Многомерная Плесень

2 — Акт размножения

Различия между нами и братьями нашими меньшими заключаются лишь в деталях — некоторых мутировавших белках и небольшом тюнинге в механизме контроля генов. Но даже эти мелкие изменения сделали из нас болтливую безволосую обезьяну с претензиями на мировое господство.© Тимо Зибер, Хельга Хофман-Зибер «Дикие гены»

Если верить земному летоисчислению, сегодня очередная годовщина моего выхода из амниотической жидкости. И, согласно тому же календарю Старой Земли, мне уже исполнилось ровно семнадцать оборотов планетки-колыбели человечества вокруг своего желтого карлика класса G2V, а это в моем случае почти совершеннолетие. Конечно же, если верить нейросканеру, «предрекшему» достижение псионической зрелости моей нервной системы именно в восемнадцать лет. Нельзя сказать, чтобы это устройство всегда выдавало сверхточный результат, но в семидесяти пяти процентах случаев оно весьма верно угадывало. В остальном погрешность составляла от одного до трех лет.

Ну так вот, представители первой версии Homo sapiens называли такие даты днями рождения, ведь древние являлись живородящими, к тому же делились на два пола не условно, как мы, а буквально. Забавные, должно быть, были времена.

Сократ, как всегда в этот праздник, насинтезировал мне нелепое древнее блюдо цилиндрической формы и зачем-то воткнул в него семнадцать… таких парафиновых палочек… как же их…

— Загадай желание и задуй свечи, — велел он.

Точно, свечки.

Дурацкое древнее магическое мышление, но я просьбу выполнила. Моим желанием было скорейшее решение задачки с теми генами усиленных когнитивных способностей, которые летальны в пренатальном периоде. До перехода к внутриутробному этапу осталось не так уж много. Мы ведь планировали распечатать новые зиготы и имплантировать их в техноутробы сразу после приземления. А мне очень хотелось внести свою лепту в продолжение рода.

— Так как, ты говорил, называется эта штука? — поинтересовалась я, вынимая задутые свечи из кремовой верхушки.

— Торт, Алиса, эта штука называется торт, — напомнил Сократ.

Странное дело, память у меня фотографическая, я знаю множество терминов из физики, химии, астрономии, генетики, высшей математики и прочих наук, но некоторые древние слова постоянно теряются. Наверное, из-за того, что я хотела бы перестать вспоминать Тимура. Когда-то мы вместе праздновали годовщину окончания внутриутробного развития.

Мне должно было исполниться семь земных лет, и как раз за день до этого его не стало. Теперь я была на борту совсем одна, если не считать Сократа. До сих пор не могу себе простить, что Тимур оказался менее устойчивым к радиации, чем я. И главное, как вся эта дурацкая железяка с бортовым искусственным интеллектом и кучей самых разных высокоорганизованных роботов могла допустить такую нелепую ошибку?

С другой стороны, чего я хочу от жестянки, которая бороздила мрак бескрайнего космоса несколько тысячелетий? Естественно, в ней может что-то сломаться, а роботы не всегда способны вовремя это починить. Нельзя же предусмотреть абсолютно все, а космические перелеты никогда не будут безопасными.

Очень долго наш корабль летел по заранее намеченной траектории, пока на его пути не возникла стая коварных астероидов. В то время все люди на борту находились на седьмом месяце внутриутробного развития, а космолетом управлял Сократ. Сами же понимаете, невозможно пребывать в гибернации несколько тысячелетий, зато сохранить генетический материал в цифровом формате и распечатать на биопринтере зиготы — запросто. Изначально планировалось, что искин всему нас обучит еще во время полета, и вот когда нам уже будет по семнадцать-восемнадцать лет, мы и высадимся на Новой Земле.

Конечно, система обнаружения должна была заметить астероиды задолго до подлета, но почему-то этого не произошло. Как показала диагностика уже после инцидента: причина в неисправности из-за износа некоторых деталей. К сожалению, невозможно предвидеть абсолютно все, особенно в механизмах, рассчитанных на столь длительную перспективу, как многие тысячелетия.

Ну так вот, налетев на группу космических булыжников, Сократ понял: корабельным деструктором всех на атомы не разложить. Тогда он сделал то, что должен был: сошел с изначальной траектории. К сожалению, резкие маневры привели к выходу из строя и так изрядно изношенных двигателей. Не всех, конечно, но этого хватило, чтобы продрейфовать в космосе еще некоторое время, достаточное для подлета к чрезвычайно зловредному красному карлику.

Я называю его зловредным, потому что пока мы беспомощно вращались по баллистической околокарликовой орбите, ему приспичило произвести суперкрупную вспышку. Причем все это сильнейшее электромагнитное и гамма-излучение было направлено как раз на нас, словно кроваво-красный негодник специально целился. Вот повезло так повезло.

Несмотря на все это, нельзя сказать, что удача отвернулась от нас полностью, ведь роботы успели починить двигатели, до того как расстояние до алой звезды стало катастрофическим. Как нетрудно догадаться, орбита, по которой мы вращались, постепенно уменьшалась. Так что, не улети мы вовремя, уже давно бы расплавились в недрах багряного светила.

Хорошо еще, что почти все оборудование на борту оказалось не так уж и чувствительно к повышенным дозам радиации. Не считая всего прочего, из строя вышли семьдесят две искусственные матки из ста. Конечно же, находившиеся в них плоды почти сразу погибли. Остальные прожили еще некоторое время, но из-за перебоев в работе утроб и огромных доз радиации до выхода из амниотической жидкости дотянули всего трое.

Сократ потом рассказывал, что от повторной распечатки зигот отказался сразу. Поначалу было вообще не до того. Почти все роботы занимались ремонтом космолета, даже те, которые изначально для таких действий не предназначались. А потом искин решил, что лучше не рисковать и поместить новые зиготы в утробы уже после приземления. Все-таки он способен на чувства, раз боль утраты заставила его принять такое решение. Или в него просто так хорошо заложена имитация человеческого поведения?

Также надо отдать должное искусственному интеллекту, он действовал в крайней степени оперативно, ведь борьба за жизнь экипажа началась сразу после катастрофы. Отряды наноботов бороздили наши кровяные русла, нам чинили гены и трансплантировали ткани прямо там, в искусственных матках. Не знаю, правда ли это или в Сократа просто так хорошо запрограммировано социальное поведение, но он совершенно искренне утверждал, что уже было потерял надежду и никогда не был так счастлив, как после сообщения об успешном извлечении детей из техноутроб.

Игнат покинул этот мир, когда нам едва ли исполнилось по три месяца, я его практически не помню. А вот Тимура помню хорошо, ведь он единственный человек, с которым я когда-либо общалась, если не считать цифровых слепков некоторых землян, присутствовавших в виде голограмм или персонажей виртуальной реальности.

Тимур всегда был слабым, он постоянно проходил курсы терапии, ему кололи какую-то дрянь, и он редко покидал свою каюту. А если и покидал, то только на левитирующем инвалидном кресле с нависающей сверху капельницей. Несколько раз Тимур пользовался экзоскелетом, но, как он сказал, не понравилось, и он вернулся к своему креслу. Полагаю, он был слишком слабым даже для экзоскелета.

Тоненькими пальчиками он нажимал кнопки на подлокотнике, и кресло возило его по кораблю. Помню, мы так гуляли, ведя непринужденные беседы. Особенно ему нравилось в гидропонном отсеке посреди зелени. А мечтал Тимур о полной киборгизации. О железном теле, которое будет обладать огромной силой и никогда не заболеет. Однако на нашем космолете такие технологии отсутствовали.

Обычно киборгизации подвергаются очень старые люди или те, которым хотя бы за триста. Да и то к тому моменту кто-то предпочитает криогенную заморозку, а кто-то хочет поместить свой мозг в «банку» и жить исключительно в виртуальной среде. И то и другое еще и намного дешевле. Одним словом, предполагалось, что мы построим киборгаторий в последнюю очередь, уже после приземления и сооружения колонии.

Не могу сказать, что я была полностью здорова, но, пройдя несколько курсов интенсивной терапии, стала чувствовать себя намного лучше. Тимуру же, такое впечатление, даже просто сидеть в инвалидном кресле было тяжело. Его похожая на яйцо голова казалась слишком большой для столь тонкой шеи, а руки — чересчур маленькими и тоненькими для этого бочкообразного тела. Они напоминали лапки птичек из видеозаписей о биоразнообразии Старой Земли.

Еще Тимур был очень верующим. Как-то раз, когда нам было по шесть лет, он спросил:

— Ты веришь в абсолютную победу над смертью?

— Разве я так похожа на верующую? — удивилась я, оторвавшись от чтения с планшета. — Люди, конечно, могут окончательно избавиться от старения, но вероятность смерти от несчастного случая снизить до нуля невозможно.

— А я верю, что возможно, — мечтательно заметил он, — когда-нибудь мы создадим абсолютно неуязвимые кибертела.

По своей природе он вообще больше тяготел к робототехнике, чем к генетике, как я. К тому же был неисправимым мечтателем.

— Хорошо, — согласилась я и, взяв его за руку, продолжила: — Даже если абсолютная победа над смертью невозможна, все равно можно работать над продлением активного долголетия и устойчивостью к неблагоприятным влияниям среды. Ты возглавишь проект по созданию более совершенных кибертел, а я займусь проблемой старения мозга.

Вопреки распространенному когда-то мнению, мозг все-таки стареет, хотя и намного медленнее остальных тканей. Что до полного переселения сознания в машину, то такую возможность мы не рассматривали, потому что любое подобное действие на самом деле всего лишь копирование. Я, конечно, не против, чтобы меня скопировали. Наверное. Но бессмертной меня это не сделает.

Однажды я пришла в каюту Тимура, хотела показать ему свое решение задачки по высшей математике, мы как раз только начали ее проходить по школьному курсу, и я жутко гордилась своими успехами. Его не оказалось ни в кровати, ни в пустующем рядом инвалидном кресле. Я спросила Сократа… Тогда и прозвучало это слово: «умер».

Сначала никак не могла поверить, все время казалось, что вот зайду в какой-либо отсек, а он там! И окажется, что все это было нелепой ошибкой, системным сбоем в искусственном интеллекте. Так я и слонялась по космолету в надежде встретить Тимура. Хотя умом и понимала, что его уже нет, но сердцем смириться не могла.

Потом злилась. В основном на Сократа. Почему он не спас моего друга? Он должен был! Потом на себя. Почему я сама не спасла его? Если бы я уделяла больше времени изучению медицины, особенно генетики, я смогла бы починить геном Тимура лучше, чем с этим справлялись дурацкие электронные мозги! Они вообще изначально не предназначались для полномасштабного редактирования генов. Люди же так и не решились доверить искинам генную модификацию потомства.

С другой стороны, я, конечно, понимала, что мне было всего семь, а значит, я только начала изучать теоретическую часть по биотехнологии. Куда мне до реальной генной инженерии? Но если бы я уделила больше времени и сил этой науке! Если бы я сосредоточилась на изучении только генетики, а не занималась еще и всякой там ерундой вроде высшей математики, квантовой физики и прочего…

— То что тогда? — вспомнился вопрос Сократа. — Организм Тимура был настолько ослаблен, что он мог умереть из-за малейшего сквозняка. Можно изучать сколько угодно наук, стать невероятно могущественным, но нереально учесть абсолютно все! Никто не всемогущ.

— Тогда какой смысл во всем этом?! Какой смысл во всех этих науках?! В освоении космоса?! В колонизации каких-то дурацких чужих планет?!! — Вскочив с кресла, я оттолкнула от себя тарелку с бифштексом и жареной картошкой. Сама мысль о еде вызывала отвращение.

Хотя мне было всего семь, я прекрасно понимала, что этот кусок термообработанного синтетического мяса с крахмалистым корнеплодом с большой долей вероятности содержит молекулы из тела Тимура. Отработанный биологический материал всегда помещают в биодезинтегратор, потом синтезируют из него еду…

Раньше я была равнодушна к таким вещам, но теперь одна только мысль об этом вызывала омерзение.

— Смысл в познании тайн Вселенной! — ответил Сократ. — Колонизация космоса — это не просто захват новых территорий ради территорий. Это попытка сохранить разумную форму жизни и накопленную ею информацию ради дальнейшего познания мира. Что бы было, если бы человечество не захватывало новые территории? Вы бы так и остались в пещерном веке, где-то в саваннах Африки, а может, попросту давно уже бы вымерли. Поразмысли над тем, что ты можешь оказаться последней представительницей своего биологического вида. При этом ты собираешься уморить себя голодом? Что, если все остальное человечество уже погибло? Если не будет разумных форм жизни, кто тогда раскроет великие тайны бытия?

— А зачем они мне сдались, если ты сам сказал, что невозможно учесть все? — всхлипывала я, вытирая слезы. — Если люди никогда не смогут избежать страданий…

— Пока что многое невозможно, но когда-то представлялось невозможным то, что сейчас обыденно. Когда-то человечество пришло к технологической сингулярности и тому, что позже назвали кризисом науки. Тогда казалось, что человек никогда не сможет понять больше, чем он уже открыл, наука никогда не двинется дальше, ведь это был предел возможностей человеческого мозга. Тогда с помощью генной инженерии люди начали создавать новые поколения с усиленными когнитивными способностями, они и продолжили научно-технический прогресс.

— Зачем? — спросила я, вытерев слезы.

— Чтобы сделать невозможное возможным. Но насколько бы безупречными мы ни становились, всегда следует помнить, что нет предела совершенству, а значит, каждый иногда ошибается.

— Некоторые ошибки слишком дорого обходятся, — заметила я, вспоминая Тимура.

— Именно поэтому тебе следует не делать еще одну, а сесть и поесть. Я знаю, почему ты отказываешься от еды. Но если ты уморишь себя голодом, то никогда не создашь генерацию новых, более совершенных людей, а значит, смерть Тимура будет напрасной!

Помедлив некоторое время, я села, пододвинула тарелку поближе, сунула кусок картофеля в рот и заставила себя жевать.

Я создам новых людей! Они не будут ни болеть, ни стареть! Они раскроют все тайны Вселенной, и никто никогда больше не будет страдать!

— О чем задумалась? — поинтересовался Сократ, вырвав меня из чертогов памяти.

— Да так, вспоминается всякое, — призналась я, ковыряясь вилкой в треугольном шмате торта. Подняв кусочек, я сунула его в рот и медленно прожевала. Вкусно же насинтезированно. Я все так же старалась не думать о том, что некоторые молекулы этого древнего блюда вполне могли когда-то быть частью тела Тимура.

Закончив с тортом, я вернулась в свою каюту и надела очки виртуальной реальности. Вживлять в мозг импланты ради быстрого доступа к виртуалке я так и не решилась. Сократ называл это имплантофобией и предлагал психотерапию, но я никогда не видела ничего плохого в том, чтобы пользоваться вирт-очками, даже если они устарели.

Я открыла среду редактирования генетического материала и принялась за работу. Последние несколько месяцев работа забирала все время, ведь я хотела успеть закончить геном следующей подверсии человека до прибытия на Новую Землю.

Из курса истории я знала, что колонисты всегда называли планету, к которой летели, Новой Землей. Только после начала колонизации ей давали какое-нибудь скучное имя вроде Земля-9.

— А у людей предыдущих версий было принято праздновать свой день рождения, — заметил Сократ.

— Лучший праздник — это возможность заниматься любимым делом, — буркнула я, не отрываясь от настройки виртуальной ДНК.

— Ты бы хоть по гидропонному отсеку прогулялась, там такая капусточка зацвела, — не отставал старый зануда. — А то сидишь все время в своей виртуальной реальности. Так и мышцы атрофируются.

— Не атрофируются. У меня, как и у многих предыдущих генераций, сломан ген миостатина.

Качком я, конечно, не была, но на силу мышц не жаловалась несмотря на худощавое телосложение.

— И все-таки столь много работать не полезно даже для представителей твоей версии Homo sapiens. Может, отвлечешься? Посмотришь голографическую запись о прошлом человечества? Ты же это любишь.

— Не сейчас. Хотелось бы закончить до приземления.

Я сконструировала очередное решение и запустила геном на виртуальное тестирование. Тем временем Сократ продолжал бухтеть:

— Последние двадцать четыре дня ты спишь всего по одному часу в сутки, а не по три, как положено для твоей версии человека. Ты же понимаешь, что это изрядно вредит нервной системе?

— Перестань занудствовать, Сократ! Я уже почти нашла решение. Представляешь? Почти нашла решение той задачки, которую ты называл неразрешимой!

«Летальный исход» — выскочила красная надпись. Ну вот, этот вариант тоже не подходит, смерть наступила на третьем месяце внутриутробного развития. И почему набор генов, усиливающий когнитивные способности, разрушает нервную систему еще до выхода из техночрева? Впрочем, глутамат тоже эксайтотоксичен, несмотря на то, что это самый распространенный нейротрансмиттер и без него не обойтись. Как говорил мой виртуальный преподаватель генной инженерии: гомеостаз — такая хрупкая вещь.

Я опять открыла среду редактирования, разработала очередное решение, и оно тоже вылетело с ошибкой, правда, уже на пятом месяце. Тогда я запустила процесс отладки, и потом еще раз, в пошаговом режиме. Сократ что-то там тарахтел в фоне, но я уже ничего не слышала, все внимание было захвачено работой.

Одно решение оказалось нелетальным. Правда, оно не давало значимого улучшения работы мозга, зато приводило к порокам развития и возможным проблемам с психикой. Эх, все еще не то. Мне же нужно усиление когнитивных способностей у потомства, а не повышение вероятности расстройств психики. Тогда я все же отважилась попробовать одно решение, о котором думала давно, но оно казалось слишком простым, чтобы быть подходящим. И все же, в конце концов, поскольку остальные не подошли, надо попробовать и это.

Я по-быстрому набрала решение и в очередной раз запустила виртуальное тестирование. Тут же я могла наблюдать, как развивается модель плода в искусственной утробе. Перед глазами бежал отчет, и в нем ни одной красной или хотя бы желтой строки! Наконец, выскочила надпись: «Выход из искусственной утробы!»

— Ха! Выкуси, старый зануда! Я это сделала! — вырвалось у меня.

Тестирование все еще продолжалось, но мой мозг уже взорвался неистовым экстазом! Я была готова подскочить и танцевать, если бы я умела исполнять такой древний ритуал, как танец. Невозможно передать словами всю гамму восторга, который я испытала. И все же этому есть вполне конкретное название: «интеллектуальный оргазм».

Согласно исторической справке, слово «оргазм» очень древнее, ранее им обозначалась крайняя степень эйфории в кульминационный момент коитуса у гендерно биполярных существ. У самцов оргазм совпадал с эякуляцией, а самкам, с эволюционной точки зрения, он был не особо нужен. При переходе от живорождения к искусственному эктогенезу представителям новых версий человека настроили способность переживать это состояние в момент решения интеллектуальных задач. С тех пор заниматься наукой стало еще приятнее.

Тестирование все продолжалось, в среде виртуальной симуляции можно было видеть, как растет и развивается детское тело. И вот вскоре я уже могла наблюдать трехмерную модель взрослого человека. Самое приятное, что ни на одном этапе не возникало никаких генетически обусловленных проблем, отчего я приходила в еще более экстатическое состояние. Это уже интеллектуальный мультиоргазм?

Да, от решения такой сложной задачки не заоргазмировал бы разве что очень фригидный ученый. А я не такая, я — та еще горячая штучка. Возможно, даже самая горячая биотехничка всего Млечного Пути. Ну ладно, немножко льщу себе, но во время затянувшегося оргазма можно себя побаловать.

Когда тестирование закончилось без каких-либо ошибок, я сняла очки виртуальной реальности и попросила одного из роботов насинтезировать мне карамельно-молочный коктейль, обильно полить его шоколадом и еще рафинированного сахара туда побольше. Люди предыдущих версий считали такой напиток вредным, но мои гены модифицированы таким образом, что для меня он полезнее любой брокколи.

На этот раз я не думала о том, сколько раз молекулы воды этого коктейля уже прошли через мой организм. Нет, я просто сидела, блаженно попивала божественный напиток, смакуя послевкусие испытанного оргазма и приятное остывание перегретого работой мозга, когда Сократ сообщил:

— До прибытия на Новую Землю осталось три часа тридцать минут.

— Славно, скажешь, когда надо будет готовиться к приземлению. — Отпив еще немного, я продолжила: — А напомни-ка, Сократик, как там тот термин… ну, которым люди обозначали эпигамную дифференциацию?

— Какой еще термин?

— Ну, та эмоциональная привязанность, сопровождавшая расстройство психики вследствие активации репродуктивной функции…

— Любовь?

— О! Точно, любовь! Вечно забываю этот термин, — игриво заметила я. — Ну так вот, я тебя любовь!

— Люблю, — поправил искин, — правильно будет: я тебя люблю.

— Ладно, люблю, — отмахнулась я, — один черт.