Мистерия убийства

Глава 47

Это была семейная прогулка. Река Потомак. Все мы — Лиз, я и мальчишки — дрейфуем вниз по течению на взятой в аренду огромной автомобильной камере. За раскидистыми кронами деревьев чуть виднеется абсолютно синее небо. Вода в реке очень тёплая, а река достаточно глубокая, чтобы наше плавательное средство не цеплялось за каменистое дно. Затянутые в спасательные жилеты близнецы пытаются грести, но камера так велика, что весла не достают до воды.

— А что, если под нами окажутся здоровенные рыбы? — интересуется Шон. — И одна из них вдруг…

— …укусит тебя за зад, — подхватывает Кевин.

— Не думаю, что в Потомаке водятся плотоядные рыбы, — вмешивается в диалог Лиз.

— Что значит «плотоядные»?

— Те, которые едят мясо.

— Я — вовсе не мясо, — возмущается Шон. — Это уж слишком!

— Насчёт рыб не знаю, — продолжает Лиз, — но мне известно, что ниже по реке пропал человек. Не исключено, что его всё-таки слопали рыбы.

— Па-а-ап!

Мы здесь не одни. Перед нами плывёт какая-то парочка, а позади вниз по реке сплавляется банда подростков. Ребята, пытаясь вытолкнуть друг друга из резиновых баллонов, страшно галдят. На их вопли я не реагирую — молодёжь имеет право повеселиться. Но меня выводит из себя нахальный сигнал чьего-то мобильного телефона.

— Подумать только, — говорю я Лиз, — от этой гадости нигде нельзя спрятаться.

— Очень скоро их сделают водонепроницаемыми, — отвечает Лиз, поправляя солнечные очки.

Сигнал не умолкает, и я готов заорать резвящимся подросткам, что они могли бы по крайней мере ответить на проклятый звонок, поскольку другим…

Сигналили мои часы.

Я проснулся мгновенно. Было ещё темно, и висел такой густой туман, что мой обзор ограничивался лишь несколькими футами. Я допил воду, с трудом отвинтив крышку заледеневшими пальцами. Все тело полнилось болью, и мне казалось, что я постарел, по меньшей мере, лет на сто. Придя немного в себя, я осторожно потянулся.

Спустя примерно полчаса небо начало светлеть. На противоположной стороне скалы за платформой имелась небольшая площадка — почти ниша. В глубину она не превышала восемнадцати дюймов, но над ней нависал скальный козырёк. Спрятаться там можно было, лишь скорчившись в три погибели, и я эту идею отверг.

Я полез вверх по скале в поисках более удобного укрытия. И примерно в пятнадцати футах над платформой нашлось место, где можно было разместиться, не балансируя над обрывом. Оттуда я, оставаясь невидимым, держал в поле зрения платформу и канаты.

Каждые несколько минут я с нетерпением смотрел на часы. Холод давал о себе знать, и, чтобы не клацать зубами, я прикусил полу куртки.

И вот, наконец, я их услышал. Они уже были рядом с театром. Непрерывный гул прибоя не позволил мне раньше уловить их приближение. До меня долетал шум шагов и голоса двух — нет, трёх — человек. Один из них говорил с явным иностранным акцентом. А затем на фоне мужских голосов я вдруг услышал весёлый детский щебет. На моих глазах выступили слёзы.

Шон смеялся. Это были типичные для парня высокие ноты, совсем не похожие на хрипловатый тон Кевина. У меня оборвалось дыхание, а сердце было готово выскочить из груди.

Я слышал голоса, но понять, о чём идёт речь, не мог. Затем послышался стук открываемых сундуков и иные звуки, сопровождающие перемещение тяжёлых предметов. Значит, началась подготовка к представлению. Предметы мебели и иной реквизит занимали свои места. Один из мужчин насвистывал.

Я изо всех сил старался держать себя в руках. Обычно я достаточно терпелив и умею ждать. Такая способность вырабатывается у тех, кому приходится многие часы проводить в аэропортах.

Но сейчас пассивное ожидание казалось невыносимым, я рвался спуститься со скалы и неожиданно на них напасть. Но трезво взвесив свои возможности — один против троих, — отверг эту идею. У меня была лишь одна попытка — один патрон, фигурально выражаясь, — и стрелять я должен был наверняка — здесь, наверху.

Один из них начал взбираться на скалу. Из своего подъёма он секрета не делал. Парень громко пыхтел и время от времени чертыхался, за что я был ему весьма благодарен, поскольку эти звуки позволяли мне следить за восхождением.

Подъём на вершину занял у меня почти полчаса, он же сделал это меньше чем за десять минут. Он возник из тумана, зацепился руками за платформу и, легко подтянувшись, оказался на ней. Это был крупный мускулистый парень с гладко выбритой головой. Татуировка в стиле маори, начинаясь высоко на шее, ныряла под воротник его штормовки. Парень снял крышку с металлической коробки, закреплённой на скале под верхним кабелем, и повернул головку выключателя. Вынув из кармана радиотелефон, он поднёс его к губам и произнёс:

— О'кей. Пускайте.

Я понял, что предстоит пробная прогонка оборудования.

Снизу кто-то бросил верёвку, и та сразу угодила в петлю. Прикреплённый к верхнему кабелю механизм, повинуясь радиосигналу снизу, пришёл в движение. На конце верёвки наверняка находился какой-то датчик, поскольку похожий на гибкую трубу аппарат быстро нащупал верёвку и зацепился за неё. Шкивы на обеих скалах пришли в движение, и верёвка натянулась как струна. Все механизмы работали на удивление тихо: даже находясь рядом, я слышал лишь едва различимое жужжание.

— Порядок, — негромко произнёс в микрофон парень с татуировкой. — Спускаюсь.

Он нажал на какую-то кнопку в металлической коробке, и механизм заработал в обратную сторону. Кабели провисли, держащие верёвку зажимы раскрылись, и та упала на землю.

К моему великому облегчению, бритоголовый тоже начал спуск.

Через двадцать минут я услышал звук ситара в сопровождении барабанов. Вскоре начали прибывать гости. Приближаясь к арене, они производили неимоверный шум.

Я старался не думать о «гостях», которые чокались бокалами и о чём-то весело болтали. Слов я не слышал, и до меня долетал лишь гул голосов.

В какой-то момент у меня запершило в горле, и я лишь ценой огромных усилий сумел подавить кашель. От напряжения на глазах выступили слёзы. Все тело окаменело, и я не знал, смогу ли действовать, когда придёт время.

А затем началось представление. Я слышал шутки и весёлую болтовню Бодро. Время от времени до меня доносился голосок Кевина, а может быть, и Шона. Публика взрывалась хохотом, громко аплодировала, а порой и охала от изумления.

Дудочник демонстрировал своё искусство.

И вот началось то, чего я так долго ждал. Дудочник бросил вверх верёвку, сопроводив это действие командой:

— Замри там!

Верёвка не послушалась и хлопнулась перед ним на землю.

— Не знаю, в чём дело, — печально произнёс Байрон. — Небеса меня отвергают.

В публике послышались смешки.

— Я должен сосредоточиться.

Верёвка снова упала на землю.

Дудочник опять пожаловался на судьбу и попросил публику помочь ему заставить верёвку «зацепиться за небо».

Детский голос произнёс какие-то слова (я не слышал, какие именно), но они вызвали взрыв хохота. Ещё одна попытка, и я увидел, как конец верёвки, скрывшись от публики в тумане, возник перед моими глазами. Зажимы успешно справились со своей задачей, шкивы начали вращаться, верёвка натянулась, а зрители разразились восторженными криками.

— Посмотрим, насколько крепко держат её небеса, — сказал Дудочник и подёргал за верёвку. Та затрепетала, но «небеса» держали её прочно. — А почему бы тебе на неё не залезть? — спросил Дудочник у моего сына. — Посмотришь, что там. Наверху.

— Не знаю, — неуверенно ответил Кевин. — Это о-очень высоко.

— Лезь! Я тебе приказываю! — велел Дудочник.

— Ну хорошо.

Когда мальчик начал карабкаться вверх, раздались дружные аплодисменты.

Дудочник продолжал беседовать со зрителями, но я его не слушал. Я следил за колеблющейся верёвкой.

И вот наконец я увидел сына. Из тумана вынырнула белокурая головка Кевина.

На нём были набедренная повязка и широкая лента через плечо. Ребёнок настолько сосредоточился на подъёме, что не смотрел на платформу, пока не оказался в верхней точке каната. Когда он увидел меня, на его личике появилось неподдельное изумление. Я стоял со слезами на глазах, приложив палец к губам и покачивая головой. И вдруг я с ужасом подумал, что от пережитого потрясения сын может сорваться в пропасть.

Но этого, по счастью, не произошло. Кевин отработанным движением просунул ногу в петлю, подтянулся к платформе и, выбравшись на ровное место, приник ко мне. Я раскрыл объятия, но в тот же миг увидел микрофон, прикреплённый «крокодильчиками» к украшавшей его ленте.

Я снова поднёс палец к губам, отстегнул микрофон и, завернув в полу шерстяной куртки, зажал в кулаке.

— Папа, — произнёс Кевин с восторгом и недоумением, — что ты здесь делаешь?

Я не знал, что ему ответить.

— Он сказал, что мы не увидим тебя до самого Рождества, — продолжал сын яростным шёпотом. — Сказал, что люди из студии нашли тебя во время турнира и послали на срочное задание. Он сказал, что отвезёт нас домой и там мы вместе с ним дождёмся мамочку. Он даже купил нам солёных крендельков. Потом мы приехали домой, но только ненадолго. Когда мы попробовали тебе позвонить, он сказал, что ты едешь в аэропорт. Я изо всех сил тебя звал, и ты ответил, но связь оборвалась. А потом он нам сказал, что ты попал в автомобильную аварию и так сильно поранился, что мамочке приходится заботиться о тебе и нами она заняться не может… — Его личико вдруг скривилось, и я понял, что он вот-вот заревёт.

Кевин тогда уже наверняка почувствовал, что дело нечисто, а чуть позже понял, что попал в ловушку. Но он держал себя в руках всё это время, слушая то, что ему внушали, и принимая тот странный образ жизни, который навязывали ему и брату.

Мальчишки пытались убедить себя, что все — о'кей и это нормальная форма существования. Но несоответствия в рассказе Дудочника наверняка тревожили их в глубине души. Они не понимали, почему за ними не приезжают бабушки и дедушки. У них должно было возникнуть множество подобных вопросов.

И, снова став моим маленьким сыном, он заплакал.

Охватившие меня в тот момент чувства невозможно передать словами. Что может быть счастливее воссоединения отца с почти утраченным сыном?

Но наше счастье продолжалось недолго. Отодвинув его на расстояние вытянутой руки, я прошептал:

— А теперь слушай меня очень внимательно, Кевин. Ты сейчас должен сделать то, что тебе велели. Делай все как надо.

— Мне пока нечего делать, — ответил он и тут же спохватился: — Надо отправить назад эту штуку. — Он освободил ногу от петли, и та скользнула назад к пропасти. — Потом я должен ждать.

— Как долго?

— Пока он меня не позовёт, — пожал плечами сын.

— Послушай, Кев… — Я положил руку ему на плечо. — Ты должен понять, что…

— Я думал, ты разбился из-за меня, — произнёс он тонким, дрожащим от слёз голосом. — Мамочка говорит, что сотовые телефоны очень опасны.

— Кевин, никакой аварии не было. Мистер Бодро тебе солгал.

— Кто?

— Мистер Карфур.

— Доктор Карфур, — поправил он меня. — Док.

— О'кей. Этот человек вас похитил. Я не болел и не пострадал в аварии. Мы с мамой сошли с ума, разыскивая вас. Как вы могли поверить, что ваша мамочка не может быть с вами? Она всегда будет рядом, парни, что бы ни случилось!

— Но он сказал, что мы вам помогаем, что мы… — жалобно произнёс он и снова заплакал.

— Кевин… — Я закрыл глаза и заставил себя продолжить: — Он хотел тебя убить. Это часть его магии, часть представления. А потом он убил бы Шона.

— Но почему?

— Ты должен мне сейчас помочь, — не ответил я на вопрос.

— Пап. Ты думаешь, всё будет о'кей?

— На все сто, — твёрдо ответил я. — Слушай внимательно. Делай то, что тебе приказано. А когда он начнёт взбираться по канату, ты спрячешься. — Я взял его за руку, провёл вокруг скалы и показал крошечную нишу за платформой.

— А если я упаду? Ведь я же могу свалиться, пап.

— Ты не упадёшь. У тебя замечательное чувство равновесия. Вспомни, как ловко ты взобрался по той лестнице на ярмарке.

До нас донёсся многократно усиленный электроникой голос Дудочника:

— Что ты там видишь, мальчик?

— Пап, — прошептал Кевин. — По лестнице поднимался не я, а Шон.

На миг я растерялся. Считается, что родители близнецов совершают смертный грех, когда путают своих детей.

— Кев, ты сделаешь это! Там много места. Ты должен спрятаться. Послушай, я отдам тебе свой рюкзак, и ты обязан его сохранить.

Я отдал ему рюкзак, чтобы хоть чем-то отвлечь. Фонарь я вынул и сунул себе за пояс.

— Ты что, уснул там, мальчик?! — прогремел голос Дудочника.

Кевин словно окаменел.

— Я спросил, что ты там увидел?!

Я разжал кулак, развернул куртку, достал микрофон, прикрепил его к ленте и прошептал:

— Отвечай.

— Небо, — дрожащим голосом ответил Кевин.

Публика рассмеялась.

— Что ещё?

— Облака, — ответил мой сын, едва сдерживая рыдания.

Очередной взрыв смеха.

— Ты мне нужен на земле, — деловито произнёс Дудочник. — Спускайся.

— Но мне здесь нравится. Я не хочу спускаться.

Так они препирались некоторое время. Дудочник злился всё сильнее, а мальчик ещё больше упрямился.

Я вскарабкался вверх по скале, оставив Кевина на платформе.

— Если ты сию секунду не спустишься, — сурово произнёс Дудочник, — я сам поднимусь наверх, и, клянусь, тебе придётся несладко.

— Давай, — ответил Кевин. — Действуй, старикашка. Да ты сюда просто не долезешь. Хочешь, поспорим?

Я уже находился на своей площадке над платформой. Кевин поднял на меня глаза, и я знаком приказал ему спрятаться.

Верёвка начала дёргаться. Дудочник полез на небо. Аудитория разразилась восторженными воплями.

И вот я его увидел. Из дымки возникла голова Дудочника с гладко зачёсанными, напомаженными волосами. На нём, как и на Кевине, был наряд факира, и он, как и Кевин, отлично справился с задачей. Хотя карабкаться ему было труднее, поскольку он, подобно пирату, держал в зубах здоровенный кинжал с кривым клинком.

Я медленно и осторожно начал спускаться.

Добравшись до петли и пропустив через неё ногу, он взглянул на платформу и недоуменно нахмурился. Прочитать его мысль было несложно. Где же мальчишка? — спрашивал он себя.

Выбравшись на платформу, он взял кинжал в руку и заорал, пока ещё не выходя из роли:

— Где ты, парень? Отвечай! Иначе я с тобой разделаюсь. Имей в виду, я не шучу.

Публика внизу весело хохотала.

Я — не боец, но это вовсе не означает, что я избегаю схватки. Однако в банальную драку мне приходилось вступать очень редко. Когда я рос, никто не дрался, все мы занимались другими, более интересными делами. Однажды, правда, я уложил парнишку, который едва не оторвал мне ногу во время игры в футбол. И это, надо сказать, оказалось большой удачей. Меня выгнали с поля, следующие два матча я проторчал на скамейке, и у меня появилась масса времени, чтобы поразмыслить о том, насколько важно умение владеть собой.

Я никогда не занимался карате или боксом.

Иными словами, моё прошлое не могло приготовить меня к тому, что я намеревался совершить.

Я бросился на него со скалы, как хищный зверь, и оказался рядом до того, как он успел почувствовать моё присутствие и повернуться. Я ударил его фонарём с такой силой, что хрустнули кости черепа. Все вдруг окрасилось кровью — я, скалы и он.

Дудочник пошатнулся, но, к моему величайшему изумлению, на ногах устоял. Взвыв, словно раненый зверь (этот звериный рёв был многократно усилен микрофоном), он повернулся ко мне лицом и занёс кинжал. Я готов был поклясться, что Байрон улыбается. Я парировал удар, и он попытался достать меня сбоку, но промахнулся. Однако при обратном движении клинка ему удалось рассечь куртку и мою руку под ней.

Я хватил воздух широко открытым ртом, а Бодро нацелился мне в горло. В мире воцарилась полная тишина — в этот момент, который должен был стать для меня последним, я слышал лишь рокот прибоя и приглушённый шум публики внизу под пеленой тумана. Судя по звуку, зрители томились в ожидании и недоумевали.

Я попытался вновь ударить фонарём, но промахнулся, зато парировать удар кинжала мне удалось. Лезвие, скользнув по фонарю, порезало мне пальцы. В глаза брызнул фонтанчик крови.

Бодро шагнул назад, собирая силы для решающего удара. Он тяжело дышал и слегка покачивался. Рука с кинжалом свободно висела вдоль тела. Мне казалось, он вот-вот рухнет. Из последних сил я подался к нему, но тут же отступил под его яростным натиском. Дудочник, словно обезумевший дирижёр, беспорядочно рубил воздух кинжалом. При этом он рычал, выдавливая из себя звериные, лишённые смысла звуки. Парень пылал безумием, словно раскалённая докрасна печь жаром.

За спиной я услышал странный звук, похожий одновременно на плач и на стон, и это придало мне новые силы. Испытывая бешеную ярость и столь же сильный страх, я бросился на него. Мы упали на платформу и сцепились в смертельной схватке.

Как это ни странно, но я оказался на нём. Предплечьем я давил ему на горло, а свободной рукой пытался прижать кулак с зажатым в нём кинжалом к платформе. Он сделал слабую попытку ударить меня другой рукой, но сил у него, видимо, не осталось. Через несколько мгновений он обмяк, и даже его взгляд, как мне показалось, стал мягче.

— Ну и что теперь? — спросил Дудочник.

Сердце бешено колотилось в груди, и я никак не мог восстановить дыхание. Когда мне это удалось, я поднялся, схватил Бодро за волосы и рывком поднял на ноги.

— И каким же образом ты намерен отправить меня вниз? — с издёвкой спросил он.

— Это, гнусный мерзавец, самая лёгкая часть дела! — прорычал я и, развернув на сто восемьдесят градусов, резким толчком отправил его в пропасть на свидание с поклонниками. В своём последнем полёте Дудочник беспорядочно вращался в воздухе и дико визжал.

В амфитеатре шестьюдесятью футами ниже началось подлинное столпотворение. Мужчины что-то кричали, дамы отчаянно визжали. К моим ногам подполз до смерти испуганный Кевин. Мальчишка рыдал, его била сильнейшая дрожь. Из моих ран обильно лилась кровь, оставляя на платформе красные лужицы. Я мог держаться на ногах и, несмотря на кровотечение, чувствовал себя неплохо.

Я понимал, что следует действовать как можно быстрее. Пока публика скорее всего считает, что Мэтр Карфур случайно сорвался с каната. Но так могли думать далеко не все.

Не знаю почему, но я решил, что мальчики, вокруг которых строилось все шоу, сейчас забыты. Впрочем, Шон уже мог выбраться из корзины, чтобы узнать, чем вызван весь этот переполох. Но это было маловероятно. Скорее всего, он томился в укрытии, ожидая сигнала на выход.

— Кевин, — сказал я, — нам надо освободить Шона.

Его глазёнки округлились.

— Пап, ты истекаешь кровью!

— Со мной всё в порядке.

Кевин — настоящее дитя природы. Он легко спускался со скалы, а когда туман начал редеть (примерно на половине пути), я велел ему перебраться на невидимую из амфитеатра сторону утёса.

— Теперь следует действовать очень осторожно. Постарайся, чтобы они тебя не заметили.

— О'кей, — ответил он.

Кевин спускался быстро и уверенно, словно обезьянка, и время от времени ему приходилось останавливаться, чтобы подождать меня. Тяжко приходилось только мне. Раненая рука постепенно теряла силу. Окровавленные ладони скользили.

Но несмотря на все трудности, мы уже через пять минут были на земле.

Мне требовался отдых, и я замер, опершись спиной о скалу. Со стороны амфитеатра до меня долетали отзвуки спора. Зрители не знали, как поступить.

— Я страшно разочарована, — прозвучал женский голос.

— Развязка, конечно, не та, что мы ожидали, — ответил ей мужчина, судя по произношению, англичанин, — но по-своему тоже весьма драматичная.

— Звонить девятьсот одиннадцать мы не будем. — Человек говорил с сильным иностранным акцентом. — Не хочу, чтобы легавые ползали по моим владениям.

— Там есть потайной ход, — прошептал Кевин. — Я могу проскользнуть внутрь и поговорить с Шоном. Он услышит меня через стенки корзины.

Я последовал за сыном, и нам удалось незаметно подобраться к служебной стороне сцены. Помог нам в этом ровный шум прибоя, поскольку я настолько ослаб, что шаркал ногами и постоянно спотыкался.

Повернувшись, я увидел кучки взволнованных гостей и неестественно вывернутую ногу Бодро. Живые ногу так согнуть не могут.

Корзина стояла на виду у всех в самом центре сцены.

Кевин исчез, прежде чем я успел его остановить. Затем я увидел, как он ползёт к сотрясающейся корзине. Вряд ли Шон сумеет выбраться из неё незамеченным.

И тут я вспомнил слова Карла Кавано об умении иллюзионистов отвлекать внимание. Увидев, что крышка корзины чуть приподнялась, я выхватил из рюкзака фонарь и изо всех сил швырнул вправо от себя. Фонарь летел, вращаясь в воздухе, и завершил свой полет громким ударом о скалу. Все головы повернулись на звук, и в этот момент Шон выскочил из корзины. Я увидел, как часть зрителей нерешительно двинулась в сторону моего универсального оружия. Мальчики подбежали ко мне.

От амфитеатра до границы «Морского ранчо» было не более полумили. Нам предстояла прогулка между скал по песку, лезть в воду не было никакой необходимости. Я понимал, что рано или поздно кто-нибудь двинется по нашему следу, а значит, требовалось торопиться. Но прежде, чем я увидел линию колючей проволоки, отделяющую владения Мертца от «Морского ранчо», прошла вечность.

По усеянному валунами берегу прогуливалась парочка — седовласый мужчина и весьма приятная женщина. Не исключено, что это были те же самые люди, которых я встретил по пути к владениям Мертца. Держа мальчиков за руки, я направился к ним. Но шёл я так медленно, что сыновьям приходилось тянуть меня за собой. И вот настал момент, когда у меня не хватило сил для следующего шага.

— Всё о'кей, — сказал я мальчикам, пытаясь заставить свои нижние конечности возобновить движение. — Всё будет в порядке, — повторил я, споткнулся и упал.

Кевин сорвался с места, и в следующий миг я увидел, как элегантная пара слегка пригнулась, чтобы лучше расслышать слова моего сына. Кевин махнул рукой, и они взглянули в нашу сторону.

Шон изо всех сил сжал мою ладонь.

Кевин и элегантная пара бежали к нам, и я видел, как мужчина на бегу подносит к уху сотовый телефон.

Затем мои глаза закрылись.

— Пап, — позвал меня Кевин.

— Да, «Морское ранчо», — говорил в трубку мужчина. — На самом берегу. — И видимо, обратившись к жене, пояснил: — Мег, я попросил доставить сюда джип.

— О Боже, — произнесла женщина и, обернув чем-то мою раненую кисть, сказала: — Ну-ка, мальчики, надавите здесь и держите крепче. Вот так. Вы поняли?

— Да.

— Стэн! Давай сюда свою куртку.

Через некоторое время она уже накладывает давящую повязку на повреждённую руку.

— Продолжайте держать, мальчики. У вас все классно получается.

— Он выздоровеет? С ним всё будет в порядке? — дрожащим голосом спросил Кевин.

— Да, — уверенно ответила дама. — Всё кончится просто прекрасно.

И хотя женщина сказала это, успокаивая мальчиков, я был уверен, что она права.