— Не бросай трубку, — сказал Шоффлер, — мы разбредаемся с очередного сборища.
До меня доносились чьи-то голоса и шум лифта. Шоффлер обменялся с кем-то парой реплик, а затем вернулся ко мне:
— Слушаю тебя.
— Я хочу поговорить о близнецах Сандлинг.
Если бы я не знал его так хорошо, то, возможно, и не уловил бы некоторой неуверенности и даже холодности, появившихся в голосе.
— И что же с ними случилось?
— Чем больше я читаю об этом деле, тем больше оно напоминает мне дело Кевина и Шона. И я не понимаю, почему вы с Джуди отмели его как не имеющее отношения к расследованию.
— Мы проверили это дело, Алекс. — Я понял, что он тщательно подбирает слова. — Вникли в детали. Послушай, то похищение произошло на противоположном конце континента, а совпадение заключается лишь в возрасте ребятишек и в том, что они — близнецы. И это все.
— Все?
— Кроме этого, мы не видим никакой связи. — Шоффлер прокашлялся и добавил; — Их мать, как ты понимаешь, не была столпом общества.
— Послушай, Рей, я прочитал по этому делу всё, что можно было найти. Могу сказать, что Эмма Сандлинг, конечно, не мать Тереза, но нет никаких фактов, указывающих на то, что она имела отношение к похищению своих детей.
— Это ты так считаешь. Может быть, имеются факты, о которых ты понятия не имеешь.
— Обязательно должны быть. Поскольку, как мне известно, после появления детей в Юрике поиски похитителя прекратились.
— Ты ошибаешься, — ответил Шоффлер. — Следствие продолжалось. И очень тщательное, надо сказать. Но мать, мягко говоря, не стремилась ему помочь.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что Эмма Сандлинг отказалась от сотрудничества. Она объясняла это желанием защитить мальчиков, но на её слова никто не купился. Послушай, дети оказались живы и здоровы, и история имела счастливый конец. Несколько дней кряду это было главной новостью, и пресса именовала спасение не иначе как чудом. Хочешь знать, что случилось потом? Не было ни преступника, ни обвинений, ни каких-либо следов, способных заинтересовать журналистскую братию. Остались лишь сами ребятишки да зашедшее в тупик полицейское расследование. Ты спросишь почему? Да потому, что по неизвестной нам причине мамочка, вне зависимости от того, замешана она в преступлении или нет, не желала говорить и не позволяла этого детям.
— Она ведь вполне могла подзаработать пару баксов у прессы.
— Верно. И это означало бы, что она ведёт себя адекватно. Кроме того, она могла вчинить иск за причинённый ей ущерб. Это тоже было бы вполне нормально. Чем внимательнее общественность всматривалась в это дело, тем яснее становилась роль, которую она в нём сыграла.
— Если там вообще была какая-то роль.
— О'кей, пусть будет «если». Но все сошлись в том, что Эмма Сандлинг в нём каким-то образом замешана и имелся некий план вытрясти бабки. План пошёл наперекосяк, что и заставило нашу мать Сандлинг смыться.
— Думаю, ты не прав.
Шоффлер немного помолчал, а затем спросил:
— И почему же?
— Да потому, что чем больше я вникаю в это дело, тем сильнее во мне крепнет жутковатое ощущение, что детей Сандлинг похитил тот же парень, что увёл моих ребятишек. Её дети сбежали, и он взамен украл моих.
— Хм… «Жутковатое ощущение», говоришь?
— Здесь абсолютно та же схема. Открой глаза, Шофф.
— Да на западном побережье близнецов навалом. Зачем парню ехать через всю страну?
— Не знаю. Однако повторяю, что чем больше вглядываюсь в дело Сандлинг, тем сильнее оно напоминает мне дело моих близнецов. Думаю, стоит копнуть поглубже, но я не могу этого сделать по одной простой причине. Причина эта — Эмма Сандлинг. Создаётся впечатление, что она вообще исчезла с лица земли.
— Ты пытался её найти?
— Да, пытался. Поиск людей — неотъемлемая часть моей профессии. Если ты репортёр, ты нуждаешься в источниках информации и обязан найти их, хотят они того или нет. Но найти Эмму Сандлинг я не смог.
— Хм…
— Пытаясь напасть на её след, я беседовал с копами в Орегоне. Хотя это не совсем точно. Беседы как таковой не было.
— Не понимаю.
— Я звонил в Корвалис, где пропали ребятишки, и в Юрику, где они вырвались из трейлера. Полицейские Юрики поделились со мной всем, что знали. А знали они, надо сказать, очень мало. Но что касается Корвалиса… Оттуда я не получил ничего. Каменная стена, Рей. Копы намертво отказались со мной разговаривать, ссылаясь на всякое дерьмо вроде «права личности на конфиденциальность».
— Так вот почему ты позвонил мне, — с тяжёлым вздохом произнёс полицейский.
— Да. Я подумал, что ты, возможно, сумеешь их расшевелить. Дай понять, что никаких неприятностей я им не доставлю.
Прежде чем я услышал ответ, прошло довольно много времени.
— Прости, Алекс, — сказал он. — Я ничем не могу тебе помочь. Хотел бы это сделать, но у меня связаны руки.
— Связаны руки? Ведь мы говорим о моих детях. Рей, ты не…
Но детектив уже отключился.
Двумя часами позже я ждал Шоффлера у его дома (он жил в Гринбелте, штат Мэриленд). Дом не оправдал моих ожиданий. Впрочем, я и сам не знал, что, собственно, собирался увидеть. Мне было известно, что он работал семьдесят два часа в неделю и прошёл через два неудачных брака. Видимо, я рассчитывал на жалкое убежище холостяка, а вместо этого передо мной красовался окружённый штакетником аккуратный и уютный дом в стиле «ранчо», с ухоженными цветочными клумбами на лужайке перед входом. А сам вход украшала виноградная лоза.
Вначале я сидел на веранде, но затем темнота и туча разнообразных кусачих тварей загнали меня назад в машину.
Я ждал, слушая по радио репортаж о бейсбольном матче и врубая кондиционер, когда становилось слишком жарко.
Мою дремоту прервал глухой металлический звук, источник которого, как мне показалось, находился непосредственно в моём черепе. На самом деле это был всего лишь стук в дверцу машины, что я сразу осознал, открыв глаза и узрев за стеклом физиономию Шоффлера.
Моё появление явно не вызвало у него восторга. Детектив стоял в угрожающей позе, а свет уличных фонарей придавал его лицу нездоровый зеленоватый оттенок. Выглядел он столь отвратительно, что я машинально взглянул на приборную доску. Часы показывали 3:32. Ночи, естественно.
По телу струился пот. Казалось, рот мой забит ватой, а губы запеклись и потрескались. Рубашка прилипла к сиденью, и когда я потянулся к ручке дверцы, за спиной раздался хлюпающий звук. Однако Шоффлер не позволил мне вылезти из машины. Положив здоровенную лапу на ручку двери, он сказал:
— Поезжай домой, Алекс.
— Ни за что.
— Поезжай.
— Мне надо с тобой поговорить.
Шоффлер резко развернулся на каблуках, двинулся к входной двери и скрылся в доме. Ещё до того, как я успел выбраться из джипа. Я по меньшей мере десять раз нажимал кнопку звонка, издававшего вместо привычного «дзинь» мелодичный «бин-бон». Невозможно поверить! Я, ожидая его, просидел в машине шесть часов, а он не желает впустить меня в дом! Я вернулся в машину со страстным желанием давить на клаксон до тех пор, пока Шоффлер ко мне не выйдет. Но, припомнив выражение его лица, отказался от этой импульсивной идеи.
За последние несколько недель я так много времени провёл в обществе Шоффлера, что легко настраивался на одну с ним волну, как это бывает между любящими людьми. Я постоянно искал в его поведении ответы на вопросы: Не слышал ли он что-нибудь? Нет ли у него каких новостей? Я научился находить эти ответы в его интонациях, жестах и выражении глаз.
Но я знал, что копы, как и военные, придают огромное значение тому уважению, которое проявляют по отношению к ним люди. Если я учиню скандал и таким образом унижу Шоффлера в глазах соседей, то не добьюсь ровным счётом ничего. Он даже может меня арестовать. Я отъехал на два квартала и поставил будильник сотового телефона на шесть утра. Детективу не удастся снова застать меня спящим.
Когда в 7.44 он вышел из дверей своего дома, то для человека, спавшего в лучшем случае четыре часа, у него был на удивление бодрый вид. Он увидел меня лишь когда я выступил из-за его «форда-краун-виктории».
— Боже мой, Алекс, — произнёс детектив, качая головой.
Я молча ждал продолжения.
— Влезай, — распахнул он дверцу «форда».
— Что?
— Влезай, говорю.
На улице уже было жарко, и в блеклой утренней дымке солнце выглядело белым пятном. Дышать в машине было нечем. Кроме того, там стоял устойчивый малоприятный запах. Застарелая вонь сигаретного дыма смешивалась с амбре разнообразных блюд, которые детектив брал навынос в разного рода забегаловках. Хвойный аромат освежителя воздуха лишь усугублял эту мешанину вони. Я провёл с Шоффлером достаточно времени и знал, что он весь день пьёт кофе, непрерывно курит, если имеет такую возможность, и питается в основном не выходя из машины.
Он сдал задним ходом по подъездной аллее и открыл все окна. Вначале я подумал, что мы едем выпить кофе в «Пончики Данкана» или в «Севн-илевн», но мы уже мчались по шумной, как всегда бывает в час пик, 50-й дороге. Детектив в мрачном молчании сидел рядом со мной. Через несколько минут он закрыл все окна, кроме водительского. Затем Шоффлер судорожно вздохнул, зажёг сигарету и жадно затянулся. Дым он выдохнул в открытое окно, но не потому, что пёкся о моём здоровье, а просто в силу привычки. Он был зол, и волны раздражения окружали его, словно силовое поле.
— Куда мы направляемся? — поинтересовался я.
— У меня совещание, — ответил Шоффлер. — На Капитолийском холме.
— Но…
— Ты желаешь поговорить? Так это как раз то время, которым я располагаю. А если тебе надо будет добраться до своей машины ещё до полуночи, так это твоя проблема.
— О'кей.
Я подавил искушение извиниться или хотя бы понизить уровень напряжения в машине. Пусть всё останется как есть. Будем продолжать молча злиться, чтобы не вывалить друг на друга кучу дерьма.
Мы уже катили по 95-й дороге. Шоффлер лавировал в густом потоке машин в своём обычном стиле — настолько безрассудно и агрессивно, что я с трудом удерживался от инстинктивного движения к педали воображаемого тормоза. Детектив докурил сигарету до фильтра, раздавил окурок в переполненной пепельнице и щёлкнул крышкой.
Сигарета погасла не до конца, и скоро из щели в салон пополз едкий дым тлеющих фильтров. Через пару минут он снова открыл пепельницу и плеснул в дымящуюся массу остатки холодного кофе. Окурки зашипели, выбросив свежую волну невыносимой вони.
— Ароматерапия, — произнёс Шоффлер и, немного помолчав, добавил: — А вообще-то я на тебя не злюсь.
— Неужели?
— И знаешь почему? Да потому что ты прав.
Детектив бросил свою огромную машину в образовавшийся на краткий миг разрыв между автомобилями на левой полосе, вызвав этим манёвром шквал возмущённых гудков. В ответ на протест он высунул в окно руку с поднятым средним пальцем.
— Моя дочь утверждает, что во мне «слишком много инфантильности и не хватает зрелости». Моя зрелость проявляется в том, говорю я ей, что, не пытаясь остановить этих клоунов, я всего лишь показываю им палец.
Он порылся в нагрудном кармане рубашки, извлёк оттуда сигарету, зажёг её и сказал:
— Итак, матушка Сандлинг…
— Слушаю…
— Это очень похоже на дело Снайпера. Все утверждали, что этот самый Снайпер — белый и действует в одиночку. Белый. Белый. Белый. Белый парень в белом внедорожнике. Однако в ходе расследования некоторые ребята из окружного управления стали в этом сомневаться. И в первую очередь копы афро-американского происхождения. Допросив свидетелей и прослушав плёнку с записью голоса преступника, они пришли к выводу, что парень является их «братом». Кроме того, эти ребята определили, что Снайпер водит списанную полицейскую машину — либо синюю «форд-краун-викторию», либо «шевроле-каприз» с форсированным двигателем. В наших кругах такие машины называют «попробуй выкуси». Некоторые засранцы обожают возвращать их к жизни, чтобы поиздеваться над полицией, или просто потому, что эти крошки действительно способны развивать сумасшедшую скорость. Однако суть дела вовсе не в этом. Спрашивается, что мы слышали об этих сомнениях? Почему никто ни на одном брифинге не сказал ни слова о чёрном парне в синем седане, говорящем о себе «мы»? Ты что-нибудь слышал об этом?
Я отрицательно покачал головой.
Шоффлер сунул окурок в вонючую массу в пепельнице и сказал:
— И это произошло только потому, что графство Монтгомери привлекалось к суду за «расовую предвзятость».
— Ты шутишь.
— Теперь возьмём дело Сандлингов, — покачав головой, продолжил детектив. — Здесь мы имеем не один, а целых два иска. Джонс и я… мы заметили те сходства, на которые ты обратил внимание. Одним словом, Джонс попёрла на Корвалис. И знаешь, что из этого получилось? Если ты думаешь, что они нам помогли, то сильно ошибаешься. Нет. Они дали нам понять, чтобы мы проваливали.
— И послали Джонс куда подальше, несмотря на то что она агент ФБР?
— Нет, парни были сама вежливость. Сказали, что хотели бы нам помочь, но ничего не могут сделать.
— Но почему?
— Из-за судебного иска, который вчинила им Эмма Сандлинг за то, что дело велось, по её мнению, неправильно. Она обвинила полицию в неоправданной длительности своего пребывания под стражей, в нарушении законности во время расследования, в запугивании и во всём, что только смогла придумать. Кроме того, имеются иски в связи с её обвинением в якобы неправильном поведении и нездоровом образе жизни.
— А это что такое?
— По конституции этой страны все люди имеют равные права вне зависимости от расовой и этнической принадлежности, возраста и пола. Её юристы утверждают, что данное положение конституции распространяется как на образ жизни человека, так и на его классовую принадлежность.
— Выходит, речь идёт о нарушении конституции?
— Именно. С ума сойти! Тем не менее копы не верят Сандлинг и считают, что у неё рыльце в пушку. Так с какой же стати Сандлинг станет беседовать с нашей братией? Я имею в виду все правоохранительные органы. Копы считают, что за этим делом стоит именно она. Детей увели от неё, и прошло несколько месяцев, прежде чем она получила их назад из органов опеки. Это произошло только потому, что судья оказался большим либералом. Ревнитель прав человека решил, что проживать с детьми в палатке и оставлять их на целый день в библиотеке не значит нарушать права ребёнка. С нашей системой социального обеспечения и ростом безработицы, заявил он, у Сандлинг просто не было иного выхода. Одним словом, когда Джонс попыталась потолковать с мамой Эммой по телефону, из этого ничего не вышло.
— Сандлинг отказалась говорить?
— Точно. Сандлинг молчит, копы немы, адвокаты держат язык за зубами. Мы пробовали разговорить их всех.
— Ей известно о Кевине и Шоне?
Шоффлер слегка наклонил голову и, покосившись на меня, спросил:
— А ты как считаешь? Неужели думаешь, что она могла пройти мимо этого события? Ведь она обитает не на Марсе. Нет, похищение твоих парней повергло её в ужас. Кошмар, через который ей пришлось пройти, снова вернулся.
— Откуда тебе это известно?
— Мы провели встречу, в которой участвовали я, Джонс, Сандлинг и её адвокаты. Присутствие адвокатов, как ты понимаешь, оказалось чрезвычайно «полезным». Эти парни постоянно твердили, что она вовсе не обязана с нами разговаривать и ей не следует отвечать на тот или иной вопрос. Однако мы как следует навалились на бабу, пытаясь вызвать у неё чувство вины. «Два маленьких мальчика находятся в смертельной опасности, — твердили мы. — Возможно, ваши дети располагают сведениями, способными помочь расследованию, неужели вы, как мать…» Бла… бла… бла…
— Ну и что?
— Ничего. Мы потерпели полное фиаско. В итоге никто не знает, где она сейчас живёт и как теперь её зовут. Она хочет, чтобы так оставалось и впредь… что вполне объяснимо. Эмма боится, что мы допустим утечку информации и её дети снова окажутся на первых полосах газет. «Преступник может вернуться…» — твердила она, на что Джонс отвечала: «Не вернётся, если мы его схватим». Но мама Сандлинг осталась непреклонной, а её адвокат строго предупредил нас, чтобы мы не упоминали об этом в СМИ.
— Шутишь?
— Он не поленился позвонить шефу Джонс в ФБР и моему начальству… дабы подтвердить предупреждение.
Я слушал его в бессильной ярости. Я был смертельно зол на Сандлинг, на её адвокатов, на копов, на ФБР… Одним словом — на всех и вся. Но хуже всего было то, что я вдруг почувствовал внутреннюю опустошённость. Чтобы слегка приглушить это чувство, мне пришлось несколько раз глубоко вдохнуть.
— С тобой всё в порядке? — спросил Шоффлер.
Я в ответ лишь пожал плечами.
— Я могу сделать для тебя две вещи, — продолжил детектив. — Во-первых (хоть и сомневаюсь, что это принесёт тебе пользу), передам копию фоторобота, составленного со слов мальчишек. Джонс всё-таки сумела из них кое-что выудить. Я не имел права копировать набросок, но нарушил предписание. Картинка была опубликована в прессе, и если тебя вдруг спросят, где ты её добыл, можешь врать спокойно.
— Есть сходство с Дудочником?
— Кто знает? — пожал плечами детектив. — Вообще-то я бы не сказал. Во всяком случае, если сравнивать с нашим парнем, у этого на роже гораздо больше растительности. И второе — Сандлинг в девичестве носила фамилию Уэйлен (ты это можешь узнать самостоятельно, и я всего лишь экономлю для тебя время).
— Ты думаешь, она сейчас живёт под этой фамилией?
— Мне не положено думать, — ухмыльнулся Шоффлер. — Я отстранён от этого дела.
Он высадил меня неподалёку от Белого дома.
— Сядешь в поезд «Юнион стейшн», — сказал детектив. — Сойдёшь на станции «Нью-Карллтон» и возьмёшь такси, что обойдётся тебе самое большее в десять баксов.
Открыв следующим утром входную дверь, чтобы взять газеты, я обнаружил конверт из плотной жёлтой бумаги. Многого от фоторобота я не ждал, но, увидев набросок, всё же почувствовал разочарование.
Изображённая на нём физиономия в отличие от живых лиц не имела никакого выражения, что лишало образ целостности, придавая ему какую-то неопределённость. «Даже в самых скверных и размытых фотографиях, — подумал я, — есть некая жизненность». Я принёс рисунок в кабинет и поместил рядом с набросками, сделанными Марийкой. Один из них был исполнен с моих слов, а другие — со слов свидетелей. Сравнивая образы, я заметил некоторое сходство в глазах. Во всём остальном портреты различались. Это были не похожие друг на друга мужчины, с разной растительностью на лицах. Они смотрели на меня, как мне казалось, с издёвкой. Ведь ты не знаешь, кто я, как будто говорили они.
Мэри Макгафферти побарабанила розовыми ноготками по крышке письменного стола, подняла на меня свои огромные карие глаза и сказала:
— Мы найдём её без проблем. Даже если она не имеет адреса и обитает в парке, у неё остаётся машина, а значит, водительские права и страховка. Дама скорее всего записана в библиотеку и наверняка имеет доктора, который лечит её детишек. Найти её нам также помогут школьная информация, штрафные квитанции за нарушения правил движения и чеки за покупки по кредитным картам. В наше время имеются тысячи баз данных, из которых, если этим серьёзно заняться, можно почерпнуть самые разные сведения. Сомневаюсь, что Эмме Сандлинг удалось оборвать все связывающие её с прошлым нити, — покачала головой Мэри.
— Вы думаете?
— Пусть дама живёт под другим именем — мы знаем её девичью фамилию. Вероятность того, что она поменяла свою социальную карту, очень мала… Если же она этого не сделала, то найти вашу Эмму Сандлинг проще простого. Думаю, к завтрашнему дню я уже буду кое-что иметь. Что вы предпочитаете: электронную почту или факс?
— Почта меня вполне устроит.
— Значит, договорились, — подытожила она, вставая. — Но мне досталась самая лёгкая часть дела. Вызывать её на откровенность придётся вам.
— Знаю.
— Боюсь, что женщина может быстро вызвать себе на подмогу кавалерию, — сказала Мэри. — Соблюдайте осторожность. Не позволяйте себя арестовать.