Многомерная Плесень

1 — Планета «грибов»

Представьте, что ДНК-тест показал, что ваша будущая дочка будет умницей, красавицей, душкой — но не будет вылезать из депрессии. Не захочется ли вам избавить ее от многих лет мучений быстрой и безболезненной манипуляцией в пробирке?© Юваль Ной Харари «Homo Deus. Краткая история будущего»

«Летальный исход» — пестрела надпись перед глазами. Тяжело вздохнув, я нажала на виртуальную кнопку «ОК» и заглянула в подробный отчет: плод опять погиб из-за эндогенного разрушения нервной системы, на этот раз на сорок пятом дне пренатального развития. Ну почему набор генов, улучшающий работу мозга, приводит к летальному исходу еще до выхода из техноматки? Признаться, я уже соображала неважно, глаза слипались и болели от виртуальной реальности. Может, сделать перерыв?

Еще раз тяжело вздохнув, я открыла новую среду редактирования генома и начала все заново. Программировать генетический материал — это как решать сложную и увлекательную головоломку. В ней около двадцати тысяч слов-генов, которые вмещают бесчисленные комбинаций всего четырех букв-нуклеотидов. Суть задачи состоит в том, чтобы расположить все эти «буквы» в таком порядке, при котором белковый организм получит наиболее благоприятный набор признаков.

Способов решения задачки не так уж мало: можно всецело полагаться на расчеты искусственного интеллекта, комбинировать предложенные им варианты, шлифуя их и доводя до совершенства. А можно пробовать создавать комбинации генов или синтезировать новые с нуля, после чего тестировать свои гипотезы в виртуальной симуляции. Последний вариант, конечно, сложнее, для него нужно больше знаний и опыта. Тем он интереснее.

Я же пошла самым тяжелым путем: взяла отбракованный комплекс генов и решила сделать из него конфетку. Не из-за одного лишь скверного характера, как утверждал бортовой искин, а потому, что это действительно невероятно перспективный генный комплекс. Вот только на ранних стадиях внутриутробного развития он почему-то приводит к смерти. Но представьте, какие преимущества он может дать, если решить проблему летального исхода! Сократ, конечно, и слушать не хотел. Но что взять с искусственного интеллекта, ему проще забраковать, он же так запрограммирован.

Когда-то процесс совершенствования генома шел чрезвычайно длительным и муторным путем естественного отбора. Других методов улучшения генетического материала у природы не было, так что достижения врачебной практики стали серьезным камнем преткновения на пути эволюции Homo sapiens. Развитие медицины повышает выживаемость болезных особей, но тем самим ухудшает генофонд популяции. Что нам оставалось, кроме как научиться редактировать собственные гены?

И все-таки задачка модификации генома в сторону улучшения когнитивных способностей теперь уже казалась слишком сложной. Практически непреодолимой. Впечатление складывалось такое, будто все, что могли, усовершенствовали до меня. Неужели я так и не смогу сделать следующее поколение еще хоть немного умнее?

Возможно, мне просто следует отвлечься от этой задачки и пока переключиться на какую-либо другую. Иногда так бывает, что ответ приходит сам по себе именно после того, как его поиск отложен на потом. Можно же в человеческом организме улучшить что-либо еще, помимо мозга. Вот, например, возвратный гортанный нерв. Что это за дурацкое инженерное решение, тянуть его вниз под аорту и оттуда обратно к гортани?

Так и быть, займусь пока этим нервом. Но стоило мне начать работу в новом направлении, как в виртуальной реальности появился трехмерный образ бортового искусственного интеллекта.

— Алиса, что ты делаешь? — поинтересовался он.

— Пытаюсь подвести возвратный гортанный нерв к гортани так, чтобы он не огибал аорту.

— Зачем? — нахмурился искин.

— Да как-то это несуразно, — развела руками я и тут же добавила, плохо скрывая недовольство тем, что он отвлекает меня от работы: — А почему бы и нет, Сократ?

— Разве ты забыла первый закон биотехнолога? — еще больше помрачнел он и тут же напомнил: — Работает? Не трогай!

— Фиксить баги — наш священный долг, разве не так?

— Да, но не до такой же степени! Подумать только, у всех земных млекопитающих возвратный гортанный нерв проходит под дугой аорты и поднимается обратно, а ты…

— А я сделаю так, что в новой версии человека он не будет делать лишнюю петлю и сразу подойдет к гортани. Что в этом плохого?

— То, что данный нерв является одним из самых неопровержимых доказательств эволюции, — терпеливо объяснил искусственный интеллект. — Что, если у новых людей появится креационизм?

— Перестань, — отмахнулась я, — этот баг был окончательно пофиксен еще на поздних подверсиях второй версии Homo sapiens. Возникнуть повторно у следующих генераций он не может! Когнитивные способности уже слишком хорошо развиты.

— Мне нравится твой оптимизм, — повел бровями Сократ, — но вспомни о том, что наслоение культуры и цивилизации весьма хрупко и неустойчиво. Что, если твои потомки, не дай теория вероятности, станут космическими Маугли?

— Такого, конечно, не стоит исключать, — прекратив ковыряться в геноме, согласилась я, — хотя даже если и станут, то ненадолго. Они же могут размножаться только с помощью техноматок.

— Ко всему прочему, возвратный гортанный нерв — это своего рода визитная карточка всех млекопитающих Старой Земли. Представь, твоих космических Маугли найдут еще более поздние версии человека, чем известные нам. Как они поймут, что перед ними дальние родственники?

— По другим признакам? — неуверенно предположила я.

— Возможно. Если их тоже не пофиксят. Но в первую очередь будут смотреть именно на этот нерв. Ты же понимаешь, что вероятность возникновения такого же у инопланетных гуманоидов близка к нулю?

— Ладно, ладно, — вздохнула я и отменила все действия по коррекции возвратного гортанного нерва, — оставим в покое визитную карточку землян.

— Кстати, про более поздние версии, — начал Сократ после паузы, — за все эти тысячелетия, которые наш космолет летит к Новой Земле, человечество должно было сделать нехилый такой скачок в научно-техническом прогрессе и, соответственно, изобрести намного более быстрые корабли. А версия Homo sapiens, вероятно, уже далеко не третья, а триста третья…

— К чему это ты? — не поняла я.

— Представь, прилетаем мы на Новую Землю, а там давно уже процветает цивилизация новейшей версии человека.

— Но дистанционный анализ не показал никаких признаков технологического развития, — возразила я.

— Значит, люди все-таки не изобрели намного более быстрые двигатели, — заключил Сократ. — И уж точно не научились телепортироваться на другие планеты.

— Хочешь сказать, землян постигла деградация? Частичное или полное вымирание? — нахмурилась я и, не дождавшись ответа, тут же возразила: — Да ну тебя, что, если двигатели пошустрее попросту невозможны? Или люди решили, что эта планета не так уж интересна?

— Учитывая тот факт, что еще во времена начала нашей одиссеи люди колонизировали много планет, полное вымирание маловероятно, — согласился Сократ.

— Но если на Новой Земле уже есть цивилизация самой актуальной версии землян, то это даже еще интереснее, чем инопланетяне, — мечтательно заметила я. — На будущее человечества я бы посмотрела.

— А что, если там первая версия Homo sapiens?

— Да ну тебя! — отмахнулась я. — Еще скажи: макаки!

Мы взглянули друг на друга и рассмеялись.

Я опять взялась за свою старую задачку по внедрению в геном комбинации генов усиленных когнитивных способностей. Той самой, которая на ранних стадиях внутриутробного развития приводит к летальному исходу. Конечно же, работать над этим мог бы и Сократ, по крайней мере, если бы не считал данный генный комплекс безнадежным. Однако люди так и не решились полностью доверить геном потомства искусственному интеллекту. Ну, разве что в связке с человеком. Собственно, только так полноценная модификация и возможна.

Для меня генная инженерия не просто специальность, это страсть и хобби всей моей жизни. Однако порой меня постигает настоящее отчаяние. Вот прямо как сейчас. Может, искин все-таки не зря отсеял эти гены как несостоятельные? Может, мне пора уже признать, что они безнадежны? Но я не могла. Что-то внутри отчаянно настаивало на том, что именно эти последовательности нуклеотидов совершат прорыв, небывалый эволюционный скачок, революцию в развитии когнитивных способностей. Или мне просто нравилось так думать?

Святой термоядерный синтез! Да я была готова прямо сейчас встроить себе этот генный комплекс! Столь восхитительным он мне казался. Зарядить инъектор генетическим материалом, один укол — и готово. Тысячи молекул Cas9 внедрят усовершенствованные фрагменты ДНК в мои клетки, и совсем скоро я смогу понять намного больше! Тогда я бы точно сумела решить данную задачку.

К сожалению, в соответствии с техникой безопасности, экипаж космолета не имеет права редактировать свой геном, если в этом нет крайней необходимости вроде генетического заболевания или повреждения ДНК каким-либо излучением. То же касается и модификации генов потомства на стадии внутриутробного развития. Разрабатывать новые гены и тестировать их в виртуальной среде — ладно, но модифицировать уже существующий организм слишком рискованно. Работает? Не трогай!

Получается тупиковая ситуация. И что же с этим делать? Просто закрыть виртуальную среду и заняться чем-то другим? Почему бы и нет? Может, генетика — это все-таки не мое? Но нет же, если верить Сократу, в мой геном были заложены усиленные способности к решению задач по биотехнологии. Однако глаза уже болели от этой виртуальной реальности.

Святой термоядерный синтез! Как-то же модифицировали гены наши предки! Как-то улучшали когнитивные способности посредством генной инженерии. Буду ли я когда-нибудь столь же хороша, как древние? Те, кто модифицировали ДНК новых версий Homo sapiens, несомненно, являлись гениями, намного превосходящими интеллектуальные способности своих сородичей.

В такие моменты я всегда вспоминала, что Эдисон сделал десять тысяч неудачных попыток создать лампочку, прежде чем добился успеха. Мне, несомненно, есть чему поучиться у этого представителя первой версии Homo sapiens. Той самой, которая была создана полностью и исключительно естественным отбором.

Очередное решение вылетело с ошибкой, оставив меня в крайнем отчаянии. Мать моя техноутроба! Недолго думая, я упрямо открыла новую среду редактирования и принялась делать все заново. Изобрел же Эдисон лампочку, черт побери! И это несмотря на то, что первая версия человека еще обладала волосяным покровом, репродуктивной системой и чрезвычайно маленьким мозгом. Примерно в два раза меньшим, чем у современных людей. Если даже он изобрел сраную лампочку, то неужели я не справлюсь с какими-то генами?

Особенно учитывая, что некоторые ученые считают первую версию переходным звеном между обезьяной и человеком. Но я придерживаюсь классических взглядов по данному вопросу: «рукотворные» генерации — такие же люди, как и представители первой версии, просто проапдейтеные. То есть все, что после Homo sapiens sapiens, относится к Homo sapiens mutatio.

— Алиса, — раздался голос Сократа, и в виртуальном пространстве возник его образ.

Я молчала, обреченно рассматривая трехмерную модель ДНК с ее бесчисленными цепочками нуклеотидов и услужливо всплывающими подсказками. Внести свой вклад в развитие родного биологического вида — мой священный долг, разве не так?

Искин позвал настойчивее, потом еще раз.

— Ну чего тебе? — неохотно отозвалась я.

Ненавижу, когда меня отрывают от работы.

— Опять ты сидишь целыми днями в своей виртуальной реальности, — укоризненно заметил он, — хоть бы раз в день прогулялась по космолету. И чего ты так уцепилась в эту комбинацию генов? Может, пора уже признать, что раз модуль расчета полезных модификаций ее отсеял, значит, она несостоятельна?

— Несостоятельна?! — нахмурилась я. — Да ты только посмотри! Эти гены повышают плотность нейронов на сорок пять процентов! Улучшают работу синапсов на пятьдесят два процента! Почти в три раза убыстряют формирование комплекса Гольджи и создание новых нейронных связей! Ты хоть представляешь когнитивные способности человека с такими фичами? И заметь, для них не нужно увеличение мозга!

Не то чтобы это было чем-то очень важным, ведь благодаря техноутробам протаскивать голову ребенка через родовые пути нам теперь не нужно. И все же перспектива улучшения когнитивных способностей без увеличения мозга весьма приятна, учитывая, что еще большее «распухание» черепушки приведет ко всякого рода неудобствам.

— Больно видеть, как ты целыми днями пытаешься решить задачу, у которой решения нет, — драматично изрек Сократ.

— Если модуль расчета генных модификаций отсеял какие-то гены, это еще не значит, что они безнадежны! — возразила я.

— Пятьдесят четыре дня, Алиса, — посуровев лицом, заметил Сократ, — пятьдесят четыре дня ты корпишь над этой задачей. Вот уже четырнадцатый раз я пытаюсь тебя вразумить, но ты меня не слушаешь. Почему, Алиса? Почему ты никогда меня не слушаешь?

— Неправда, — возразила я, — тогда про возвратный гортанный нерв я тебя послушала.

— Это, несомненно, чудо, — патетично изрек искин. — Однако в случае с данной комбинацией генов ты, похоже, непреклонна. Ты так всю жизнь и будешь биться над бесперспективной задачей?

— А ты так всю жизнь и будешь занудствовать? — парировала я.

Он хотел что-то возразить, но тут же выскочило сообщение о том, что пришел отчет от разведывательных зондов, и мы оба взялись его изучать.

Так, что тут у нас… Как и планировалось, роботы-разведчики высадились на поверхность Новой Земли, опережая наш космолет на несколько месяцев, и прислали кучу информации. Длинные списки самых разных показателей: описания, результаты анализа почвы, состав воды из рек, озер, морей и… болот? Много болот. Так, двадцать три процента занимает суша, остальное — океан. Влажный теплый климат. В почве крупные залежи серы… Хм, стоп, что это в составе воздуха?

— У поверхности планеты ноль целых два десятых процента сероводорода! — прочитала я. — Это смертельная доза для всех версий Homo sapiens. А ты говорил, что когда наш космолет только стартовал к Новой Земле, спектральный анализ показывал полную пригодность для жизни.

— Спектральным анализом с такого расстояния невозможно обнаружить столь низкий процент сероводорода, — сообщил Сократ.

— Метана еще меньше, и его обнаружили! — возразила я.

— До верхних слоев, где идет ионизация и можно видеть линии элементов в спектре, сероводород не доживает, а в нижних он невидим для спектрального анализа с такого расстояния, — начал терпеливо объяснять искин. — Не буду утомлять тебя скучными подробностями, я же знаю, что белковым формам жизни такое не нравится. Поэтому скажу только, что у Новой Земли звезда с определенным спектральным классом, и конкретно метан она может возбудить даже в тех малых концентрациях, а сероводород успевает сжечь в верхних слоях атмосферы. Также не стоит забывать, что сероводород крайне легко окисляется, а у окисления метана высокий потенциальный барьер.

Хм, тут я призадумалась. Из курса химии я помнила, что потенциальный барьер — это то, сколько энергии нужно подать, чтобы стала возможной химическая реакция. А что я вообще знаю про сероводород? Это ядовитое соединение серы и водорода весьма тяжелое, поэтому скапливается в основном у поверхности планеты. Может, в горах воздух лучше? Но при таких концентрациях даже там придется носить скафандры или хотя бы респираторные маски.

— И что нам теперь делать? — нахмурилась я. — Строить колонию под куполами?

— Как вариант. И еще я только что распорядился насчет создания скафандров с регенеративным углеродным фильтром, — сообщил он.

— А это что такое? Гигантские грибы? — поинтересовалась я, рассматривая фотографии с поверхности. — Сколько они в высоту? Десять метров?

— Самые высокие где-то около того, — кивнул Сократ и после паузы добавил: — Полагаю, можно называть их прототакситами, в честь земных вымерших грибообразных организмов.

— Ах да, у нас же там поздний девон или ранний карбон, — вспомнила я.

— Все эти аналогии с земными геологическими периодами очень условны, — уточнил Сократ. — Прототакситы господствовали на Старой Земле задолго до выхода живности на сушу. Именно они и подготовили почву доисторического мира, сделав ее более плодородной и, соответственно, пригодной для растений. Возможно, местная грибница выполняет схожие функции.

— Растения тут тоже есть, — неуверенно заметила я, пристально рассматривая мелкие ростки промеж грибообразных гигантов. — А вот живности не вижу. И что нам делать на этой планете? Наряжаться в скафандры и собирать грибы?