— Ай-ай-ай! Сестричка, ты бы понежнее, а то мне этими руками технику чинить да шеи бездарям мылить… — Пытаясь хохмить, дабы не сорваться на нецензурную лексику, прошипел старший техник-лейтенант инженерно-авиационной службы Владимир Измайлов. История ранения старлея незамысловата. С началом прорыва немцев на севере от Одессы летчики Люфтваффе озверели — налеты на аэродром 1100 Специального ИАП участились и ужесточились. Прежде фашисты старались не приближаться к этому аэродрому — ведь на нем базировались новые, совершенно секретные и удивительно красивые Ла-9М. Универсальные, скоростные, превосходно вооруженные, и технически надежные машины оказались для немцев сюрпризом. Грозные и многочисленные Фокке-Вульфы над Одессой больше не были властителями боя. Сильно потрепанные и малочисленные «Короли» при поддержке 1100 СпИАПа установили некий паритет сил. И этими Лавочкиными с нескрываемой любовью и трепетом работал старший техник-лейтенант Измайлов! Любовь к этой машине и подвела инженера — во время отражения очередного налета на аэродром полка один из Ла-9М получил серьезные повреждения и загорелся в воздухе. Раненый пилот смог посадить пылающую машину и Измайлов первым бросился на помощь. Выскочив на крыло самолета старлей вскрыл фонарь кабины и попытался вытащить истекающего кровью и задыхающегося от дыма пилота. Но пристяжные ремни не пускали пилота, и при попытке расцепить заклинившие крепления Измайлов попал в ловушку — разыгравшийся пожар и повреждения двигателя вызвали прорыв масла в кабину. Кипящее масло ударило в кабину — пилоту повезло, его защитил летный комбинезон и крепкие перчатки, а вот старлей такого снаряжения не имел. Ничем не защищенные кисти обдало маслом…
— Терпите, товарищ старший лейтенант… Ожоги — это вам не шутки!.. Даже с обезболиванием — больно будет… Очень больно, но вы терпите! И не волнуйтесь так… Вашего товарища-летчика отправили в Николаев. Он будет в полном порядке!.. — Темноволосая медсестра в измятом, запачканном медицинском халате старательно обрабатывала и забинтовывала асептическими повязками обожженные кисти рук старлея.
— Чего же я тогда Ваню сюда тащил, лучше бы сразу — в Николаев!.. — Воскликнул техник.
— А сами бы вы как? Правильно, что сюда его привезли. И сами вы — молодец… Ох, если бы нас так срочно не перебрасывали бы — мы бы вас подлечили прямо тут. — Медсестра огорченно оглянулась — широкий коридор вчерашнего сельского клуба, а сегодня корпуса госпиталя, кишел людьми. Ходячие раненые помогают вынести во двор лежачих раненых, медсестры собирают медикаменты и оборудование, врачи определяют порядок эвакуации и разбираются с прибывающими ранеными, которых тоже надо отправлять в тыл.
— М-м-м!.. Осторожнее. Осторожнее… Ну, может, морфия хоть уколешь, а? Таблеточки твои не действуют — больно! Нет уже терпежу, сестричка!.. М-м-м-м-м!.. Доктор! — Старлей дернулся было в сторону выскочившего в коридор статного доктора с аккуратными, чуть седыми, усами и бородкой.
— Алиночка, душенька, скорее заканчивайте и срочно на погрузку. Товарища техника — в любую свободную машину и со всеми в Николаев, там разберутся… — Даже не обратив внимания на терзания Измайлова, доктор, отдав указания старшей медсестре Алине Кюрчевой, помчался на выход — во дворе его ждали раненые готовые к отправке. Алина даже ответить не успела. Пред глазами встали воспоминания недавнего прошлого, когда ее, еще десяток сестер и троих докторов во главе с доктором Ломовым сняли с госпитального судна «Каманин» и отправили в Одессу — формировать на основе одной из городских больниц эвакуационный госпиталь. Алина давно мечтала попасть поближе к фронту, туда, где ее помощь, помощь доктора Ломова нужна больше всего. Мечта сбылась! Кюрчева стала старшей медсестрой, и теперь ей полагалось заниматься куда более серьезными делами, чем все это было раньше. От прежней, размеренной, сытой и спокойной жизни на «Каманине» не осталось и следа — поток раненых не уменьшался, не было привычных передышек между рейсами, был нескончаемый труд, пот и кровь. — Товарищи! Товарищи, скорее к грузовикам. Детей грузите в автобус. — Доктор помнил о тех, кому сейчас нужна была забота не меньше раненных — о детях. Тех маленьких, от трех до пяти лет, детях, что лишь вчера были эвакуированы из Одессы. И по неведомой причине, детей не отвезли сразу в Николаев, а доставили сюда, в госпиталь. Однако времени на размышления доктор не имел, его ждала работа. — Алиночка, поторопись!.. — Несколько рассеяно, с грустью в голосе бросил доктор и скрылся из вида, растворившись в ярком свете дверного проема.
— Да-да, Валерий Валерьевич, мы сейчас!.. — Саднящими, красными от холодной воды и нагрузки руками, стараясь не причинять боль раненому, Алина торопилась закончить наматывать последний слой бинтов. — Ну вот, закончили товарищ старший тех…
— Можно просто Вова. — С некоторым облегчением вздохнув, и осмотрев замотанные бинтами кисти рук, Измайлов улыбнулся. — Отличная работа, Алина, но болят руки адски!..
— Ничего-ничего, таблетка скоро подействует и боль уйдет… Ох, задержались мы с вами, все уже на погрузке. Только мы тут остались. — В опустевшем клубе стало удивительно тихо, лишь из открытых дверей с улицы доносились голоса людей и гудели двигателя грузовиков. — Пойдемте, посажу вас в транспорт да пойду, работы еще много…
Рокот взрывов и крики донеслись с улицы почти одновременно с последними словами медсестры. Первый миг непонятного события был таким неожиданным, что собранные было в руки медсестры склянки с медикаментами и бинты посыпались на пол.
— Ой, мамочки! Что это?.. — Наученная опытом войны Кюрчева умела различать звуки артиллерийского или минометного обстрела, и как свистят и рвутся авиационные бомбы — она тоже знала. Речной флот не хуже других воевал с врагами и все причуды противодействий врага флотилии были всегда на виду. Но, то, что взрывалось сейчас на улице — было ей абсолютно незнакомо.
Грохот взрывов резко прекратился, но вот крики людей обратились в массе вой и их сразу перекрыли длинные пулеметные очереди.
— Алина! Под комбинезоном пистолет! Скорее! — Сообразить, что дело пахнет керосином, Измайлову удалось быстрее медсестры…
«Бранденбург», 800-й полк особого назначения, кроваво-черная секретная элита Абвера 2. Все представители немецкого верховного командования при упоминании этого пугающего подразделения невольно морщились — слишком уж непривлекательными были методы «команды Хиппеля». Но сам подполковник Теодор фон Хиппель очень высоко оценивал возможности каждого из своих бойцов, и всего полка вместе взятого. Поэтому на выполнение задач по уничтожению ряда особых целей под Одессой были направлены не покрывшие себя бессмертной славой в сентябрьском наступлении парашютисты, а напрочь лишенные понятий морали «бранденбуржцы»…
Отсутствие тех самых понятий морали позволило пятнадцати переодетым в униформу бойцов НКВД и вооруженных советским стрелковым оружием и американскими базуками диверсантам безнаказанно за ночь проделать путь от села Волковское, в окрестностях которого приземлился их планер, до села Светлое. По пути они разжились автотранспортом и без задержек добрались до своей цели.
Утром следующего дня, после тщательной подготовки и выбора позиций диверсанты приступили к выполнению своей задачи. Началось мерное и абсолютно бессмысленное убийство…
Сначала по немногочисленной охране госпиталя открыли огонь снайпера. Винтовки Симонова с глушителями полюбили не одни только советские разведчики. Немцы высоко оценили качество, надежность и универсальность русского оружия — командование Вермахта даже издало особый приказ, требующий от трофейных команд с особым вниманием собирать снайперские и бесшумные версии СВСок, а затем отправлять наверх, к руководству. А уж бонзы с витыми погонами эти винтовки чуть ли ни поштучно распределяли по спецподразделениям…
Стрельбу по охране все же заметили — один из докторов рванул к машинам, видимо хотел подать сигнал водителям, но не успел. По грузовикам из кустов ударили ракеты. Трофейные американские «Базуки» ценились в Вермахте ничуть не меньше СВСок…
Расчет немцев был идеален — госпиталь в связи с прорывом на севере от Одессы срочно перебрасывали к Николаеву, а значит в один прекрасный момент все придет в движение. И это движение возможно сейчас лишь на машинах — раненых надо вывозить, ибо ходоки из них неважные. И диверсанты дождались своей минуты…
Полторы сотни раненых, те, кого успели погрузить в машины — погибли. Осколочно-фугасные ракеты с легкостью разрывали один за другим кузова грузовиков и разбрасывали тела пассажиров, а иногда и сгрудившихся у машины людей… Одна из ракет ударила прямо в лобовое стекло стоящего чуть в стороне от погрузочной площадки обыкновенного городского автобуса. Автобуса битком наполненного напуганными неожиданной стрельбой маленькими детьми…
Выжившие раненые, врачи и медсестры попытались спастись бегством. Тщетно. До сельских построек добежать не было никакой возможности — клуб как назло построили не в самом Светлом, а за его окраиной. Расчистили и заасфальтировали большую площадку для летнего кинотеатра и областной ярмарки достижений… Госпитальные палатки и чадящие остовы грузовиков хоть немного прикрывали тех, кто пытался убежать, но выскочив на пустырь, гибли.
Прошло всего несколько коротких минут и все утихло. Десяток уцелевших под огнем медиков и раненых затаились в палатках и здании клуба. Они посчитали, что безжалостный враг удовлетворится своими достижениями и уйдет.
Но враги так не думали. Лишь спустя двадцать минут последний из «бранденбуржцев» покинул госпиталь. Оглянувшись на секунду, диверсант замыкающий группу, удовлетворенно ухмыльнулся. Последний штрих, на взгляд диверсанта, был идеальным! Изуродованные тела женщин и детей разбросанные прямо на дороге, да еще и заминированные — это, несомненно, принесет еще больше жертв, и поселит страх в душах упорных, но слабых русских! А уж продажные и трусливые янки вовсе — сбегут, узрев и ощутив то, что представляет эта война!..
Алина Кюрчева, трясясь от пробирающего до костей холода и чудовищного страха, вышла из клуба лишь тогда, когда из поселка на дорогу выехала колонна грузовиков с бронеавтомобилем во главе. Побелевшие от напряжения руки все так же крепко сжимали рукоятку пистолета. Красные от слез глаза девушки цепко следили за высокой фигурой американского офицера соскочившего с подножки бронеавтомобиля. Медсестра узнала этого человека. Но Майкл Пауэлл не узнал ее… Взгляд офицера был пуст и бездонен.
— Не…не троньте ее… Ми…мины… — Алина не признала свой голос. Дрожащий, хриплый. Этот голос одернул Пауэлла, и он бессильно замер выставив пред собой руки. Замер в сантиметре от тела изувеченной девочки, госпитальной сестры. — То…товарищ Пауэлл…
— Алина, опусти пистолет… Опусти. — Девушка вздрогнула всем телом, когда ее руки коснулось что-то влажное… Измазанная кровью и грязью повязка на руке Измайлова вынудила девушку опустить, а затем и отпустить оружие. — Лейтенант тебя не понимает…
— Я понимаю… — Трясущейся рукой, стянув с головы каску, американец посмотрел на инженера. Животный страх овладел Измайловым, и он невольно шагнул, назад ища в себе силы не закричать. Пред лицом советского командира стояла сама Смерть. Седовласая, с иссеченным шрамами лицом, безжалостная, кровожадная и жестокая смерть, обличенная в человеческую форму…