Мир, который без меня. Альтернативный гей-роман. Книга 2.

Дженни не ответила.

— Отлично. Как я понимаю, право выбора за мной.

И он выбрал. Его выбор гонял ее существо, заставляя шарахаться из стороны в сторону. Она стонала, обливаясь слезами и потом, а он смотрел, улыбался и целовал.

Когда Энди проснулся, Джен улыбнулась.

— Я не успела тебе вчера сказать, что звонила Тиа.

— Правда?! — обрадовался парень. — Как она?

— Говорит, все хорошо. Ее хвалят учителя. Надеется скоро догнать остальных.

— Классно. А что Дель?

— Дель тоже умница. Сначала ее немножко обижали, но теперь все наладилось.

— Я рад. Ты не представляешь, как я рад!

— Это хорошая школа. Я же узнавала. Скоро каникулы, и они смогут приехать домой.

— Я соскучился уже, — сентиментально признался Энди. — И я просто не мог желать для Тиу лучшей доли.

— Ты не поверишь, что она еще сказала! — воскликнула Дженни. — Что хочет выучиться на селекционера, чтобы после создавать новые цветы. Она обещала, что первой же удаче даст мое имя.

— Думаю, это будет великолепный цветок. Такой же, как и ты.

— Энди, что с тобой? Ты уже несколько дней, словно не свой. Что-то случилось?

— Сегодня я положил на карточку последние тысячу пятьсот десять долларов.

— Десять долларов? Что за странная сумма?

— Два года эти десять долларов стояли у меня перед глазами. Я шел именно к ним, а теперь мне почему-то грустно.

— Я хочу знать. Расскажи мне.

Парень встал, медленно прошелся по комнате и остановился напротив окна.

— Странно, — отрешенно произнес он, — все это время я думал, что буду счастлив, а теперь понимаю, что это не так. Завтра я отправлю платеж, и все. Связь оборвется. Эти два года я был связан с ним, потому что все, что я делал, я делал для него, и это имело смысл. Я так ждал этого дня, а теперь не рад ему.

— Почему, Энди?! Тебе не надо будет больше принуждать себя.

Но мальчишка, словно не слышал ее. Он ушел за своими мыслями так далеко, что почти растворился там.

— Когда я очнулся там… в вагоне и пытался сообразить, что делать дальше, я понял… Я чувствовал только боль и голод. Я порылся в карманах. Там лежала карточка Роя и десять долларов. Я не знал, где я и сколько времени прошло. Не знал, что делать и на что надеяться. Эта карточка и купюра – все, что у меня было. Я шел наугад и вдруг почувствовал запах кофе. Знаешь, когда я впервые оказался у Роя дома, в туалете лежало мыло. Его запах показался мне божественным. И запах того кофе тоже показался мне божественным. Я вошел в кофейню. Там было тепло и уютно, а на прилавке лежали булочки. Я купил Эрл Грей. Я люблю этот чай, и он был намного дешевле кофе. И булочку. Теплую такую и покрытую сверху такой нежной розовой глазурью с разноцветными крошками.

Энди замолчал и задумался. Дженнифер видела, как линия досадной улыбки тронула его губы. Он не замечал, как часто моргал, видимо, стараясь отогнать подступавшее волнение.

— Я никогда не знала, что ты любишь Эрл Грей. Ты заваривал все, что угодно, кроме него. Ты его ни разу не взял. Почему?

— Я не мог. И, наверное, никогда уже не смогу. Я теперь много, чего не смогу. Я ушел слишком далеко от того времени. Нельзя войти в одну и ту же реку, как нельзя вернуться в одно и то же время. И Рой, и булочка, и Эрл Грей — это то, чего у меня уже никогда не будет. Это все уже слишком далеко. Завтра, после того, как мы отправим деньги, я пойду к Каплям Дождя и попрошу покопаться в карманах своей души, чтобы понять, что у меня осталось после того, как меня почти разметал этот великолепный шторм, царственный ураган, и осталось ли там хоть что-нибудь. Карточки там точно нет, но, может быть…

Энди обернулся и улыбнулся.

— Великолепный шторм? — не поняла Джен. — Ты о чем?

— Рой Гейл, — пояснил парень. — Royal Gale (3). Он таковой и есть. Он потому таковой и есть, что он – Рой, и он — Гейл. Я чувствую его в последнее время слишком сильно. Иногда кажется, что можно просто закрыть глаза, чтобы ощутить, что он рядом. Я почти слышу его дыхание и запах.

— Как бы там ни было, ты теперь не будешь никому ничего должен, и это уже много.

— Буду, Дженни. Ничего не изменится, и я продолжу делать то, что делал. По крайней мере, еще какое-то время. Есть у меня еще дела. К тому же Тиа…

— Я считаю Тиу дочерью! И Дель тоже! Я сама позабочусь о них, и ты не сможешь мне в этом отказать, потому что я не хочу, и потому что ты не всемогущий, и имя твое далеко не Omnipotent (4)!

Джен опустила глаза и принялась нервно теребить пальцы. Спорить с Энди бесполезно. Она уже давно поняла это. Она тоже так давно ждала этот день, но он наступил, чтобы обрушить ее надежды. И завтрашний день настанет и уйдет, и следующий, но ничего не изменится, и он не станет облегчением для парня.

— Дженни, — ласково позвал Энди, но она лишь отвернула голову. — Джен.

— Не говори мне ничего. Ладно?

— Даже того, что я хочу заняться с тобой любовью?

Стив застал Маккену в великолепном расположении духа. Рой не сказал ему, что ночью опять мучился коликами в сердце. Шону знать необязательно. Начнет нервничать, опять проявляя родительское беспокойство, начнет выносить мозг, прессовать, гнуть, а Рою все это совершенно по… в общем некстати. Он делает Энди подарок ко дню рождения. Мальчишке будет двадцать. Пусть он далеко, и никогда не узнает об этом, это ничего не меняет. Этот день все равно наступит, и Маккена сделает подарок. В последнее время он перевозбужден, в результате чего его опять немножко совсем много. То ли Кундалини (5) в нем как змея разворачивала кольца, чтобы потянуться, ее расперло, и она давила изнутри, то ли какая-то иная сила, но Рой опять невыносим. Наверное, он решил замучить мир, потому что именно этим и занимается. На мир ему плевать. Даже, если он рухнет, Маккена вряд ли заметит. Ему некогда. Он делает выставку. Муза уже давно просит пощады, но он даже не начинал ее слушать. Клуб трещит от его присутствия, потому что Маккена заполняет его везде, одновременно и плотно. Стив тоже чувствует усталость, потому что понятие Роя о круглосуточности дружбы накрыло его не одним колпаком. Маккена одержим идеей и творческим экстазом. Энергия в нем уже не умещается, выплескиваясь неравномерными и мощными импульсами. Наверное, в такое время и в таком состоянии вампир высасывает жертву, а маньяк убивает. Рой — ни то, ни другое. Он хуже. Он почти добил и высосал сам себя, но… Его падший ангел действительно великолепен. Кажется, Маккене открылась суть вещей, потому что он входит в нее целиком и без труда. Снимки настолько нестандартны, что пугают неприкрытым совершенством. Каждый блик на щеке, каждый ноготь, каждая ресница Энди досконально фиксируют шоковое состояние момента падения. Ангел действительно падает, рушится, меняя бессмертие на грех. И в каждом полотне сам Рой. Он по-настоящему любит свое детище, вылизывает его, вырывает из себя, исторгает, словно у него тяжелейшие роды. Он дает ему судьбу, не зная, что она дана ему давно. Его ангел рухнул по-настоящему.

В студии творится хаос. Бурлит, вспенивается, переливаясь в гостиную, но Рою плевать. Он не видит, потому что ему опять же некогда. И не слышит, потому что это неважно. У него рушится ангел, и какая разница крошится мир вокруг или нет? У него падение ангела. Ольга терпит и лишь несмело жалуется Стиву, но Стив бессилен, и Ольга вновь молчит. Рой работает. Вне условностей, плоскостей, измерений. Он вне времени и пространства. Он там. Внутри своих снимков. Он тоже падает. Вместе с Энди.

Только тогда, когда Стив подошел вплотную и коснулся плеча Роя, тот вздрогнул.

— Мог бы сообщить, что приехал, — принялся укорять Маккена. — Так от испуга и умереть можно.

— Я кричал еще снизу, только… К тому же, тебе не грозит, ведь тебе же некогда.

— Снизу? Не слышал.

— Я должен удивиться? Сделаю вид, что это так.

Рой оторвался от монитора и развернулся к другу вместе с креслом. Шон стоял, заложив руки в карманы и чуть склонив на сторону голову.

— Рой.

— Знаю, мама. Ты пришла сказать, что я опять где-то по полной программе обгадился.

— Я пришел сказать тебе…

— Стой! — перебил Рой. — Не двигайся! Я хочу посмотреть на тебя.

Он рассматривал… Нет, он любовался Стивом так, словно видел впервые и теперь пытается запомнить образ и неподражаемость первого мгновения.

— Я уже говорил тебе, что никогда не видел более совершенного лица? — спросил Маккена мурлыкающим голосом, словно смазанным полутора литрами жирной сметаны.

— Нет. Впервые слышу, — передразнивая, ответил Шон. — А я уже говорил тебе, что выставки не будет?

— В смысле?

— Уверен, ты до нее не дотянешь. Ольга жалуется, что у тебя в желудке кроме трех литров кофе и полтонны никотина ничего.

— Там еще осадки реактивных наркотиков, разве она не сказала?

— Рой, так нельзя.

— Обещаю, мама, — в необъятной улыбке расплылся Маккена, — через неделю, как только откроется выставка, я освобожу там место для чего-нибудь еще. Что там с прессой?

— Осталось пригласить только представителей эскимосов и знающих хотя бы половину алфавита апачи.

— Знаешь, что самое обидное? — начал Рой.

— Если Энди не увидит информацию хоть на каком-нибудь засушенном листе юкки. Ведь это все для него? Так?

— Я готов продать душу дьяволу в обмен на то, чтобы он узнал об этом.

— Надеюсь, ты не о дьяволе? Не сомневаюсь. А есть еще, что продавать? Но пока она еще при тебе, давай-ка поедем в клуб, иначе компьютер того и гляди взорвется. Хоть он и техника, но твое нашествие выдерживает с трудом.

— Ты прав. Устал, как собака. Если б мог, сдох бы прямо здесь и сейчас.

— Хочешь, останусь с тобой до утра? Ты хотя бы выспишься.

— Здесь? С тобой до утра? И что б я выспался? Смешно, правда? Несовместимо как-то. Либо выспаться, либо с тобой до утра.

— Рой, ты — монстр. Ты — киборг, и ты затрахал меня насмерть. Есть третий вариант. Выспаться со мной до утра. Все очень просто.

— Тогда в клуб! — воскликнул Маккена, звонко шлепнув себя по коленям.

Рой прекрасно двигал время. Оно словно стало придатком к его образу жизни. Он спал, когда хотел. Не спал, когда не хотел. И при всем этом чувствовал себя прекрасно. Его не смущало ничто. В людях он не нуждался, и какой режим жизни они выбирали, его не интересовало. Если они всем скопом желают спать в темноте, именно тогда, когда можно почувствовать вибрацию самых тончайших граней и услышать шуршание самых потаенных чувств, это их проблемы. Если их не интересует пик самой высокой концентрации крови, то вряд ли Маккене есть до этого дело. Он спокойно вернулся утром, спокойно лег спать и уснул так же спокойно. Пять вечера никак не смутило его, как время пробуждения. Он проснулся, потому что хотел этого, и не по какой иной причине.

— Завтрак готов? — весело спросил Рой, спустившись в гостиную. — Добрый день.

— Доброе… день, Рой, — ответила Ольга, понимая, что заблудилась во времени. — Шестой час.

— Отлично. Не так поздно для завтрака.

— Если учесть, что после семи вы не желаете потреблять углеводы, не знаю, как вам успеть их переварить.

— Да-а-а. Это серьезная проблема на пути к совершенству, но есть выход. Не буду их употреблять после следующих семи. Так что не заморачивайтесь и дайте поесть что-нибудь.

— Вы — великий комбинатор, господин Маккена. Наверное, когда-нибудь вам удастся одурачить весь мир. А если честно, с нетерпением жду вашу выставку. Жаль, что мальчик ее не увидит.

Сколько раз Ольга давала себе слово, не затрагивать эту тему! Сколько раз после ругала себя, но… Энди продолжал невидимо обитать в этом доме, и Ольга скучала.

— Что пишут о мире? — спросил Рой, цепляясь взглядом за стопку свежих газет.

— Ах, да! — спохватилась женщина. — Совсем забыла! Хорошо, что вы напомнили. Здесь прислали квитанцию на какой-то крупный перевод.

— Крупный перевод? — удивился Рой. — Неужели человечество вносит предоплату за мои труды?

Он изучал квитанцию, но было видно, что это требует определенных усилий.

— Триста пятьдесят одна тысяча десять долларов? Более немыслимую сумму трудно себе представить. Я, конечно, все понимаю, но десять долларов? Должно быть, здесь какая-то ошибка, если только где-нибудь случайно не помер какой-нибудь неизвестный мне родственник. Весьма странно.

— Если вы желаете гадать, могу налить вам кофе без ситечка. Гадают же как-то на кофейной гуще.

— Ладно, десять долларов подождут. Надеюсь, это стоит того, чтобы не оказаться розыгрышем. Думаю, отправители что-то напутали с адресом, и мы скоро в этом разберемся.

— Но если только Гейлы Маккены живут во всех домах, можно думать. Здесь ваш адрес и имя.

— И все же я, пожалуй, сначала выпью кофе. Он кажется мне реальнее, чем такая неожиданная удача.

— Вам стоит поторопиться, иначе вы рискуете мучиться догадками до следующего дня.

Рой отправился на почту, не ожидая, что вернется так скоро и… Он был мрачнее тучи. Если сказать, что на нем не было лица, это не сказать ничего. Его словно не было самого. Наверное, это счастье, что Ольга уже ушла, и у него есть возможность собраться с мыслями. Возможность есть. Только собирать, похоже, нечего. Миссис Дженнифер Эдда. Литл Рок. Эти пять слов мантрой оборачивались у Роя в голове, и с каждым заходом они штопором входили все глубже и глубже. Внутри сознания Маккены что-то с грохотом рушилось, и он не мог понять что, потому что оно разбивалось вдребезги. Сердце рвало постромки, словно чуяло что-то. Неясное осознание прокатывалось жесткими волнами по коже, вздыбливая волоски, и что-то острое вдавливалось в одну и ту же точку внутри. Энди. Подсознание просчитывало миллион вариантов ответа, предлагая поставить галочку в бесконечном списке. Миссис Дженнифер Эдда. Литл Рок. Миссис Дженнифер Эдда. Литл Рок. Четыреста пятьдесят километров исчезали, сплющивая расстояние зеленой линией на осциллографе. В голове повторялось: «Нет, он не мог», а после: «Не волнуйся, я помню. Ты ведь говорил. Аппаратура и Стив… Я бы оплатил, Рой, но, боюсь, я сейчас немного как бы не очень богат…, но и она не слишком дорого стоит. Ею вряд ли что-то оплатишь. Так что тебе придется немного подождать, пока…». Неужели два года… Рой не ожидал, что помнит эти слова, но он помнил…

Подводила гравитация. Земля словно уходила из-под ног, позабыв о силе своего притяжения. Нарушались законы равновесия, и Маккена не мог сделать и шага. Энди. Он сделал. Перешел, только другой стороны улицы отсюда не видно. Да и перехода в этом месте тоже нет, но он перешел. Разве не это ты требовал? А, Рой?

Асфальт гасит скорость. Он кажется вязким, и время вязнет в нем. Рой почти уверен, он никогда не доберется до этого проклятого Литл Рока. И какого черта кому-то приспичило заложить его в такой глуши? Что им двигало, этим идиотом? Еле ползут столбики с отметками расстояния, их словно стало меньше, и они так далеко друг от друга. Город — как горизонт. Кажется, чем дольше едешь, тем он дальше, словно время раздвоилось и ускользает само от себя. Что-то нарушилось в нормальной круговерти вещей, и вечер воровато гасит свет. Рой настаивает и, наконец, вдалеке появляются первые рассеянные огоньки.

* Два года.

1 Очень крепкий напиток. 7,5 грамм кофе заваренного в 75 мл. воды.

2 Храм.

3 В переводе с английского Royal- великолепный, царственный, Gale — шторм, штормовой ветер.

4 Всесильный, всемогущий (англ.).

5 Сила, описываемая покоящейся свернутой, как змея, тремя кольцами, в полости, расположенной в основании позвоночника. О ней всегда говорят как о фундаментальной силе, или энергии. Обычно она покоится в своей обители, и ее голова закрывает узкий канал, поднимающийся вдоль позвоночника Каждая чакра, оживленная ею, приходит в состояние возбуждения, что приводит к совершенствованию определенных ощущений и способностей.

Часть 27. WHY?

27. WHY? *

— Дженн, — Энди остановился и серьезно посмотрел на женщину. — Не старайся меня обмануть. У тебя все равно не получается имитировать удовольствие. Я знаю, что это не так. В чем дело? Что с тобой?

Дженнифер села на кровати и обхватила колени.

— Я не могу заниматься этим, когда ты постоянно думаешь о своем Рое. Это счастье, что тебе удалось не назвать меня его именем.

— Прости, — парень опустил голову и отвернулся. — Не знаю, что со мной последнее время. Это — как наваждение. С тех пор, как мы отправили деньги, я не могу думать ни о чем другом. Прости.

— Мне не за что тебя прощать. То, что с тобой происходит, вполне естественно.

— У меня самого уже нет сил думать о нем. Иногда кажется, еще немного, и мой мозг взорвется.

— Энди, тебе нужно отдохнуть. Зачем ты берешь столько клиентов? Куда ты опять спешишь? Остановись. Все уже позади.

— Мне так проще, Дженни. Это все равно, что клин клином. Понимаешь, за эти несколько дней все изменилось. Все теперь по-другому, и я не знаю, что с этим делать. Все разом как-то рухнуло и искривилось. Я не готов.

— Отмени выступление! — Дженнифер рванулась и прижалась к парню. — Мне не нравится твое состояние. Я очень волнуюсь. Вчера ты чуть не сорвался.

— Что за бред?

— Энди, я видела. Не пытайся мне лгать. Не помрет Дав день-другой без тебя…

— Дав волнует меня меньше всего! Я буду танцевать!

— Энди, прошу тебя! Отмени выступление!

— Я для того прошел долгий путь, чтобы теперь испугаться чего-то? Так? Я не сорвусь, Дженни. Ну, а уж коли не повезет, хоть умру со спокойной душой и без долгов. В сущности, жизнь, смерть — это лишь череда времен. Неизменная бесконечность.

— А как же я? Тиа?

— Вот видишь, — улыбнулся мальчишка, — сама же ответила на свой вопрос. Не сорвусь я. Нельзя мне. Так что буду жить долго и счастливо. Ага?

— Энди!

— Давай так. Ты жди меня, а я вернусь, как только закончу. Обещаю, сегодня больше ни одного клиента. Единственный мой клиент – ты. Идет?

— Какой же я клиент, раз ты не берешь деньги?

— Ты платишь мне другим и, поверь, это гораздо дороже.

— Я поеду с тобой…

— Не сегодня. Мне нужно видеть что-то вдалеке, что бы было к чему возвращаться.

— Энди!

— Я сказал, не сегодня.

Он уехал. Полночь, и через два часа у него выступление. Дженни не могла найти себе места. Да, какое там место? Она себя-то не могла найти. Ощущение того, что надвигается что-то огромное, овладело ею и поволокло за собой. Оно буквально наезжало, сообщая, что намерено ее раздавить. Дженнифер уже почти собралась ехать в клуб, когда ей сообщили, что некий незнакомый человек просит принять его.

— В такое время? — удивилась женщина.

— Он говорит, что это не терпит отлагательств.

— Что-то с Энди? — сердце Дженни оборвалось. — Он жив?!

Она не стала дожидаться ответа, поспешив в гостиную. Высокий мужчина ожидал стоя. Дженнифер почти забыла про этикет и приличия.

— Что с ним?!

— Простите? — не понял мужчина.

— С ним все в порядке?!

— Боюсь, я не знаю, о ком вы спрашиваете.

— Вы ведь не по поводу Энд…, — она осеклась.

Вот теперь Дженни узнала. Рой Гейл Маккена. Она всматривалась в его лицо, словно перед ней не живой человек, а тень призрака на прозрачном стекле.

— Рой Гейл Маккена, — голос ее скользнул вниз, пока не потерялся в грудных нотах.

— Вы знаете, кто я? — растерялся Рой.

— Я знаю вас два года к своему великому несчастью. Итак, — Дженни указала гостю на диван, — я вас слушаю.

— Я получил от вас перевод на крупную сумму, но уверен, что вы выступали посредником в этом деле. Мы даже не знакомы, чтобы иметь долговые обязательства.

Маккена сделал паузу, надеясь, что Дженнифер начнет что-то объяснять, но она молчала. А что она могла сказать, когда это огромное нечто наступило, вдавило куда-то, и она не в состоянии даже шевельнуться?

— Миссис Эдда, что это за сумма, и кто просил вас переслать ее?

— Эта сумма — компенсация вам за нанесенный материальный, моральный, этический и любой другой вред, а послана она человеком, который работал все это время, не жалея себя, чтобы его покрыть. Сумма отправлена и, надеюсь, она достаточна.

— Энди? — неопределенно произнес Рой.

— Да, Энди, — ответила Дженн. — Надеюсь, теперь вы удовлетворены, и он расплатился с вами сполна. Если так, то не смею вас больше задерживать. Если нет, скажите, что еще вы хотите, и вы незамедлительно это получите.

— Постойте. Он не был мне должен ничего, тем более такой чудовищной суммы.

— Он так не считал, и у него были на то основания. Не знаю, что именно он там разбил, но не вы ли избивали его и требовали, чтобы он возместил все до последнего цента? Боюсь, до конца своих дней я не забуду эту смесь «аппаратура и Стив». Он даже во сне бредил этим. Эти ваши дорогостоящие фотокамеры, которые упали…

— Но они не разбились! — воскликнул Рой, начиная осознавать, что случилось что-то непоправимое.

Дженнифер изменилась в лице. Оно вдруг стало разяще бледным, и черты слишком объемно выступили на нем. Было видно, как по нему смерчем пронесся вихрь чувств.

— Не разбились? — она не могла поверить. Она не хотела верить. — Но…

Ей было трудно говорить, словно что-то невидимое сжимало горло.

— Он…, — Маккена тоже не мог выдавить ни слова.

— Не говорите ему. Это его убьет. Он столько мучился.

— Где он? Скажите! — Рой почти взмолился. — Я искал его все это время! Я думал, что уже не увижу его никогда! Он ушел из больницы… исчез, когда я нашел его тогда… Откуда у него такая сумма? Вы не можете скрывать! Я все равно не уйду, пока не увижу его, нравится вам это или нет! Я столь виноват, и он мне столь сильно нужен, что ни вы, ни кто-либо другой не остановите меня, сколько бы ни старались!

— Поверьте, — жестко сказала Дженнифер, — речь идет не о вас, а об Энди. Он выстрадал столько, что вы не стоите и сотой доли его страданий. Зачем вы явились? Разве он должен вам что-то еще?

— Я люблю этого человека!

— И потому обрекли его на такие нечеловеческие муки? Хотя чего скрывать, я буду рада, если и вы будете страдать, ибо вы заслужили этого до конца своих дней, — она подняла голову, и взгляд ее приобрел ноты торжественного злорадства. Она мстит сейчас за все. За каждый вздох Энди. — Он — проститутка, и заработал все эти деньги, продавая себя! — Дженнифер улыбнулась, но это была не улыбка, а скорее змеиная усмешка. — Живите с этим! Мучайтесь! Энди уже не помочь, и время вспять не обернуть, а вы заслужили. Вы ведь презираете проституток? Правда же? Но он-то чист, а вам самое время начать презирать себя.

— Нет! — Рой вскочил. — Это неправда!

— А что вы теперь кричите? Это правда. И это правда, которой именно вы наградили его.

— Нет! — Маккена замотал головой. — Этого не может быть!

— Я все два года старалась платить ему как можно больше, чтобы он скорее набрал всю сумму, но только знаете что? Он не брал. И это правда. Владейте ею теперь.

Маккена взглянул на Дженнифер так, словно всю жизнь накапливал в себе тонны ненависти.

— Уезжайте, — произнесла она, гордо подняв подбородок. — Это лучшее, что теперь вы сможете для него сделать, иначе вы опять обрушите его жизнь. Он этого не заслужил.

— Где он? — Рой произнес это так, что Дженни поняла, он не отступит.

— Хорошо, — сказала она достаточно жестко. — Я скажу, но при одном условии. Вы не тронете его, пока он не закончит выступление.

— Выступление?

— Он танцует на шесте в стриптиз-клубе «Вестерн Салун». Там же и торгует собой. Довольны?

Маккена ощущал себя так, словно был весь ободран. Словно на него высыпалась груда рубленых камней. Сознание отказывало, да и мысли попрятались в испуге. Он смотрел на Дженнифер и чувствовал себя ничтожно маленьким. Внезапное чувство омерзения к самому себе поглотило все и принялось разъедать изнутри.

— Не знаю, — продолжила Дженн, — чем вы заслужили то, что мальчик сделал для вас? Я почитала о вас и, знаете что? Все сходятся на том, что вы — жестокий, бессердечный человек, помешанный на собственной исключительности и зашкаливающем чувстве свободы. Ваши интервью, благо ими кишит весь интернет, — лучшее тому подтверждение.

Казалось, Рой не слышит ее. Он лазал где-то внутри себя, в попытках отыскать хоть какие-то следы сознания, но там не было ничего, кроме бьющих вперемешку гейзеров с кипящей и ледяной энергией.

— Пожалуйста, — попросил Маккена, — дайте воды.

Он ощущал, как рвется, расползается его сердце, словно кто-то жесткими клещами тянет его в разные стороны. Его жизнь тоже расползалась, истекая каплями расплавленного месива. Дженнифер безразлично смотрела, как он пил воду, неестественно повернулся и направился к двери.

— Я ненавижу вас! — крикнула она вслед, но Рой повернулся и ответил:

— Спасибо.

Рой не помнил, как доехал до клуба. Он потерял себя еще в гостиной Дженни. Что дотащилось до машины, что нажимало на педали и крутило руль, он не знал. Не помнил. Рядом на сиденье распухало понимание, что приезжая сюда в прошлый раз он прошел где-то рядом с Энди, но не встретил, разминулся с ним. Не почувствовал. Просто прошел мимо. Что-то громко хлопает в душе. Ободранный, растрепанный лоскут на холодном пьяном ветру.

В клубе не протолкнуться. Маккена отметил, хотя и бессознательно, что даже у Стива, пожалуй, редко бывает такое скопление народа, но Рой ощущал одиночество. Его сердце словно на привязи тащилось за ним и скулило, а внутри — все то же опустошение и песчаный ветер. Люди на танцполе кажутся слипшейся бесцветно-серой массой. Взгляд Маккены скользит сквозь них, словно по пустому месту. Полутемная сцена. Шесты. Они — как обреченность. Колья. Дротики. Вся его жизнь пробита ими. Стив. Энди. Каждый вогнал в него по своему шесту, и теперь их не вытащить. Это — смерть, он ведь истечет кровью. Глоток виски чуть приводит в чувства, и слова миссис Эдда начинают приобретать тяжесть. Поднимается чудовищное волнение. Оно раскачивает амплитуду, взболомучивая внутриоболочковое вещество клеток. Мембраны дребезжат, выбивая из ядер нейтроны, протоны или что там еще есть. Ожидание преобразуется в тошноту, алкоголь выпаривается, и Рой понимает, что ему нехорошо. В голове в разные комбинации складываются три слова. Проститутка. Торгует. Собой. Страшная смесь густеет, осаждаясь в сознании.

Скачки музыкального грохота стихают, замещаясь неистовым визгом толпы. Со стороны диджея вскидывается прожекторный луч и начинает неистово метаться по головам посетителей. Раздаются звуки джазовой композиции. Джуниор Веллс. Рой вздрогнул. Блюз, который так нравился Энди. Маккена вспомнил, как мальчишка спорил со Стивом, доказывая, что музыки эротичнее блюза вообще не бывает. Веллс нравился Энди, и Рой временами заставал парня за делами в обрамлении его композиций. На сцену высыпает группа танцоров. Уличные мальчики. Таких много везде. Они сбиваются в стаи, демонстрируя на расстеленных картонках свое танцевально-акробатическое мастерство. Толпа в экстазе, Маккена в изумлении. То, что они делают, не сочетается со стилем музыки, но они делают, и это идеальное сочетание. Танец — адская смесь стилей. Тот, кто это так мешал, сильно рисковал, но… черт возьми! Он точно знал, что делает. Это почти то же самое, что переплетать жесткую металлическую спираль с нежной шелковой лентой. Ар-н-би с ядрами верхнего брейка, тектоник вперемешку с реггетоном, нижний брейкданс с издевками. Рой решил, что это — лучший стриптиз, который он когда-либо видел. Танцоры остались полуодетыми, но сексуальность перешкалила демонстрацию обнаженного тела. Это было столь вызывающе, столь возбуждающе, что трудно сказать, какие категории энергий оно более всего затрагивало. Становилось очевидным одно: вряд ли можно найти хоть что-то, что осталось бы незатронутым восхитительным возбуждением. Маккена успел подумать, что Стив потерял в жизни столько, что… он должен был это видеть. Именно он.

По полу сцены стелился тонкий туман, стекал на танцпол и таял там. Но вдруг свет погас, а музыка продолжила литься. Хрипло плавился саксофон, истекая нежностью. Гитара играла с нервами, и бисером рассыпалась ударная тарелка. Толпа заволновалась. Свист срезал пласты пространства, и Маккена услышал, как где-то визжат фанатичные женские голоса. Энди! Энди! Тонкий оранжевый луч растекся лужей у подножия пилона, неспешно лизнул его от основания вверх, замер на мгновение и взмыл, впившись в заднюю стену огромным закатным диском. На фоне него на шесте проявилась фигура. Энди. Рой не заметил, как его сердце попросту выскользнуло из груди. Если сказать, что мальчишка танцевал на шесте, это будет грубо. И весьма приблизительно. То, что он делал, был свободный полет жизни. Великолепное существо в изумительной стихии, и шест… это лишь воздушный поток, с которым оно играет. Энди вился по пилону, развлекаясь с музыкой и вожделением толпы, а после соскочил и подошел к краю сцены. Маккена увидел его совсем близко. Расстегнутая рубашка с засученными по локоть рукавами. Чуть растянутые на коленях джинсы. Он словно шел мимо, но нечаянно свернул, чтобы поприветствовать друзей. Бесконечно широкая улыбка, блестящие, уставшие глаза, россыпь сверкающих блестками капель пота… Он стоял, часто и глубоко дыша, и Рой впился взглядом в его грудь. Там внутри усыпанной разноцветием искр грудной клетки билось сердце Энди. Сердце, которое познало, что такое смерть. Парень поклонился, посылая вдаль воздушный поцелуй. Он смотрел поверх толпы, не зная, что Рой умирает в это мгновение где-то среди всех. У его ног. Как же Энди изменился. Все еще такой знакомый, родной, но уже незнакомый и чужой. Толпа зашлась воплями, а мальчишка сделал жест ладонью, и все стихло. Он разбежался, подпрыгнул, зацепился за шест и обернулся вокруг несколько раз. Казалось, это не труднее, чем обернуть вокруг пальца кольцо с ключами. Пока Маккена пытался хоть что-то понять, Энди вновь оказался у края сцены уже без рубашки и на широко расставленных коленях. Он замер, склонившись головой к полу и обхватив себя руками и тут… Рой заметил татуировку. Вот он, его ангел. Жив, прекрасен и… татуирован. Музыка вновь взлетела, увлекая за собой шоу. Вновь танцоры выполняли нечто, что трудно объяснить и описать, но оно вновь вызывало восхищение. Энди поиграл с танцами еще минут десять, соскочил с пилона и исчез со сцены. Реггетон с брейком медленно преобразовывались в классический стриптиз, и танцоры незаметно заместились рельефными стриптизерами. Шоу продолжалось, но Рой уже не видел ничего. Он ждал. Он надеялся, что в конце Энди вновь появится на сцене, но парень так больше и не вышел. Представление заканчивалось, уступая место обычному клубному развлечению. Джуниор Веллс стихал, растворяясь в танцевальной клубной музыке.

— Где я могу найти Энди? — Маккена обратился к охраннику, так и не дождавшись появления мальчишки.

— Боюсь, нигде. Скорее всего, он уехал, если только это время не оплачено именно вами.

Он набрал чей-то номер. На том конце ответили, что Энди действительно уехал.

— И дорого стоит визит к нему?

— Зависит от времени и условий.

— В среднем?

— От пяти сотен и до бесконечности. Хочешь заплатить?

— Да, — кивнул Рой.

— Сейчас вызову к тебе Дава.

— Не сейчас, раз товар, который я намерен купить, временно отсутствует на складе, — Рой говорил и понимал, что делает что-то ужасающее. Это был страх. Он боялся себя. Боялся себя выдать.

— Думаю, — заверил охранник, — он вернется где-нибудь к часу, не раньше. У него такой же, знаешь ли, ветер в заднице, как и у его мотоцикла. Вот уж счастливая пара психов.

— Надеюсь, — Рой постарался произнести это, как можно более равнодушно, — к этому времени ваш Дав будет в клубе.

— Он торчит здесь с утра и до утра. Не промахнешься.

Маккена вернулся в машину. Ехать в мотель не хотелось, и Рой решил остаться возле клуба. Нет, это вовсе не то. Он боялся пропустить возвращение Энди. Не спалось, и Рой курил. Он отчего-то вспомнил, как ждал Энди на мосту, когда хотел его найти после своего спасения. И теперь ждет, только не так, как тогда. От одной мысли о парне заходится дыхание, и душа готова сброситься с парапета. Что он скажет ему? Маккена не знал. Все слова, которые он пытался подобрать, казались пустыми и бессмысленными. Был в них какой-то не тот набор и порядок звуков, и они не выражали ничего из того, что он хотел бы сказать. Перед внутренним взором щелкали картинки, словно кто-то быстро тасовал карточную колоду. Странная колода, состоявшая из одних тузов, которые нечем крыть. Энди. Блестки на вздымающейся груди, а внутри… полоска осциллографа выдает нерешительные колебания. Сердце, стук которого Рой хочет слышать, как ничто другое. Всегда и везде. Он просто хочет слышать, как оно бьется. Такое простое человеческое желание. Маккена помнит, но теперь это другое сердце. То, которое он остановил, а кто-то чужой… все четыре минуты… чтобы оно согласилось идти. И не было никого, кто помог бы ему цепляться за эту жизнь. Двадцать долларов из жалости и… ничтожество… Он помнил, как кричал об этом мальчишке. Рой бил по оголенным местам. Наотмашь. Жестко. Чтобы Энди было больнее. Оскорблял, уничтожал… Кому ты соврал, Рой? Кого хотел обмануть? Почему раскололась надвое твоя жизнь при взрыве фейерверков в день рождения? Твой день рождения. Ненадутые шарики. Они так и не стали праздником. Веселый залп разноцветия перед его смертью? Он не был готов или был? Ведь он принял все молча. Все, что ты дал. Не просил, не плакал… Я отработаю все. Я буду работать день и ночь… И он отработал, потому что так хотел ты? Ты кричал, что он разбил твою жизнь, разбил все, что ты так любил? Не он. Ты. И что в сравнении с тем, что ты действительно любил, твоя аппаратура? Так, набор кусочков металла и стекляшек. Разве есть в них душа? Разве бьется под кожухом слабое сердце? Разве могут они касаться кожи кончиками дрожащих пальцев? Он — проститутка. Слова растягиваются. Липнут. Это — неизбежность. Это то, что теперь у тебя есть, потому что аппаратура и Стив… Аппаратура и Стив. А еще Энди. И еще ты сам.

Мозг мясорубкой перемалывает мысли, и они выдавливаются неравномерным фаршем с ошметками. Что-то давит. Он — проститутка, он торговал собой, чтобы… лишь оплатить твою аппаратуру? Зачем? Она же не пострадала, только вот… он об этом не знал. Я отработаю, Рой Я буду работать день и ночь… каждый цент… Он так сказал и… он так сделал. Ты дал ему крылья, а после передумал и забрал. Когда он уже падал. Перед глазами Маккены всплывали воспоминания. Черно-белые. Графичные. Те, о которых он не помнил. Шрифт в книге жизни выглядел четко и крупно. Он читается даже, если закрыть глаза. Время тоже продавливается фаршем, словно кто-то загружает в ту же мясорубку воспоминания, а она крошит и рассыпает их. Этот шест. Джуниор Веллс, стелящийся, сползающий туман… Он танцует, и нет здесь ни тебя, ни аппаратуры, ни Стива. Он парит, расправляя не твои крылья…

Рой не заметил, как задремал. Никотиновый кумар. Тяжелый сон. Затекают руки, и до черта мешает руль. И поверх этого толстым масляным слоем вина и стыд. Откуда-то слышится резкий звук. То ли гул, то ли вой. Рой морщится, словно так легче его не слышать. Наваждение? Сон? А дальше, как щелчок по лбу — мотоцикл Энди. Маккена попытался вскочить. Где тут? Он лишь успел увидеть в панорамном зеркале, как молодой человек перекинул ногу, сходя с мотоцикла, и исчез в дверях, по дороге снимая шлем. Рой бы крикнул, но в горле наросты никотиновых соплей, и голос доступен лишь в диапазонах хрипа. Маккена вышел из машины, прокашлялся и понял, что ему отказывают ноги. Он не может сделать ни шага. Как тогда, в больнице.

Охранник кивнул. Да, парень вернулся. Дав тоже в клубе. И готов обсудить с Роем дела.

— Маккена, — сказал Смит, не особо вкладывая в слова эмоции. — Все-таки нашел. Не думал.

— По ходу дела здесь все, как один знают, кто я.

— Не знаю, как остальные, но твоя рожа мне давно знакома. Так что ты хочешь?

— Энди.

— Откровенно. И я бы сказал, даже нагло. Позволь тебя спросить, а ему это надо? Раз он до сих пор не вернулся к тебе, не думаешь, что по определенным причинам?

— Причины мне известны лучше, чем тебе, ибо я их создал сам.

— А ты не думаешь, что то, что ты создал, кто-то решал все это время? Насколько я помню, он появился здесь и готов был чистить картошку, лишь бы не подохнуть с голоду. Ни документов, ни одежды, ни уверенности. А теперь? Теперь у его ног валяются толпы. Но толпы эти не с неба упали. И вот являешься ты, весь из себя самонадеянный и наглый! Неплохо, наверное, хотеть получить что-то классное и не тобой сделанное? А, Маккена? Твоему парнишке повезло. Однажды я решил ему помочь. И помог. Я помог! Не ты! А теперь ты всплываешь и заявляешь, что он тебе нужен? А где ты был, когда срастались его ребра? Где ты был, когда он почти был готов пытать счастье на обочине? Даже эти красножопые оборванцы оказались ему куда полезнее тебя. Ведь это они подобрали то, что ты выбросил. Ну, скажи мне, Маккена.

— Не решай за него. Он ведь для тебя товар, не так ли?

— Отчасти. Я дал ему работу, вложил в него немало и теперь вправе рассчитывать на дивиденды. Я оплатил кучу всего, чтобы он стал тем, кем стал…

— Проституткой?

— Э, осади! Это его решение! Это он пришел и сказал, что хочет этим заниматься. Не мне, ему нужны были деньги! Я — деловой человек, и лишь назначил ему цену и предоставил чудесные условия. То, что он до сих пор здесь, доказывает, что это не так плохо. Я плачу ему в два раза больше, чем другим танцорам. Я…

— Еще и трахаешь его!

— Да! Трахаю! А ты разве с ним что-то другое делал?! А? Ну, скажи, не стесняйся! Но у меня-то с ним договор, который устраивает обоих, причем его в несколько раз больше, чем меня. А кто ты? Да и трахается он славно, ты ведь и сам знаешь. Не так ли, Маккена?

— Слушай, ты! — не выдержал Рой. — Урод!

— Тихо-тихо. Не волнуйся ты так. Это моя территория. И, заметь, не я к тебе пришел. Разговор бессмысленный. Чего тебе надо? Насколько я понял, ты желаешь его снять, не так ли?

— Ты — поскудный сутенер, Дав, — процедил Рой, почти захлебываясь в негодовании.

— Оставим это. Здесь условия диктую я. Ты, Маккена, — деловой человек, я тоже. Итак?

— Сколько?

— Две тысячи. Покупаешь?

— Да.

Дав говорил нагло. То, что он — хозяин ситуации, не вызывало сомнений. Во всяком случае, у него самого. Роя штормило. Возмущение накатывало песчаными волнами, а после отступало, обдирая. Что он делает? Мальчик в россыпи сияющих блесток, который отдал ему первое ЭТО, и он вскрыл его, потому что решил, что имеет право. Грубо. Словно консервным ножом вскрывал банку. После вышвырнул, потому что тоже решил, что имеет право. А теперь платит, потому, что хочет еще? А имеет ли право?

— Энди! Энди, — Смит тряс парня за плечо. — Проснись.

— Ну, что еще? — сонно спросил Энди.

Этот голос… он завязывает в душе Роя тяжелый плотный узел. Затягивает удавку на шее, потому и дышать невыносимо.

— У тебя клиент.

— Пошли его на х… Спать хочу.

— Он настаивает.

— Дав, отвали! Трахни его сам.

— Энди, две тысячи. Разом, как с куста.

— Господи, насколько бы лучше был мир, если бы все в нем вдруг стали бы импотентами.

— Две тысячи, Энди. Не интересно? Отстреляйся и спи, сколько тебе влезет.

— Мне уже ничего никуда не лезет. Иду.

Маккена не видел лица парня. Он не решался увидеть, но по всему судя, мальчишка поднялся.

— Извращенец?

— Не думаю.

— Ладно. Поразвлекай его пять минут. Я ополоснусь.

— Не задерживайся. Красная спальня! — крикнул Смит уже в дверях и, не ожидая, сразу же наскочил на Роя.

— Вот черт! Маккена! Идем.

— Я подожду здесь, — твердо сказал Рой.

— Слушай! Он не трахается в своей постели…

— В таком случае пусть скажет мне об этом сам.

— Да хрен с тобой! Неудачник.

Рой вошел в комнату и огляделся. Чистота и нищета. Он подумал то же, что и Дженн. В душевой шумела вода, и это давало несколько минут оглядеться. Рой коснулся ладонью подушки. Еще теплая постель. Рубашка на спинке стула. Висит аккуратно, как на плечиках. Так на него похоже. Рой снял рубашку, поднес к лицу. Запах тела. Его тела. Далекий. Из другой жизни. В душевой шумит вода, и жизнь Роя тоже шумит. И душа шумит. И сердце. А перед глазами сквозь пелену его фотографии на стене. Два ключа на кольце. Маккена знает, от какой они двери. Энди спотыкается… падает, а он захлопывает дверь. Ту самую, от которой ключи. Сколько раз Рой мечтал, что парень открывает дверь и входит, но… он так и не открыл, и не вошел. Ключи бесполезной гроздью на стене, словно чужие и от чужой двери. Шумит вода, а за окном шумит дождь. Тогда тоже был дождь. Лужи на асфальте. Кроссовки шлепаются в воду, и капли сотней пощёчин по разбитому лицу. Он просмотрел видеозапись тысячу раз, и пересчитал, кажется, каждую из них. Маккена не заметил, как ушел в себя, прошел насквозь и вышел в другой реальности. Он вздрогнул от щелчка двери. Его внутреннее существо от испуга метнулось обратно, но застряло где-то, на обратном пути заблудившись в каких-то лабиринтах. Он оглянулся и увидел Энди. Парень вышел из душа, вытирая волосы, но так и замер с полотенцем в поднятой руке.

Прошло не более мгновения, но за это время вселенная успела перестроиться сотню раз. Она складывалась, раскладывалась, делилась на плоскости, смещая их друг относительно друга, а после вновь восстанавливалась и съезжала в обратном направлении.

— Рой? — недоуменно произнес мальчишка, исчерпав весь небогатый набор доступных звуков.

— Энди, — Маккена молча шевелил губами. У него не получилось даже прошептать его имя.

— Ты? Как ты здесь…, — парень изо всех сил собирал себя хоть в какой-то логический порядок, а потом как-то разом передернул и сказал, — Глупый вопрос. Надеюсь, ты получил деньги?

— К несчастью, да.

— Как ты нашел меня? — он прошел вглубь комнаты, взял со стола сигареты и закурил.

Тяжелый никотиновый запах. Как тогда. В прошлом тысячелетии. И опять держит сигарету большим и указательным пальцами. Это грубо для него, но он всегда так делал.

— Миссис Эдда была весьма любезна.

— Дженни? Ты был у нее? Почему она мне не сказала вчера? Хотя, идиотский вопрос. Не отвечай. Сам разберусь. То-то я вчера не мог понять, что с ней творится. Ладно. Давай о деле. Надеюсь, я окупил все твои издержки?

— Энди, — начал Маккена и заблудился в четырех буквах.

— Если это все, Рой, то, прости, у меня клиент. Не люблю заставлять себя ждать.

— Я — твой клиент.

Парень растерялся. Это было слишком заметно. Впрочем, он и не пытался скрывать. Не вышло бы все равно, приложи он к этому усилия целого мира.

— Что ж, мне без разницы, — Энди старался говорить безразлично. – Ты, так ты. Идем.

— Предпочту остаться здесь, - Рой, наконец, зацепил тросом свой съезжающий с горы грузовик и потянул.

— Я не трахаюсь в своей постели.

— Энди, не старайся делать вид, что тебе все равно. Я ведь не слепой…

— Господин Маккена, — перебил парень. — У нас краткосрочный договор. Вы платите деньги, я предоставляю услуги сексуального порядка. Чувства, эмоции и тому подобное условиями этого договора не предусмотрены. Чистый бизнес. Деньги — удовольствие.

— Для кого?

— Не для меня, это точно.

— Энди, что же ты сделал? Что ты сделал со своей жизнью?

— Что я сделал? Со своей жизнью? Интересный вопрос. Изволь, Рой. Отвечу тебе по порядку. Я принял все, что ты дал. Я сделал все, как ты хотел. И я чист перед тобой. А что касается моей жизни… Ты даже не выгнал, ты попросту вышвырнул меня вместе с этой моей гребанной жизнью и теперь, прости, но не твое это дело, что я на х… с ней делаю.

— Прости, Энди! — Маккена подался к парню, но тот отступил.

— Еще в больнице я сказал тебе, что мне не за что тебя прощать. Ты дал мне великолепный урок. За все надо платить. Даже надежды стоят денег. И, как оказалось, немалых. Но я не жалею. День за днем я освобождался от всего, что у меня было. Только теперь я понял, что потерял больше, чем имел. Все уходило, и я лишь мог просто на это смотреть. Время шло и забирало у меня все это. Так я освобождался от дома, счастья, от надежд и желаний. Ушла жизнь и человеческое достоинство. Тело попрано, и в душе пустота. И так изо дня в день, теряя и теряя, я превращался в самого свободного человека на свете. Мне плевать на эту жизнь, я не должен ни ей, ни тебе, ни кому-либо еще…

— Как же ты выжил?

Энди усмехнулся. Только теперь Маккена заметил шрам на верхней губе парня. Мальчишка стоял так близко, что протяни руку и коснешься, но так далеко, что не хватит жизни преодолеть расстояние. Энди нужно время, чтобы ответить на этот вопрос. Но ответа нет. Его не было раньше, и его не будет позже. Его не будет никогда, потому что Энди не выжил.

— Я не выжил, Рой.

Перед Маккеной другой человек, и он чувствует это. Тяжелый взгляд, словно в нем килограммы гнетущего отчаяния. Чуть приподнятый в позу обороны подбородок. Опущенные уставшие плечи. Падший ангел, впитавший тонны людского порока. Всего три года, и мальчик, сказавший главную фразу жизни Маккены… Не стоит этого делать. Но сам он сделал, потому что решил, что стоит. Рой не знал еще, что и стоило это куда больше, чем он получил взамен. И никто, ни он сам, ни Тиа, ни Капли Дождя не знают, какова на самом деле цена. Каждый доллар, цент, полцента, за который мальчишка платил своей обезображенной жизнью.

— Ладно, — вдруг слишком холодно произнес Энди. — Время идет. Итак. Что именно вы желаете, господин Маккена? Я, конечно, еще помню, как вам нравилось, но, поскольку вы платите, то вправе пожелать что-то еще. Ну, что? Вы предпочтете сверху или снизу? Как? Стоя, лежа? Особые пожелания? Игры? Извращения? Заказывайте.

Это было жестоко. Не касаясь еще, Энди уничтожал уже. Острые тонкие лезвия прошли сквозь Роя, нашинковав на пласты, а после на полоски, и Маккена понял, что его нет. Мальчишка растер его в пыль. Он только что заплатил деньги за того, кого любил больше всего на свете, а Энди предлагает ему решить теперь, извращенец он или нет. Сверху, снизу… Он уже внизу, и этого много для него. В горле месиво. Не то слова, не то мысли.

— То есть за деньги, ты сделаешь все, что…

— Да. Ничего сверх того, чего бы я уже не прошел, вы, вряд ли, изобретете. Одно условие. Надеюсь, Дав предупредил. Я не целуюсь в губы.

— И даже со мной?

— А вы, господин Маккена, разве чем-то отличаетесь от других?

— Я люблю тебя.

— Бред! Я чуть ли не каждый день слышу это, но разве это хоть что-то значит? Даже, если предположить, что любовь существует, это опасная игра, а я в такие игры уже года два, как не играю. Любовь — такой же товар, как и все остальное, и она так же легко продается и покупается, как и все остальное.

— Когда ты успел так измениться, Энди?

Энди еще раз усмехнулся. Дерзко. Сально. Словно демонстрировал свое превосходство.

— Меня изменил ты, хотя… Прошло время, но разве что-то действительно изменилось? Ты — состоявшийся, известный фотограф. Я — человеческая грязь. Кажется, ты относишься к проституткам именно так? Одна только разница. Я теперь стою много дороже против тех двадцати долларов из жалости, которыми ты меня оценил.

— Слишком убогая обстановка для бога секса, — вдруг ответил Маккена, показательно обводя глазами комнату.

Энди воспринял это, как пощечину. Уж кто-кто, но не Рой! Как он мог такое сказать? Он, который знает истинную причину.

— Да, — ответил парень, понизив голос. — Ты прав. Я не нажил ни живота, ни мебели, но кто, как не ты знаешь тому причину. Она не давала мне покоя. Преследовала даже во сне. Аппаратура и Стив. Все то, что ты так любил. Только вот меня не оказалось в этом бесконечном списке. Я ведь сказал, что верну долг. Отработаю и верну. Я вернул, Рой. Почти все, что ты так любил. Надеюсь, со Стивом все хорошо. Он — мудрый человек, и действительно любит тебя…

— Откуда такая сумма?

Энди ответил не сразу. Сначала снова закурил и помолчал немного.

— Несложный подсчет. Сто пятьдесят тысяч — аппаратура. Ты говорил, что я обхожусь тебе от двух до трех тысяч в месяц. Умножь это. Двадцать долларов из жалости, за то, что ничего я не умел, в среднем по пять раз в день. Сотка. Больница, когда я ломал ногу. Поездка в Мексику… все не имело значения, но сорок долларов… Когда я очнулся в вагоне на станции, я понял, что не чувствую ничего, только боль и голод. У меня не было ничего, кроме отчаяния и промокшей одежды, но в кармане… там оказалась карточка и десять долларов. Это было все, на что я мог рассчитывать. Я был избит и так болен к тому времени, что едва дотащился до станции. Я купил чай и булочку, и это дало мне немного сил. Я понимал, что нужно найти работу и… мне было так больно, что я не мог даже думать. Я спрятал карточку во внутренний карман, чтобы не выронить случайно те деньги, что на ней оставались. Там ведь было совсем немного, верно? Я шел полночи, надеясь, что найду лекарство, и оно хоть чуть-чуть вернет мне силы, но… Карточка была заблокирована. Почему, Рой? Я почувствовал себя вором, словно украл у тебя этот чай и эту булочку. Еще днем я надеялся выжить, а ночью понял, что не имеет смысла. Я бы все равно не смог. Но прошло время, и я смог оправдать все твои поступки. Все, кроме этого. Два года я безответно мучился этим вопросом. Почему, Рой? Ответь мне.

Маккена не мог ответить. Энди вырвал его душу. Грубо. Без наркоза. Одним рывком. Парень видел, как бледнеют и дрожат губы Роя, но… он хотел услышать ответ.

Такой простой вопрос. Такой сложный ответ. Два года назад ему было проще разорвать мальчишку, разметать вокруг, чем ответить теперь. Рой смотрел и испытывал нечто, что не подпадает ни под одну категорию чувств. Это было что-то отдельное, сложное, плотно сваренное и тяжелое. Это было не то, что невозможно объяснить, это было невыносимо ощутить. Маккена подошел к парню пьяными неуверенными шагами. Осторожно и близко. Энди не отступил. В его глазах читалось ожидание, но Рой не знал, что сказать. Он нерешительно коснулся плеча Энди, чувствуя сквозь ткань, что оно пылает, потом медленно окружил второй рукой и прижал к себе. Почему, Рой? Вопрос входил в грудь, оставляя на коже почти ощутимые ожоги.

— Почему, Рой?

— Я люблю тебя, Энди.

И парень разрыдался. Маккена старался поднять его лицо, чтобы…, но Энди опускал голову, пряча его еще ниже. Две сломанные жизни, как черепки тонкостенной вазы, только склеить не получается. Самый незаметный слой клея оставляет грубый шов, и она опять разваливаются. Рой обнимал мальчишку и чувствовал, как в душе плачет его собственный внутренний Энди. Наконец, ему удалось приподнять к себе лицо парня, и он осторожно заглянул в него. Почти знакомые черты. До последнего молекулярного ядра знакомые черты. Только… шрам по губе и брови с едва заметным следом через щеку. Глубокие темные глаза, в которых мертвая жизнь. Ангел его жизни. Маккена чуть наклонился, потянувшись за поцелуем. Это было страшно, и Рой двигался медленно, словно это могло дать ему уверенности.

— Я не целуюсь в губы.

— Я знаю.

Первое прикосновение. Влажное и теплое. Такой знакомый вкус. Наваждение? Бред воспаленного ума? Нет. Сквозь тело Роя катится неравномерная волна. Она прошла, обжигала, а через мгновение ввергала в ледяной холод. Никогда в жизни он не целовал так никого. Он касался губами дрожащей паутинки, словно боялся, что она рассыплется от грубости. Один поцелуй на двоих. Одна на двоих душа. Только она не поет. Она рвется плачущим саксофоном. Мир вокруг сыплется, теряя оболочки. Оседает и плавится, перемешивается и блекнет. Энди не целуется, Рой знает это, но ему все равно, потому что он все равно целует. Руки касаются спины, проникая под ткань, и ладони ощущают биение сердца. Толчки живой мышцы выбивают ощущение ужаса. Вот оно. Бьется, но… оно молчало четыре минуты. Три пятнадцать… шестнадцать… семнадцать… восемнадцать… девятнадцать… У Маккены подгибаются колени. Еще никогда он не чувствовал такого неравновесия, словно балансирует на шпиле высоко над пропастью. Энди прижимается губами, хотя он и не целуется, и Рой это знает. А шпиль гнется, и оба летят в пропасть. Внизу спасительные простыни, километры времени и тонны расстояния. Летят прочь покровы, и Маккену разогнанной пулей пронизывает шок. На груди Энди на шелковом шнуре кулоном брелок. С одной стороны «Р», с другой «М». С плеча целится когтями зловещая птица, но Рою все равно. Если хочет, пусть рвет его на куски.

— Подожди, — шепчет Энди сквозь сбившееся дыхание, — достану презерватив.

— Нет, — сметает Маккена. — Он мне не нужен.

— Рой, не надо.

— Нет.

— Ты не можешь, я не проверялся несколько месяцев. Вдруг…

— Мне плевать.

— Рой, не делай…

— Я сказал, мне плевать.

Стрелка на часах несется по кругу в поисках убежища. Не может остановиться, не найдет никак. Тычется в цифры и бежит дальше. За ней хромает вторая, видно много старше, потому что не успевает никак, но у обеих паника.

Рой приподнялся на локте, коснулся губами татуировки на спине парня, лизнул и улыбнулся. Он знает, что это, и оно дает надежду.

— Поедем домой, — шепчет во вспотевшие волосы. — Я мечтал об этом все это время.

Энди не ответил. Поднялся, молча натянул джинсы и закурил.

— Я уже говорил тебе, — он сделал паузу, надеясь подобрать слова, — у меня нет дома. И никогда не было. И не знаю, будет ли хоть когда-нибудь.

Рой тоже резко поднялся.

— Перестань, Энди!

— У меня почти ничего нет, но я даже рад этому, потому что невозможно отнять то, чего нет. Когда-то я любил твой дом и наивно надеялся, что ты захочешь разделить со мной не только его и постель, но и свою жизнь. Глупый самонадеянный дурачок. Я не догадывался тогда, что мечты — опасное предприятие, но я благодарен тебе, потому что теперь знаю. Давно… когда я лежал там… на асфальте, не решаясь открыть глаза… я слушал дождь. Было так тихо, что мне казалось, я мог расслышать каждую каплю. А потом я все же набрался сил, открыл глаза и посмотрел на дверь. Дверь в твой дом. Она была закрыта, а между мною и ней падал дождь. Я смотрел на нее, и постепенно приходило осознание. Сначала слабое, но с каждой минутой оно становилось все сильнее и сильнее. Я столько раз видел ее закрытой, но только теперь она была закрыта по-другому. От меня. Не знаю, сколько прошло времени перед тем, как она открылась, выплеснув надежду, но ты сделал шаг. Потом еще один. Я не спускал глаз с твоих ног, но вдруг увидел, что мне в лицо летит одежда. Я зажмурился на мгновение, а когда открыл глаза, дверь была уже закрыта вновь. Я смотрел и понимал все глубже и глубже, что я где-то, а… там… за ней остался целый мир. Мир, который я так глупо считал своим. Огромный мир, который я так страстно любил. В нем был ты. Был я. Был Стив. Там были твои альбомы и фотокамеры и мой шест. Полотенца в ванной, звуки, запахи. Там были мои мечты. За этой дверью осталась моя жизнь, но только меня там уже не было. Мир, который я так любил… это был уже другой мир. Мир, который без меня. Я ждал. Я так долго ждал, но дверь оставалась закрытой. И хотя в кармане были ключи, я точно знал, что они уже не подойдут к замку. Тогда я еще не чувствовал ничего. Ни боли, ни обиды. Я чувствовал лишь хлопок этой двери. Мне казалось, она захлопнулась внутри меня, обрушив все, что там было. Это больно. Очень больно. Ведь я знал о том мире все. Каждую соринку, каждый винтик, каждую складку на постели, но это уже не имело значения. Сколько раз после во сне я подходил к ней, но ключ не подошел ни разу. А теперь ты хочешь, чтобы я вернулся. Куда, Рой? Твой дом и твой мир для меня лишь мираж, который похож на сказку, но только я не верю в нее. Я уже давно научился не верить. Ты представить себе не можешь, сколько людей предлагали мне разделить с ними и дом, и жизнь, но я не верю. Никому. У меня есть мечта. Она слабая, прозрачная, но я чувствую ее. Купить бы малюсенький прицепчик и завести паучка в банке. Только тогда что-то сможет стать моим домом, и мне будет, куда и к кому возвращаться. И чтобы со мной ни случилось, я буду знать, что всегда смогу открыть дверь.

Энди замолчал и отвернулся. Ему было тяжело. Он произнес вслух то, что болело в нем столько времени, но оно не ушло. Осталось. И стало еще больнее. Потому, что он видел глаза Роя. Он смотрел в них, и внутри него рыдала, разрываясь, уставшая любовь. Она тоже не ушла. Теперь Энди точно знал это, но он — проститутка. Жизнь изваляла его в грязи, и быть с Роем… Нет, это всегда будет стоять между ними. На нем клеймо. Рой всегда будет видеть его, а он сам знать, что оно есть.

— Я люблю тебя, Энди.

Поздно. Слишком поздно. Маккена рушит перегородки, рвет с него защитные оболочки. Еще немного, и он не сможет сопротивляться. Resist, Andy! Resist! Сопротивляйся! Оттолкни его! Внутренний голос срывается на хрип. Оттолкни, Энди! Ты потерял его один раз, не сделаешь - потеряешь навсегда. Он не сможет. Он не виноват, потому что никто бы не смог. Ну, давай, Энди! Для него! Он выживет, а вдвоем вы – нет.

— Ты ошибаешься, Рой. Это — вина вперемешку с жалостью. Ты поймешь позже…

— Не отказывайся от меня! Прошу! Не отказывайся! Я искал тебя все это время! ..

— Чтоб было легче, считай, что ты меня не нашел. Я готов был отдать тебе все. Жизнь, тело, душу, но ты ничего не взял, спросив лишь деньги. Я оплатил счета. Так что ты теперь хочешь?

— Нет, Энди!

— Да, Рой. Я научился жить без тебя и почти забыл, как это, любить тебя. Я не хочу этого вновь.

— Ты врешь! Твой иконостас на стене, брелок, татуировка на спине! Ты хочешь, чтобы я поверил?! Ты прожил со мной столько времени и до сих пор думаешь, я — идиот?! Ты сейчас был со мной, и я видел!

— Я — профессионал, Рой. Деньги быстро учат актерскому мастерству. Ты — клиент, и я просто отработал эти доллары. Не ты один, каждый клиент думает, что я испытываю к нему что-то. Нет. Я лишь зарабатываю деньги. То, что когда-то ты оказался первым уже давно ничего не значит. Я сам развязал такое количество людей и, поверь, знаю, что это такое, что мне не хватило бы жизни любить каждого из них.

Маккена не верил. Он не хотел верить, но на лице Энди не дрогнула ни одна венка. Ничего, что внутри минное поле, по которому он идет? Идет, не промахиваясь мимо ни одной ловушки. Там грохот и марево, душа в воронках, но это лишь середина пути, а край еще даже не показался на горизонте.

— Если то, что ты говоришь, правда, ты действительно — продажная блядь!

— Разве не ты первый убедил меня в этом? Вспомни. А если ты хочешь меня оскорбить - не получится. После того, через что я прошел, вряд ли найдется хоть что-то, способное сделать это еще больше.

Энди оделся, натянул куртку, достал из кармана бумажник.

— Забери, — подытоживающе бросил парень, швырнув на стол две тысячные купюры. — Когда-то я сказал, что не возьму с тебя денег. Представь, я до сих пор помню. Считай это еще одним подарком ко дню твоего рождения.

Но Рой не слышал. Потому что не хотел слышать.

— Скажи, что не любишь меня! — крикнул Маккена.

— Я не люблю тебя, — собрав остатки мужества, ответил Энди. Это было последнее, что он еще мог наскрести. Еще немного, и оно бы кончилось, и тогда он бы не смог защититься даже щитом из прозрачного тумана.

— Скажи так, чтобы я поверил!

— Я те-бя не люб-лю.

Сказал и вышел. Просто вышел и закрыл за собой дверь. Маккена не мог шевельнуться. То, что он услышал, было больше чем просто понять, больше, чем просто принять, и гораздо больше, чем просто прочувствовать. Рой пытался думать. Зря. Кто-то колотит в голове в медный колокол, и он гудит. Ангел-л-л-л! Ангел-л-л-л! Его ангел… он жив… татуирован и подтянут… взросл и дерзок… порочен… нищ и свободен…

Энди едва удерживал мотоцикл. Мальчик ревел, захлебываясь бензином на бешеной скорости. Это счастье — на дороге никого. Даже смерть куда-то запропастилась, понимая, что все равно не успеет за ним. Пространство расступалось, а время сплющивалось, но он летел, поправ все физические законы. Плевать ему на них, и они входят от безысходности в категорию исключения.

Он ворвался в дом Дженнифер, почти увлекая за собой дверной косяк, взлетел на второй этаж и… Дженни сидела напротив камина, кутаясь в шаль. Она выглядела больной, но Энди не обратил на это внимания.

— Что ты сделала?! — голос его почти сорвался. — Как ты могла?! Ты не сказала, и я не был готов! Ты хоть сейчас понимаешь, что натворила?! Ты чуть не убила меня!

— А разве это возможно? — тихо ответила вопросом женщина. — Я не смогла.

— Ты не смогла?! А я?! Я тоже почти не смог! Понимаешь ты или нет?!

— Энди, не кричи на меня.

— Не кричать?! А если я хочу кричать?! Потому что мне больше ничего не остается! Два года я пытался уйти от него! Два года я рвал себя! И знаешь, чего я достиг?! Ничего я не достиг! Я перетрахал тонны человеческого мяса! Для чего?! Чтобы понять, что хочу только его?! Меня перетрахали тонны человеческого мяса! Для чего?! Чтобы понять, что хочу, чтобы только он делал это?! Понимаешь?! Нет?! Ты отняла у меня время скрыть это!

— Чего ты хочешь от меня? Я ведь тоже вхожу в эти тонны… человеческого мяса, которые ты перетрахал. Я не знала, как тебе сказать. Я испугалась.

— Чего?!

— Что больше не увижу тебя.

— А ты меня больше и не увидишь!

Энди махнул рукой и нервно направился к выходу, а после вдруг обернулся и произнес совершенно спокойно:

— Вернусь утром. Буду кофе и сэндвич с ветчиной.

Дженнифер показалось, что все это время он тянул прочь ее сердце, растягивая резинку, на которой оно крепилось, а потом взял и отпустил. Оно влетело обратно, вколотилось, ударившись о ребра и теперь долбится, гася амплитуду инерционной поступательной силы.

Энди бросился в степь. Она даст сил. Он всегда просил ее об этом.

— Грея! — взмолился парень. — Помоги!

Он закрыл глаза и прислушался. Она ответит, он знал это. Он услышал ее имя месяцев семь назад, когда лежал лицом в песок, раздавленный и обессиленный после очередной закрытой вечеринки. Она успокаивала его, гладя прохладным ветерком воспаленную кожу.

— Как твое имя? — вдруг спросил Энди, сам не зная почему, и в ответ тихо-тихо зашелестела трава:

— Гре-е-ея-я-я.

Он знал ее имя, она знала его душу, и они понимали друг друга. Временами он слышал тихие голоса, словно где-то шептались духи.

— Кто я? — как-то спросил мальчишка, и Грея дала ответ.

— Ловец ветра.

— Ловец ветра? — удивился Энди.

— Да-а-а. Но твой ветер еще не созрел. Он не может держать тебя.

— Как же я узнаю, когда…

— Я ска-а-ажу-у-у-у.

Энди казалось, он сходит с ума, но степь отвечала:

— Не-е-е-ет. Я внутри тебя-я-я-я. Спрашивай. Я отвечу-у-у-у.

Вот и сейчас парень стоял, вспоминая ее слова.

— Что мне делать, Грея?

— Ты зна-а-а-ешь-шь-шь.

И Энди понял, что действительно знает. Он оседлал мальчика и поехал к утесу. Уже совсем подъезжая к площадке с костровищем, парень увидел одинокую фигуру шамана. Капли Дождя спешил туда же.

— Джек, — спросил Энди, останавливаясь возле старика, — что ты здесь делаешь?

— Ты звал меня. Идем. Ты повзрослел. Твой ветер ждет тебя.

* Почему?

Часть 28. GO AWAY!

28. GO AWAY! *

— Садись, Джек, — предложил Энди. — До утеса не близко.

— Земля дает силы. Мне они очень нужны. Сегодня сойдутся четыре ветра. Южный, западный и северный — твои, и мой восточный (1).

— Какие ветры, Джек? Что за день-то такой? У меня вот-вот лопнет голова! При чем здесь ветры?!

Старик остановился и серьезно взглянул на парня.

— Слезай, — сказал он жестко. — Иди пешком. Тебе тоже нужны силы. Ты вызвал ветры, значит, ты готов.

— Да к чему я готов, Джек? — взмолился Энди.

— Ты готов жить. Если бы я знал раньше, я бы сотворил мандалу, но времени нет. Я отдам тебе то последнее, что еще могу дать.

— Сумасшествие. Мир слетел с орбиты…

— Мир на месте! Скажи мне одну вещь, если ты веришь мне, готов ли ты подчиниться?

— Я ничего не понимаю, но будь уверен, я сделаю все, как ты скажешь.

— Идем. Времени мало.

Энди шел за шаманом и понимал, что ничего не понимает. Джек что-то говорил… или не говорил про эти самые ветры. Тогда откуда он знает? Парень чувствует, что знает. Нужно только сосредоточиться, чтобы опознать это самое знание. Ветры… ветры… Восточный ветер. Серьезная субстанция, но как-то не достает информации, чтобы понять, к чему здесь ветер, и тем хуже — восточный. Курнуть бы датуры, тогда и ветры по сторонам света расстановятся, а на сухой воспаленный мозг… И тут Энди вспомнил. Точно! Он вспомнил!

— Джек, стой!

Капли Дождя обернулся и взглянул ему в глаза. Мальчишка чувствовал, как взгляд старика входит в него. Осторожно. Медленно, словно спрашивает, можно ли. Пробирается на ощупь, но проникает все глубже и глубже.

— Не надо восточного ветра, — мысленно прошептал парень. — Не делай этого. Пожалуйста.

— Он зовет меня, — Энди показалось, что шаман улыбнулся, хотя этого могло и не быть. — Я собирал твою душу. Я держу ее в ладонях. Я раскрою их, и она разобьется, если ты не подставишь свои. Она ранена, больна и слаба. Зерно. Помнишь, я говорил тебе? Оно не раскрыто еще, но в нем уже проснулась сила, и она взломает все покровы, чтобы жить, ибо жизнь уже побеждает. Сегодня я дам влагу твоему зерну, и она не прольется бесцельно. Времени мало, ибо еще немного, и росток погибнет. Ты и сам все это знаешь, просто боишься своего знания.

— Брось, Джек. Зачем все это? Сегодня я отказался от жизни.

— Это не так. Ты выбрал любовь, но, отказавшись от нее, ты отдал все во имя ее именно потому, что уверен, что прав. Но это может оказаться далеко не так. И я уверен, это не так. Его жизнь — засохшая сцепившаяся глина. Ты дал ему шанс взломать ее, чтобы сделать свой самый важный выбор.

— Если все и так решено, зачем мне ветер?

— Он даст мудрость. Скажи мне, ты можешь лететь?

— Нет.

— Если нет, тогда зачем тебе крылья?

Энди задумался.

— Ты — человек из рода сокола. Дерзкий и решительный. Преодолей свой страх, и ни один ветер не сможет управлять тобой.

Парень вздрогнул, словно какой-то щелчок вывел его из состояния оцепенения. Он заморгал, понимая, что все это время разговаривал со стариком молча.

— Идем, — произнес шаман, отвернулся и направился в сторону утеса.

Это было похоже на конец. Энди стоял на краю утеса и понимал, что еще немного, и он сорвется. Его тело оцепенело от ужаса, и он чувствовал, как оно холодеет. Мысли тоже ощущались холодом, словно были расфасованы по ледяным мешочкам, повсюду развешенным внутри. Краска, нанесенная широкой черной полосой поперек лица и на кончики пальцев, наоборот воспринималась слишком перегрето, будто только что набитая татуировка. Энди вообще воспринимал себя странно. Последнее, что он стройно помнил, что начал спускаться вглубь себя по бесконечно глубокой лестнице. Парень сбился со счета уже после восьмидесятой ступени и теперь не знал, где находился. Он смотрел на себя откуда-то из глубин своего «я», одновременно со стороны и в то же время, как обычно привык смотреть. Пространство вокруг размывалось и плыло неравномерными разноцветными пятнами, а пропасть под ногами ощущалась бесконечным коридором, словно отраженным в двух поставленных друг напротив друга зеркалах. Да и сам он казался себе неопределенной субстанцией из вложенных друг в друга оболочек. Оболочки эти были, видно, чем-то смазаны, ибо совершенно не слипались. Его воля оставалась свободной, и в то же время парень понимал, что подчиняется какому-то приказу извне. Способность мыслить параллельно в разных измерениях уже не казалась странной, и он спокойно делал это. Он думал много раз одновременно. Сверху вниз. Справа налево. Вовнутрь и изнутри. Короткими и длинными стежками.

Энди не сразу понял, когда шаман подошел к нему со спины и прижался лбом к позвонку с татуировкой. Он лишь почувствовал, как поднимаются его руки. Сеть вен объемно проступила в сознании, и мальчишка осознал, как по ним бежит разогретая кровь. Она направлялась к ладоням медленным горячим потоком, пока не достигла кончиков пальцев. Руки наполнялись силой и властью, и он ощущал их, как что-то главенствующее. Сейчас. И тут он понял. Крылья. Они раскрылись широко и мощно. И это были не те крылья, что дал ему Маккена. Другие. Совершенно. Они требовали абсолютного доверия, и Энди поверил. Он не помнил, когда потерял опору под ногами и лишь очнулся, чувствуя, что летит в пропасть. Мир вертелся вокруг почти как в фильмах о крушениях самолетов. Он падал. Несся сквозь пространство и время. Мимо, обгоняя его, мчалась его жизнь. Стремительно и четко. Он еще раз успевал прожить каждое мгновение, но только оно воспринималось не так. По-другому. Крылья бились о воздушные потоки, но вряд ли могли сдержать столь стремительное падение. Парень видел, как внизу густеет земля, с каждым мгновением вырисовывая все более мелкие детали, но он не мог шевельнуть даже пальцем. Вот и все. Оставалось только подготовиться к краху, но в этот же момент высоко, где-то в недоступной небесной глубине прокричал сокол. Один раз, но Энди узнал его голос и даже успел увидеть далекую птицу. Он сжал зубы и расправил руки. Широко. Как только мог. Это было больно, но парень из последних сил сделал первый взмах. Летал же. Почему сейчас не делает того же? Кровь почти взрывала вены, но Энди с силой выталкивал из-под крыльев и вновь пропускал под ними потоки ветра. Он уже не видел землю, не хотел видеть, далеко она или совсем рядом. Он смотрел на парящую птицу и упирался. Взмах. Еще взмах. Боль пронизывает тело. Скапливается и давит. Нет, падение не для него. Он уже падал. Мальчишка вытянул шею, поднял подбородок, и из груди его вырвался крик. Он понял. Он ответил. Ветер уже испытывал его, и теперь парень точно знал, что пришло и его время. Время испытать ветер. Он расправил крылья, и воздушный поток подставил под них мощную опору. Мальчишка парил параллельно земле, собирая силы, для следующего взмаха. Он не знал, не помнил, сколько прошло времени, но земля вновь превратилась в размазанные цветовые пятна, проступающие сквозь дыры в облаках. Солнце разлилось поверх них, щедро рассыпая груды золота и серебра.

Энди видел сокола уже совсем близко. Он мог разглядеть, как закрылками поворачиваются растопыренные перья. Нижние и верхние бороздки лавировали по ветру, и парень видел на них каждый волосок. Чувство свободы и гордости наполняло его собственные перья, передаваясь сквозь каждый очин (2) телу. Капли Дождя искоса поглядывал на него, но хранил во взгляде безразличие, и Энди захотелось, во что бы то ни стало, заслужить в его глазах хоть каплю восхищения. Он взмыл еще выше, описал большой круг и… Шаман исчез. Парень искал его глазами, но старика не было. Толща облаков казалась бесконечной и распухшей. Он почти не сомневался, она не закончится никогда, но сквозь тающий туман он увидел в последний момент, как учитель опустился на утес, едва не потеряв равновесие и неудачно опершись на крыло. Энди бросился вниз и… он открыл глаза и понял, что стоит на краю утеса, а шаман сзади, прижавшись головой к его спине и подставив ладони под его раскрытые руки.

— Что это было? — спросил Энди, но старик не ответил. — Я ведь летал или…

— Я дал тебе все, что мог. Ты преодолел себя. Большего я дать не могу, да и вряд ли тебе это нужно.

— Джек, — парень обернулся. — Спасибо тебе.

— Иди, — ответил Капли Дождя, словно пропустив слова. — Меня ждет мой ветер.

— Но…

— Я должен это сделать один.

Энди видел, как в глазах старика блеснула искорка радости. Вспыхнула на долю мгновения и исчезла. Непонятный страх внутри вскрыл оболочку капсулы и разлился.

— Но ты ведь вернешься? — недоверчиво спросил он, теряя в шепоте последние звуки.

— У меня еще остались дела, — уклончиво ответил Капли Дождя. – Иди. Время уносит силы. Мой путь не близок и труден, но я должен его пройти.

Энди неуверенно сделал несколько шагов и обернулся.

— Джек.

— Иди. Не оборачивайся. Мне предстоит неблизкий путь, но он мой. Ты не должен видеть.

Парень шел к мотоциклу, словно преодолевая невидимые густые препятствия. Все его существо рвалось обратно, будто его притягивал мощный магнит. Мурашки обсыпали кожу, потоками скатываясь от макушки. Дрожь в руках отдавалась по всему телу. Энди чувствовал, что Джек смотрит ему вслед, но заставлял себя не обернуться. Иди. Слова парили вокруг, и парень подчинялся. Иди. Чуть ломило лопатки и плечи. Мышцы еще не расслабились и подергивались. Он летал. Это не могло просто казаться, потому что… он летал. Странное ощущение присутствия внутри старика не покидало Энди на протяжении всего пути.

Легко заурчал мотор. Мотоцикл плавно тронулся, словно ощупывая ветер, и парень понесся назад. Он чувствовал, что знает теперь что-то новое и важное, но не мог понять, что именно. Оно точно было внутри него, но кода расшифровки он еще не получил. Единственное, что он сейчас понимал, что вернулся в другой мир. Все в нем по-прежнему, и он кажется прежним, но все по-другому, и он другой. Энди вернулся в степь, но она молчала. Ни дуновения и шороха травы. Даже пустоты нет, потому что есть что-то другое, и оно повсюду.

— Грея! — позвал мальчишка, но прерия не ответила. — Грея!

Он стоял в ожидании ответа, но его не последовало, и лишь головы нежно коснулась мысль. Он постиг суть и должен теперь прочесть ее.

Энди вошел в свою комнату. Рой.

— Не думал, что застану тебя здесь, — безразлично произнес Энди, швыряя на кровать куртку.

Маккена потерял дар речи. То, что он видел, не предоставляло объяснений. Эти полосы на лице Энди… так не похоже на шутку.

— Где ты был? — выдавил Рой, не совсем справляясь с эмоциями.

— Я должен ответить? Не думаю. Но раз ты спрашиваешь - скажу. Хоронил свою гребанную жизнь, ибо она окончательно сдохла, а после трахался, ибо это — единственное, что я унаследовал от нее. Если тебе интересно, что у меня с лицом, то это то, что еще напоминает мне, что я человек. Уезжай, Рой. Мне нечего добавить к этому.

— Энди, постой…

— Некогда, — на ходу раздеваясь, перебил мальчишка. — Почти полночь. Мне бы помыться. Через два часа у меня выступление, а я покрыт грязью в пятнадцать слоев. Знаешь, как-то так получилось, что мне приходится заботиться о себе самому. Как ты мог убедиться, кое-что сверх необходимого это может дать. Так что прости, но мне как-бы немножко совсем пора настроиться, если я не хочу свернуть себе шею неудачным маневром, как ты говорил, на куске металлической трубы.

— Я надеялся, что…

— Зря, Рой. Надежды — опасная вещь. Их очень трудно хоронить. Поверь, я точно знаю, о чем говорю.

— Я не верю тебе. Я знаю тебя…

— Знал! Да и то ошибался. Знал бы, не случилось бы то, что случилось.

— Энди, еще можно все изменить!

— Кому?! Тебе?! Мне?! Еще кому-то? Не уверен. Да, и вряд ли желаю быть уверенным. Но не это главное. Важнее, зачем? И если подумать, то выясняется, что незачем. Знаешь, когда я жил на улице, я точно знал, что вот шоссе, вот обочина. Я всегда был на обочине, мимо которой неслись дорогие машины. И это было правильно, потому что никогда не смешивалось. Те, кто были внутри этих машин никогда не замечали, что там на обочине, а мне… мне удавалось лишь украдкой увидеть довольные лица в теплых салонах. Помнишь, что я сказал тебе в самом начале? Не стоит этого делать. Так вот, и теперь я могу сказать тебе тоже самое. Не стоит этого делать, Рой.

— А еще ты сказал, что я не принял решения, раз до сих пор стою на парапете. Энди, сейчас я принял решение. Я не могу без тебя.

— Это — проблема. Серьезная проблема. Да, но вот только меня она не касается. Я спас твою жизнь, а разбираться, что теперь ты можешь, а чего нет, прости, не интересно. Я - гей, и ты - гей, и должен понять, о чем идет речь, если тебе говорят, что не интересуются. Так вот, Рой, я не интересуюсь. А сейчас извини, мне нужно в душ. Не могу себе позволить вонять потом, когда меня снимают. Как бы тебе это не показалось омерзительным, но я заинтересован, чтобы клиент возвращался и снова платил. А потом возвращался опять и опять платил. И так много-много раз.

Щелчок двери. Вода из ржавого душа. С привкусом металла. Она льется, смывая пот и слезы. Уезжай, Рой. Эта пытка становится невыносимой. Она уже выше болевого порога. Уезжай, Рой. Ты выживешь, а вместе мы – нет. Как я могу позволить тебе любить себя, когда ненавижу себя сам? Боги, но ты так нужен мне, что я готов перегрызть себе вены, чтобы спасти тебя. Не лезь в это дерьмо. Достаточно, что я там по самые гланды. Ты еще помнишь меня другим. Пусть именно это останется. Мне не отмыться, Рой, и ты это знаешь. Не вини себя, это уже ничего не изменит. Я люблю тебя, и поэтому уезжай.

Маккена так и остался стоять, словно парализованный. Слова Энди долбились в голове, как шайба в аэрохоккее. Он пытался думать, но мысли словно обрубались и умирали. Надежда плавилась куском льда на батарее, оставляя грязное серое пятно. Какой-то философский вопрос плавал совсем рядом, но Маккена не решался начать обдумывать его. Энди гонит его прочь, и он прав. Жизнь, как субстанция вдруг обрела для Маккены некий осязаемый смысл. Спасая тело, Энди спас и его жизнь, ибо одно без другого не имеет этого самого смысла. Калеча тело мальчишки, он калечил и его жизнь, но… Энди не претендовал, не требовал права обладания, а он сам? Теперь он готов отдать парню все права, да вот только ему и сейчас это не нужно. За дверью шумит вода, тело парня собрано и склеено, но вот с жизнью иначе, и это теперь рвет Роя. Ни живота, ни мебели, потому что аппаратура и Стив… В тот момент, когда аппаратура и Стив были переведены в другую категорию, сложены, умножены, возведены в степени и оплачены, его собственная жизнь оказалась поделенной, вычтенной и с извлеченными корнями неимоверных степеней. Закон сохранения энергии сработал. Только вот в нем не учтено влияние внешнего воздействия, потому что это уже совсем другой закон. И закон сообщающихся сосудов не работает, потому что уровни не стремятся друг к другу, а наоборот разъезжаются в разные стороны. Чем меньше остается в одном, тем больше пребывает в другом. Рой даже не понял, что успел продумать всю эту запутанную цепочку, когда Энди снова появился в дверях.

Казалось, он ничуть не удивлен тому, что Маккена так и не двинулся с места.

— Ты что-нибудь ел? — вдруг спросил Энди, и Рой словно соскользнул с обрыва.

— Какая разница…

— Никакой, за исключением того, что человек должен есть.

— Почему ты спрашиваешь, ведь меня не интересовало, когда я…

— Я не ты, — перебил парень. — К тому же, если бы тебя не интересовало, я не остался бы тебе должен те последние десять долларов, но это уже не имеет значения. Конечно, пиццу с плесневым сыром я вряд ли смогу тебе предложить, но что-то из того, что ты любишь, я думаю, смогу найти. Том хорошо готовит…

— Ты еще помнишь?

— Я всегда любил смотреть, как ты ешь. Это было чертовски заразительно. Я готовил и радовался, что тебе нравится. Это давало тебе силы, и мне было приятно заблуждаться, полагая, что я причастен к этому. Боги! Что за сентиментальные воспоминания несостоявшейся жизни?! Глупо, да и только!

— А я даже не замечал, что у тебя аллергия на морепродукты.

— Стив таки выложил тебе? Передай ему, что он неправ. Я не хотел, чтобы ты знал, хотя… какая теперь разница?

— Энди, — Рой поймал парня за локоть. — Выбери меня. Прошу.

Мальчишка серьезно взглянул ему в глаза, помолчал мгновение и произнес.

— Когда-то Стив говорил мне, что ты — мустанг-иноходец и волк одиночка. Тогда я не понимал, что это, и зачем оно нужно. Теперь понимаю. Так проще, потому что не надо ни за кого бояться. Мне нравилось это в тебе. Ты срывал жизнь и не был никому должен. Ты был самим собой. Талантливым. Уверенным. Свободным. Ты брал то, что хотел, и это так шло тебе. Останься собой…

— Жизнь ушла далеко. Я изменился.

— Я тоже. Я уже говорил тебе, не стоит этого делать. Уезжай, Рой.

— Не могу, — ответил Маккена, вдыхая слова в поцелуй.

— Я не целуюсь, Рой.

— Ты говорил. Кажется.

Что такое категории сравнения? Когда шелк начинает казаться грубым, а туман натирает кожу? Когда ночные звезды ослепляют, а взмах крыла бабочки сбивает с ног? Мир превращается в муку, и жизнь захлебывается в нем? Когда открываются последние, самые тонкие перегородки души перед тем, как она начинает погибать. Это самый глубинный микронный звон, который зарождается в одной единственной клетке и ширится, расправляется, взрывая по цепной реакции оболочки клеток, и они вытекают и гибнут. Этот звук идет изнутри медленно и безысходно. Он изощренно пытает, выжигая лишь душу и не затрагивая вокруг ничего больше.

Энди вот. Рядом. Рой чувствует его каждым миллиметром тела, но каждый миллиметр тела знает, он прощается. Нет! Но уже поздно, потому что «да» сильнее. Как поймать время? Как заставить его замереть? Стрелка на часах щелкает, перескакивает тысячелетия, словно призывая крах конца. Энди прощается. Нет, он не говорил, но разве надо? Рой и так знает это. Всего лишь мгновение, когда он оторвется и … это уже другая жизнь. Можно заменить почку, сердце… Можно заставить человека видеть сквозь искусственный хрусталик, но как заменить душу? Она не заменяется, не вживляется, не прирастает…

— О, Маккена! Я уж думал, что ты вернулся домой, — Дав сделал вид, что удивлен, а после повернулся к парню, демонстрируя Рою полное пренебрежение. — Энди, надеюсь, ты не забыл, что у тебя выступление?

— Я также помню, что ты сегодня не поставил галочку в пунктах нашего договора.

— Прекрасно. Я хотел бы уточнить время. Насколько я понимаю, сейчас ты несколько занят, не так ли?

— Какой договор, Энди? — забеспокоился Рой.

— Коммерческий, и он касается только нас двоих.

Смит перевел на Маккену наглый, лоснящийся взгляд. Самец питона на собственной территории.

— Так и есть, — сказал он, чуть склонив к плечу голову, от чего его поза приобрела вид превосходства.

— Ты получишь все, что тебе причитается после выступления, — ответил Энди, отворачиваясь, чтобы скрыть омерзение.

— Люблю деловой подход к обязательствам, — подытоживающе отметил Дав.

— Ты исправно выполняешь свои обязательства, я — свои. Тебе не стоит волноваться.

— Значит в три, — заключил Смит, вальяжно направляясь к двери.

— Устроит.

Настроение Энди поехало вниз. Он пытался удержать себя, но ускорение только разгоняло падение.

— Какой договор? — настаивал Рой, понимая, что вряд ли ошибается. — Что ты ему должен?

Энди резко выпрямился и взглянул Маккене в глаза. Вот он тот самый момент, когда он способен перерубить пуповину, связывающую его с Роем. Он почти чувствовал, как поднимает руку, в которой сжимает нож. Нет, не нож. Мачете.

— Ты говоришь, что знаешь меня. В таком случае для тебя не должно быть новостью, что я всегда плачу по счетам. Два года назад он помог мне и продолжает по сей день. Исправно, как мы и договаривались. Со своей стороны я тоже придерживаюсь честного подхода к делу. Да, Рой. Я исправно трахаю его каждый день. Таковы условия, и они касаются только нас двоих.

— Энди!

— Нравится тебе это или нет, — продолжил парень, делая ладонью предупреждающий знак. — Не ты, он помог мне. Хоть ты и не думал так, но я и по отношению к тебе был честен. Всегда. Я так же честен и в отношении его.

— Ты не можешь этого делать…

— Не могу?! И это говоришь мне ты?! После того, как… Впрочем это не имеет значения. Значение имеет только то, что он имеет на это право.

— Право?!

— Послушай, Рой. Когда-то именно у тебя были все права на мою жизнь, но, как я понял, ты передал мне их по наследству, а я уж нашел им вполне коммерческое применение. И последнее. Сделай одолжение, засунь поглубже себе в задницу все свои притязания и заткни их анальной пробкой, чтобы они из тебя не лезли.

Бесконечная череда людей, звуков и света. Люди на танцполе кажутся толпой на входе в ад. Кругом пот и раздражение. Маккена ощущает себя ватным, словно у него чужие ноги, чужие руки, чужое все. Он еще чувствует Энди, но ощущение тает, съедается сумасшествием вокруг. Люди веселятся, что-то выкрикивают, танцуют. Они слепы и глухи в этом мерцающем грохоте. Никто, ни один из них не слышал, как рухнула целая галактика. Никто не видел, как она сложилась, сжалась, превратилась в плотный шар и исчезла. Сейчас, через несколько минут она неизбежно столкнется с громадой мира и взорвется, вспыхнув отголоском этого взрыва. Энди будет танцевать, только это уже другая галактика. Та, которой Рою никогда не достичь. Она будет восходить созвездиями на темном небосклоне его жизни, но с нее не упадет ни одна звезда, чтобы он успел хотя бы загадать желание. Клубная музыка скользит по плоскости болевого предела. Мысли столь огромны, что не могут втиснуться в голову. Реальность отражается сама в себе, словно это круглая комната, по периметру состоящая из зеркал.

Внезапный свист и рев толпы делит ночь на сектора. Начинается выступление. Луч прожектора вновь пьяно мечется по головам, преломляется на спинах, словно пытается протиснуться сквозь плотно сцепленную массу тел. Музыка опадает вместе со светом. Тишина отражается эхом, мощно генерируя каждый шорох. Вновь на сцену высыпают мальчики, щедро одаривая всех своим мастерством, но Рой не видит их. Они вязнут в его подсознании ожиревшей шевелящейся гусеницей, попеременно вскидывающей группы лапок. Он ждет Энди. Не произнося ни звука, мальчишка все же сказал ему это самое уродливое на свете слово «прощай», Маккена не поверил. Это что-то не то. Оно как-то плохо сочетается и с ним самим, и с Энди, но оно ощущается. Это как плевок. Вроде бы стер слюну, ничего в ней страшного, но еще долго чувствуешь оскорбление кожи на том месте, где она была. Нет, это не он, это Энди что-то неправильно понимает. После стольких мук и времени, когда он, наконец, нашел парня, тот пытается втиснуть между ними пенящуюся субстанцию «прощай». Кто замесил эту жизненную химическую реакцию, что теперь она разрастается ржавчиной, заполняя собой все? Странно, но вокруг течет ламбада. Это тоже что-то не то. Она какого-то не того размера, чтобы в нее вписался шест, но она течет. Вьется, закручиваясь вокруг пилона, и Рой почти видит ее. Это не может быть правдой, потому что ламбада…

Энди вновь на пилоне, но Рой уже не видит шеста. Его просто нет. Он — лишний. А ламбада есть. Энди танцует ее на шесте, и в это трудно поверить. Маккена словно смотрит рассеянным трансовым взглядом. Галлюцинации? Наверное. Он только что курил траву, и это ее отголоски. И ламбада, и шест, и ламбада на шесте, и шест в обрамлении ламбады. Он разглядывает каждую клетку тела парня, ощущает вибрацию, слышит звук. Он словно видит движение каждой мышцы, каждой кости, потому что важно только это. Нет, он определенно бредит, потому что уже столько времени не думал о мышцах. Он забыл, что они могут двигаться под кожей, что они вообще могут двигаться. Наваждение? Определенно. Рой словно ощущает биение сердца парня, и только это имеет значение. Он слышал его сегодня, и оно действительно билось. Билось о его ладонь, билось о его грудную клетку. Раскачивалось маятником, звенело колоколом, гоняя по жилам живую кровь. Живую, а не ту, что умирала, смешиваясь с дождем, растекаясь по его ботинку и асфальту, а потом лежала уродливой коркой на бледной изможденной коже. Рою стало жутко. Рваные воспоминания потекли в обратную сторону. Они громоздились одно на другое, складываясь в безобразный монумент его вины. Прощение. Энди сказал, что простил, а он сам? Он не хочет себя прощать, потому что парень — на пилоне, и это чудо. Мысли Маккены путаются. Лезет булочка с Эрл Греем, обмотанные зеленой ниткой осциллографа. Поверх них громоздятся падающие камеры с зонтами, крылья ангела в ошметках от лазаньи, черные простыни с пятнами и рассыпанными бусинами, фейерверк и картонки в подвале…

Нет, Рой не видел, что делал Энди на шесте. Не осознавал ни одного движения. Он просто старался запомнить, потому что это именно то, чем ему придется жить. Он не заметил, как закончилось представление, и довольный народ опять вывалился на танцпол. Он не понимал, что так и стоит посередине вкопанным столбом. Это то, что называется неизбежностью, и она наступила, и впитывается теперь. Маккена стоял на танцполе и не понимал, кто он и где. А еще он не знал, как. Его подсознание судорожно искало ответ там, где его не было. Слепое подсознание в безлунную ночь пыталось нашарить в обширной прерии неизбежности ту единственную оброненную монету, которой можно оплатить хоть что-то. Рой не знал, сколько прошло времени, когда в его голове всплыла бесформенная неопределенная мысль. Надо сделать шаг. Надо сделать…, но это шаг невозврата, который поведет в минус. Потом второй. И так каждый будет вести все дальше и дальше. Воспоминания, пропитанные виной — вот его удел. Это слишком много для него. Это слишком мало для него. Рой не заметил, как Энди коснулся ладонями его плеч.

— Что с тобой?

Глупый вопрос.

— Ничего.

Это правда. Как может быть что-то с тем, чего нет?

— Уезжай, Рой.

— Ты говорил уже, — он ответил спокойно, без единой эмоции. А какие могут быть эмоции там, где ничего нет? – Да. Сейчас. Ты не волнуйся. Я сейчас уйду. Просто хотел увидеть тебя в последний раз. Зачем, не знаю, просто очень хотел. Энди…

— Рой, не надо усложнять. Все и так слишком сложно. Пусть все останется, как есть.

— Да. Ты прав.

Энди потянулся и коснулся губ Роя. Маккена не ответил. Он словно онемел, потеряв чувствительность. Он лишь почувствовал, как Энди убрал руки. Рою показалось, что на этих местах нет кожи, и там лишь пенится проступающая кровь. Непонятная волна прокатилась по телу, и его передернуло. Он словно услышал щелчок, который вырвал его из оцепенения. Энди не было. Рой не мог понять, был ли он рядом или это — плод больного воображения, но ощущение прикосновения… Маккена судорожно искал парня глазами, но танцпол кишел чужими ненужными людьми. Рой поднял голову и взглянул на балкон. Энди стоял в пол-оборота и смотрел на него. Просто стоял там, наверху. И смотрел на него.

— Энди! — Маккене показалось, что он может перекричать динамики. — Энди!

Парень не шелохнулся. Маккена видел, как к нему приблизился Смит и положил на плечо ладонь.

— Энди, нет! — что было сил, заорал Рой, бросившись к лестнице. – Нет, Энди!

Он почти достиг ступеней, но оказался в кольце сильных рук охранника.

— Пусти! — бесновался Маккена. - Нет!

Подоспел второй охранник, и они потащили его прочь. Он сопротивлялся, ругался, отбивался. На какие-то мгновения ему удалось высвободиться, и он вновь бросился к лестнице.

— Не надо, Энди! Нет!

Завязалась потасовка. Посыпалась посуда, и захрустели ломающиеся стулья. Рой был безумен. Откуда-то в нем поднялись гневные силы, и он превратился в монстра.

— Отойди от него, ублюдок! — бесновался Маккена. — Не трогай его! Не надо, Энди!

Он не заметил, как стихла музыка, и толпа расступилась, развлекаясь внезапным шоу. Рой выскальзывал из объятий охраны и вновь бросался к лестнице, но вновь оказывался спелёнатым цепкими руками, и все повторялось снова. Он смотрел на балкон, но парень так и не шевельнулся. Наконец, Дав сделал определенный жест рукой, и все замерли.

— Чего ты хочешь, Маккена?!

— Не трогай его! — взмолился Рой.

— Он — взрослый мальчик! У него свободный выбор! А вот ты шумишь не по теме! Покинешь мой клуб сам или оказать тебе помощь?!

— Я убью тебя!

— Договорились! Но в другой раз! Сейчас мне немного не до тебя! У меня другие планы!

Потом Смит цокнул пальцами, вырисовывая повелительный знак, и крикнул охранникам:

— Уберите это дерьмо! От него слишком много проблем!

Маккена видел, как Энди отвернулся и пошел в сторону кабинета Смита. Рой рванулся, но Дав приказал в этот момент:

— Вышвырните его отсюда! Я не намерен это дольше терпеть!

Маккену волокли к дверям, но он упирался, запрокидывая голову, чтобы увидеть балкон, но на нем уже никого не было.

Шершавый асфальт ободрал ладони, и Рой едва успел подставить их, чтобы не выбить зубы. Он вскочил и бросился обратно, но вдруг остановился. Эта фраза, которую сказал ему Энди. Она вдруг возникла перед ним и зазвучала. Там, за этой дверью… Мир, который без меня. Рой вдруг понял, прочувствовал каждой жилой, каждой клеткой… Там за чужой дверью чужого клуба остался целый мир, состоящий из плоти и крови. Мир, который не принял его. Мир, который он потерял. Мир, который без него.

Энди не мог думать. Это слишком. Либо ты думаешь, либо чувствуешь. И Энди чувствовал. Слишком сильно чувствовал. Дав был груб. Впервые за все это время. Он гнул парня к подушке, давил ладонью между лопаток, омерзительно глубоко входил и выходил. Мальчишка слышал, как он шипит, захлебывается, постоянно повторяя о каком-то возмездии. Энди еще чувствовал внутри Роя, стараясь из последних сил сохранить это ощущение, но Смит долбился тараном, кроша вдребезги тонкое стекло воспоминаний. Дав унижал его, и это еще было возможно. Дно, которого он и так достиг, уходило из-под коленей, и Энди проваливался еще глубже. Господи, где тот предел, дальше которого уже не получится? Парень видел, как раскачивается брелок. С одной стороны «Р», с другой «М«… И этот брелок, как язычок колокола раскачивал его жизнь, и она вновь гудела, протяжно вибрируя каждой клеткой. Энди думал о Рое. Вернее не думал, а лишь слышал, как его имя эхом бьется о стенки его души. Время не шло, а лишь складывалось гармошкой, с каждым движением Смита накладывая изгиб на изгиб. Парень вроде бы прошел часть, но Дав каждый раз тянул его назад, заставляя пройти еще раз. И еще. И еще, но время — упругая прямая вещь, и когда все кончится, оно ведь расправится, втискивая этот кусок в ленту своего существования, и тогда придется пережить все это вновь.

Энди не успел еще уснуть, как его разбудил Мартин. Он был настолько расстроен, что едва мог перевести дух.

— Да что случилось, наконец?!

— Капли Дождя, — с трудом выговорил парень срывающимся от волнения голосом.

— Что Капли Дождя?! Где он?!

— Он… пропал.

— Как пропал?! Я же видел его днем! Он что, не вернулся?!

— Откуда не вернулся? Где ты его видел?

— Не может быть! Когда мы расстались, все было хорошо. Неужели он? ..

— Идем скорее! Боюсь, как бы что с бабушкой не случилось! Она волнуется очень. У тебя мальчик на ходу?

— На ходу, а где твой грузовик?

— Бензин кончился. Бросил на обочине. Пешком к тебе бежал.

— Идем, нам на утес надо. Скоро рассветет.

— Я был там. Не нашел.

Недалеко от утеса Энди заглушил мотор.

— Мартин, возьми мотоцикл и возвращайся к Джил. Сейчас ты очень нужен ей. Я найду Джека сам, ибо это — наше с ним дело.

— Энди, но…

— Возьми мотоцикл и возвращайся домой. Если я не вернусь часа через два… Я вернусь раньше. И прошу, не тяни время. Я найду Капли Дождя.

Он посмотрел на брата так, что Мартин понял, надо подчиниться. Энди говорил уверенно, и ему хотелось верить. К тому же Джил… Она там совсем одна.

Энди ждал, когда стихнет рев мотоцикла, а после глубоко вздохнул и крикнул:

— Джек! Я здесь! Позови меня!

Ветер сдул слова, посеяв тишину. Парень прислушался. Ничего. Только сердце грохотало набатом. Энди казалось, он слышит, как открываются и судорожно закрываются его клапана.

— Джек, — он скорее подумал, чем прошептал имя шамана. — Позови меня.

Сердце вдруг остановилось на какое-то мгновение, замерло, и Энди словно услышал:

— Лети. У ветра есть мудрость.

Мальчишка вздрогнул и открыл глаза. Слова звучали так явственно, словно говорящий приблизил губы к его уху. Вокруг никого. Даже ветра нет. Страшная черная пустота, смешанная с холодом. Промозгло так, что даже мысли стекленеют, и от этого становятся ясными. Энди вдруг понял что-то сакральное и важное. Он найдет Капли Дождя, надо только… Сейчас. Необходимо сосредоточиться. Где ты, Джек? Парень поднял лицо, словно что-то нюхал. Тонкая, едва ощутимая нить. Вот она. Слабая. Теплая. Живая. Сейчас, Джек. Сейчас. Потерпи. Энди перестал ощущать себя. Он шел в сторону уступа, все ускоряясь и ускоряясь. Он уже почти бежал, не помня ничего. Помнил только, как оторвался от земли, и… Первый взмах. Второй. Неокрепшие крылья едва выдерживают сопротивление густеющего воздуха. Пестрые перья, расправляя бороздки, вибрируют по потоку. Каждый очин словно разогретая игла жжет руки. Поначалу парню кажется, что он подобен огромной бесформенной неподъемной структуре, которая в принципе не может летать, но постепенно словно преобразуется, оплавляется, становясь гладкой обтекаемой формой. Он летит. Летит! Парень чувствует, как внутри него собирается маленький комок, поднимается по груди и горлу, преобразовываясь в высокий характерный звук. Он зовет Капли Дождя. Шаман не может не ответить. Это — закон, и мальчишка слышит ответ. Темно, и найти Джека в этой мгле почти невозможно, но можно включить внутреннее зрение. Просто открыть переборки души, позволяя сердцу искать. И Энди нашел.

Уже в машине скорой помощи он спросил старика:

— Джек, я, конечно, все понимаю, но…

— Ты хочешь знать, как я там очутился?

— Именно. На этот уступ и скалолазу-то не так просто добраться. А что ты там делал, я вообще не пойму.

— Ветер истрепал меня, и у меня кончились силы. Я не смог подняться.

— Ты не договариваешь мне что-то, — усомнился Энди. — Я знаю тебя лучше других.

— Раз так, то и ответ тоже должен знать.

— Ты… Зачем ты…

— Чтобы ты понял, что твое горе еще не вся твоя жизнь, и есть еще что-то, ради чего стоит все же попробовать выжить. Теперь я могу отпустить тебя. Я знаю теперь, что у тебя достаточно мужества быть мудрым. Ты можешь видеть сердцем, а оно у тебя огромное и чистое.

Парень сжал холодные пальцы старика.

— Но ведь ты…

— Я бы ушел хоть сейчас, но буду ждать Джил. Ее время не пришло еще. Когда она пройдет свой путь, мы вместе уйдем в долину предков. Я обещал ей это, но…

Старик хулигански молодо улыбнулся и подмигнул Энди.

— Я тебе ничего не говорил.

Парень тоже улыбнулся по-мужски скупо, но они поняли друг друга.

Стив обрушился на Роя с упреками. Он что-то кричал про телефон, про ответственность, дружбу… Что-то там еще, и в довесок к этому еще что-то, но Маккена не слышал. Он ощущал себя не собой, и слова Шона вязли в нем где-то на входе. Наконец, истощив обойму обвинений, Стив сник.

— Рой, ты слышишь меня?

— Я нашел его, — ответил Маккена, даже не расслышав вопрос.

— Энди? — испугался Шон, но Рой лишь закрыл глаза, позволяя гримасе боли пройти по лицу.

Она искривила губы и свела брови.

— Рой, что?! Где он?! — Стив испугался, впился в плечи друга и встряхнул его.

— Шон, — проскрипел Маккена.

— Да, что с ним, бога ради?!

— Он,.. — Рой понял, что не может произнести это вслух. — Он… Он танцует на шесте в бордель-клубе в Литл Рок.

— Что?! — Шону показалось, что Рой бредит.

Маккена не ответил, лишь посмотрел другу в глаза. Просто посмотрел, и Стив понял все. Эти деньги, о который говорила Ольга, срочный отъезд Роя и… А что «и»? О чем спрашивать еще, когда и так все понятно. Мальчик продал то, что у него было. Себя. Стив лишь ощутил глубину его отчаяния. Откуда-то всплыли собственные, давно спрятанные переживания, а вместе с ними и боль по Джону Тревису. Рой был в шоке. Это не вызывало у Шона ни доли процента сомнения. Затяжное состояние ступора после потрясения. Он слишком хорошо знал друга, чтобы не почувствовать его внутреннюю разрушающую силу. Он даже мог безошибочно сказать, о чем и как тот думает. Маккене не выбраться. На этот раз точно. Он себя доест.

— Он просил передать тебе, — вдруг сказал Рой, — что ты выиграл. Я не знаю, о чем он, но если я должен тебя поздравить, скажи, я сделаю.

— Такая победа хуже поражения, потому что она не стоит ничего. Ровным счетом ничего. Рой, — осторожно позвал Шон. — Что ты теперь будешь делать?

— А? — встрепенулся Маккена, возвращаясь откуда-то из глубины самого себя. — Перенеси выставку еще на неделю. Я хочу кое-что изменить.

— Ты уверен, что это нужно?

— Сделай. Это очень важно.

— Рой?

— Я в порядке. И еще одно. Мне нужно побыть одному.

— Но…

— Не беспокойся, я не вскрою себе вены, не предупредив тебя. Я бы выпил, но… У тебя наверняка найдется что-нибудь, давай покурим, как в старые добрые времена.

— Ты уверен? — недоверчиво поинтересовался Шон.

— Я хочу жить, как никогда. Эта выставка стала смыслом моей жизни. Она нужна мне, ибо я должен сделать то, что должен. Я понял, наконец, и это действительно очень, очень важно. Не обижайся, я пойду, — протяжно выдохнул Маккена и направился к двери, но вдруг остановился, словно не решался перешагнуть порог.

— Я был с ним, — глухо, на какой-то самой нижней грудной ноте произнес Рой.

Стив не ответил. Слова были неуместны. Слишком грубы, наверное, для категорий столь тонких колебаний.

— Не знаю, как мне теперь со всем этим жить.

И в этот момент Шон испугался. Он вдруг… впервые понял, что должен отпустить Роя, что бы тот ни сделал. Если бы эта мысль его убила, это оказалось бы не так больно. Он тоже не знает, как теперь с этим жить. Он не хочет этого знать, потому что понимает, что вытерпеть это не получится.

* Уезжай!

1 — Направление на юг. Шаман следует в этом направлении, чтобы оставить прошлое, как змея кожу. Направление на запад. Шаман следует в этом направлении, чтобы избавится от страха перед лицом смерти. Направление на север. Шаман следует в этом направлении, чтобы обрести мудрость древних. Направление на восток. Полет к солнцу и обратно к дому, во время которого выполняется кульминация жизни. Это самое трудное путешествие, на которое решаются не все шаманы.

2 — Очин — полая нижняя часть стержня пера птиц. Очин частично погружен в кожу, лишён опахала, обычно полупрозрачен.

Часть 29. THE WORLD WITHOUT ME.

29. THE WORLD WITHOUT ME.*

Стив нервничал. Выставка открылась два часа тому назад, а Роя до сих пор нет. Падший ангел. Так и есть. Падение. От полотна к полотну. Медленное. Трагичное. Прорисованное. Об этом падении кричит каждая деталь. Поза. Жест. Взгляд. Такая безмятежность Энди на первых снимках. Там, на двадцать втором этаже, когда в розовом мареве позади него беззаботно парят небоскребы. Это рай, потому что фотографии излучают тепло. Художник любуется моделью. Это видно. Чистое любование, и ангел еще непорочен. Безмятежный взгляд, почти детская коленка, балующиеся в глазах искры и... и крылья. Белоснежные. Изящные. Так спокойно сложенные за спиной. Чуть оттопыренное перо, зацепившееся за парапет, а ему все равно. Пусть даже и помнется. Красивые, почти древнегреческие линии пальцев на ногах с аккуратным полукругом кутикул. Закат гладит юношескую кожу, и она истекает персиковой матовостью. Рой снимает парня так, словно он действительно непорочен, и сам он ни разу не касался его. Полотна почти источают запах теплых плит и живой чистой кожи. У Стива легкий шок. Он впервые видит экспозицию, и не совсем понимает, как Маккена сделал это. Как Энди сделал это. Как вместе они… Шон не совсем осознает, как Рой заставил парня ТАК поворачивать голову, и как Энди заставил его ТАК снимать. Когда только Рой успел договориться с богом… когда только успел получить разрешение быть творцом и создавать своего ангела? Как прекрасен этот предзакатный мир. Он реален, непорочен и чист. Только Стиву не по себе. Мир, который создан на снимках, будет изжит и разрушен. Роем создан. Роем изжит. И Роем разрушен.

Стив задумался. Он всегда знал, о чем будет выставка, но он никогда не думал, что это будет столь явственно. Непорочность Энди создана опорочившим его. Создана тем, кто давно пал сам. Вот только разброс верхней точки и нижней столь колоссален, что, сорвавшись, парень действительно разбился.

Мост. Энди стоит на парапете, раскинув руки. Ветер играет в полы расстегнутой рубашки, а уставшее солнце наполняет ее словно парус тяжелеющими лучами. Худощавое тело, спутанные отросшие волосы, поднятое лицо. Миг. Когда он еще может отказаться. Когда порок еще не вверг его в смертельное падение. Босые стопы и холод серого мрамора ограждения. Крылья. Неопределившиеся. Неуверенные. Бесполезные. Не спасут, если в следующее мгновение он не раскроет их. Странные мысли. Наверное, Шон сходит с ума. Когда он начал думать этими категориями? Это «Научи меня». Чтобы грех пересилил. Он тянет вниз невидимым камнем на шее мальчишки, и Стив тоже причастен. Мост — как… Мысли путаются в голове. Энди бросался с него, чтобы Рой выжил, а потом бросался, чтобы разбиться самому. Все сложно. Жизнь приобрела смысл, чтобы после потерять его. Это какие-то разные смыслы, опровергающие один другой. Столь далекие, что непонятно, как смогли они столкнуться в одной точке. Что такого в этом парне, что вскрыв в нем ангела, Рой превратился в демона? Или он и был им, просто Стив не видел? Или видел, просто не хотел понимать, что видит?

Ветер все еще треплет полы рубашки, но падение уже началось. Мгновение. Два. Три. Бездействующие крылья. Не расправляет их, лишь чуть напряжены сгибы. Он принял решение, и грех сильнее. И стоит того, чтобы его выбрать? Стоит, раз Энди выбрал. Маккена снимает с берега. Идеальная модель Роя. Откуда в парне столько бесстрашия? Этого молчаливого мужества, что трудно не поверить тому, что запечатлено на фотографиях. Глаза закрыты, на лице безмятежность, словно выполняет несложный трюк, зная, что внизу мягкий упругий мат. А его нет, потому что под ним жесткая гладь воды, а под ней годы унижения и страдания.

Шон идет вдоль стендов. Он один. То, что вокруг — другое измерение, и он не чувствует его. Не слышит, о чем говорят посетители, не видит масок чувств на их лицах. Все эти люди… они проходят сквозь него, словно его нет. Он один, и каждая картина связана с ним невидимой упругой струной, а кто-то нажимает на клавиши, играя на виртуальном пианино. Молоточки бьют по этим струнам, вытягивая звуки воспоминаний, и мелодия оборачивается, повторяясь бесконечно. Такая обостренная «си», и чуть с передышкой «ля». Нет, Шон не знает нот, но он знает, как они звучат.

Фон фотографий густеет, как густеет и восприятие. Прозрачные краски приобретают объем и вес, вбирая в себя трагедию. Посетители говорят шепотом, но он шершавый и слишком грубый, низкочастотный, с убогой редкой амплитудой.

Мексика. Стив не видел этих фотографий, но это не имеет значения, потому что он чувствовал их. Вот она, гладь воды. Тяжелая. Плотная, словно это не вода, а застывшее горбами олово. Мрак съедает горизонт. Топит его, давит, держит за горло в ожидании, когда он захлебнется. Сумрак занимается вандализмом, искажая контуры. Еще немного, и он как преступник скроет следы своего преступления. Мгновения на снимках идут чаще, словно их печатает разволновавшееся сердце. Первое перо касается воды, выворачиваясь из очина. Второе. Немой треск костей, застывший, чтобы мучить бесконечно. Свинцовые брызги картечью решетят картинку… Энди бьется спиной о воду. Плечи, затылок, вскинутые в надежде защитить лицо руки… Парня уже не видно, лишь брызги, как комья похоронной земли над опущенным гробом. Вода затягивает яму, опрокидываясь равновесием…

Все.

Стив шел от стенда к стенду, и каждая клетка его ощущала Маккену. Глубина Роя поражала даже его. Сколько километров еще вглубь его таланта? Шон чувствовал Роя. Чувствовал, как Рой чувствует Энди. Чувствовал Энди. Ощущал, как Энди чувствует Роя. Этот скулящий рассвет на следующей фотографии. Безразличная вода. Выдохнувший отлив, зашедшийся в эпилептическом припадке, потому что на губах пена, и у наступающей воды конвульсивный припадок. Спазм сокращает мышцы, и массив ненасытного океана выплевывает бездыханное тело. Падший ангел. Сломанные, отяжелевшие от воды крылья, неестественно вывернутые вдоль тела. Наверное, он не выжил, но Маккена наезжает камерой, показывая закрытые глаза. На ресницах песок и капли. Песок и капли. А под ними под дрожащей кожей век глаза, наполненные слезами радости и горя. Он пал. Так стоил ли грех того, чтобы выбрать этот путь? Ответа нет. До сих пор нет. Ни на фотографиях, ни в жизни. Столько раз он задавал себе один и тот же вопрос. Столько раз понимал, что не нашел ответа. Стив невольно подумал об Энди. Что бы он сказал сейчас? Шон не знает, а Энди знает. Так стоил ли того грех? Стоил. И парень и второй, и третий раз выбрал бы это. Он смотрел в глаза Роя и то, что видел в них, стоило бы и второго, и третьего падения. Он же говорил… Кадры на стендах тянутся канвой. Капли на ресницах, в которых искрами рождается рассвет. Наплывающая пена. Еще есть шанс уйти с ней и исчезнуть. Это, чтобы не встать и не осознать, что не можешь летать. Не можешь сейчас. Не сможешь потом. Никогда уже. Пена. Последнее прикосновение божественной ласки. Последний невинный поцелуй. Рой снимал именно так. Энди делал все, чтобы Рой снимал именно так. Вот оно страстное совокупление творца и модели. Редчайшая любовная связь в создании нового мира. Она и невинна, и развратна, и она наполняет смыслом этот рождающийся мир. Вот он основной закон равновесия вселенной, не оскверненный пока последствиями эффекта бабочки. Не расправила она еще крылышки, чтобы разрушить его. Магическая визуализация творческой мысли. Стив чувствовал это очень глубоко. Глядя в картины, он не заметил, как перешел к размышлению о пирамиде их отношений. Три плоскости. Три грани. Сложнейшая в философском понимании конструкция. Плоскости, как и их жизни соприкасаются, грани, как сокровенные отношения – нет. Их трое, как и плоскостей, но никогда, ведь они говорили об этом, они не осквернили бы закона пирамиды. Так кто из них троих нарушил ее равновесие, балансирующее на единственной точке соприкосновения? Кто качнул ее? Кто разрушил этот хрупкий баланс?

Энди сидит на песке, опустив голову. Потом поднимается неестественно. Это видно. Вверх плечом, потому что только так и мог… и должен был. Вода рвется слезами с повисших волос, оплакивает разрушенное бессмертие. Ангел еще не умер и еще не родился. Он не бессмертен уже и не смертен еще. Рой рассказал как-то, как рыдала муза, обвиняя его в жестокости, но Шон подумал тогда, что Маккена бредит. Нет. Только сейчас Стив понял, это не так. Ангел в муках рождался из Роя, чтобы обрести плоть и кровь. Как Маккена снимал, как терпел эту родовую муку? Шон знает. Он столько раз видел это. Он и сейчас видит. Последние стенды. Ножом по жилам. Медленно. Монотонно. Бесконечно. Кадры с камеры видеонаблюдения. Рой получил то, что хотел. Энди дал ему то, что он хотел. Это уже не игра, не актерское мастерство, не плод фантазии. Парень сидит, опустившись между коленей. Дождь. Лицо в грязи и крови. Рассеченные губы, из которых по подбородку слюна с сукровицей. Разбитая щека, по которой слезы и кровь как… просто как кровь. Это почти как у Пабло Неруды. И по улицам кровь детей текла просто, как… кровь детей. Стив думает так же, только не знает об этом. Энди смотрит. Он просто сидит и смотрит, но это не его взгляд. Взгляд человека, испытавшего вечность. Она уже наступила, прошла и осталась позади. Маккена все же взял эти снимки. Шон был уверен, он не посмеет, но он сделал. Вырвал душу и швырнул ее под ноги всем. Вот она суть. Стив смотрит на снимки и чувствует, что вечность уже коснулась его краем холодной неизбежности. Он слишком глубоко знает Роя, чтобы не понять, что он подошел к краю пропасти. Он слишком долго искал ее, чтобы теперь сделать шаг назад, отступив от обрыва. Рой не признает страховок. Лететь — так ввысь. Разбиваться — так вдребезги.

А дальше… Дальше огромное хищное солнце. Багровый мексиканский песок. Мертвые контуры уродливых кактусов, и одинокая фигура. Он уходит, но это непросто. Неокрепшие ноги, не познавшие тяжесть тела из плоти. Повисшие мертвые крылья. Волокутся якорем по песку. Солнце словно втягивает его, чтобы переварить вместе с миллионами жизней, и ему придется выживать. Бороться изо дня в день, чтобы все равно умереть. Краски на полотнах тяжелеют и багровеют. Нежные розоватые тона начала осели, поплотнели, становясь тяжелыми медно-красными оттенками. Это чудовищно-огромное солнце, заполняющее горизонт.. Эти темные силуэты кактусов, словно останки всемирного пожарища… Эта мертвая бурая земля… Одинокий силуэт в тающем ореоле божественного свечения. Не ангел уже. Человек…