Мистерия убийства

Глава 36

Мы должны были встретиться с Максом Мальдонадо в заведении, именуемом «Поешь у Прюдо». Этот, как оказалось, первоклассный ресторан находился в очень милом городке Новая Иберия всего в нескольких милях от Морган-Сити. Мэтр проводил нас к столику у окна, и сидевший там седовласый человек при нашем приближении поднялся со стула. Это и был Мальдонадо — «юнец семидесяти пяти годов», как он назвал себя позже. Связанная с возрастом худоба — ярким примером которой являлся мой отец — в этом случае, как мне казалось, лишь способствовала нацеленной энергии.

— Пинки, детка! — воскликнул Макс, с энтузиазмом тряся руку детектива. — Даже подумать страшно, как долго мы с тобой не виделись!

Пинки представил меня журналисту.

— Счастлив познакомиться, страшно счастлив, — сказал тот и добавил: — А этот скромный паренёк, — он показал на сидевшего слева от него черноволосого человека азиатского вида, — и есть Сэм Харами.

Харами в знак приветствия приподнял свой стакан.

— Хотите что-нибудь выпить? — спросила официантка.

— Очень хотим, — ответил Пинки и попросил принести бурбон со льдом, а я заказал себе бочкового пива.

— Итак… Байрон Бодро, — произнёс Мальдонадо. — Помнишь, Сэм, как этот сукин сын вышел из психушки?

Харами в ответ молча кивнул.

— Должен признаться, — продолжил журналист, — когда его выпустили, мы все затаили дыхание. Всё время оглядывались, проверяя, что у нас за спиной.

— Этот парень нагонял на меня страх, — сказал Харами на смеси южного диалекта и дальневосточного говора. Типичный акцент обитающего на юге Соединённых Штатов японца. — А меня нелегко испугать.

— Как только его выпустили из заведения, он прямиком двинулся в Морган-Сити, что нас очень встревожило, — заявил Мальдонадо. — Но надолго там не задержался. Провёл неделю с этим колдуном, и все. С тех пор о нём ни слуху ни духу.

Мы заказали ужин, и этот процесс занял не менее пятнадцати минут, поскольку Мальдонадо живо интересовался ингредиентами и способами готовки.

— С ним можно свихнуться, — заметил Сэм Харами. — Он хуже девицы, выбирающей себе подвенечный наряд.

В конце концов я смог высказать то, что целиком занимало мои мысли:

— Прошу вас, расскажите о Бодро всё, что может помочь мне его найти. Всё, что вам известно.

— Не уверен, что смогу вам помочь в розыске, — произнёс Харами. — И что же вы хотите от меня услышать?

— Рассказывайте все подряд, — посоветовал Пинки, отпив немного виски. — Что вам о нём известно, кроме отравления папочки? Хотя последнее нас очень интересует. Одним словом, выкладывайте все. Заранее никогда не знаешь, какие сведения могут оказаться полезными.

— Он ничем не проявлял себя во время моего дежурства, — сказал Мальдонадо, — за исключением того дня, когда произошёл случай со щенком. Вы понимаете, о чём я говорю?

— Да, — ответил я, — нам об этом рассказали в кемпинге.

— Всё, о чём я слышал, произошло уже после смерти Клода, — продолжат Мальдонадо, — так что полностью доверять этим слухам нельзя. Ведь если вы покажете людям детскую фотографию Адольфа Гитлера или Джеффри Дамера, то большинство из них глубокомысленно кивнут и скажут: «Да, старина Джефф всегда был парнем со странностями…» Но случай со щенком превратил парнишку в настоящего парию.

— Охотно верю, — заметил Пинки.

— Вот после этого события я и взял его на заметку. Люди вспомнили обстоятельства, при которых утонул его брат, и у них снова возникли разного рода вопросы. Ты помнишь это, Сэм?

— В то время, Макс, меня здесь ещё не было, — ответил Харами, вскинув брови. — Я прибыл сюда в восемьдесят шестом сразу после университета. Поэтому знаю о Байроне лишь то, что произошло после смерти его отца.

— Ах да, верно, — согласился Мальдонадо. — Итак, следующим заметным событием после убийства щенка была смерть Мэри. Её убил рак яичников.

— Да, мы слышали, что она умерла.

— Верно. Байрону тогда было пятнадцать. Мэри была замечательной женщиной. Некоторые считали, что после её смерти у него окончательно съехала крыша. Ведь она молилась на своего сына. Так или иначе, но Мэри умерла, а примерно через год Клод получил травму. На нефтяной платформе случилась авария, парень так сильно повредил позвоночник, что ему пришлось несколько месяцев провести в инвалидном кресле. Байрон должен был «заботиться» о Клоде после выписки из больницы. — Журналист изобразил рукой в воздухе вопросительный знак.

— Гримаса судьбы, — заметил Харами.

— Можно сказать, что сынок позаботился об отце по полной программе, — добавил Мальдонадо.

Официантка подала соус и устрицы, и за столом на некоторое время воцарилась тишина. Спустя несколько минут Мальдонадо вернулся к рассказу.

— Так на чём я остановился? — спросил он.

— Клод оказался в инвалидном кресле, и Байрон должен был о нём заботиться.

— Точно! Тем временем старина Клод постепенно поправлялся после операции. Спондилёз, кажется? — вопросительно взглянул на Харами журналист.

— Верно, — ответил врач.

— А однажды, без всякой видимой причины, ему вдруг стало плохо. Он в этот момент сидел в кресле-каталке перед ящиком и в компании своего приятеля Бутса смотрел автомобильные гонки.

— В тот день я дежурил в приёмном покое «скорой помощи» в Новой Иберии, — вмешался Харами. — Я тогда был интерном в больнице. Мой английский и сейчас далёк от совершенства, а в то время он вообще никуда не годился. — Врач скорбно покачал головой. — Клод, когда его доставили в госпиталь, уже почти не мог говорить.

— Ну и положеньице, — улыбнулся Мальдонадо. — Он не мог говорить, и ты не мог говорить.

— Но с ним был его приятель по фамилии Бутс, — продолжал Харами. — Вот этот самый Бутс и поведал мне, как всё произошло. Они следили за гонками, подкрепляясь пивом. «Выпили море», — сказал Бутс. Всё шло тихо-мирно, и вдруг Клод говорит приятелю, что комната… как это… — Харами покрутил рукой над головой, — кружится?

— Вращается, Сэм, — подсказал Мальдонадо.

— Да, верно. Вращается. Клод почувствовал головокружение, а затем вдруг начал кричать, что у него немеет во рту и болит живот. Бутс тут же позвонил девятьсот одиннадцать.

— Они прибыли в кратчайшее время! — заметил Макс. — Наверняка это был рекорд. Несмотря на пробки и светофоры, карета «скорой» прибыла в госпиталь мгновенно.

— Верно. Это произошло очень быстро. В противном случае Клод был бы объявлен «мёртвым по прибытии», а я бы никогда не сообразил, что с ним произошло. Но, так или иначе, его доставили в больницу, и я никак не мог понять, что он хочет сказать, потому что к этому времени он был способен лишь невнятно бормотать. Но фельдшер, медсестра и Бутс смогли мне кое-что перевести и рассказали, как всё происходило. Вначале у Клода началось головокружение. Затем онемели губы и язык. Бутс рассказал, что некоторое время Клод ощущал себя страшно счастливым, а затем впал в грусть. Бутс сказал буквально следующее: «Казалось, док, что на его голову опустилась грозовая туча». В карете «скорой помощи» у него началась рвота. А в приёмном покое он пробормотал, что его тело деревенеет с каждой минутой всё больше и больше.

Явилась официантка с основным блюдом. Тарелки стояли на предплечье её согнутой в локте руки, и она раздала их нам так, словно сдала карты.

— Да, здесь умеют готовить тушёного лангуста, — вздохнул Мальдонадо и углубился в свою тарелку.

Харами не сразу приступил к своей каракатице по-лаосски.

— Я — уроженец Японии, — сказал он, — и пациент по имени Клод Бодро, — шлёпнул он ладонью по лбу, — заставил мой разум помутиться.

Я не понимал, куда он клонит и какое отношение имеет Клод Бодро к его японскому происхождению. Пинки бросил на меня недоуменный взгляд.

— Я смотрел на пациента, — продолжал Харами, — и твердил себе: этого просто не может быть. Я снова перебрал все симптомы. Боли в области живота. Парестезия. Афония. Эйфория. Депрессия. Паралич…

— Простите, — прервал я его, — что такое парестезия?

— Парестезия… это когда у вас по коже «бегают мурашки». Афония — утрата речи.

— Итак, у него были эти симптомы… — сказал я.

— Да. Потом он перестал двигаться, ему стало трудно дышать. Говорить он и вовсе не мог. Я прибегнул к интубации, велел промыть желудок и предписал внутривенные вливания. Мы дали ему активированный уголь.

— Док понял, что парня отравили.

— Но ничего не помогло, — взволнованно продолжил Харами. — Через два часа Клод умер.

— И доктор на свидетельстве о смерти начертал: «Остановка дыхания. Отравление ядом фугу».

— Фугу?! — изумился Пинки. — Вы принимаете эту отраву, поедая одну из ваших рыб?

— В Японии, — добавил я.

Харами кивнул и отхватил кусок каракатицы.

— В этом — вся загвоздка! — возликовал Мальдонадо. — Позже я написал статью на эту тему. Понимаете, подобного рода смерть постигает лишь японских гурманов. Сумасшедшие! Играют в игру, которую смело можно назвать кулинарной русской рулеткой.

— Верно, — согласился Харами.

— Смертельный риск обостряет вкус, поэтому каждый год примерно пятьдесят японских едоков утыкаются физиономией в тарелку, сражённые насмерть изумительно вкусным сашими. Рыба-собака, или по-иному фугу, слывёт весьма дорогим деликатесом. Её единственным, но довольно серьёзным недостатком является яд, который содержится в её коже, печени.

— Ваша жизнь полностью зависит от искусства шеф-повара, — вставил Харами, — и иногда случается…

— Достаточно крошечного кусочка этих запретных органов, чтобы вы отправились в иной мир.

— Тетродотоксин, — вздохнул Харами.

— Приёмный покой, куда доставила Клода карета «скорой», находится в Луизиане, — сказал Мальдонадо. — Большинство наших врачей не смогли бы поставить правильный диагноз. А Сэм в своих выводах не сомневался.

— У человека по имени Клод Бодро проявились все симптомы в их классическом виде. Я знал, что не ошибаюсь. Я не изменил мнения и после того, как вскрытие не обнаружило в желудке покойного следов рыбы-собаки. Там вообще не оказалось никаких морепродуктов.

— В брюхе Клода нашли лишь немного чипсов, — пояснил Мальдонадо, — и пиво. В заключении патологоанатома было сказано, что Сэм ошибся.

— Я был уверен в своей правоте, — сказал Хамадо. — Начальство хотело, чтобы я изменил запись в свидетельстве о смерти, но назвать причину смерти Клода Бодро мои оппоненты не смогли.

— Им пришлось провести анализ, — снова перехватил инициативу Мальдонадо, — хотя бы для того, чтобы заткнуть Сэму рот. И каково же было их удивление, когда оказалось, что кровеносная система Клода перенасыщена тетродотоксином.

— Но в желудке яда не оказалось, — вставил я.

— Полиция пребывала в полном недоумении, — продолжал Мальдонадо. — Как можно отравиться рыбой фугу, не съев рыбу? Копы стали спрашивать, существуют ли иные, кроме фугу, источники яда?

— Я не знал ответа, — сказал Харами, — и судмедэксперт направил запрос в Атланту, в Центр по контролю и профилактике заболеваний. Вскоре оттуда пришёл ответ. Оказалось, что калифорнийский тритон и восточная саламандра также являются источниками тетродотоксина.

— Но что из этого следовало? — вновь принял эстафету Мальдонадо. — Ведь Клод Бодро не принимал в пищу ни тритонов, ни саламандр. Он съел лишь немного чипсов. Как же яд попал в его кровь? К этому времени патологоанатом был заинтригован не менее сидящего с нами Сэма. Исследования продолжились. Возник вопрос, не получил ли он отраву через лёгкие? Исключать этого было нельзя, и тут выяснилось, что порошок тетродотоксина используется в некоторых ритуалах вуду. Адепты культа называют этот порошок «прахом зомби».

— Мы решили, что напали на след, — сказал Харами. — Медэксперт извлёк останки усопшего и провёл необходимые анализы. Однако в носовой полости Бодро и в дыхательных путях следов токсина не оказалось. Настоящая головоломка! Мы провели ещё один хроматографический анализ, целиком сосредоточившись на кровеносной системе. И на этот раз, — энергично кивнул Харами, — мы нашли ответ. В крови Бодро, помимо тетродотоксина, обнаружились следы диметилсульфоксида и латекса. Мы только руками развели, — закончил он с улыбкой.

Мы с Пинки вопросительно посмотрели друг на друга.

— ДМСО — сильнейший растворитель, — пояснил Мальдонадо. — Байрон растворил в нём тетродотоксин и намазал этим дьявольским составом шины кресла-каталки своего папочки. Когда старина Клод перемещался из комнаты в комнату, смертельный коктейль из яда фугу и диметилсульфоксида перемещался прямым ходом с шин в его кровеносную систему.

— Трансдермальная система доставки, — заметил Харами.

— Точно так действует и никотиновый пластырь, — подсказал Пинки.

— Вычислить, что это мог сделать только Байрон, не составило никакого труда, — произнёс Мальдонадо. — Все знали, что он постоянно ошивался на кладбище с колдуном вуду. У него и получил яд. А ДМСО он заказал по какому-то толстенному каталогу. Парень даже не пытался замести следы. Этого и не требовалось. Ему не повезло. Не повезло чудовищно. Если бы карета «скорой помощи» не прибыла в рекордно короткое время. Если бы в приёмном покое дежурил любой другой доктор штата Луизиана… Если бы его интерес к вуду не был так широко известен… — закончил Мальдонадо, воздев руки.

— Гусь изжарился, — засмеялся Харами. — И зажарил его я. Именно поэтому я так нервничал, когда его отпустили. Ну разве можно было выпускать подобного человека? Человека, который убил своего отца так хитро и так изуверски. Такие люди никогда не становятся лучше. И вот что мы теперь видим… — Он обратил на меня сострадательный взгляд: — Я вам очень сочувствую. Надеюсь, вы найдёте своих сыновей. Когда они пропали?

— Тридцать первого мая.

— Надеюсь, что вы их найдёте, — повторил он и отвёл глаза в сторону.

Мне стало ясно, что особых надежд на счастливый исход Сэм не питает.