Мистерия убийства

Глава 37

Когда мы катили назад в Морган-Сити, «путевой консьерж» Пинки подал голос. Водителю не нужно было поднимать трубку, поскольку связь шла через аудиосистему «БМВ».

— Пинки слушает.

— Мистер Штрайбер?

— Это ты, Иез, моя прекрасная леди из Плакемина?

— C'est moi.

— У меня в машине Алекс Каллахан, поэтому, прошу тебя, воздержись от непристойностей.

— Привет, мистер Каллахан. Вообще-то я звоню из-за вас.

— Привет, Иезавель. В чём дело?

— Мистер Штрайбер попросил меня найти судебное решение об освобождении Байрона Бодро. Сделать этого я, естественно, не смогла, поскольку решение вознеслось вместе с пламенем в небеса, когда сгорел суд. Но я нашла нечто такое, что лишь самую малость уступает по значению этому решению.

— Что же это?

— Не что, а кто. Медицинская сестра, работавшая в психиатрической лечебнице все восемь лет, пока там был Байрон. Знает о нём буквально все.

— Иезавель, ты просто чудо!

— Точно. Но, честно говоря, это было совсем не сложно, — ответила Иезавель. — Я просто спросила папу, тот спросил у своей подружки, а та — у своего визажиста. В конце концов я добралась до этой личности.

— Кто она? У тебя есть номер её телефона?

— Дело в том, что женщина боится Байрона и просила меня не называть её имени. Я ей обещала.

— Иезавель…

— Имени я не скажу, так что можешь не пускаться в уговоры. Хороший репортёр не раскрывает свои источники. В наших местах никто не станет с вами говорить, если вы кого-нибудь когда-нибудь сдали.

— Но ты же не репортёр, Иез.

— Но буду им. А сейчас я тренируюсь. Выкладывайте, вас интересует, что я откопала, или нет? Если нет, скажите сразу, ибо я намерена смотреть «Секс в большом городе». Начало через десять минут.

— Мы очень хотим это узнать, — заторопился я.

— Но вы должны мне заплатить, даже если источник информации останется для вас неизвестным. У меня на поиски ушло добрых три часа.

— Согласен, — ответил я.

— Замётано. Впрочем, постойте. Насколько безопасно вести разговор по телефону?

— Но ты же сказала, что не собираешься раскрывать свой источник.

— Верно. Значит, о'кей. Находясь в Серном порту, Байрон был чем-то вроде трудовой пчёлки. — Её голос заметно изменился: похоже, она читала свои записи. — Во-первых, он окончил школу и получил аттестат. Ему было восемнадцать лет. Ведь он бросил учёбу, не так ли? Шесть лет спустя он получил диплом бакалавра по психологии. Учёба, само собой, была заочной. Двумя годами позже он получил степень магистра, написав работу «Молитва и эффект плацебо». В лечебнице он вёл класс Библии. Байрон имел целую кучу разных хобби, и врачи, руководившие трудовой терапией, ставили его в пример. Одним из его хобби было оригами. Если вы не знаете, что это такое, то я вам скажу. Это изготовление из бумаги разных зверушек. Кроме того, он учился на фокусника, хотя мисс Ма… хм… мой источник утверждает, что Байрон знал кучу карточных фокусов и других трюков ещё до того, как попал в психушку. Судя по всему, он просто проводил многие часы, упражняясь в своём умении.

Байрон учил искусству магии и других пациентов. Врачи позволяли ему устраивать шоу. На представления приходил и персонал больницы, а иногда приглашали гостей со стороны. Это говорит о том, каким хорошим фокусником он был. Профессиональный уровень, сказал мой источник. Все были согласны в том, говорит мой источник, что с колодой карт Байрон обращался ничуть не хуже, чем сам… сейчас найду, я потеряла нужную строку… чем сам Рикки Джей. Кто такой Рикки Джей? — спросила она после недолгой паузы. — Никогда о нём не слышала.

— Это иллюзионист, — ответил я. — Очень известный.

— Боюсь, что это не укладывается в мою культурную матрицу, — вздохнула Иезавель и сразу добавила: — Я имею в виду разных магов и иллюзионистов. Но как бы то ни было, — продолжила девушка, — у Байрона была куча разных хобби, и, кроме этого, он дьявольски много читал. Поскольку он учился заочно, ему через библиотеку городского университета Нового Орлеана присылали книги. Книг было такое множество, что мой источник не запомнил, что именно читал Байрон. Но прекрасно помнит, что он увлекался магией, историей и религией. И конечно, психологией, которая оставалась его основным предметом.

— Понятно.

— Он начал подавать ходатайства об освобождении чуть ли не в первый год пребывания в психушке, но до девяносто четвёртого года никакого толку от этого не было. Лишь в девяносто четвёртом году комиссия по освобождению впервые рассмотрела его дело, хотя Байрон был образцовым, можно сказать, идеальным пациентом, получая учёные степени и всё такое прочее. Несмотря на то, что он убил своего отца, сообщает мой источник, копились горы и горы материалов о страданиях Байрона, которые он претерпел от рук папочки, будучи ребёнком. Никто в это, конечно, не верил, но всё же…

— Этот человек умер, а члены комиссии просто не могли отмахнуться от подобных заявлений, — заметил Пинки.

— Верно. Поэтому, когда в девяносто пятом году снова встал вопрос об освобождении, в комиссии уже не было единства. А когда один из членов комиссии вышел в отставку или помер — мой источник точно не помнит, — ситуация изменилась, и в девяносто шестом комиссия решила, что Байрон нормален или по меньшей мере нормален настолько, чтобы не быть угрозой для себя или общества. Одним словом, настало время вернуть его в мир.

— Что же их заставило изменить первоначальную точку зрения?

— Время, — ответила Иезавель. — Что же ещё? Во-первых, он сидел действительно долго. Во-вторых, существовали заявления, что Байрон в детстве претерпел страдания от рук Клода. Не забывайте, что в то время люди все ещё покупались на подобную ерунду. В-третьих, преступления он совершил, будучи несовершеннолетним. И он ведь так хорошо учился… Комиссия решила, что убийство отца было результатом… хмм… сейчас… «временного помешательства» и Байрон Бодро вряд ли когда-нибудь повторит подобный поступок.

— Байрон с кем-то подружился в этом заведении? — поинтересовался я.

— Так и знала, что вы это спросите, — сказала Иезавель.

— И?..

— Вас интересует Чарли Вермильон, не так ли? Вы хотите знать, кто был самым близким другом Байрона? Отвечаю. Байрон проводил очень много времени в обществе Чарли. Начнём с того, что Чарли посещал Библейскую школу. А это была не просто школа, как говорит мой источник, а очень тесное сообщество. Крепко сбитая группа. Байрон, помимо всего прочего, выступал для своих учеников в качестве домашнего адвоката. И не только для них, надо сказать. Помогал им составлять ходатайства, сводил с профессиональными юристами. Я не додумалась спросить, кто входил в эту тесную группу. Вы хотите это узнать?

— Да, было бы неплохо, если бы ты смогла это выяснить, — ответил я.

— Связь всё время прерывается, — пожаловалась Иезавель. — Да, кстати, а где вы сейчас?

— Неподалёку от Хуома.

— Ничего не слышно. А теперь я мчусь к подружке смотреть ящик. Звоните завтра, — закончила она и бросила трубку.

— Хм-м… — протянул Пинки. — Эта юная леди — настоящий динамит. Надо сказать, благодаря Максу, его другу Сэму и Иезавель мы сумели узнать довольно много.

— Да.

— Вполне вероятно, что список слушателей Библейской школы откроет для нас новые возможности.

— Не исключено.

— Вы как-то подозрительно притихли. Может, размышляете о своём ночном походе к этому колдуну? Если так, партнёр, то ничего глупее придумать невозможно.

Мы проехали мимо автозаправочной станции, где торговали произведениями искусства в стиле «суперреализма». От фотографий эти рисунки на стекле отличались лишь тем, что все, даже самые мельчайшие детали изображения находились в фокусе, а краски были чрезмерно яркими. Леса, птички и голубые горные потоки. Неотъемлемой деталью многих рисунков был звёздно-полосатый флаг, а на некоторых присутствовал даже один из символов Америки — белоголовый орлан. Каждый из рисунков на стекле имел свой источник света, и все они ярко сияли, привлекая массу самых разных летающих насекомых. Пара женщин внимательно изучала один из рисунков, а продавец — мужчина в шортах и майке-безрукавке, сидя на складном стуле, безмятежно потягивал сигарету.

Некоторое время мы катили в приятном молчании. Затем Пинки врубил аудиосистему. Послушав с минуту станцию французской музыки «Босолей», он вырубил звук и сказал:

— Одно дело, презрев опасность, отправиться к колдуну в дневное время, и совсем другое — провести ночь на болоте в лачуге этого безгубого раздолбая. Ведь вам известно о парне лишь то, что он был единственным другом старины Байрона и, не побоюсь этого слова, поставщиком яда, с помощью которого сыночек отправил на тот свет своего папашу.

Я предпочёл промолчать.

— В таком случае я отправляюсь вместе с вами.

— Думаю, что этого делать не стоит. Если я не вернусь, вы сможете…

— Что? Позвонить в полицию? Боже, Алекс! Умоляю, одумайся!

— Мне почему-то кажется, что Даймент представляет, где можно найти Байрона.

— И ты полагаешь, что он поделится своими знаниями?

— Возможно. Пока ничего определённого сказать нельзя. Но у меня такое ощущение, что он сможет мне помочь.

— У меня подобного ощущения нет и в помине. А эти люди, кашляющие в соседней комнате? А что стоят все эти дурацкие, перевязанные бечёвкой амулеты? Брр… Они меня до полусмерти напугали. И ты хочешь побывать там в полночь?! Отдать себя в его руки? Брр… Вспомни о щенке! Почему ему следует доверять? Может, я чего-нибудь не понимаю? Если это так, объясни. Что в этом человеке вызывает у тебя доверие, партнёр?

— Я понимаю твою озабоченность…

— Ну и каким образом ты намерен оттуда выбраться? — со вздохом произнёс Пинки. — Ты хоть помнишь, как туда доехать?

— Я думал о… такси и надеялся, что ты нарисуешь мне схему маршрута.

— Я начерчу тебе схему. Но забудь о такси. Я одолжу машину.

— Я не могу взять автомобиль. А чем займёшься ты?

— Отправлюсь спать. Утром позавтракаю в «Холидей-инн». Затем почитаю газету. Если ты не позвонишь к полудню или около того, я забью тревогу. Назовём эту схему дополнительной страховкой.

— Не понимаю…

— Всё проще простого. Машину найти легче, чем человека, тем более что она оборудована навигационной системой. Наша полиция, как мне кажется, не сразу бросится на поиски потерявшегося в болотах парня из Вашингтона, — покосился он на меня. — Наши полицейские, во всяком случае, некоторые из них, относятся к человеческой жизни без особого почтения. Совсем другое дело — транспортное средство ценой в шестьдесят тысяч баксов. Пропажа столь ценного для общества предмета, как ты понимаешь, требует немедленных действий. Не так ли?