешности и атлетического телосложения, чуть перегруженного мышечной массой.

— Рад, что могу быть тебе полезным, — чересчур широко улыбнулся Дин.

— Ты не только можешь, ты и есть, — хлопая его по плечу, заключил Смит.

— Это то, о чем ты говорил? — поинтересовался тренер, окидывая взглядом мальчишку.

— Оно самое.

— И ты хочешь, чтобы я за месяц что-то сделал из этого куска дерьма?

— Это курочка, которая принесет золотые яйца. Я же не прошу сделать из нее бройлер.

— Ну, идем. Посмотрим.

Они прошли в кабинет.

— Раздевайся, — избалованным командным тоном бросил Дин, продолжая разговаривать с Давом.

Энди снял рубашку и джинсы.

— До гола, — вновь скомандовал тренер, не удосужив парня вниманием.

— Я что товар на продажу?! — возмутился мальчишка.

— Пока нет, но насколько я понимаю, идешь к тому, чтобы им стать.

Энди сдернул трусы. Дин просил его повернуться то так, то так, разглядывая и склоняя голову то к одному плечу, то к другому.

— С причиндалами все нормально, да и шкурка сладкая, — на ухо Смиту шепнул тренер.

— Еб..ся как бог, — приторно ответил тот.

— И что ты хочешь от меня?

— Чуть поконтрастней мышцы. Массы не надо. Потанцует в кордебалете, потом на шест пущу.

— Шутишь?

— Видел сам. Сможет. Школа есть, надо чуть полирнуть. Хороший мастер чеканил. Уж ты поверь. Знаю, о чем говорю. Чуть поработаешь, потом Джану отдам. Уж он его на палку быстро натаскает.

— Смотрю, ты разве что не течешь. Что, прямо так уж хорош?

— А то! Хороший ювелир завсегда в куске породы алмаз чует.

— И где ты этот алмаз выкопал?

— В картофельных очистках. Коренщиком у меня работает. А после смены втихаря пилон шерстит. Упертый черт.

— Раз упертый хорошо. На рельсы поставим и коленом под корму. Дальше сам поедет. Уговорил. По рукам.

— Одевайся, Энди, — сказал Смит, чувствуя, что мальчишка совсем растерялся. — Завтра после смены поспишь пару часов и приступишь. У тебя есть только месяц. Дин берется за это дело. Так что давай.

— Жду тебя часиков в пять, — подытожил тот. — У нас работы с начала и до конца. Грести, не разгрести.

Энди кое-как доработал смену. Настроение его обрушилось, и он не пытался даже собирать эти мелкие обломки. Том проявлял незаурядную тактичность, не напрягая мальчишку разговорами. И без этого было видно, что тому есть, чем заняться. Он думал. Не то, чтобы он думал. Скорее обдумывал что-то. И даже не обдумывал, а старался уговорить себя никак не относиться к тому, что произошло. Надо заставить себя ничего не чувствовать, и просто делать работу, какая бы омерзительная она ни была. Она принесет деньги, а это единственное, что должно волновать Энди. В конце концов, он уже начувствовался вдоволь. Так начувствовался, что должно хватить не на одну жизнь. Должно быть, ему не больше двадцати, а он уже изведал ее вдоль и поперек. Голодал, мерз, скитался, любил, дружил, увлекался, страдал, терпел боль и унижение… Единственное, что он ни разу не испытал, это зависть и ненависть. Они не гнездились в его душе. Там попросту не было для этого места. И сейчас нет. Там вообще сейчас ничего нет. Хотя… Последнее не за горами. Энди почти уверен. Что ж, придется привыкнуть и к этому. Даже те чувства, которые он питает к Тиу и Мартину какие-то отдаленные, словно существующие вне его. Что действительно его сейчас пытает, так это воспоминания. Они болят. Ноют. Мучают. Но и это скорее зов плоти и крови. Можно убить. Если постараться.

Самое страшное уже позади. Далеко позади. Нет, это не побои или смерть. Это хуже. Осознание того, что не нужен никому и можешь рассчитывать только на себя. Можешь, но вот хочешь ли? Да и себе ты не нужен, потому что неприкаян. Вот и маешься между всеми измерениями. Почти жив, почти не мертв. Одинок.

Энди шел домой. Устало. Он словно волочил свою тушку, и она грохотала по камням. Оступалась, цеплялась ногами, но он продолжал тащить. Не хотелось есть, не хотелось пить. Вообще ничего не хотелась. Разве что помыться, чтобы избавиться от запаха Смита. А после провалиться в тартарары, так чтобы в один конец и навсегда. Энди сел на обочине и замер, уставившись на восходящее солнце. Его жизнь изменилась, а оно нет. Такое же, как на заливе, когда Рой снимал его с чайками. Такое же, как в Мексике, когда его ангел падал в последних кадрах. Такое же, как заглядывало в студию, заигрывая с всклокоченными пылинками. Парень почувствовал, как в уголках глаз защипали слезинки и пролились горячими каплями. Во рту появился вкус горечи…

За что, Рой? ..

* Поздравления, Энди!

(1) Congratulations — поздравление.

(2) Индейская флейта, относится к разряду панфлейт.

Часть 10. WHY AM I? BECAUSE YOU ARE NOT

10. WHY AM I… BECAUSE YOU ARE NOT…*

Стив забрал Маккену из госпиталя через десять дней. Рой чувствовал себя препогано. Угнетение его состояния пугало. Хотя, далеко не его самого. В связи с этим больше всего на свете ему хотелось напиться до потери сознания. Полной. Чтобы просто перестать думать. Это занятие было предоставлено ему в последнее время в чрезмерном объеме, и он понял, что больше не может. Он, наверное, так бы и сделал, а после помер, о чем по логике вещей все равно не узнал бы, но… он хотел бы еще раз увидеть Энди. Хотя бы мельком. Хотя бы пару секунд. Пусть издалека.

Газеты наперебой печатали статьи, смакуя свои измышления на тему странной болезни господина Гейла Маккены, но Рою было плевать. И на болезнь. И на газеты. Стив отбивался от назойливой стаи репортеров, как только мог, умудряясь не ответить ничего конкретного ни на один вопрос. Ему приходилось даже Ольгу возить под собственным конвоем, чтобы ее не растерзали любопытные. Неизвестно как и откуда, но мир все же узнал, что малолетний любовник известного креативного фотографа исчез куда-то при весьма непонятных обстоятельствах. Исчезновению предшествовала какая-то возня, которая никоим образом не объясняла впоследствии свою суть. Произведя весьма сложные математические вычисления, применяя новейшие методы дедукции, папарацци все же установили определенную связь между отсутствием Энди и почти смертельной болезнью Роя. Во всяком случае, они домыслили, что одно потянуло другое. Однажды дело почти дошло до абсурда, когда в студию явился полицейский, отрабатывающий навязчивое заявление некоего господина, утверждавшего, что Маккена убил подростка чуть ли не у него на глазах. Не найдя в доме ни трупа, ни костей парня и странным образом не заметив пятнен крови на обоях полицейский удалился, очевидно поставив точку в этом мутном деле. Репутация Роя пала еще ниже, по принципу сообщающихся сосудов сильно вздернув популярность оного. Самому источнику журналистского вдохновения было плевать на всю эту суету, и он очнулся лишь, когда в окно полетели камни. Пикет из двух с половиной калек орал под окнами, что он педофил и извращенец. Маккена терпел еще какое-то время, но всему рано или поздно наступает предел, и Рой решил его перейти. Вопросы хлынули рекой, не успел он до конца открыть входную дверь.

— Где ваш партнер?

— Правда ли, что он оставил вас, или вы оставили его?

— Что случилось с господином Джалалли? Куда вы его дели?

— Что явилось причиной вашего нездоровья?

— Каким извращениям вы подвергали мальчика?

— Где он, в конце концов?

Рой терпеливо молчал, ожидая, когда, наконец, чуть попритихнет эта возня. Он смотрел на толпу с высоты нескольких ступеней с сочувствием и жалостью. Устав, наконец, перебивать друг друга, репортеры несколько стихли.

— Если вы хотите знать, что случилось, заткнитесь и слушайте! Господин Джалалли действительно на протяжении года был моим другом и партнером, и он к великому прискорбию всех вас совершеннолетний. Что поделаешь, так сложилось исторически. Я понимаю, насколько это огорчительно, но, к сожалению, это так и есть. Ссора, произошедшая между нами, заставила нас расстаться, что и явилось причиной моей болезни. Я опущу тему подробностей нашей с ним интимной жизни, и являлась ли она ненормативной. В силу своего физического отсутствия господин Джалалли тоже вряд ли сможет уточнить, каким именно извращениям я его подвергал и подвергал ли вообще. Сейчас я работаю над выставкой, посвященной ему в знак благодарности за все то, что он мне дал. В завершении интервью я могу официально заявить, что какой бы грязью вы не старались его облить, он был и останется самым чистым и прекрасным человеком, которого я когда-либо встречал. Это все, что я имею вам сказать. А теперь проваливайте!

Рой сделал шаг назад и закрыл дверь. Странно, но папарацци не шумели. Они, видимо, обдумывали то, что он заявил.

— Зачем вы вышли к ним? — всполошилась Ольга. – Это, по меньшей мере, опасно!

— Я сказал им правду, и не мое дело, что они с ней сделают.

— Господин Маккена… Рой, — обволакивающе произнесла женщина. — Извините, если спрошу лишнее, но неужели мы и, правда, все ошибались, полагая, что вы лишь пользовались мальчиком?

— Даже я ошибался, полагая так же, — он ответил, опуская глаза. — Я слишком дорого заплатил за это заблуждение. Я отдал бы все, что у меня есть, и чего нет, чтобы вернуть все назад. Только теперь понимаю, насколько я не жил до него и насколько не живу теперь.

— Мне его так не хватает, — вздохнула Ольга, отворачиваясь, чтобы Рой не заметил подступивших слез.

— Знаете, как сказал мне Стив? Что я получил набор «Сделай сам», но в коробке не было инструкции, и я его попросту разбил, не сумев правильно собрать.

— Все верно. Так оно и есть. А я все думаю о старухе, про которую вы мне говорили. Все хочу спросить, с чего она вам все это сказала?

— Я и сам про нее думаю. Ничто не предвещало. Все стряслось на ровном месте. Ни с того ни с сего посреди дня Энди на голову свалилась летучая мышь, а она взглянула на него и выдала. Да еще эти проклятые бусы. Я уже думал поехать в Мексику, найти ее да прибить…

— Вот только не надо глупостей! Вы их уже достаточно наделали!

— Пока я лежал в больнице, у меня было в избытке времени понять, как я разрушил собственную жизнь, но мне плевать на нее. Я разрушил и его жизнь. И Стива. Не понимаю, что произошло. Не знаю, как я мог. Это почти наваждение, но я до сих пор чувствую его. Это может выглядеть странно, но во мне словно два сердца. Мое, которое болит и его, которое страдает…

Рой закрыл глаза и отвернулся. Ольга видела, как от молчаливых рыданий вздрагивает его тело.

— Все обойдется как-нибудь, — неуверенно произнесла женщина, просто не зная, что сказать.

— Не уверен. После того, что я видел… Не знаю, как оно обойдется. На нем не было живого места, а я… я гнал его как ловчий затравленного зверя. Не знаю, куда он мог забиться? Где найти приют? И нашел ли?

— Мне жаль вас. Простите, жаль настолько, что я даже не могу ненавидеть вас.

— Насколько же я ничтожен, что не достоин даже ненависти?

— Вы просто испугались той силы чувства, которое Энди дал вам. Вы не верили, что это может произойти с вами, что кто-то осмелится просто любить вас. Бедный мальчик. Сможет ли он теперь поверить кому-нибудь? У него ведь была страшная судьба, но вы сделали ее еще страшней. Этому нет прощения. Поймите, Рой. И если вы сможете простить себя, тогда и ждите этого от других.

— Не смогу. Никогда не смогу.

— Тогда, до тех пор, пока нет известия, что он погиб, остается надежда. Ищите его, даже не надеясь, что он сможет понять. И только тогда, когда вы увидите, что с ним все хорошо, у вас появится возможность решать, как жить дальше и жить ли вообще. И не дай вам бог успокоиться раньше.

Рой поднялся в студию другим. Не таким, каким спускался по этой же лестнице полчаса назад. Что ему сказала Ольга и на какие аккупунктурные точки души нажала, было уже неважно. Его словно заменили, перезарядили, перепрограммировали. Маккена сел за компьютер. Энди жив. Он чувствует его. Это совсем по-другому. Не так, как когда он вскочил ночью, глядя на четыре минуты смерти парня на часах. Кулон с фигуркой генерирует тонкие, слабые волны энергии. Живой энергии парня.

— Рой, я тебя очень люблю, — ему казалось, что эти слова приносит ветер, проливает дождь и высевает ночь.

Наверное, он забылся и вздрогнул, когда почувствовал, как по плечу скользнули шелковистые рыжие витки волос, нежно лелеющие запах лаванды, и после легкое касание губ на виске.

— Я рад, что ты пришла. Ты победила. Признаюсь, мне без тебя одиноко.

— Плохая победа. Я тоже скучаю. Я посмотрела фотографии. Мне нравится то, что ты хочешь. Ты прав. Черно-белые снимки вскрывают глубинную суть. Размести их на белоснежных стендах и рамки черные…

— Черные?

— Суть будет концентрированной. Очерченной четкими границами. Игра на контрасте.

— Ты думаешь?

— Знаю. Опять хочу курить. Наверное, не брошу никогда. Ты мой новый мундштук видел? Классный правда?

— Медная отделка идет к твоим волосам. Ты где его взяла? У тебя раньше такого не было. Неплохой выбор, хотя какая разница, что в рот пихать?

— Ты обидеть меня хочешь, что ли? Стесняюсь напомнить, я - спутница художника. Ты же посредственность не терпишь! Не узнаешь, чьи слова?

Она звякнула колокольчиками браслета, опоясывающего изящную лодыжку, и отвернулась.

— Не узнаю тебя, Рой. Тебе словно триста лет. Сидишь понурый, едва живой. Заведи себе еще полосатый лапсердак и клетчатые тапки для полной картины кончины. Где твоя страсть? Эдак всю выставку загубишь. Вспомни, как ты дрожал, когда его касался. Ты и сейчас его касаешься через снимки. Но ведь это не ты! Я уже не найду то место, куда провалился твой тонус, не говоря уже о кураже. Адреналин ушел в минус. Кровь разжижилась. Это процесс разложения трупа. Нет, так мы не договаривались! Я — девушка темпераментная, и некрофилией заниматься не хочу! Внизу есть виски. Попроси Ольгу сварить нам по чашечке ирландского. Грамм двадцать тебя не убьют, да, и мне настроение поднимут.

Рой не двинулся. Он, словно ушел вслед за своими мыслями и потерялся там, когда они растаяли.

— Э-эй! — муза пощелкала пальцами у него перед глазами. — Солнце мое!

— А? — встрепенулся тот. — Задумался.

— Вижу. Что ж, ты прав. Полукруглые стенды куда лучше. Делят пространство на законченные части. А трахаться надо. Я согласна. В конце концов, просто, чтобы погонять кровь по жилам. Слава богу, ты хоть не перестал думать об этом. Оргазм оргазму рознь. Никто и не спорит, но вызывать спазм этой мышцы хотя бы по медицинским показателям, как ни крути, необходимо. Так что вставай и потопали в «Терра Инкогнита». Мне тоже протрястись уже давно пора, иначе мы с тобой еще долго с места не сдвинемся. Давай рухнем Стиву на голову. Ему тоже встряска не помешает.

— Ох, и хитрая ж ты баба! Где тебя только обучали быть такой политической проституткой?

— Роюшка! Звезда моих очей! Если б так, я б озолотилась, а то кроме проблем ничего ведь не имею…

— Меня имеешь, — улыбнулся Маккена. — Причем регулярно.

— Лучше я тебя, чем ты меня. А что, если стенды друг относительно друга сдвинуть, ну, что бы такой змееобразный лабиринт получился? Я, знаешь, вот о чем подумала? Давай парнишку по кусочкам к концу соберем. Вначале, хоть каждый ноготь отдельно давай. Потом кисть. Потом руку до локтя. И так со всем, а в конце собери его в образы. Два-три не больше. Классно будет. Что думаешь?

— А чего думать, раз ты уже все сама обдумала. Нестандартное решение. Мне нравится.

— Дорогой мой, обожаю, когда ты мягкий, как пластилин. Лепи тебя, как хочешь. Но и спорить с тобой люблю. Адреналинно. А что насчет костюмчика? Предлагаю тебе выглядеть строго. Такая, знаешь ли, черно-белая классика. Только вот галстук должен быть из ряда вон выходящий. Он должен быть тонким и с красными штрихами. Хотя, нет. Красный.

— Тогда и ты должна быть в английском костюме. Я сам подберу тебе помаду…

— Что ты понимаешь в помаде?

— Ничего, но она тоже должна быть красная. Вызывающе красная. Кричащая.

— Уверен?

— Абсолютно.

— Что с вами? — удивилась Ольга, когда Маккена появился внизу. — Вы какой-то загадочный.

— Вижу выставку. Я знаю, чего хочу.

— И чего же?

— Вы не поверите! Ирландского кофе.

— Господин Маккена, доктор…

— На х… доктора! Он не может знать, что мне надо! Сделайте две чашки. И не жмитесь на алкоголь.

— Простите, Рой, вы выпьете сразу две?

— Одна для нее. Она уже спускается.

Ольга посмотрела на него с подозрением. То, что Маккена был один в студии, не вызывало сомнений, но…

— Что-то не так? — усмехнулся Рой, понимая ее сомнения. — Это я про музу. Шучу. Я выпью оба.

Ольга не стала спорить, хотя отложила на полочку своего сознания эту повторяющуюся странность Маккены.

— Да, ладно?! — воскликнул Стив, когда ему сообщили, что Маккена в клубе. — Там снег не выпал? И что ж его величество изволит делать?

— Оно пьет, — словно оправдываясь, сообщил охранник.

— Что значит, пьет?! Кто ему дал?!

— Ну, как бы это так сказать? Он сам купил.

Шона вынесло из кабинета. Попросту выстрелило дротиком из баллисты. Пятница. Многолюдно, и найти кого-то в такой толпе довольно сложно. Стив злился. Ему хотелось разнести клуб, а после задушить Роя на его обломках. Можно и наоборот. Не особо важно. Маккена стоял, облокотившись спиной о барную стойку и, как само собой разумеющееся, потягивал напиток из олд фешена.

— Ты в своем уме?! — обрушился на него Шон, минуя любые проявления приличия.

— А что такое?

— Давай так, если хочешь подохнуть, делай это в другом месте! Здесь, знаешь ли, это не предусмотрено программой!

— От чего? От колы? — Рой состроил невинное выражение лица и поднял стакан, демонстрируя Стиву.

— Если ты думаешь, я не знаю, кто и что пьет в моем клубе, ты ошибаешься! Дай сюда!

Не успел Маккена возразить, Шон вырвал у него напиток.

— Кола говоришь?! А почему она воняет виски?! А?!

— Ладно, — согласился Рой. — Один коктейль для девочек…

— Для девочек?! Да, здесь не виски колой разбавлен, а наоборот! Ты что, из меня идиота сделать хочешь?! Так не трудись! Я уже, раз до сих пор пытаюсь верить тебе! И сколько ты уже выпил таких суперкоктейлей для девочек?!

— Один…

— Один?! — взорвался Шон.

— За последние десять минут, — Маккена показательно потупил взгляд. — На двоих.

— Боги! — Стив обернулся, всплеснув руками. — Только не говори мне, что ты с музой! Хоть я и не психиатр, но диагноз опознать могу!

— Она лапочка, — улыбнулся Рой, но улыбка пьяно съехала на бок.

— Идем! Я сейчас убью тебя!

— Согласен, если перед этим трахнешь.

Стив затормозил и так и остался стоять, не оборачиваясь. Через минуту он все же повернулся. Медленно. Словно кроша взглядом пространство.

— Что-о-о? — спросил он, четко проговаривая каждую букву, а после, видимо, позабыл закрыть рот.

— Тесте…сте…сто…рон, — Рою никак не удавалось выговорить слово. — У меня в минус ушел жизненный статус…

— Ах, жизненный статус! — казалось, еще секунда и Шон снесет ему голову. — Шевели ластами! Я тебе сейчас такой жизненный статус устрою, ты до конца своих дней не забудешь!

Маккена тащился за другом, бесконечно останавливаясь, потому что все приветствовали его. Как только дверь захлопнулась, Рой пустился в обвинения.

— Ты не трахался со мной два месяца…

— Я не трахался с тобой два месяца?! — Стива захлестнуло негодование. — Я только тем и занимаюсь, что трахаюсь с тобой безостановочно! И, знаешь, что я тебе скажу?! Я больше не могу! Веришь?! Нет?! Не могу! Ты высосал всю мою жизнь! Ты замучил меня до полусмерти…

— Еще нет, — невинно улыбаясь, перебил Маккена.

— Ты вообще нормальный?!

— Нет. За это ты меня и любишь, — промямлил Рой, напирая на него. – Ну, давай. Ты же не хочешь, чтобы я сдох.

— Видно, ты хочешь, чтобы сдох я, — устало выдохнул Шон.

Рой целует. Делает спонтанно. Что-то шепчет невнятно и с придыханием. Легкий сладковатый запах алкоголя. Теплый. И тело, как сжатая пружина. Его чуть трясет от возбуждения. Стив понимает, что сам соскучился. До чертей собачьих соскучился. Слегка отступает назад, но это игра. Маккена отстраняется и смотрит. Чертова его эта привычка! Никогда не перестанет так делать! И лбом прижиматься не перестанет! Это настолько его, а еще Энди. Тот не мог не научиться. Стив готов отбивать нападение… или не готов? Без разницы, потому что это не имеет значения. Никогда не имело. Идеальные отношения. Вечные. Кто будет вести битву, не обсуждается. Разберутся по ходу. Всегда разбирались. Главное, оно началось. Рой нападает… А потом в конце садится и начинает никнуть. Разрядка организма тянет слезы. Их немного, но они емкие. Концентрированные. Выдержанные. Они почти густые, и в них пополам соли и отчаяния. А еще бессилие и тоска. Стив знает, из чего они состоят, и потому не спрашивает. Водоворот. Жернова. Маккена не сопротивляется. Он догрызет свои кости, потому что все остальное уже обглодал. Мучается. Убивается, и Шону из-за этого больно. Он не может помочь, потому что ничего уже не может. И у него такие же слезы, только он держит их внутри. Приковал цепями, а они рвутся. Это уже слишком, когда плачут двое. Двое мужчин. И пить Рой не перестанет. Да, ему нельзя, но… ему можно. Он и так, и так погибнет. Сердце в тонкой оболочке. Отчего лопнет? Где же ты, Энди?

— Нельзя любить человека настолько, чтобы позволить разорвать свою жизнь, — начал Стив, обнимая Маккену за плечо.

— Я не могу управлять этим. Чем дальше он от меня, тем сильнее это чувство. Я не перестану его любить и через год, и через десять лет. Если я еще живу то только потому, что надеюсь, он тоже живет где-то. Отдай мне записи. Пожалуйста.

— Не надо, Рой. Может быть, когда-нибудь позже, но не сейчас. Не сейчас. Я пожалел, что дал их тебе в первый раз.

— Дай мне записи! Они нужны мне сейчас. Правда, нужны. Я их не видел. Не тебе решать, буду я жить или нет. Вернись к своему великому параллельному принципу. Не окажись он в тот час на этом проклятом мосту, все было бы по-иному. Гораздо проще, и ты сам это знаешь.

— Ничего я не знаю, и знать не хочу!

— Не вмешивайся в судьбу…

— Что б тебе было сказать мне это десять лет назад, когда ты сидел на тротуаре?

— Я говорил, но ты ж не слушал. И Энди не слушал. Я тоже не хочу. Позволь и мне. Я выживу. Обещаю. Попробуй поверить.

— Ладно. Возьми.

Ранняя ночь. Сладкий запах остывающей земли. Предметы распухли и округлились под пышной юбкой туманных кринолинов. Тени стали диковинно-объемными. Темнота обволокла звуки, приглушив их. В студии мертвенно тихо. Даже легкий щелчок двери слышится гулко. Рой остановился на пороге и огляделся. Склеп по-прежнему необитаем. Даже луч от уличного фонаря на спинке дивана обморочно неподвижен. Ни запахов, ни звуков. Маккена уверенно прошел через гостиную и поднялся по лестнице. Картина. Желтоватый свет выхватывает из темноты изображение. Застывший в янтаре кусок прошлого. Прозрачно-бурые мазки справа около рамки как роспись того страшного дня. Чуть выше его собственной. Три теряющиеся полосы первой группы с положительным резусфактором. Кровь Энди. Пересохшие реки. Из них ушла жизнь, и лишь русла напоминают, что когда-то они были полнокровны.

Рой вставил в компьютер флэшкарту Стива. Материал грузится. До бесконечности вращается разорванный голубой кружок на мониторе, и компьютер словно сомневаясь, спрашивает, открыть ли содержимое папки. Файлы как страницы в книге лежат аккуратным столбцом. Дрожащими беспомощными пальцами Рой кликает на первое видео. Изображение мечется по экрану, потому что кто-то настраивает объектив. Клуб. Сцена. Энди. Мнется с ноги на ногу. Топчется. Нетерпеливо, как жеребенок, которому нужно резвиться. А вот и Стив. Чуть дальше. Наклонился, чтобы снять обувь. Он любит танцевать босиком. Сцену содержат в идеальной чистоте. Это закон. Изображение нечеткое. Кто-то никак не установит камеру.

— Выключите свет и дайте музыку! — кричит Шон и машет в сторону рукой. — Как картинка?!

— Минуту! — отвечает Майкл, и Рой понимает, кто оператор. — Сейчас приближу, а то вы как муравьи, раздавленные самосвалом!

Свет гаснет. Минутная темнота, и светильники взрываются веселыми переливами.

— Штатив устойчив?! — вновь спрашивает Стив. — Возьми пару крупных планов! Короче, твори!

— Обижаешь! — шутит Майкл. – Все! Готов!

Непонятное чувство разливается внутри Роя. Редкий сплав ревности, зависти и восхищения. Он непричастен, хотя мог бы быть. Эти двое… те, кого он любит больше всего на свете… потому, что не ты… Стив прав, потому что не он… Жизнь внутри его жизни, которую он не знал… чужая общая жизнь, переплетенная музыкой.

Движения, нанизанные на одну тонкую нить, которой они связаны. Двое. Они танцуют по очереди, словно вознося друг друга, а после по очереди уходят в тень, позволяя друг другу раскрыться. Когда Энди успел научиться так двигаться? Когда Стив успел вложить в него столько чувственности? Рой не дышит, словно это может спугнуть волшебство. Харизма Шона плещется через край. Он сзади, как обрамление своего полотна. Энди. В джинсах и выпущенной полурастегнутой рубашке. Босиком. Он танцует, и Маккена видит его душу. Ту, которую он не знал. Не видел. Не хотел видеть. Нет, в нем нет харизмы и шарма. Ни капли. Но эта чувственность. Она покрывает пространство вокруг него. Его идеальный мальчик. Его непадший ангел. Человек. Человечек. Эти двое, как черное и белое живут сейчас на сцене на контрасте. Энди отклоняется назад, опуская голову Стиву на плечо, и заводит за шею руки, а Шон расстегивает его рубашку, словно извлекает из оберток нечто хрупкое и прекрасное. Он крупнее парня и выше, и это дает возможность демонстрировать возбуждающее превосходство. Танец льется, течет, как шелковая ткань. Струится. Красиво. Ни грамма лишних движений. Ни сантиметра ненужных чувств. Почему я… потому что не ты… Мальчишка тянется, приподнимается на мысках и… колибри, целующая цветок… А после поворачивается и целует Стива еще раз. По-другому. Как мужчина мужчину. А у Роя ножи сквозь все тело. Кровавые рыдания сердца. Маккена видит, как Шон прижимает к себе парня, широко раскрывая на его спине ладонь. И это уже другой танец. Другой язык движений. Густой. Плотский.

Другой файл. Энди слушает, как Стив объясняет упражнение у шеста. Движения его рук. Движения танцора. Даже рассказывая, Шон не перестает танцевать. Потом берется за пилон и поднимает тело вдоль него вверх. Медленно. Прорабатывая каждый дюйм пространства. Легко, словно это не требует чудовищных усилий. После опускается, продолжая что-то говорить парню. Тот кивает, подходит к шесту и начинает повторять движение. Грациозности ноль, но Стив помогает, и мальчишка схватывает суть. Шон полирует, оттачивает, и тело Энди начинает двигаться красиво. Потом еще раз. И еще. И это уже танец. Стив доволен. Улыбается. Этот его лисий взгляд. Рой не может видеть, но он точно знает. Знает, как он улыбается. Словно облизывается, и глаза лучатся. Опять эта жизнь внутри его жизни. Опять он не знает ее. Потому что не ты… Энди доволен. Тоже радуется, мгновенно превращаясь в шаловливого мальчишку. Прыгает Стиву на руки, обхватывает ногами, и тот кружит его. И опять целует. Так и не спуская с рук. Долго. Глубоко. Почему я? .. Потому что не ты! ..

Файл за файлом. Маккена видит Энди. Другого. Которого не знал. Чужого. Увлеченного. Энди Стива. Знакомый незнакомый человек. До боли далекий. Голос. Смех. До боли близкий. Он сочится из динамиков. Льется. Переворачивая внутри Роя все вверх дном. Россыпь спазмов, словно ртуть из разбитого градусника. Каждая клетка рвется, откликается на этот голос, вздрагивает. Как тогда. На мосту. Не надо этого делать…

Рой понял, что ему нужен перерыв. Нужен бурбон. Нужен никотин… кофе… веревка… мыло… вскрыть себе вены… Мужчины его жизни. За что он наказал их? Разве нарушили они закон, которому он не следовал сам? Разве перешли они границы, которых не было? Откуда он взял, что у него есть право решать их судьбу? И что с ними не так, раз он позволил себе так негодовать? Начало октября, на записи есть дата. Не он ли сам доказывал всем, включая этих двоих, что он в отношениях только со свободой? Не он ли спустя полмесяца наградил Энди пощечиной, доказывая, что тот лишний в этих святых отношениях? Шон прав, кроме ангела и постели… ангела в постели у них с парнем ничего общего. Почему я? .. Да потому что не ты! ..

Рой налил себе выпить и закурил, глядя на тающий отблеск фонаря на диване. Однако уже наступает утро и, видимо, поднялся небольшой ветер, потому что светлая полоска неугомонно ерзает по дивану. Пожалуй, это единственное живое существо, хранящее молчаливую верность Маккене. Можно включить свет и прогнать его, но оно вернется опять.

Шон сонно ответил на телефонный звонок.

— Прости меня, — подавленно произнес Рой.

— Можно я сделаю это попозже? Надеюсь, оно подождет, пока я проснусь?

— Прости меня.

— Что случилось? С тобой все нормально? — насторожился Стив.

— Со мной все ненормально. Ты прав. Ты, потому что не я.

— Что ты несешь? Ты что-нибудь принял?

— Я бы принял, только это ни хрена не изменит. Он был прав, что выбрал тебя.

— Погоди, Рой. Что случилось? — последние сонные ноты исчезли из голоса Шона.

— Случилось то, что и должно было случиться. Я никогда раньше не думал, но ведь и я выбрал тебя.

— Ты не мог додуматься до этого парой часов позже? Если ты решил, что в четыре утра я хоть что-то соображаю, ты не угадал. Давай, я позвоню, когда встану, и ты мне все расскажешь? А?

— Ладно. Спи. И я тебя тоже.

Рой отключил телефон и взглянул на спинку дивана. Полоса исчезла, и Маккене стало грустно. Алкоголь в него уже не лез. Видимо, внутренний уровень достиг своего максимума, и Рой решил обойтись кофе. Аппарат заурчал и выдал напиток. Черт! Он показался Маккене еще хуже, чем тот, что получался у Ольги. Короче, кофе тоже не вошел. Никотин вдыхался странно. Видимо, и его уровень уже достигал нёба. Оставалось три возможности убить тоску. Либо вскрыть вены, либо повеситься, либо угомониться и лечь. Перерезание вен показалось Рою мало эстетичным. Повешение отменялось в силу отсутствия необходимых принадлежностей. Оставалось подняться в студию и забыться сном. Маккена грустно проводил взглядом плывущую по монитору геометрию и повалился на кровать. В чем был. Как стоял, так и рухнул плашмя, не раздеваясь. Наверное, он уснул еще во время падения, потому как момент соприкосновения с постелью так и не отложился в его памяти.

— Рой! — позвал Стив от двери. — Ро-ой! Где ты, засранец?!

Не дождавшись ответа, он направился в студию, но заметил на столе чашку с кофе. Горячая. Значит, тот только что поднялся. Половина пятого утра. Еще полчаса назад он сам сладко спал в своей постели, но заточенная на Рое тревожность заставила его вскочить и принестись сюда. Любые колебания состояния или настроения Маккены выбивали его из колеи. Особенно сейчас. Его жизнь напоминала постоянные галсы поперек фарватера спокойствия. Он боялся. И боялся совсем нешуточно. Суицидное состояние того могло в любой момент всколыхнуть в его мозгу очередную идею. Шон уже давно напоминал себе белку, мечущуюся в крошечном загоне, на голову которой валятся спелые кокосы. Причем тут белка с кокосами… хотя, с Маккеной возможно все.

— Твою мать! Меня, то есть! — воскликнул Стив, обнаружив спящего Роя. — Что б тебя!

Он вытащил ремень из джинсов друга и уселся рядом. Хоть так. Тот даже не шевельнулся.

— Все, кто выбрал тебя, — прошептал он вникуда, — обречены на вечные муки. Но, черт подери, мы так решили сами…

Стив не успел додумать, не говоря уже о том, что б договорить свою мысль, потому что повалился на спину и исчез. Просто провалился в сонный колодец. В последнее время он уставал. Это было заметно. Он даже потяжелел как-то, но Рой продолжал существовать на своей волне, утягивая за собой и Шона. Все и без того сложное, усложнилось еще больше и стало невыносимо сложным. Стив попросту превратился в заполошную мать, без устали контролирующую перемещения в пространстве своего ребенка. Ребенок был трудным, вот Шон и беспокоился. Он спал тогда, когда спал Рой, то есть не спал никогда. Так, дремал. Не более того. Он постоянно винил себя за себя, за Роя, за безнадежное стечение обстоятельств, но это не помогало. Его принцип параллельного существования окончательно изжил сам себя, и Стивенсон попросту сходил с ума. Он спал тревожно. Невнятные полки его дрем попеременно теснили друг друга, выстраивая бесконечную череду бессмысленных событий.

Он очнулся оттого, что кто-то бесцеремонно распоряжался его телом. Рой. Ну, вот уж удивляться нечему! Это скорее походило на наваждение, чем на реальность, и Шон последними уголками сознания надеялся, что это так и есть. Но… это так и нет. Маккена настаивал, и Стив решил, что, наверное, будет проще дать ему то, что он хочет. Впрочем, это были слабые попытки оправдаться, потому как и сам он был не прочь получить определенную утреннюю дозу удовольствия.

Как бы там ни было, но, минуя все аргументы и факты, Ольга застыла на верхней ступени, не ожидая застать… хотя, если б только это!

— Господин Маккена? Господин Стивенсон? — на этом ее стройное течение мыслей закончилось. — Что вы делаете? — это было уже нестройное течение мыслей, и голос женщины съехал на «нет».

— Вот черт! — воскликнул Шон, хотя это вряд ли являлось ответом на вопрос.

— Как бы это лучше объяснить? — промямлил Рой. — Разговариваем. Очевидно.

— Я… мне… э…

— Два кофе, — идиотски улыбнулся Маккена. — Мы уже идем.

— Ну, да. Конечно. Я понимаю.

Понимать было особенно нечего, и Ольга, спотыкаясь, пошла вниз.

— Твою мать! — выдавил Стив. — Меня то есть.

— Продолжим? — как ни в чем ни бывало, произнес Рой, итак ни на минуту не переставая продолжать.

Шон медлил спускаться. Ему попросту не хотелось. Было немного стыдно, немного… Было стыдно и все.

— Как-то это…

— Нормально, — продолжил за него Рой, — учитывая, что я нахожусь в собственной постели, собственном доме и собственном теле.

— Однако далеко от собственного ума.

— Стив. Мне до такой степени хреново, что… Хочешь неприятную правду?

— Ну.

— Я не перестаю думать про Энди, даже, когда занимаюсь этим с тобой.

— Могу согласиться, если делаю это не хуже него. Не отвечай. Знаю, хуже. Я сам его учил. Хочешь и ты правду? Он тоже думал о тебе, когда занимался этим со мной. Вот такая вырисовывается асимметрия.

— Прости, Стив.

— Мне не за что. Вам обоим поистине нужно было разбиться вдребезги, чтобы понять, насколько вы любите друг друга. Знаешь, что я скажу тебе? Ты — потребитель, Рой. Ты привык брать. И у него ты забрал больше, чем дал. Много больше, приплюсовав ко всему еще и его жизнь. Думаю, он сполна оплатил все твои счета, но не слишком ли дорого стоила эта твоя свобода? У меня ты тоже забрал много, но это ничего. Я бы и так отдал. Я знаю тебя триста лет, и все это время мы существовали с тобой на одной волне. Я думал, так будет вечно, пока не появился он и не бросил мне вызов. Он хотел превзойти меня, и он превзошел. Не мне говорить тебе это. Только вот что толку, когда мы все втроем потеряли все? Ты трахаешься со мной, думая о нем. Я трахаюсь с тобой, думая о нем. Мы можем делать это, сколько влезет, и хотя его теперь нет, ничего уже не будет по-старому. Поэтому, пока не стало еще хуже, я, пожалуй, поеду в клуб, а ты займись чем-нибудь. И, кстати, попробуй объяснить Ольге простейшую мужскую физиологию.

Рой тупо смотрит в недопитую чашку Стива. Тот хлебнул на ходу и улетел. Ольга упорно молчит, и каждое ее движение пронизано раздражением. Оно даже в кофе. Растворено вместо сахара. И густая пенка сверху.

— Ольга, — начинает Маккена издалека. — У вас сегодня очень вкусный кофе.

— Я рада, но, пожалуйста, больше ничего не говорите мне.

— Это физиология. Не более.

— Да. Конечно. Я понимаю, тем более, что вам виднее.

— Стив — мой партнер более десяти лет…

— Мне необязательно знать, и вы не обязаны мне это объяснять. Вы, Рой, нестандартный мужчина и, наверное, подобные отношения имеют место быть. И это считается нормальным…

— Тогда?

Ольга обернулась, и Маккена вдруг увидел перед собой чужого человека.

— Мужская физиология проста. Ваша еще проще. Дело не в этом…

— Не в этом?

— Нет. Как вы можете заниматься этим здесь? После того, что здесь произошло! На кровати, где спал мальчик? И, если не ошибаюсь, на кровати, которою вы купили для него? Вы не знаете, где он! Жив ли вообще! И если жив, есть ли где-нибудь место для него! Я не имею ничего против господина Стивенсона. Он прекрасный человек, и вам повезло, что он возится с вами, но… Это вообще не мое дело, и не входит в круг моих обязанностей. Мне просто очень обидно за Энди. Простите, Рой, я получаю деньги за то, что работаю здесь прислугой, и вы не обязаны считаться со мной…

— Вы не работаете здесь прислугой! — перебил Маккена. — Вы друг и помощник этого дома и… вы, черт возьми, правы! Прошло два месяца, а меня продолжает болтать как, простите, дерьмо в полынье. Я схожу с ума от бессилия и неопределенности! Я готов отдать все, чтобы повернуть время! Я бы с радостью приплюсовал к этому и свою ничтожную никчемную жизнь, да только она никому не нужна! Вы все осуждаете меня, но это мелочь! Я сам готов разорвать себя в клочья оттого, что сам невыносим себе! Вы говорите, я трахался со Стивом в этой постели?! Энди тоже трахался с ним в этой постели, а после мы с Энди делали то же и здесь же! Это постель на двоих, где всегда есть место для третьего! Единственного третьего, который был нужен нам обоим! Вот такая хрень! Я не могу потерять еще и Стива! Лучше сразу вскрыть себе вены! Пусть весь мир осудит меня, плевать! Я просто не могу его потерять!

Рой почти захлебнулся в собственном монологе. Лицо его пошло пятнами. Где-то красными, а где-то мертвенно бледными. Голос сорвался, превращаясь в хрип. Дрожь от пальцев передалась чашке, и она зазвенела о блюдце.

— Лучше бы мое сердце разорвалось, — прошептал Маккена куда-то вниз. — Боль, которую я терплю невыносима.

— Не надо, — мягко произнесла Ольга. — Как бы мы потом объяснили мальчику, что произошло?

Рой поднял на нее вопросительный взгляд. Галлюцинации. Он не мог этого слышать. Помутившееся сознание бредит. Он ошибся, потому что этого не может быть. Он хотел переспросить, но не решился. Это глупо.

— Он вернется, — едва слышимо произнесла Ольга, словно не позволила себе сказать это громче. — Обязательно вернется.

Рой неопределенно покачал головой из стороны в сторону. Это одновременно означало и «нет» и «да», но в его глазах тонким штрихом скользнула надежда. Он хотел бы верить.

Вновь прошлое сыплется файлами с монитора. Записей много. Видно, Стиву нравилось снимать. Он снимает своего ангела, и он не такой как ангел Роя.

Энди стоит обнаженный, чуть согнув одну ногу. Художники рисуют. Камера приближает натуру, выхватывая крупным планом лицо, потом медленно опускается вниз. Тело парня почти идеально. Классика пропорций. Чуть худощав и смущен, но это придает прелести. Не совсем развит как зрелый мужчина, но это мгновения, которые потом уйдут безвозвратно. Стив любуется им. Рой чувствует это. Статика, но как красиво могут двигаться мышцы. Где-то в студии лежит рисунок, но он… он просто безобразен в сравнении с оригиналом. Вот оно стекло между прошлым и настоящим. Протяни руку, чтобы коснуться, но монитор срежет, не позволив смешаться временам. И Энди останется жить в прошлом, а ты будешь скулить в настоящем. Рой остановил картинку и закрыл лицо руками. Зеленая линия на осциллографе. Вскидывается, фиксируя сокращения сердца. Разбитое распухшее лицо, сломанные ребра и содранная кожа. Неужели камеры, софиты и зонты стоили этой жизни? Стив прав. Мальчишка оплатил все счета. Внутри, под воспаленной кожей мышцы, которые… могли так красиво двигаться. Человеческая память. Живет, пока жив человек. В нее составной частью входит совесть. Механизм, который запускается один раз, и больше его не отключить. Это процесс разрушения, который еще никому не удалось остановить. Можно замедлить, приостановить, но он все равно будет идти. Сколько не лей благой воды на этот тлеющий костер, он не умрет. Не исчезнет, потихоньку выжигая изнутри душу.

Жарко. Энди покрыт потом, но доволен. Смеется. Стив тоже доволен. Хвалит парня. Тот сделал. Постиг. Шест покоряется ему. Он понял, как объездить своего коня, и конь смиряется, потому что наездник сильнее и настойчивее. Энди берет бутылку. Жадно пьет большими глотками, а после запрокидывает голову и льет воду струей на лицо. Хватает открытым ртом, а затем поднимается и исторгает фонтаном. Мотает головой из стороны в сторону, рассыпая мириады капель. Парень открывает глаза и улыбается. Широко. Открыто. Знакомо. Чуть неровные зубы с левой стороны. Это изюминка. Рою всегда нравилось. Глаза лучатся. Светятся, словно внутри, в самой глубине притаились два искристых фонарика…

Рой отмотал запись назад, поставил на замедленный режим и впился взглядом в изображение. Струя воды с закругленным разорванным концом касается кожи, плющится, разлетаясь разнокалиберными фейерверками. Рикошетит. Энди закрывает глаза. Две жизни, наложенные друг на друга. Парень начинает поворачивать голову. Видно, как с щеки срываются капли, собираются в полете в шарики и уносятся. Другие стекают по взлетевшим волосам, тоже срываются, превращаясь в серебристую дробь. Маккена вдруг вспомнил про залив с чайками. Энди так идут капли. Эти слипшиеся пиками ресницы… Искры в глазах… И другие капли. Когда головой об асфальт. Те же взлетевшие пряди волос, те же пики мокрых ресниц и изогнутые дорожки по скуле. Только нет искр. Молчат внутренние фонарики. Их тоже нет. И тонкое радужное стекло, преломлявшее счастье разбито вдребезги. Маяк погашен, и бесполезно кораблям радости вслепую искать впотьмах проход.

Утро. Стив сел в машину и уехал.

В клуб.

Ночь. Рой тоже сел в машину и уехал.

В Мексику.

* Почему я…потому что не ты…

Часть 11. I'LL TRY TO BERRY THE RAIN

11. I’LL TRY TO BERRY THE PAIN.*

Энди уныло брел домой. С одной стороны ему хотелось поскорее добраться до душа и отмыться, с другой он медлил, надеясь развеять отвратительный осадок прошлой ночи. Да, он заработал пятьсот сорок долларов, но это были тяжело заработанные деньги. Он не разгружал вагоны, не укладывал бетон, не стоял у доменной печи и чувствовал себя относительно нормально. Но внутри… Внутри он был настолько истощен, что казалось, духовно разгрузил не один состав, уложил километры дорог и выплавил десятки кубометров стали. А еще ему было противно. Противно снаружи. Противно внутри. Его оболочка стала как-то не по размерам внутреннему телу, и как отвисшая в похудании кожа неугомонно ерзала вокруг него. Навязчиво хотелось разобрать себя по слоям, тщательно выполоскать каждый и высушить.

Парню не пришлось долго толкаться на танцполе, чтобы, как говорится, склеить клиента. Похоже, клиент склеил его самого, как только он появился. Смит моментально был оповещен и быстро оформил, так сказать, одноразовую часовую сделку. В результате каждая из трех сторон получила то, на что и рассчитывала. Только Энди вдобавок к этому сполна был награжден тем, чего уж никак ему не хотелось. Увесистой долей омерзения. Он напрочь забыл все, что говорил ему Стив, не переставая думать лишь о том, когда все это, наконец, закончится. Это оказалось невыносимым, и мальчишка решил все делать сам. Время пошло быстрее. Энди тихонько радовался, то и дело поглядывая на часы и каждый раз обнаруживая, что стрелки переместились. Клиент оказался основательным. Он со скрупулезной маниакальностью заставлял парня отрабатывать каждые вложенные полцента, напоминая собой тупую машину, которую заело на повторении одного и то же цикла. Машина эта запускалась несколько раз и была запрограммирована на чисто механические монотонные действия. Отчасти это даже спасало, потому что не требовало выполнения чувственных пируэтов. В конце первого часа клиент неожиданно решил, что хочет добавки, и пошел выполнять клише по второму кругу. Скидка в сто долларов показалась Энди кощунственной и необоснованной, потому как именно он и зарабатывал деньги, совершенно не понимая, почему должен тут же терять их из-за чьей-то прихоти.

Как бы там ни было, но и второй час, наконец, уперся длинной стрелкой в двенадцать. Энди встал, вытащил изо рта брелок, мило улыбнулся, сообщив, что это было незабываемо, и поспешил исчезнуть, оставив изможденного клиента собирать себя по кускам. Потом он бесцеремонно ввалился в кабинет Смита, категорично отказал тому в близости, забрал деньги и покинул клуб до лучшего своего состояния.

Он тащился домой, и единственное, чего ему хотелось — это отмыться и провалиться в забытье. Еще хотелось кофе и не думать. Еще ничего не чувствовать, а еще хотелось, чтобы Тиа могла ходить. Энди зашел в магазин, купил продуктов на сто сорок долларов, а четыреста… он доложит их к своим сбережениям, и их счет пойдет на уже четвертую тысячу.

— Доброе утро! — радостно воскликнула Тиа, завидев парня в дверях. — А мы как раз ждем тебя. Иди переоденься и садись завтракать. Мы без тебя не начинаем.

Она говорила так быстро, что Энди никак не удавалось поприветствовать ни ее, ни Джил с Джеком.

— Доброе утро, Энди, — выждав время, произнесла бабушка.

— Доброе утро, — поддержал ее Капли Дождя.

Парень заставил себя улыбнуться. Как некстати! Есть не хочется совсем, да и разговаривать… ему так хотелось помолчать.

— Да, милая, — проговорил мальчишка. — Я так рад столь дорогому гостю. Приветствую тебя, Джил и тебя, Капли Дождя.

Девушка продолжила что-то щебетать, что позволило Энди незамедлительно скрыться в ванной. Минут десять спасения. Парень был рад. Никто не станет ломиться в дверь, и у него есть немного времени настроиться на чисто визуальный обман.

— Я хотел поговорить с тобой, — начал шаман, как только Энди сел за стол. — Завтра на рассвете я отправлюсь творить мандалу, чтобы ночью провести обряд.

Вот черт! Мальчишка совсем забыл об этом. Как некстати! Событий и чувств у него было с лихвой. Вот только мандалы как раз и не хватало! Кому все это надо? Ему точно нет. Джеку и Джил? Мартину и Тиа? Им вроде бы тоже незачем. Тогда? Как ни крути, хоть десять кругов пройди, все равно вернешься к исходу. Придется терпеть.

— Что я должен делать? — Энди стоило немалых усилий не послать старика куда подальше.

— Ничего особенного, — продолжил Капли Дождя. — Сегодня после заката солнца ты должен воздержаться от еды, а завтра с восходом и от воды. Это все.

— Как скажешь, — безразлично согласился парень, и это насторожило шамана.

— И еще, — продолжил он, — перед тем, как я начну все это делать, я хотел бы поговорить с тобой наедине. Думаю, тебе будет лучше зайти ко мне вечером.

— Конечно, — согласился Энди, надеясь, что теперь его оставят в покое.

Капли Дождя вскинул взгляд и посмотрел на Джил. Она ответила молча, словно знала, о чем думает старик.

— Вот и славно. Спасибо за угощение, но рассиживаться некогда.

— Я провожу, Джек. — Джил поднялась следом.

— Спасибо, что зашел, — улыбнулась Тиа.

— Отменные пирожки.

— Я знаю, что твои любимые с чечевицей, — улыбнулась девушка. — Сейчас заверну с собой и с любовью.

Энди взглянул на Тиу. Ему казалось, что он провалился в глубокую темную дыру, в которую пробивается радостный луч. И она была этим лучом. Что-то теплое коснулось сердца парня и отозвалось легким сокращением.

— Почему ты не ешь? — спросила девушка, как только старики ушли. — Тебе не нравится?

— Нет. Что ты! Просто не хочется.

— Тебе предстоит трудный день и нелегкая ночь. Ты должен набраться сил, чтобы быть сильным. Скажи, может быть ты стесняешься попросить, чтобы я приготовила что-то другое? Что бы ты хотел?

Энди поднял на нее взгляд. Он словно коснулся этого луча.

— Твою музыку.

Девушка часто заморгала, не ожидая такого ответа.

— Думаю, — продолжил мальчишка, — твои духи тоже соскучились. Разве ты не хочешь поговорить с ними?

— Что с тобой, Энди? — голос Тиу упал. — С тобой что-то происходит, но ты не говоришь. Может быть, я смогу как-то помочь?

— Устал, — соврал парень.

— Ложись, отдохни. Сходим в другой раз. Я постелила тебе свежую постель…

— Зачем? Ты же меняла белье совсем недавно!

— Ты охотник, — улыбнулась Тиа. — Смотри, сколько добычи принес. Мое дело ждать тебя и Мартина, чтобы вы были счастливы. Мне приятно, когда вы ложитесь в чистые постели. Я люблю смотреть, как вы кушаете. Вы — мои самые дорогие мужчины, и я просто люблю вас.

Энди поднял девушку на валун. Легкая как пылинка. Он опять об этом подумал.

— Тиа, а ты можешь попросить своих духов за меня? — поинтересовался парень.

— Ты можешь поговорить с ними и сам. Они добрые.

— Но я не вашего племени…

— Нашего! — не дослушала девушка. — Твой род — род сокола, а это очень сильные люди. У тебя смелый и благородный дух. Наши духи — это духи предков. Мы всегда обращаемся к ним. Ты выжил, потому что они приняли тебя. Попроси, и они помогут.

— Но я не умею. Я не знаю вашего языка, и я не видел их…

— Видел. Они приходили, когда Капли Дождя просил их. Они позволили ему собрать твою душу. Просто закрой глаза и позови. Обрати взор внутрь себя, и они явятся. Я знаю. К ним надо идти с дарами. Я сыграю им музыку. Это будет твоим даром. Отпусти свои мысли и слушай себя.

Она поднесла к губам флейту, а Энди прислонился затылком к валуну и замер. Камень показался теплым и живым, словно внутри него колыхнулась что-то. Сознание парня заволокло сиреневым туманом, и он начал сгущаться и клубиться, становясь все глубже и тяжелее. Бесформенные фигуры накладывались одна на другую, сливались, поглощая друг друга. Энди вдруг показалось, что он стал невесомым и начал парить. Сиреневые фигуры превращались в нестойкие силуэты, и мальчишка понял, что находится внутри них. Они касались его, проходили сквозь тело и вновь отдалялись. Он начал говорить, но язык был ему незнаком. И хотя он не различал собственных слов, он точно знал, о чем говорил. Он просил терпения. Еще просил сделать так, чтобы ничего не чувствовать в моменты своего унижения. Уговаривал духов помочь ему вылечить Тиу, и они соглашались. И только в самом конце он увидел Роя. Тот звал его. Издалека. Слова едва различимы. Иди-и-и…, но Энди сопротивлялся. Аппаратура и Стив. Это уводило его, и он вновь тяжелел. Аппаратура и Стив. Словно приговор. Иди-и-и…

Энди открыл глаза. Вдруг. Словно гипнотизер щелкнул пальцами, выводя его из транса. Солнце сместилось, проделав далекий путь. Сколько же он спал? Мальчишка вдруг вспомнил. Тиа. Он повернул голову и увидел, что девушка сидит на камне, обхватив колени руками. Остатки сна еще качались в его сознании, и он не совсем помнил, что случилось.

— Тиа, — тихо позвал Энди.

— Ты проснулся? — улыбнулась девушка, ласково глядя на него.

— Я не заметил, как провалился. Почему ты не разбудила меня?

— Хотела, чтобы ты отдохнул. Ты стонал во сне, и мне показалось, что даже плакал.

— Плакал?

— У тебя в глубине живет боль. Она не уходит и мучает тебя. Почему ты не отпустишь ее?

— Не могу. Она должна быть, иначе я не смогу сделать то, что должен. И даже когда все закончится, она останется. Это теперь навсегда.

— Воспоминания, — не то спросила, не то просто произнесла девушка. — Раздели их со мной.

— Я не могу, Тиа. Может быть когда-нибудь позже. Сейчас мне очень тяжело.

— А кто такой Рой? Ты звал его.

Энди нахмурился. Его боль плещется через край. Она столь огромна, что ей уже не уместится в нем.

— Один художник. Фотограф. Из прошлой жизни.

— Что ты сделал, раз просишь у него прощения? Если не хочешь, не говори, но мне было больно это слышать.

— Я разбил его жизнь, — произнес Энди, опуская глаза, — и потерял его.

— Ты не смог бы. Это, должно быть, случайность.

— Я видел твоих духов, — он поспешил перевести разговор на другую тему. — Они общались со мной.

— Вот видишь! Я говорила! Они приняли тебя! А что ты попросил? Скажи, если это не секрет.

— Ноги для тебя. Они обещали.

— Ноги для меня? Зачем? Разве тебе нечего больше желать?

— Все остальное потом. Если честно, мне просто хочется подарить тебе мокасины, а для этого нужен повод. Так что видишь, наши желания совпадают.

— Спасибо, Энди, — грустно произнесла Тиа.

— Сколько я спал?

— Наверное, около часа, но это хорошо. Ты выглядишь уставшим.

— Правда? Есть немного. Замучился на тренировках. Это тянет столько сил.

— Может быть, не стоит так напрягаться. Как ты потом будешь танцевать, если не будет сил?

— Ничего. Ты же сама сказала, что люди клана ястреба сильные. Значит, и я такой.

Энди вернулся из спортзала поздно и совершенно измотанный. Дин оказался достаточно жестким тренером. Энди ему не нравился, и он даже не пытался этого скрывать. Не больше, не меньше, но он считал парня подзаборной дворняжкой и, не стесняясь, буквально спускал с него шкуру. Может быть, дело было не в самом парне, а в роде его занятий, но тем не менее. Энди скулил, но очень глубоко внутри себя самого. Самой страшной частью тренировки была разминка с растяжкой. Тут же начинали ныть ребра, за ними спина, плечи и, в конце концов, боль распространялась на все тело. Парень сопротивлялся. Как только мог, но боль продолжала его мучить. Аппаратура и Стив. А еще Тиа. Он просто повторял это как заученную мантру и продолжал тренироваться. Молча. Упорно. Стиснув зубы. Ему казалось, что сверхсилы рвут его жизнь на части и, не запаяв кровоточащие клочья, рвут опять. Он попал в какую-то карточную игру, где как не тасуй карты, всегда выпадает одна и та же. Должен. Должен успеть обернуться на кухне. Должен удовлетворить клиентов так, чтобы им захотелось повторить. Должен успеть спариться с Давом, потому что зависит от него. Должен не сдохнуть на тренировке, потому что иначе все бесполезно. Как ни веди игру, сверху всегда один и тот же козырь. Деньги, а под ним… Аппаратура и Стив. А еще Тиа.

— Как дела, Энди? — как-то недоверчиво поинтересовался Мартин.

— Бывало лучше, — ответил парень, заметив, однако, его странный взгляд.

— Пойдем, покурим?

— Отчего нет.

Они отошли от крыльца.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — поинтересовался Мартин.

— Если тебя что-то интересует, спрашивай.

— Откуда у тебя такие деньги?

— Какие такие?

— Я случайно видел в твоей комнате.

— Ах, вот оно что. Надеюсь, ты не копался…

— Я сказал, что случайно увидел, — жестко уточнил Мартин.

— Что ж. Хорошо. Изволь. Это не мои деньги.

— Не твои? Почему же они у тебя, и чьи они?

— Тиу, — ответил Энди, прямо глядя в глаза названному брату.

— Тиу? — вскинув брови, переспросил Мартин.

— Духи обещали, что она будет ходить. Считай, я решил им помочь.

Мартин хотел что-то сказать, но лишь немо открывал рот. Лицо Энди стало каменным, и взгляд приобрел увесистую тяжесть.

— Надеюсь, у них хватит ума помалкивать, пока не найдется необходимая сумма?

— А…

— Они ведь любят ее. Не так ли?

Пепел от сигареты просыпался Мартину на рубашку, но он так и остался стоять.

— Энди. Но ведь… Я надеюсь, ты не…

— Тиа должна ходить. Это дело чести. Остальное не должно никого волновать, в том числе и тебя. Не обижайся. Я знаю, что такое благодарность, и сколько она стоит. Поверь, немало. Вы дали мне гораздо больше, чем стоят эти деньги. Жизнь.

— Мы сделали это не потому что…

— И я делаю не потому что, — Энди мягко положил руку Мартину на плечо и заглянул в глаза, а тот лишь отвел взгляд.

— Ты не мог заработать на кухне в клубе, — недоверчиво начал Мартин.

— Я заработал тем, чем умею и прошу тебя, не лезь в это.

— Но…

— Я сказал, не лезь в это! — резко обрезал Энди.

Он нашел шамана на лавочке. Тот сидел, молча глядя в закат. Сегодня солнце садилось ласковое и умиротворенное, чуть подернутое бронзовым загаром. Капли Дождя взглянул на парня, но так ничего и не сказал. Энди сел рядом, и они продолжили молчать вместе. Был в этом какой-то тайный смысл, словно они общались в других параллельных мирах, где слова просто не нужны.

— Джек, — начал Энди. — Хочу попросить тебя об одной услуге.

— Да.

— Я заработал немного денег. Хочу, чтобы ты спрятал их у себя.

— Нехорошие деньги, — проговорил старик на одной ноте.

— Они для Тиу. Деньги, они все одинаковые. Если ты хочешь что-то купить, то они просто бумажки, которые считают по количеству. Других критериев нет. Когда Тиа снова сможет ходить, будет неважно хорошие или плохие деньги за это заплачены.

Джек повернулся и взглянул на мальчишку, чуть прищурив глаза. Энди смотрел открыто и прямо. У парня чуть поджаты губы, но плечи расправлены. Он уверен в себе.

— Знаешь, — сказал Энди, чуть запрокинув голову, — с какого-то времени вся моя жизнь пересчитана и переведена в эти бумажки. Оказалось, что даже чувства имеют денежный эквивалент. Каждый кусок хлеба, каждая пуговица на рубашке, даже туалетная бумага теперь просто заменены цифрами. Даже смерть стоила денег. Так какие же из них хорошие? Бесплатны только страдания.

Энди отвернулся и тяжело сглотнул.

— Знаю, — глухо произнес Капли Дождя, — но это неверный путь.

— Неверный путь, говоришь? Хорошо. Тогда укажи мне верный. Как сделать так, чтобы все были счастливы? Сегодня Мартин тоже пытал меня. Зачем? Что вы все хотите мне доказать? Что бы то ни было, не старайтесь! Я все равно не поверю! Я уже сполна заплатил, чтобы позволить себе не верить. Вот ты знаешь все! Ты все видишь! Ответь мне, почему я так мучаюсь?! Почему мучается Тиа?! Почему от бессилия страдает Мартин?! Кто-то может положить этому конец! Так кто сказал, что это должен быть не я?! Моя жизнь прожита. Все, что от нее осталось — хлам! Мне уже не помочь, и ты знаешь это…

— Не знаю! — перебил старик. — Ты попал в долину горя, но это не значит, что из нее нет выхода! Ты не ищешь его! Ты смирился!

— Смирился. Да, я смирился! Так проще. Не хочу ничего ждать! Не хочу надеяться! Вот ты собирал мою душу! Ответь, много ли нашел? Только, знаешь, что я скажу?! Зря! Она не нужна мне!

— Тот, кто летал, никогда не перестанет жаждать этого. Пусть еще один раз! Пусть последний, но он будет этого хотеть…

— Я не летал! — перебил Энди. — Я падал! И вряд ли решусь повторить это еще раз! — досада проштопала его слова крупными грубыми стежками, и мальчишка замолчал.

Шаман протянул открытую ладонь.

— Давай деньги. У меня тоже есть немного. Я старался отложить. Спасибо тебе.

— Это вам спасибо, ибо это меньшее, что я могу сделать.

— Пойдем, — поднимаясь, сказал Капли Дождя. — Я помогу тебе.

Энди последовал за стариком.

— Ложись здесь, — попросил тот, роясь в ящиках. — Хочу посмотреть тебя с помощью кристалла.

— Кристалла? — удивился мальчишка. — Какого кристалла?

— Всевидящее око.

— Ты шутишь?

— Я похож на шутника? Это древнее знание народа навахо. С рассветом я отправлюсь творить мандалу. Я хочу знать, что должен делать. От этого зависит, насколько я смогу помочь тебе.

— Джек, — мягко начал парень. — Ты зря тратишь время. Мне нельзя помочь.

— Нельзя помочь только мертвому! — гневно перебил Капли Дождя.

— Я и есть мертвый.

— Пока нет, но можешь стать очень быстро. Как же тогда Тиа? — слукавил старик, зная как заставить Энди подчиниться.

Шаман негромко потрясывал погремушкой над головой парня, глядя сквозь природный почти прозрачный камень. Он встряхивал погремушку и замирал. Потом вновь стряхивал и вновь замирал. Наконец старик выпрямился и грозно взглянул на Энди.

— Ты мешаешь мне.

— Чем?

— Ты думаешь, что я занимаюсь глупостями, но раз уж мне так хочется, ты полежишь, чтобы меня не обидеть…

— Откуда ты знаешь?! — воскликнул Энди и покраснел. — Мне жаль. Прости.

— Я не знаю, я вижу сквозь кристалл твои мысли.

Капли Дождя отложил погремушку и простер ладонь над лицом парня.

— Смотри на мою руку, — попросил он. — Я помогу тебе расслабиться.

Парень следил за движениями старика. Тот словно растирал пальцами что-то невидимое. Вскоре сознание мальчишки заволок мутный туман. Он густел, покрывая пространство, и предметы таяли, превращаясь в прозрачные силуэты. Нет, они не просто исчезали, они теряли цвет, фактуру. Их словно разъедала какая-то реакция, и лишь ладонь Джека оставалась объемной и видимой. Энди вдруг почувствовал, что тоже исчезает, становится невидимым даже для себя самого. Он хотел крикнуть, но и голос растворился, став прозрачным. Парень был еще способен думать, но мысли понемногу исчезали. И чувства. И воспоминания. И боль. Все уходило куда-то, и лишь теплая влажная волна медленно текла от затылка к ногам. Энди чувствовал себя уютно, словно кто-то заботливо обернул его мягким пледом. Одновременно с этим казалось, что он летает. Высоко, и крылья отливают солнечным блеском. Кто-то звал его по имени. Откуда-то очень издалека. Он не различал голоса, просто знал, что зовут именно его.

— Энди-и-и… Энди-и-и…

— Сейчас, — неосознанно прошептал мальчишка, смутно понимая, что надо очнуться.

— Энди, — это был уже голос шамана.

Парень открыл глаза. Старик стоял над ним, пристально вглядываясь в лицо.

— Все хорошо? — спросил Джек.

— Не знаю.

— Иди за моей ладонью, — приказал Капли Дождя, и Энди смог подняться.

— Кажется, я уснул, — не то спросил, не то просто сказал парень.

— Я посмотрел тебя.

— И что?

— Боль. Все покрыто болью. Она везде. Это не физическая боль. Ты носишь ее в себе, и она только прибывает. Еще я видел деньги. Огромные. Ты никогда не говорил, но они больше, чем нужно для Тиу. Твои ребра срослись, но кости приносят страдания. Это другая боль. Физическая. У нее и цвет другой. А еще обида. Много обиды. И еще. Ты любишь, и это заполняет тебя.

— Если ты все видишь, — взмолился Энди, — если ты все можешь, сделай так, чтобы я ничего не чувствовал! Я сойду с ума от этих прикосновений!

— Человек без кожи. Душа без оболочки. Вижу. Это нередко случается с людьми, которые возвращаются. Я не могу совсем убить твою боль, но я могу помочь не так остро чувствовать ее. У него красивые руки. Н-да.

— У кого?

— У того, кто раскрыл твои оболочки, а потом принес тебе эту боль. Он сдирал с тебя кожу, упиваясь трофеем, а после бросил умирать. Он побеждал в тебе врага, добывая свой скальп…

— Что ты несешь?! Сумасшествие какое-то. Ты в своем уме?! Какие скальпы?!

— Он готов закопать топор, — в безумии на одной ноте повторял старик, — но кровь сочится, размывая землю. И вот он вновь… Ночное око слепо днем, но запах смерти… Три камня, один — небу, один — земле, один тебе… Ни здесь, ни там… Среди живых мертв, среди мертвых жив… Ястреб слаб, сова слепа… Все знает ветер… Йеи (1) решат поединок. Четыре ветра сойдутся воедино во время Джасто (2). Путь Змеи (3), путь Ягуара (4) и путь Дракона (5) отдадут силу ветру Орла (6). Черные полосы дождя — его оперение…

— Джек! — крикнул Энди, понимая, что шаман ушел в другие миры.

— А?! — встрепенулся Капли Дождя, словно мгновенно прозрев.

— Что с тобой?! Ты в порядке?

— Я видел будущее. Я уловил его запах. Дай бог, чтобы мне хватило сил…

— На что, Джек?

— Не спрашивай до времени. Так о чем мы с тобой говорили? А, да! Сейчас.

Старик порылся в плетеном коробе и извлек замшевый мешочек. Мальчишка с недоверием следил за Каплями Дождя, все еще находясь под действием остатков гипноза. Сушенная измельченная трава издавала довольно специфический запах.

— Что это? — поморщился Энди.

— Датура (7). Магическая индейская трава. Мы называем ее «тонкие белые волосы». Тот путь, по которому ты идешь не для тебя. Ты не примешь его, но идти будешь. Дым от курения датуры сгладит камни на твоей дороге. Кури пинту перед тем, как… когда поймешь, что тебе невыносимо, и ты сможешь идти дальше. Далеко впереди обрыв. Когда ты бросишься с него, и крылья выдержат тебя, этот путь будет окончен, и ты сможешь выбрать новый.

— А он?

— Ответ известен тебе, просто сейчас ты не слышишь его. Убей свою боль, и ты сможешь его прочесть. Погаси ее крик, и ты распознаешь слова.

— Я боюсь.

— Сойти с тропы мертвых не просто. Ты сам призывал смерть. Ты оставил следы, и она хочет тебя. Я говорил уже, духи дали тебе выбор, потому что ты поспорил с ними. Они решили испытать твою силу. Это великий дар.

— Что меня ждет, Джек?

— Ты увидишь, как Тиа сделает первые шаги.

— Ты уверен?

— Духи обещали ей.

Капли Дождя улыбнулся. Борозды морщин рассекли щеки, сузили глаза, и в них блеснули слезы. На мгновение. Так показалось Энди.

— Я смотрел тебя сквозь кристалл, — неторопливо начал старик. — Я выбрал рисунок мандалы, нужный тебе. Утром с рассветом мы с Джил уйдем в священное место, чтобы молиться и петь. Вечером, когда наступит час костров, Мартин и Тиа проводят тебя. Даже малышка Дель будет присутствовать. Они — твоя семья и хотят помочь тебе. А теперь я дам тебе отвар. Ты будешь спать глубоко и спокойно. Духи сновидений не потревожат тебя. Травы очистят душу и успокоят кровь, чтобы завтра ничто не помешало обряду камлания.

— Спасибо, Джек, — поблагодарил Энди, принимая питье из рук старика.

— Он дурно пахнет и горький, но ты должен выпить до конца.

Парню показалось, что он пьет отвар, приготовленный из сушеного навоза и протухшего арахисового масла. Его передергивало. Горечь сводила скулы, и навязчиво хотелось исторгнуть все это обратно, но мальчишка пил, из последних сил подавляя рвотный рефлекс.

Уже в дверях Капли Дождя окликнул его.

— Я знал, что ты появишься, чтобы спасти Тиу. Я ждал тебя. Все эти годы ждал.

— Ты поэтому не дал мне умереть?

— Нет. Я был поражен, насколько упорно жизнь цепляется за твои остатки. Ты не хотел жить, но закон гласил другое. Любовь — то немногое, что еще колыхалось в тебе, и она не хотела умирать. Я уже слишком стар, а ты был безнадежен. У меня уже не так много времени, но есть жизнь. У тебя не было жизни, но было время. Я отдал тебе часть своей жизни, поэтому ты так дорог мне…

— Зачем, Джек?

— Хочу уйти вместе с Джил. Кто-то должен оберегать ее в пути.

— Не надо.

— Я достиг мудрости и готов пройти по пути Орла. Это трудное путешествие и опасное. Не каждый хатаали (8) решается идти по нему, но я готов. Ты дал мне эту возможность, так что я еще и в долгу перед тобой.

— Нет, Джек! — взмолился Энди. — Не надо!

— Я, как и ты из рода сокола. Что может быть лучше, чем найти смерть в полете? — шаман улыбнулся, и мальчишка почувствовал, что сейчас расплачется, но старик оставался спокойным.

— Спасибо тебе, — прошептал парень. — Ты великий человек и достойный сын своего народа…

— Теперь и твоего народа, — уточнил Капли Дождя.

Шаман творил мандалу. Эх, Лонгфелло, Лонгфелло! Тебе бы это видеть! Какая могла бы получиться песнь! Песнь о тайном смысле жизни. Что-нибудь, приблизительно так:

Хатаали с восходом светила

Разложил свои дивные краски: