Мийол-призыватель

Хантер 11: вопросы (не)понимания

Встречающий алурин возвышался над Хантером на полторы головы. На его фоне Шак, и так-то довольно щуплая, смотрелась совсем уж тощим заморышем. Из бросающихся в глаза отличий маг отметил иную расцветку меха (не синевато-серую, а серо-чёрную с белыми пятнами), иной цвет глаз (не золото в прозелень, а глубокая синева с почти чёрной каймой по внешнему краю огромных радужек), ну и более мощные челюсти, из-за которых лицо если и казалось по форме треугольником, то вытянутым и усечённым, а не почти равносторонним.

Остальные видовые признаки оставались уже знакомыми: те же четырёхпалые кисти с довольно мощными когтями, трёхпалые, также когтистые ноги с обратным изгибом, полукруглые уши. Что касается магии, исчезновение развито до полного третьего уровня плюс самое начало четвёртого; ну а финальным штрихом во внешности следовало считать ростовой длины копьё с костяным, кажется, наконечником, годным также и рубить, и — если пользоваться тыльной, тупой стороной — дробить. Популярнейшее Лёгкое Рассечение усиливало боевые качества этого орудия.

Хотя, если уж о финальных штрихах речь… Как говаривал Ригар, «со своими порядками в чужую страну приходят только во главе победоносной армии». Но всё-таки Хантера несколько смущало отсутствие на встречающем даже намёков на одежду.

«Хорошо, что Шак осталась в лагере. Вот только…»

— Аарруэ шшуа ха соос Ирришаах? Соу ифаари хир ссахи.

— Прошу прощения, я не знаю вашего языка. Но мы принесли вам важные вести. Рикс, будь добр, покажи послание.

Воин шагнул вперёд, демонстрируя в поднятой руке запечатанный тубус. Алурин с копьём бросил в его сторону один лишь быстрый, полный пренебрежения взгляд и снова уставился прямо на Хантера. После чего заявил:

— Сихха фээ ишитиуа, хришш.

— Ничего не понял, но сам ты хришш.

— Шуурри си оусси?! — свободная от копья правая рука алурина вместо мирного кулака раскрылась в боевое положение с растопыренными когтями. — Рисууш ахирасси рра фаса шаахуэ фи, ассихаш иффаши асс!

— Да, мне тоже не очень нравится, когда обзывают на пустом месте. Позвал бы ты своё начальство, что ли… или хотя бы кого-то, знающего имперскую низкую речь. А может, — Хантер повернулся к «пустому месту» чуть дальше и левее, поближе к массивным подъёмным воротам у входа в подземелья, — кого-то договороспособного кликнешь ты?

По мысли мага, способность заметить алурина под покровом исчезновения должна была показать, что в гости пришёл серьёзный человек (ну, это на случай, если Ревущий Тигр по правую руку и левая рука, опирающаяся на холку Свирепого Двурога, почему-то выражают серьёзность в недостаточной степени). А добровольное раскрытие этой способности показывало, что серьёзный человек явился с миром — ибо готов уступить преимущество осведомлённости. Враг постарался бы «не замечать» невидимку до последнего, позволяя тому заблуждаться.

Только вот для встречающего такая логика оказалась чужда. Он резко перестал ругаться и даже демонстрировать когти, вместо этого перехватив копьё двумя руками в боевое положение. Причём наконечник открыто нацелил Хантеру в грудь.

— Иффуэ ариш! Ссар, ихээши… хришш шерофэх!

— Шикарно. Значит, я уже не просто хришш, а «хришш человек»? — выверенная пауза. — Ну, тогда ты — хришш алурин.

Копьё резко сдвинулось вперёд. До плаща (и скрытого под плащом нагрудника) осталось не больше ладони. Однако маг остался недвижим…

Внешне.

Его правая рука с самого начала этого идиотского диалога упиралась в бок, а точнее, в карман пояса, где лежало Ядро Сути, вырезанное из плоти Амфисбены Урагана. А душа его в данный момент испытывала лёгкое, но приятное давление маны, заполнявшей резерв до предела. И матрица Усиленного Призыва Существа уже звенела, получив команду активации. Точь-в-точь тогда, когда алурин направил на Хантера копьё.

Да, маг обещал доставить послание Сираму ори-Тамарен. А вот терпеть слабо прикрытое хамство — нет. Поэтому, если ситуация продолжит развиваться в том же ключе…

Призыв завершился. Над головой Хантера изогнула переднюю часть своего гигантского тулова Амфисбена Урагана. Поскольку он призвал её с усилением, за раз влив в существо почти три четверти своего немаленького резерва, создание вышло даже внушительнее убитого прототипа — локоть в толщину, пятнадцать локтей в длину… и крепкий воздушный щит, что хотя бы отчасти возместил недостаток живучести, отнятой у зверя-подавителя его нематериальностью.

Алурин вместе с копьём отскочил назад, глядя на новую (и внушающую трепет!) угрозу с нескрываемым страхом. Хантер же, подключившийся к расширенным чувствам нового призыва и пошатнувшийся от прилива образов, который сразу постарался свернуть, резко развернулся к ещё одному скрытнику. Тоже третий уровень исчезновения — но среди его плащей, помимо маскировки от взглядов, нашлась и маскировка от магии… которая, впрочем, не помогла против Амфисбены Урагана. Та, в отличие от Мийола, чья связанность имела именно магическую природу и успешно блокировалась соответствующим плащом, воспринимала мир через что-то вроде «объёмного осязания с фиксацией едва заметных движений воздуха»…

Звуки дыхания и все остальные третий алурин умело скрывал под ещё одним плащом. Но чтобы он мог избежать обнаружения, ему следовало вовсе не шевелиться и не дышать.

— Значит, их тут трое, а не двое, — констатировал призыватель мрачно. — Что ж. Рикс!

— Лидер?

— Мне надоели эти препирательства и угрозы. Положи письмо Ока Лагора наземь, уходим. А эти… ну, пусть разбираются с нагхаас сами, с-с-союзнички шерстяные.

Слово «нагхаас» зримо напрягло единственного не замаскированного алурина, и чуть ли не сильнее, чем появление Амфисбены Урагана. Но… стоило Риксу и Хантеру с Зунгом начать отступление под прикрытием призывов, громадный кошак принял вид растерянный до полного обалдения. Он даже попытался что-то крикнуть вослед, уже не с вызовом, а снова вопросительно, как в самом начале — кажется, хотел выяснить, при чём тут нагхаас…

Люди проигнорировали. И спустя десяток минут спустились из преддверия подземелий к своему лагерю, «охраняемому» Шак — а вернее, всё теми же шестью столбами и развёрнутой вокруг них Тайной Защитой Лобруга. Алурина же смирно сидела прямо в короткой траве лужайки неподалёку от тихого ручья, закрыв глаза и нечеловеческим образом скрестив ноги. Даже когда все вернувшиеся, кроме оставшейся снаружи Амфисбены Урагана, медленно — секунд за пять — продавились через магический полог внутрь защищённой земли, Шак не шевельнула и ухом.

— Что теперь? — спросил Рикс.

— Подождём. У той троицы есть послание, в котором сказано всё нужное, и про нагхаас они отлично расслышали… а нам не повредит перекусить.

— Какого рожна они вообще начали выделываться? — продолжал бурчать Воин. — Один без причины копьём машет, двое других подкрадываются под этим ихним скрытом…

— Я знаю не больше твоего.

— Слышь, мохнатик, ты не знаешь — хришш это совсем страшное ругательство или так?

Алурина вздрогнула, открывая глаза.

— Смотря кого назвать. И смотря кто называет. И… в каких условиях.

— А как у тебя вообще с родным языком? — поинтересовался Хантер, тоже присаживаясь неподалёку. — Сможешь перевести несколько фраз?

— Постараюсь.

— Тогда… — маг выдохнул и медленно повторил, старательно копируя интонации:

— Аарруэ шшуа ха соос Ирришаах? Соу ифаари хир ссахи.

— Ничосе ты шпаришь! — изумился Рикс. — Как только запомнил?

— У меня хорошая память. Шак?

— Можешь… повторить? Ещё медленнее?

Хантер исполнил просьбу:

— Аарруэ шшуа ха соос Ирришаах? — Пауза. — Соу ифаари хир ссахи.

— Зачем вы пришли в Ирришаах, — с нотой неуверенности перевела алурина. — И что-то про запас… нет… про отвод?

— Может, резервный выход?

— Да… наверно, так и есть. Но откуда ты…

— Мне следовало догадаться, — Хантер махнул рукой в досаде. — Зря мы полезли не к самому охраняемому, а к самому близкому выходу из Подземья. Конечно, резервный выход вовсе не элита стережёт, и даже объясниться толком не вышло. Так. А как насчёт такой фразы… готова?

— Да.

— Сихха фээ ишитиуа, хришш.

— Не суй… не знаю такого слова.

— А хришш? — вклинился Рикс. — Его-то ты знаешь!

— Да. Это примерно как… голый. Или бритый. Алурины часто называют людей так, это… не намного обиднее, чем «мохнатый» или «мохнатик» для нас.

— А если так назвать не человека, а вашего?

— Кто… назвал?

— Боюсь, что я, — Хантер слегка смутился, хотя не каждый сумел бы понять по искажённому маской голосу, каковы его чувства. — Мне не понравилось, с какими чувствами постовой выдал это, и… в общем, я ответил, что сам он хришш. А ты как думаешь, — внезапно повернулся он влево, причём Амфисбена Урагана также нацелила свою смертоносную голову на «пустоту», — кто тут самый «голый или бритый»? И как мне тебя называть?

Незваный гость подбирался к лагерю с «неправильной», наветренной стороны… что не играло особой роли, поскольку среди развитых им плащей имелся и тот, что скрывает запах. А маг заметил его поздновато, потому что на открытом месте вал ощущений от его нового призыва был столь велик и непривычен, что приходилось нарочно притуплять чувствительность. Причём во много раз. Убитый магический зверь своим особым сенсорным навыком «пробивал» сразу во все стороны не менее чем на полтораста шагов, в выбранном направлении — на все триста; а вот Хантеру этот диапазон пришлось сократить шагов до тридцати-сорока. И всё же этого хватило, чтобы подловить очередного невидимку до того, как тот пролезет под магический полог.

Сбросив исчезновение (но лишь частично, для взгляда и слуха; маскировка от магического восприятия осталась на месте, да и от обоняния вроде бы тоже… а вот Шак, кажется, так не умеет — интересно!), гость двинулся вперёд, к границе защиты. И встал, чуть не дойдя до неё, в дюжине шагов от вставшего навстречу Хантера.

— А мой бесторковый сынуря не соврар. Сам ты сирён, но вокруг тебя — мусор.

Маг молчал, разглядывая вторую (после Шак) встреченную алурину.

Бледно-голубые глаза — настолько бледные, что смотреть в них почти жутко. Мех серый, довольно тёмного оттенка, с большими серебряными пятнами неправильной формы. Ростом выше Мийола на пол-головы, а Шак — на голову. Крепко сложенная, явно не слабая физически, но не утратившая гибкости. От пояса до середины бедра её прикрывала тонкая синяя юбка, а верх торса — белое оплечье из тонкой ткани с хитрой серо-зелёной вышивкой и чёрной меховой оторочкой. Гибкую шею обнимал костяной обруч-ошейник, тоже белый и широкий, с резными знаками, складывающимися в надпись на алуринском языке, прочесть которую маг не мог.

А ещё от этого обруча, ложась на оплечье, свисало… что-то вроде подвесок. Волосяные шнурки с навязанными на них костяными пластинками, на которых тоже вырезали… что-то. Только система и симметрия в этом украшении, на сторонний взгляд, отсутствовала напрочь. Вот, например, крайний левый шнурок: пластинка круглая, потом ещё одна круглая. Следующий: две вытянутых и круглая. Третий: две вытянутых. Четвёртый: две круглых. Пятый: четыре вытянутых. Шестой: две вытянутых. Седьмой: круглая и вытянутая. Восьмой: опять две круглых.

Магии во всём этом не просматривалось. Смысл — что ж, смысл, наверно, имелся. Только вот Мийолу он оставался неведом… в отличие от Шак, что как-то резко подобралась и оробела.

— Что морчишь? — недовольно спросила голубоглазая.

— Ты не задала мне вопросов, на которые я мог бы ответить, и не сочла нужным ответить на вопрос, заданный мной.

— Ты что, срепой, черовек? Я нарочно нацепира порный… а-а, ты же не знаешь ируэрри. Даже странно, что Око Рагора отправира такого невежду…

— Не мне обсуждать замыслы коллеги Сираму в её отсутствие. И тонко намекаю: я всё ещё хочу узнать, с кем имею честь беседовать.

Алурина рассмеялась — короткими, отрывистыми звуками, глуховатыми, больше похожими на кашель, чем на смех.

— Упорный, — констатировала она одобрительно. — Что ж. Ррасуэши, дочь Ахиссаа, вторая Атроосси, урождённая Уарис из Ирришааха — вот краткое имя мне. Назовись!

— Хантер.

— Торько Хантер? И всё?

— Если угодно, я также вольный Охотник, эксперт магии призыва и немного артефактор.

— Вот как. Радно. Так зачем ты пришёр в Ирришаах, да ещё к сокрытому входу?

— Передать послание с предупреждением об активности нагхаас в Лагере-под-Холмом… и, вероятно, просьбой о помощи.

— А сам ты написанного Оком Рагора не видер?

— Я получил послание запечатанным. Что именно написала Сираму, не знаю; я лишь ходил к ней с рассказом о том, что случилось…

— О! — перебила голубоглазая Ррасуэши, резко шагая вперёд… и утыкаясь в магический барьер, на что, впрочем, не обратила особого внимания. — Так ты рично видер ссар хоуширри… чешуекожих отродий?! Может, ещё и убивар?

— Я — нет. Она, — указующий жест, — да. И тем самым спасла меня от ещё пары стрелок из этого… хастанса.

Алурина посмотрела на спутницу мага так, словно впервые увидела… и увиденное ей не понравилось. Под её взглядом Шак не увяла сильнее, как ожидал Мийол, а выпрямилась и слабо оскалилась. Словно не заметив ответного вызова, Ррасуэши вернула взгляд на Хантера.

— Ты регко признаёшь свою срабость, маг-эксперт.

— Я отдаю должное моим спутникам, проверенным в боях. Ишаакрефи, дочь Сашширти, молода, но спасла мне жизнь. Рикс пока что лишь Воин-ученик, но именно его меч срубил голову Амфисбене Урагана, а позднее вырезал Ядро Сути, с помощью которого я призвал этого зверя. Ты назвала их мусором. И я считаю это оскорблением, задевающим меня лично.

— Вот как. Ты ещё, небось, на поединок выйдешь ради безродной фрисс?

— Да.

Помолчав, Хантер добавил:

— Только взаимная верность прочна. Только вступающийся за других достоин, чтобы за него вступились тоже.

— Намекаешь, что есри Ирришаах не пришрёт помощь, то и нам её потом не дождаться?

— Ну почему же. Помощь всё равно пришлют, если не захотят остаться против нагхаас без поддержки, — весомая пауза. Затем итог. — Только цену назначат… иную.

— Что ж. Я усрышара и перескажу твои срова в точности, Хантер.

Ррасуэши отступила на шаг, ещё один и третий, постепенно исчезая под набрасываемыми плащами. Укрывшись полностью, она перешла на бег, быстро покинув область чувствительности Амфисбены Урагана, а тем самым и Хантера.

— Сурово ты с этой мохнатой, — заметил Рикс.

— Она не какая-то «мохнатая»! — натурально рыкнула, вскочив, Шак. — Она — Ррасуэши, дочь Ахиссаа, вторая Атроосси, урождённая Уарис из Ирришааха — матерь восемнадцати! Десяти сыновей и восьми дочерей! Имей уважение, хришш!

— Ты чего это? Она ведь и тебя к мусору языком подмела!

— Имеет право!

— При всём уважении, — вклинился Хантер, — покуда вы двое в моём отряде, вам следует отдавать предпочтение в первую очередь моему суждению. Суждения посторонних — вторичны, а то и вовсе ничтожны. Эта, не помню как звать, даже не соизволила извиниться; поэтому на вопрос о том, имеет ли она право судить вас, я склонен ответить кратко: нет.

— Ты не понимаешь…

— Так объясни мне! Пожалуйста. И… я хочу извиниться перед тобой, Ишаакрефи, дочь Сашширти, — маг склонился в глубоком поклоне, не спеша разогнуться.

— За что?

— Я расспрашивал тебя только о нагхаас, а интереса к алуринам не показал. За это я и хочу извиниться, причём не на словах, а на деле, — Хантер выпрямился. — Расскажи о своём виде. Мне это интересно. Очень.

Шак осела в траву, словно увядший цветок. Посмотрела на свои раскрытые — дрожащие — ладони, медленно опустила их на колени, переворачивая когтями вниз, закрывая глаза. Маг тоже сел. И Рикс сел, опираясь на левую руку, готовый слушать.

— Мой вид… — выдохнула алурина, — он не мой. У меня — нет родины. Нет рода. Нет мужа. Нет детей. Я… действительно лишь… фрисс. Я говорю на имперском лучше и свободнее, чем на алуринском. Я ношу человеческую… тряпку вместо шуарси. Я… что ты делаешь?!

— Если тебе что-то не нравится, или кажется неприличным, или слишком дерзким… только попроси, и я сразу перестану, — сказал Хантер. Пока Шак тошнило отрицаниями, он тихо подсел вплотную, стянул перчатки, чуть сжал левой рукой её ладонь, а правой рукой принялся гладить её голову, шею и верх спины. — Но если уж ты так очеловечилась, то должна знать, что меж людьми — меж нами — водится такой обычай. Когда кому-то близкому плохо, мы стараемся стать ещё ближе, в самом прямом, физическом смысле. И утешить, поглаживая. Это как бы знак того, что ты — не одна. Что рядом есть кто-то живой, кому ты не безразлична. Что тебя поддержат. Что тебе помогут. — С другой стороны к ней пристроился Рикс. Правда, гладить не стал, просто положил руку алурине на плечо. — У меня есть младшая сестра… не сильно младшая, она всего на полгода моложе. И она не родная, а сводная. Но она никогда не отталкивала меня, не пыталась справиться сама. Она обнимала меня в ответ и иногда тихо плакала. Поплачь и ты, если хочешь.

— Алурины не плачут, — буркнула Шак, не открывая глаз, но как-то подозрительно морща нос.

— О, так ты всё-таки не совсем человек? Тогда сделай милость, расскажи всё-таки о своём виде. Например, как ты узнала, что та… которая недавно отсюда убралась… именно мать, причём именно десяти сыновей и восьми дочерей? Я догадываюсь, конечно, но знать точно — приятнее.

И Шак начала рассказывать. Кое-что из этого Мийол уже знал из книг и от торговцев, но даже задавать уточняющие вопросы старался с осторожностью.

…если у людей близнецы рождаются не чаще, чем у одной матери из полусотни, а тройня случается ещё раз в пятьдесят реже, то алурины намного более плодовиты. Беременность у них длится семь месяцев, и шансы появления двойняшек — примерно три к пяти. Тройняшек — один к четырём. И лишь один к десяти — за то, что родится один ребёнок. Даже в рождении четверни у мохнатых потомков засадных хищников нет ничего особенного, такое бывает вдвое чаще, чем у людей — пара близнецов. В общем, алурины рожают легко, рожают часто, рожают много.

И это их беда.

Потому что на всю ораву потомков попросту не хватает еды. Несмотря даже на то, что только-только рождённые алурины часто умирают, несмотря на то, что они давно не являются чистыми хищниками и могут есть растительную пищу. Могут даже жить только на ней — плохо, с последствиями для здоровья, но могут.

Еды не хватает.

Поэтому к отбору тех, кто достоин есть досыта, подходят со всей строгостью. Очень легко оступиться и перейти в ряды тех, кто живёт впроголодь (а вот обратный переход ох как не прост!). Чуть сложнее, но тоже достаточно легко оказаться изгнанным из семьи, из рода и из страны. Лишь строжайшее следование уложениям и полное повиновение воле своих старейших и сильнейших сородичей может отодвигать призрак гибели от истощения.

Судьба же изгнанных незавидна — Сашширти тому мёртвый свидетель. Её выкинули из Ирришааха только за то, что она родила фрисс.

— И как это переводится? — спросил Хантер.

— Синяя.

— Что?!

— Несчастливый цвет, злой.

— То есть единственная вина твоей мамы…

— Если бы вина была больше, — сказала Шак почти спокойно, — её бы просто убили. Но она не изменяла мужу, это проверили сразу же, как увидели мой мех. Она просто… родила фрисс. Поэтому мою сестру оставили в роду, а маму проводили через диколесье до людских земель, не…

— Идиоты, — простонал Хантер. — Из-за какого-то вшивого рецессивного гена… во имя всех добрых богов, какие же идиоты!

— Не говори так об… алуринах, — попросила обладательница меха несчастливого оттенка. — Они спасаются от смерти, как могут.

— А контролировать рождаемость они не пробовали?

— Это как?

— Рожать меньше!

— Но матери должны много рожать. Чем больше детей, тем выше… положение. Матери так же гордятся рождёнными детьми, как отцы — убитыми врагами.

— И поэтому они…

— Они — что? — спросила Шак, не дождавшись проглоченного окончания фразы от Хантера, что уже не гладил её по голове, а массировал висок прямо сквозь капюшон.

— Ничего. В смысле, потом продолжим. Нам ещё гномам послание доставлять, так что давайте собираться в дорогу.