Мийол-призыватель

Хантер 14: застава, алхимия и не грибы

Кусок тоннеля: шесть локтей в ширину, восемь в высоту, а в длину — так все пятьдесят. Но кто сочтёт, будто по нему легко и свободно можно пройти на заставу — сильно ошибётся. Дело не только в том, что вход в любое время суток неусыпно охраняют две четвёрки патрульных (а при тревоге караулы, ясное дело, усиливают). Суртанто, несказанно счастливая от того, что нашлись свободные уши, без умолку трещала про общеизвестную часть защиты:

— Главный вход на девятой заставе четвёртой оборонительной сферы — вот этот — закрыт двойным равновесным шлюзом. Он состоит из двух цельнокаменных плит, каждая из которых не меньше, чем тыщу пудов весит! Притом они подвешены так, что когда внешняя опускается, за счёт её движения поднимается внутренняя — и наоборот. Сдвинуть их довольно легко, я как-то раз дядьку упросила и сама попробовала. Легко-то легко, да только инерция у них ого-го! Если сильно поспешить и не успеть вовремя прижать тормоз, опускающаяся плита как бухнет! Ажно гору тряхануло! Только дядька зря на меня ругался, с плитой всё равно ничего не стало и стать не могло, в них в каждой накопители магии земли замурованы для прочности.

«С ума сойти. Двадцать лет ведь уже девчонке, а ведёт себя, как десятилетка!

Хотя да. Учитывая средний срок жизни гномов, десятилетка и есть. Физически-то расти уже не будет, разве чуть-чуть, да и вымя отрастила ого-го; но совершеннолетие у гномов, как она сама же недавно выболтала, наступает в тридцать три. И это только первое! Срок второго совершеннолетия не фиксирован, целиком зависит от успехов как Воина или Ремесленника. Чтобы стать взрослым по-настоящему, гном — или гномка, по этой части у них полное равноправие — должен три десятка из сорока девяти узлов заблокировать и заучить двенадцать основных боевых приёмов. Или же сделать девять артефактов пятого уровня… либо же приравненных к ним комплектов, что проще, но муторнее по затратам сил и дороже по расходным материалам. Или отвердить восемьдесят одну пилюлю четвёртого класса сложности.

И даже очень одарённый гном такое редко осиливает раньше, чем в сорок; а нормальным считается управиться к пятидесяти. Но даже если до шестидесяти затянуть, косо не посмотрят. Вот если до восьмидесяти… а гном, который до ста дожил и второе совершеннолетие не справил — это точно ленивый бхур и косорукий дурила; такого выгоняют из города на все шесть сторон, если только это не рожавшая гномка. Для матерей, особенно если родить троих и больше, у этих ребят есть послабления… хотя пользующихся такой лазейкой в законах всё же не особо уважают.

Кстати, одним из ленивых-косоруких изгнанников (малочисленных: всё-таки ежели природа на каком гноме отдохнула в смысле таланта и ума, что случается, то вот упорства, переходящего в упёртость, каждому из них выдана двойная норма!) вполне мог быть Симтан. По людским-то меркам, раз арты четвёртого уровня делать мог, то чуть ли не мастер, — а для гномов это так, уровень старшего ученика, не сильно прилежного да умелого».

— …как внутреннюю плиту поднимут, вы, дядька маг, сразу с синеньким моего деда везите налево и вниз, к тёте Корте. Раз заражение крови лечить надо, она точно совладает. Тётя Корте наш лучший алхимик. Она полных девять лет в Магистериуме Начал отучилась, умеет пилюли делать даже пятого класса! Не все, правда, только те, что попроще. Её к нам на заставу как раз для практики отправили, на девять лет, и уже четыре года прошло. Это потому, что тут ресурсов много и не дорогих, сборщики отдают добычу на треть дешевле, чем перекупщики в самом городе, уру, жадюганы длиннопалые! Мы с дедом как раз для тёти Корте травы собирали, и грибы, и мхи, и ширтских жуков, и панцирных слизней, и ягоду кровяники, и всё-всё остальное, я уже говорила, что. Правда вот, в этот раз только две трети всего нужного собрали. А всё эти чёрные исчезники, урр! Один такой как выскочит, сразу дедулю за ногу хап! Деда сразу сказал такое, что если повторю, он меня потом тум-тум ремнём, а сам-то говорит, и его за это никто не тум-тум. Я очень испугалась, прям вся, даже замерла. А дядька Сильный не замер, он этого исчезника сразу так — вум, и лапы ему обе поломал. А потом ещё раз — вум, и голову набок. И правильно, нечего моего хорошего дедулю хапать за мягкое…

Пока Мийол судорожно пытался сдержаться и не захохотать, как «раскашлявшийся» Рикс, Суртанто перевела дух и закончила совершенно не смешно:

— Ненавижу зубатых мразопакостей! В следующий раз, как только увижу, первая им головы сворочу набок!

— А ты их увидишь? — не удержался Рикс.

— Увижу. Дядька Гарс меня учил, как невидимок видеть, только я тогда не поняла, зачем оно. Сейчас понимаю. Как тётя Корте дедулю вылечит, сразу быстро-быстро к дядьке Гарсу пойду и попрошу научить снова. И учиться буду твёрдо.

— Это правильно, — подытожил Хантер, пока внутренняя плита шлюза ползла вверх. — Надо учиться, учиться и учиться. Мне отец так говорил.

— Хороший у тебя отец, — сделала вывод гномка. — Умный. Слушайся его, как я деда.

— Угу… налево и вниз, говоришь?

— Да, дядька маг. Давайте за мной, я всё-всё покажу!

На территории заставы тот кусок тоннеля, что между шлюзовыми опускающимися плитами из искусственного камня, продолжался — вплоть до такого же шлюза по другую сторону. Но сами ходы и помещения заставы прятались по сторонам, а также — частично — сверху и снизу. Для многих людей они показались бы низковатыми; к счастью, даже Риксу, самому высокому из их тройки, пригибаться не приходилось.

А во владениях «тёти Корте» этого не потребовалось бы даже Круглому с его четырьмя локтями роста. Здесь он не достал бы до свода даже рукой в прыжке. Зайдя внутрь, Мийол во все глаза уставился на первый увиденный образчик гномьего интерьера.

Гномы знамениты своим мастерством работы с камнем. В самой-то методике нет ничего секретного или таинственного: грундреп — артефактный Размягчитель Скал — для придания камню временной текучести и возвращения твёрдости, когда надо; парный ему аргезн — артефактный Скульптор Формы — для того, чтобы изменить геометрию камня на нужную. В минимальном исполнении это некоммутируемый комплект предметов четвёртого уровня, у гномов чаще пятого. Люди тоже такими пользуются. Но только гномы умеют применять грундреп на, скажем, граните таким образом, чтобы кварц и полевой шпат размякли, а слюда осталась твёрдой. Или наоборот. Только гномы могут смешать и вылепить аргезном получившуюся смесь так точно и тонко, что частички слюды образуют на поверхности стеклянистую, чуть ли не полированную гладь, под которой как бы сам собой возникнет сложный абстрактный узор, или ростовой портрет, или пейзаж, или ещё что-нибудь этакое. То есть человек-то тоже на такое способен… но за много подходов, активно расходуя накопленную артефактами Природную Силу. А гномы — чуть ли не походя, в один приём. Там, где человек будет долго работать над детализацией барельефов и горельефов, упорно добиваться точности линий, стремясь приблизить очертания статуи к оригиналу — гном потратит немногие минуты, пользуясь своим преимуществом: превосходным пространственным мышлением.

Эта пара, грундреп и аргезн, предопределила особенности гномьих стилей. Они бывают разные, на самом-то деле, различаясь ничуть не меньше, чем базальт и мел, яшма и песчаник, гипс и уголь. Но все гномьи архитектурные стили, и не только когда речь идёт об интерьерах, тяготеют к имитации естественных линий, надёжности (что обеспечивается сводами, а в особенно крупных подземных объёмах — монументальными колоннами), сращению как-бы-натурального и явно-сделанного, обилию не всегда красивых, как на человеческий вкус, но неизменно продуманных мелких украшений. Притом на последние гномья фантазия не скупа, их Формовщики нередко используют пару грундреп-аргезн как заменитель полноценной мистической печи, внедряя внутрь каменных массивов рунические матрицы, что попроще; тогда каменную статику дополняет ещё и динамика разных магических эффектов, включая комбинированные.

Уголок врачевания и алхимии на девятой заставе иллюстрировал всё это достаточно ярко. Если прямо около входа и в десятке шагов от него санитарная зона не отличалась от обычного помещения, и о его искусственном происхождении напоминали разве что слегка вогнутые лежанки-возвышения из вспененного камня, накрытые войлочными попонами для тепла и мягкости, то дальше… о! Дальше, причём без чётко выраженного перехода, начинались чудеса.

Причём у дальней левой стены чудеса заканчивались уголком чуть облагороженной известняковой пещеры (которой посреди массива метаморфических пород естественным образом возникнуть, конечно, никак не могло): сталактит со звонко и размеренно капающей с него водой — похоже, замена метроному — плюс тройка сообщающихся чаш-бассейнов. Всё это обрамляло изумительной красы и хрупкости сверкающее кружево на стенах, подчёркнутое сиянием пары «вечных» шаровидных светильников (один жёлтый, второй зелёный).

А у дальней правой стены размещались чудеса рукотворные: вырастающие прямо из стен каменные полки, уставленные разноразмерной алхимической посудой, П-образный стол, на котором лежали в хаотичном с виду порядке различные инструменты, приборы, артефакты, ступки с пестиками, банки из почти чёрного стекла, кюветы, ящички, куски каких-то минералов и тому подобные вещи. В саму же стену гномьи искусники встроили большой вытяжной шкаф, где прямо сейчас булькали сразу две дистилляционных установки, по центру — трёхсекционный атанор и по правому краю среднюю мистическую печь, на данный момент, впрочем, не активную.

— Тётя Корте! — закричала Суртанто, едва зайдя в санитарную зону (и, не в пример Цепкому с Точным, не притормозив). — Ты где?! Помоги дедуле!

На крик прямо сквозь сплошную стену — то есть, конечно, через весьма достоверную её имитацию при помощи стационарной иллюзии — вышла та самая ученица Магистериума Начал. Похоже, она уходила на личную территорию, чтобы по-быстрому перекусить. Её торс, руки и ноги до колен прикрывал зелёный с синими вставками лабораторный халат, верх головы — синий рабочий платок. Временно снятые защитные перчатки оттопыривали карманы халата, а тканевую маску она опустила с лица на грудь. От бровей её остались только две короткие чёрные щётки, что выдавало особу, не склонную к избыточной заботе о своём внешнем виде, зато привыкшую соответствовать требованиям безопасности при работе с ядовитыми, горючими, едкими и иными небезопасными субстанциями.

Судя по достаточно светлому оттенку кожи, тёте Корте ещё не исполнилось семидесяти.

— Ма корге, Суро… — начала она не очень внятно.

Почему — понятно: в левой руке она сжимала половинку надкушенного пирожка с грибами. Однако, увидев зашедшую следом за юной гномкой внушительную процессию — два человека, алурина без маскировки, здоровенный синий змееподобный магический зверь, несущий на загривке почтенного Чидвара, плюс пара замыкающих процессию бронированных гномьих Воинов — в момент проглотила недожёванную часть пирожка и переключилась на низкую речь:

— Так. Та-а-ак. Ну-ка, кладите пострадавшего вон туда. И рассказывайте.

Тяжкий труд рассказа о том, как её дедулю хапнули за мягкое, взяла на себя, разумеется, Суртанто. Хантер же тем временем повёл себя несколько бесцеремонно… но что поделать, если Мийолу никак не удавалось пригасить полыхающее вовсю пламя любопытства? Не подойти и не поглазеть на устройство настоящей лаборатории мистического алхимика… такая задача оказалась для его силы воли совершенно неподъёмной! Даже держать руки сцепленными в замок за спиной, чтобы не ухватить что-нибудь без разрешения, и то удавалось лишь с большим трудом. Неустанно напоминая самому себе, что не всякую интересную штуковину можно хватать без опасений и что он тут в гостях, причём злить хозяев — особенно конкретную хозяйку — никак нельзя.

Между прочим, Шак присоединилась к нему и принялась задавать вопросы вполголоса. Сам того не заметив, Хантер увлёкся и начал читать ученице вводную лекцию по алхимии:

— Хотя магия является неотъемлемой частью нашей жизни уже в силу того, что Природная Сила пронизывает всё сущее, следует признать, что спиритуальные феномены вторичны и, говоря прямо, дополнительны. Взять для примера человеческое тело… ну, или тело алурина. Материя, из которой это тело состоит, сама по себе имеет крайне сложное устройство, а жизнь, каким бы странным ни показалось сие, является функцией именно материи! Неоднократно ставились опыты для установления соотношений и зависимостей, в которых находятся материя, жизнь, магия и душа; и, представь себе, в ходе этих опытов неопровержимо доказан факт поразительный: для того, чтобы быть существом живым и разумным, не требуются ни душа, ни мана… ни даже прана.

— Что? Даже прана?!

— Да-да, всё так. Удивительно, верно? Кажется, что такой результат противоречит логике и всему обыденному опыту, но от этого он не становится менее точным. Поверь, многие пытались опровергнуть теорию Карвида — Тосталату — Шенла. Очень многие. Никому не удалось. Только существа, что окончательно вышли за рамки естества, при лишении магии гибнут; более простые жизненные формы страдают от этого, лишаются многих свойств, обеспеченных спиритуальной компонентой бытия, но не более того.

— Помню, — кивнула Шак. — Когда ты говорил, что зверодемоны не могут существовать без притока Природной Силы…

— Я имел в виду именно это, да. Так вот, возвращаясь к алхимии. Она неспроста издавна подразделяется на простую и мистическую. Огромное число превращений вещества — даже очень и очень сложных превращений, вроде тех, что происходит в телах живых существ и обеспечивает, собственно, существование жизни как таковой — не требует магии вовсе. Является частью сугубо материальной, а не спиритуальной части существования. Алхимия ординарная, таким образом, занимается изучением превращений ординарных веществ и делится на два больших раздела: алхимию безжизненного и алхимию жизненного. Алхимия же мистическая занимается изучением превращений экстраординарных веществ либо превращениями, в которых участвует магия; она делится, в свою очередь, на алхимию вспомогательную, субстанциональную и возвышенную.

— Ррм…

— Не спеши, сейчас всё растолкую. Начну с ординарной алхимии; с её двумя разделами всё довольно просто. Та, что изучает жизненное, занимается соединениями углерода; это элемент, имеющий порядковый номер шесть, из которого, как нетрудно догадаться по названию, состоит уголь. Вотчина алхимии безжизненного — свойства и превращения всех остальных элементов…

— Странное деление.

— Ничего удивительного, если учесть, что из-за поразительных свойств углерода разных сложных веществ, в состав которых он входит, в разы и даже, возможно, в сотни раз больше, чем всех остальных вместе. Именно поэтому существует жизнь углеродная без магии, существует и жизнь безуглеродная с магией (хотя последнее можно оспорить, часть исследователей не признаёт за чисто магическими феноменами свойств живого). Но ещё никто не обнаружил жизни, которая существовала бы и без углерода, и без магии разом. Так вот, переходя к трём разделам мистической алхимии. Самый простой случай из них — алхимия вспомогательная. В рамках этого раздела изучаются вполне ординарные реакции, как безжизненные, так и жизненные, в которых магия принимает участие в основном как катализатор либо сепаратор.

— Ррм… — недовольство Шак проявилось ярче прежнего.

— Говоря проще, — поспешил добавить Хантер, — реакции вспомогательной алхимии самые обычные, немагические, их исходными компонентами и результатом также являются вещества без магии. Но при помощи магии или эти реакции ускоряются, или их продукты разделяются, или ещё что-то такое происходит. За примером ходить далеко не надо, достаточно посмотреть на тот вытяжной шкаф. Вернее, на ту дистилляционную установку, что справа. Заметь: в ней нет холодильника, как в левой. А всё потому, что вон тот артефакт меняет свойства определённого вещества внутри реакционной зоны. Такие артефакты называются Пароделами и присутствуют в любой нормальной алхим-лаборатории. Если поместить в Пародел как образец пару капель очищенного вещества — но только хорошо очищенного, это важно! — он изменит в определённой области температуру кипения. Причём именно для вещества-образца и никакого иного.

— Зачем? И дистилляция… это что-то, связанное с вином?

— Хах, нет. То есть связь есть, но… хм. Дистилляция — это вообще любое разделение смеси веществ за счёт того, что у разных веществ (в частности, воды и винного спирта) и температура кипения тоже различна; это старый и неизменно популярный метод очистки жидких соединений. Кстати, аналогичный метод применительно к твёрдым веществам называется возгонкой. Однако применимость обоих ограничена, так как очень многие вещества, что изучаются жизненной алхимией, начинают разлагаться раньше, чем испаряются, или разлагаются раньше, чем плавятся, и вообще очень чувствительны к повышению температуры. Как еда обугливается на открытом огне, видела? Типичный пример. Мясо состоит из жизненных веществ, и как только содержащаяся в нём вода испарится, а температура продолжит повышаться — эти вещества тут же начинают разлагаться с сопутствующим обугливанием. Впрочем, разложение начинается ещё раньше этого момента, поэтому-то съедобные продукты во время варки становятся мягче. Большие и сложные частицы вещества распадаются на частицы поменьше и попроще; получается что-то вроде дробления, только на уровне, простым глазом неразличимом. А ещё случается так, что продукт какой-то реакции мешает её же протеканию…

Тут Хантер спохватился и вернулся к теме:

— В общем, без Пароделов алхимикам никуда. Как и без вот таких артефактов. Да-да, я про этот тёмный ящик. Называется он магический сепаратор или попросту Делитель. Позволяет, как следует из его названия, поделить смесь веществ на несколько слоёв с химически чистыми веществами. Как инструмент анализа и не только — незаменимая штука! Хотя жрёт уйму маны, в чём заключается его главный недостаток. Про вспомогательную алхимию ещё много чего можно рассказать, но суть ты поняла, я надеюсь?

— Обычные реакции, обычные вещества. Необычные способы получения и очистки.

— Превосходно! Самую суть уловила. Всё именно так. Остались субстанциональный и возвышенный разделы мистической алхимии… о. Простите, тётя Корте, увлёкся.

Подошедшая гномка хмыкнула, а вернее, фыркнула, продувая свой носовой фильтр.

— Вообще-то меня зовут Кортегано, или мейстрина Кортегано, или попросту коллега; вы демонстрируете вполне достаточный уровень, чтобы такое обращение было уместно.

— Прошу прощения… коллега.

— Ничего-ничего, — сказала она, — я не столь юна и обидчива, чтобы спорить из-за мелочей. А вы продолжайте. У вас неплохо получается… работали преподавателем?

— Куда мне. Просто повезло на протяжении нескольких лет получать уроки хорошего учителя, и теперь достаточно, образно выражаясь, включить внутреннего Ригара, чтобы… произвести впечатление. Однако сам я на стезе наставника — лишь неопытный новичок. Может, как выпускник Магистериума Начал, вы сами закончите рассказ о разделах алхимии?

— Нет-нет. Я всего лишь мейстрина, не магистрина. И преподавать… не умею. Лучше вы.

— Что ж. Если таково ваше желание, не смею отказаться. Итак. Субстанциональная алхимия изучает преобразования субстанций, то есть веществ, свойства которых частично зависят от спиритуальной компоненты. Возвышенная же алхимия занимается свойствами взаимодействий чисто спиритуальных, одним из примеров которых является создание маны из праны.

— Постой, — Шак задумчиво склонила голову набок. — А как насчёт деления, о котором ты говорил раньше? Зельеварение, потом эликсироведение, конденсомантия и трансмутация…

— О, это области практической алхимии.

— А деление на ординарную и мистическую со своими подразделами…

— …является одним из теоретических подходов, да. И надо заметить, что с точки зрения теории та же конденсомантия является не столько дисциплиной из области алхимии, сколько ещё одним, пусть и специфическим, разделом артефакторики. Ведь свойства пилюль в первую очередь обусловлены геометрией вложенных матриц чар; алхимические свойства материала, особенно для пилюль высоких классов, второстепенны. Более того: многие медицинские пилюли специально стараются делать из физиологически нейтральных, а ещё лучше — из съедобных материалов.

— Так какой же подход правильнее?

— Никакой, — хмыкнул Хантер, причём мейстрина Кортегано синхронно с ним издала ещё одно фырканье. — Или любой. Сам твой вопрос поставлен неверно. С тем же успехом можно спросить: «Какое растение лучше: сосна или пшеница?» Суть в том, что с помощью сосны не накормить голодного, с помощью пшеницы не выстроить дом. Так и в натурфилософии с магией у любого подхода есть свои плюсы и минусы.

— Понимаю… кажется.

— Тогда напоследок усвой ещё один момент. Да, разумные практикуют разные подходы, делят мир для изучения на меньшие части тем или иным способом, пробуют описывать одно и то же явление разными языками. Но на фундаментальном уровне мир един. Все его процессы, все выявленные законы, всё сущее — огромная, необычайно сложная, гармоничная целостность. Если бы разумные могли изучать мир именно как такую целостность, их понимание приблизилось бы к божественному. Но… мы не можем. Наши чувства, наше воображение, наш разум — ограничены. Вселенная же почти безгранична. Малое не вместит большого, сознание не охватит неохватное. Вот почему для изучающего окружающий мир нет иного пути, кроме углубления в частности. Мы отчасти подобны муравьям, что пытаются съесть корову. У муравьёв, кстати, это получается — но только по частям, постепенно. И непременно в сотрудничестве: для одного муравья или даже для сотен их корова слишком велика. Поэтому каждый маг выбирает специализацию, подчас очень узкую. Это неизбежно, ведь даже невероятно долгой жизни грандмастера магии не хватит, чтобы изучить мир во всей его полноте и сложности. Однако пусть углубление в детали не заставит тебя забыть о целостности бытия. Помни, что всё связано со всем.

— Прекрасная речь, — подытожила гномка-алхимик. — Очень вдохновляющая… а, Суро?

— А-а… ага!

— Однако она не моя, — заметил Хантер. — Я почти дословно пересказал напутствие Ригара.

— Знание не гриб, — сказала Кортегано. — Как говорят у нас, если отдать гриб, отдавший его лишится, получивший приобретёт. А вот если поделиться знанием, отдавший не потеряет ничего, но получивший знание не всегда приобретёт хоть что-то.

— Воистину мудро. Кстати, как там здоровье почтенного Чидвара?

— Вне опасности… в том числе благодаря вашей помощи, коллега.

— О, это ничего нам не стоило. Однако…

— Да?

— Если вам не трудно, продемонстрируйте Шак несколько несложных превращений, пока я буду беседовать с почтенным. Заодно и вашу родственницу развлечёте.

— О, тётя Корте! — немедленно оживилась Суртанто, — А покажи жидкую радугу! И хлоп-прыгушку ещё, и дымохвост, и цветное пламя, и этот ещё… ну, синий такой, который шших и ву-у-ум! Покажи-покажи, пожа-а-алуйста!

— Да я тебе уж раз десять всё это показывала.

— Но тётя Шак ведь ещё ничего не видела! — резонно заметила юная гномка.

— Ладно-ладно, егоза. Не трещи мне тут. И не мельтеши. Опыты спешки не терпят…

Кортегано активировала артефактный барьер, вмиг отрезавший уголок лаборатории от санитарной зоны стеной «текучего перламутра», который вдобавок отсекал и звуки — причём не хуже, чем кирпичная стена в локоть толщиной.

— Ну вот, — сказал Хантер, садясь на лежанку по соседству с той, на которой отдыхал Чидвар, — теперь можно поговорить без лишних ушей.

— Никак, вы посмотрели на хозяйство мейстры и теперь хотите обзавестись похожим?

— Хотел бы. И со временем постараюсь обзавестись похожим, это верно. Но сейчас речь не об этом, тем более, что алхимия — не моя специальность.

— Вот как? А так уверенно излагали…

— Ой, да это же самые основы. Их любой маг должен знать, тем более, что в природе всё и в самом деле связано со всем. Нет. Я хотел поговорить о Суртанто. О вашей внучке.

Чидвар привстал с лежанки.

— Говори, человек.

— Как только что сказала коллега Кортегано, знание — не гриб. К мудрости это тоже вполне применимо. Возможно, я не очень-то умён и не так уж мудр; по гномьим понятиям я даже первое совершеннолетие не справил. Но именно поэтому я знаю на личном опыте, который ещё не успел забыть, что вы избрали неверную тактику.

— Продолжай.

— Страх, особенно страх за близких — это тормоз для поживших разумных; а вот неопытных лучше всего тормозить не страхом. Лучший убийца интереса для молодёжи — скука. Если вы не хотите, чтобы ваша внучка рвалась прочь от надёжных стен заставы, покажите ей, что интересные занятия можно найти внутри, а снаружи что-то интересное и опасное обнаруживается очень редко. — на этом Хантер встал, собираясь уходить.

Чидвар прилёг обратно:

— И это весь серьёзный разговор?

— Да. Насчёт обмена нашей охотничьей добычи я поговорю с мейстрой. Да и то больше для уточнения цен, потому что продавать ресурсы из диколесья выгоднее на городском рынке.

— Странный ты… человек, — сказал гном в спину уходящему магу.

— Уж какой есть, — ответил Хантер, приостановившись. И добавил. — Добрый совет ничего не стоит дающему, так почему бы не поделиться с симпатичными разумными?

— И чем же мы заслужили симпатию?

Маг обернулся.

— Да всё просто. Вы не показали враждебности, предубеждений, не обманывали, не строили планов, как бы нас использовать или ограбить… а значит, вы симпатичны. Хотя, конечно же, не настолько, как ваша внучка. Вот уж на кого точно невозможно злиться… да и сама она злиться подолгу, кажется, не умеет совершенно.

Чидвар фыркнул.

— Что есть, то есть… значит, завернёте на рынок?

— Да.

— С оказией весточку одному моему знакомому не доставите?

— Доставим, почему нет?

— Ну, тогда с меня причитается.

— Пустяки. Нам всё равно по пути.

— И тем не менее, — построжел гном, — негоже оставлять услугу не оплаченной.

— Воля ваша. А пока — выздоравливайте, — сказал Хантер и шагнул сквозь иллюзорную «текуче-перламутровую» стену.