Модный Вавилон

12

Александр невероятно собой доволен. Он не только предвидел то, что открытие театра с участием Мишель Адаме и половины актеров из «Друзей» получит хорошее освещение в газетах; как ему кажется, в том, что нам посвящено огромное количество передовиц, есть и его лепта.

— Честно говоря, — без конца повторяет он, — такое трудно было бы получить даже за деньги!

Это, конечно, не совсем, правда. Один из самых больших секретов в мире глянцевых журналов — то, что размещение рекламы фактически гарантирует рекламодателю редакционную статью. Одна из многих задач редактора — удостовериться, что всем рекламодателям уделено достаточно места в передовице. Если нет, они будут не только звонить и возмущаться, но и грозить, что отменят рекламную акцию. А ее стоимость — полмиллиона фунтов. Моя подруга — редактор женского журнала. Как-то она жаловалась мне, что некий крупный дизайнер был недоволен тем, что его модели давно не появлялись на страницах журнала. Звонил несколько раз. А ей не пришло в голову в достаточной мере оценить всю значимость его претензий… пока она не пообщалась со своим непосредственным начальством.

Некоторые дизайнеры берут на службу целые компании, я не единственная задача — подсчитывать количество строк и размещенных в журналах фотографий. Соответственно возрастает давление на редакторов. Таким образом, если редактор журнала мод собирается делать съемку, он изымает с вешалок все нежелательные образцы и меняет белую блузку от Viktor & Rolf на Versace или Armani. Брюки, присланные от Vivienne Westwood, поменяют на брюки от рекламодателя. Это будет вещь, на которую никто не обратит особого внимания; в конце концов, черные брюки есть всего лишь черные брюки, особенно на фотографии. Некоторые журналы упоминают даже духи, которые были на модели во время фотосессии, чтобы только порадовать тех, кто им платит. И потому, когда в следующий раз вы увидите в журнале платья от Dries Van Noten и духи от Chanel, истинная причина их появления будет вам понятна. Американский Vogue всегда помещает рекламодателей на обложку, и многие журналы поступают точно так же. Независимые дизайнеры изо всех сил стараются выстоять в битве, где финансовое могущество оказывается важнее, чем талант.

Поэтому легко можно понять, как это неприятно — читать Evening Standard и узнавать, что Тед, черт его дери, Николе собирается войти в состав модного дома Gucci. Одной мысли о том, что его никудышные платья появятся на обложке Vogue и из них будут выпирать телеса реабилитированной Кейт Мосс, уже достаточно, чтобы задуматься: а стоит ли вообще продолжать работу?

— Ты это видел? — спрашиваю я у Александра, когда он входит в кабинет.

— Да, — говорит он и, видимо, не особенно впечатлен. — Всего ему наилучшего.

— Всего наилучшего? Я думала, мы можем пожелать ему разве что неизлечимого лишая.

— Ну да, а также врожденного сифилиса его первенцу. — Александр пожимает плечами. — Зато у Теда в перспективе нет никакого потенциального контракта с парфюмерами.

— Что? — Я отодвигаю газету.

— Да, — ухмыляется он.

— Получилось?

— Может получиться. Реклама пошла нам на пользу.

Последние полгода Александр общался с фирмами, выпускающими духи, но никто не ожидал, что ему повезет хоть с кем-нибудь. Он списывался с американскими компаниями, сообщая им о наших успехах и предлагая услуги, и, очевидно, ему пришел ответ. Просто здорово, потому что это могло бы стать началом всему и сделать нас мировым брэндом. Оборот парфюмерного рынка — миллиарды долларов в год.

Несмотря на то что в этом бизнесе заправляют пять или шесть компаний, включая Estee Lauder, L'Oreal и Juniper, Александр сосредоточил свои усилия на Coty. Их ежегодный доход составляет примерно два миллиарда долларов, и семьдесят два процента от данной суммы приносят духи и туалетные принадлежности. Под эгидой Coty свою продукцию выпускают Марк Джакобс, Жиль Сандер, Келвин Клайн, Вера Вонг, Дженнифер Лопез и Сара Джессика Паркер.

С точки зрения мирового рынка парфюмерия — самое ценное из того, что приобретает модный дом. Если рассчитать по процентам все предметы роскоши, то десять процентов — это готовое платье, двадцать пять — аксессуары и целых двадцать восемь — парфюмерия и косметика. Распорядитесь ими правильно — и получите шанс разбогатеть; ошибетесь — потеряете все. Это область высокого риска, потому что каждый год терпят поражение семь из восьми новых брэндов. Создание духов — настоящая алхимия, и формулы не знает никто. В парфюмерной индустрии почти всю работу делает имя в отличие от индустрии моды.

Отсюда и проистекает целая плеяда освященных знаменитостями марок, таких, как Fantasy от Бритни, Lovely от Сары Джессики Паркер, Shania от Шании Твейн и Cumming от Алана Камминга; они неизменно украшают полки магазинов.

Кроме имени, очень важно то, кто владелец лицензии. Чем богаче ваш партнер, тем больше денег тратит он на рекламу и тем привилегированнее ваше положение с точки зрения владельца магазина. Пройдитесь по первому этажу в Selfridges, Harrods или Harvey Nichols и увидите, что там безраздельно царствуют Ralph Lauren и Chanel, с которыми ничего не может случиться. Их продукция расставлена так, чтобы покупатель сразу ее заметил. А если ваш партнер еще более всемогущ — вроде Coty, — то вы целиком получите лучшие полки. Поскольку же товар обычно поставляется «комплектами», то хозяева магазинов, чтобы заполучить всемирно известную марку, вынуждены заодно приобретать продукцию малоизвестных или сомнительных брэндов; это — часть сделки. Финансовые воротилы, таким образом, поддерживают аутсайдеров и не позволяют магазинам пустовать.

— Что они сказали? — спрашиваю я. — Нам перезвонили от Coty? Кажется, скоро мы будем купаться в деньгах?

Александр сообщает, что нам позвонили из куда более скромной и менее известной компании под названием West и, возможно, захотят с нами встретиться. Он говорит, что, скорее всего нам предложат гонорар от восьми до десяти процентов за использование нашего имени и что это очень мало, особенно если учесть, что на кону — наши головы.

— Ну, на самом деле это не совсем так, — говорит он, усаживаясь в кресло и намереваясь все объяснить. — Они берут на себя весь риск, производят духи, упаковывают товар, продающего магазинам, рекламируют, и все такое. Все, что от тебя требуется, — это прийти, оценить несколько новых ароматов, выбрать, что именно тебе нравится, и, так сказать, присутствовать при запуске.

— В твоем изложении это уже, похоже, на сделку, — говорю я.

Нам предстоит первая серьезная вылазка в парфюмерную индустрию. В прошлом году мы робко пытались договориться с какой-нибудь фирмой, изготовляющей туалетные принадлежности. Ну, те, что ты обычно покупаешь, когда у тебя окончательно иссякнут идеи по поводу того, что подарить подруге на день рождения. Но нас нигде не приняли. Говорили, что слишком маленькая компания. Что брэнд недостаточно раскручен. Думаю, тогда они были правы. Но прошел целый год, и многое изменилось. Спасибо платью Ванессы Тейт.

В компании West нам ничего не обещают; они подумывают о том, чтобы чуть шире внедриться на британский рынок, и теперь выбирают себе партнера среди огромного количества молодых брэндов, надеясь заключить контракт и в будущем достичь процветания.

Я понимаю, что мы хватаемся за соломинку, что теоретически мы к такому не готовы, что у нас еще нет ни имени, ни славы, чтобы заключать подобную сделку. Но это серьезные люди с большими деньгами, и поэтому если они готовы с нами встретиться и если у нас есть хоть малейший шанс, то я, видимо, брошу все и побегу в аэропорт.

Через два дня я сижу в салоне «мерседеса» с затемненными стеклами и еду на парфюмерную фабрику, находящуюся где-то в предместьях Парижа. Изящная и миниатюрная Вероника болтает, расположившись на переднем сиденье, вполоборота ко мне. У нее прямые блестящие каштановые волосы, подстриженные на уровне ушей, идеально выщипанные брови и ярко-алые губы.

— Нам очень повезло, — говорит она. — Сегодня ты увидишь Ксавье. Потрясающий нюхач! У него в роду все только этим и занимались. Его отец, кстати, создал Poison.

— Правда? — спрашиваю я. — В старшей школе я пользовалась исключительно этими духами. Брызгала ими на подушки своих парней. Мне казалось, это очень утонченно.

— Понятно, почему ты до сих пор одна, — язвит Александр. — Эти духи пахнут собачьим шампунем.

— Просто потрясающе, — продолжает Вероника, игнорируя собачий шампунь или прикидываясь непонимающей. — Ксавье — величина! Все равно как если бы его отец был одним из «битлов».

— Здорово, — бормочет Александр, глядя в окно на готовые вот-вот распуститься розовые кусты. — Не иначе как нас везут на встречу со Стеллой Маккартни.

Что он все брюзжит? Наверное, не выспался. Ему нужно спать не менее восьми часов, чтобы иметь человеческий облик. А поскольку мы сегодня вскочили ни свет, ни заря, Александр теперь весь день будет в паршивом настроении. Перспектива хронического недосыпа — одна из причин, по которой он не хочет иметь детей.

— Стелла Маккартни? — переспрашивает Вероника. — Да, у нее тоже есть своя марка.

— Я в курсе, — бубнит Александр.

— Она хорошо расходится.

— Знаю.

— У нас здесь много англичан, — продолжает она. — Одна моя знакомая работала с Вивьен Вествуд в один из ее приездов.

— Неужели? — спрашивает Александр. В его голосе звучит почти неприкрытая 1рубость.

— Правда, она милая? — вмешиваюсь я, пытаясь удержать разговор в нужном русле.

— Да! — вдохновляется Вероника. — Она хотела, чтобы аромат этих духов напоминал запах свежевымытой женской щелки.

— Щелки? — оживляется Александр. Он явно заинтересовался.

— Кажется, да, — говорит она. — Я правильно сказала? — Вероника глазами указывает себе на низ живота. — Я не очень хорошо говорю по-английски…

— Английский у тебя что надо, — скалится Александр.

— Конечно, это было нелегко, — продолжает она. — Большинство экспертов — гомосексуалисты, которые в жизни не нюхали женской щелки…

— Могу себе представить… Так ее желание исполнилось?

— Не знаю. Не нюхала. А ты?

— Доводилось, — отвечает Александр. — Но сам я гей и потому, боюсь, не мне судить.

— Ой! — Вероника отворачивается и смотрит на дорогу. — Какая жалость!

Дальше мы едем в молчании. За окном мелькают окруженные клумбами низенькие белые постройки, похожие на лаборатории. Должно быть, в июне и июле здесь красиво. И запах потрясающий.

— Уже скоро, — говорит Вероника. — Минуты через три.

Машина останавливается у невысокого белого здания, где нас встречают четверо мужчин в лабораторных халатах. Они представляются. Филипп, его ассистент Жан-Франсуа, Ален, который занимается всей коммерческой стороной дела, и Ксавье. Высокий, красивый, с темными волосами и весьма выразительным носом, выглядит он просто безупречно. Ухоженные ногти, начищенные ботинки и свежевыбритый подбородок. Александр пытается привлечь его внимание, но Ксавье смотрит сквозь него. Филипп, цветущий коротышка, явно любитель плотно пообедать, быстро ведет нас внутрь здания — в полупустую, чисто прибранную комнату, где стоит огромный круглый стол и жесткие стулья из сосны. Все рассаживаются вокруг стола, мы с Александром по недомыслию располагаемся напротив окна, и тут облака расступаются и через стекло льются потоки света.

— Итак, — говорит Филипп, потирая руки, — какие у вас предложения?

Я сижу, жмурясь от света. Александр вытаскивает порт- фолио. Там фотографии, вырезки из журналов, пачка рецензий, каталог, несколько статей, заламинированные обложки с изображением Ванессы Тейт и снимки с премьеры Мишель Адаме. Все это мы выкладываем на стол. Мужчины вместе с Вероникой склоняются над материалами: перебирают снимки, листают каталог, потом начинают негромко переговариваться по-французски. Судя по всему, должного впечатления мы не произвели. Все выглядит слишком по-любительски. Я знала, что номер не пройдет. День потерян. Почва настолько ушла из-под ног, что даже забавно. Мы с Александром тупо смотрим друг на друга.

— Очень интересно, — с акцентом говорит Филипп. — И на каких женщин рассчитаны ваши коллекции?

— Ну… — отвечаю я. — Мне кажется, это очевидно.

— Нет, — говорит он.

— Ну… На женщин, которые… э… женственные.

Он кивает.

— Сильные.

Еще кивок.

— Которые знают, к чему стремятся.

— И не боятся заявить о себе, — встревает Александр. — Женщины, которые правят. Властные. Например, у которых собственная фирма…

— Понятно, — говорит Филипп и щелкает пальцами. Жан Франсуа встает и нажимает на кнопочку. Жалюзи автоматически закрывают окно, и над головами у нас повисает проектор, появившийся из середины стола.

— Вот то, что нас интересует.

На стене появляются рисунки, за ними — цветная секторная диаграмма. Филипп начинает объяснять. Они подумывают о продвижении на молодежный рынок; их нынешняя клиентура — цветущие девушки от шестнадцати до двадцати четырех, из тех, что не прочь провести летние каникулы с друзьями где-нибудь в Греции или Испании. Мы с Александром сидим молча. Все мои иллюзии по поводу того, чтобы возглавить серьезный брэнд, медленно тают. Они понятия не имеют, кто мы. Но, в конце концов, разве они обязаны это знать? У нас маленькая, никому не известная компания — явно не то, что им нужно. Александр начинает что-то писать в блокноте. В парфюмерной индустрии нелегко победить, говорит Филипп. Их доходы снизились на семнадцать — двадцать процентов сравнительно с прошлым годом, и потому они не собираются рисковать. Им хотелось выпустить какие-нибудь духи для зрелых жен- шин, но исследования показывают, что в моду вошли цветочные ароматы. Тяжелые запахи устарели. Конечно, может случиться так, что какой-нибудь тяжелый аромат вдруг станет необычайно популярным, но, скорее всего молодым покупательницам придется по душе что-нибудь легкое и воздушное.

— Что интересно, — продолжает Филипп, — в разных странах вкусы различны. Во Франции предпочитают тяжелые ароматы, а вы, англичане, любите цветочные. И потому, даже если кто-нибудь вроде Calvin Klein успешно распространяет свою продукцию по всему миру, у нас он не входит и в тридцатку лидеров. Поэтому для брэнда вроде вашего мы предполагаем исключительно цветы, цветы и цветы.

В ушах у нас все еще звучат эти слова, когда нас влекут в соседнюю комнату, где мы должны опробовать некоторые ароматы. Там владычествует Ксавье. Вдоль одной из стен тянется длинный стол, сплошь уставленный пузырьками и бутылочками с эссенцией. Они расставлены по степени насыщенности жидкости; там вся гамма оттенков, начиная с прозрачного и заканчивая золотым и темно-фиолетовым. Некоторые образцы явно уникальны. Они, судя по всему, стоят бешеных денег, в то время как другие здесь просто для того, чтобы пополнить количество. Ксавье прохаживается взад-вперед, от стенда с образцами до маленького столика в противоположном углу. Там лежат пачки белых бумажных конусов, на конце каждого — небольшое углубление.

— Итак, — говорит Ксавье. — Розы плюс фиалки.

Он пересекает комнату и возвращается с бумажными конусами и флакончиком эссенции.

— Брызгаем. Ждем пять секунд. Потом нюхаем.

Мы с Александром вдыхаем и начинаем кашлять. Нет никакого сомнения в том, что это запах фиалок. Он врывается в бронхи и раздражает заднюю стенку горла, так что меня начинает тошнить. Я вспоминаю те жуткие лиловые леденцы, которые валялись в комоде моей бабушки вперемешку с нижним бельем и не соблазняли меня даже в детстве.

— О Боже, — говорю я. — Какой неприятный запах…

— Да? — осведомляется Филипп. — Но в вашей стране эти духи очень хорошо раскупают!

— Кто? — интересуется Александр.

— Молодые женщины.

— Неужели молодые женщины настолько просты? — спрашивает он.

— Исследования показывают, что так оно и есть, — настаивает Филипп. — Давайте попробуем что-нибудь восточное, если хотите, тот аромат немного мягче. В Англии такие сочетания тоже идут нарасхват.

Ксавье снова исчезает и приносит нам нечто благоухающее и воистину фантастическое. Это амбра. Мы с Александром внезапно ощущаем приятное возбуждение. Ситуация кажется просто невероятной и отчасти даже веселой. Ясно, что никакой сделки не будет, поэтому можно просто наслаждаться жизнью. Мы просим, чтобы нам дали понюхать что-нибудь еще. Церемония, которая явно доставляет Ксавье удовольствие. Он брызгает, нюхает и называет ароматы «возвышенными», «тонкими» или «сексуальными». Нам нравится амбра, жасмин и лотос; но все это — слишком изысканно и роскошно для нашего покупателя. Ксавье говорит, что такие ароматы слегка похожи на церковные благовония, в них много фимиама.

— Можете нам поверить, — добавляет Филипп. — Ксавье происходит из семьи потомственных парфюмеров. Его отец создал Poison.

— Неужели? — говорит Александр, делая вид, что слышит об этом впервые. — Да ведь это все равно что быть сыном «битла»!

Ксавье, очевидно, равнодушен к «Битлз».

— Не совсем, — отзывается он.

— Послушайте, — говорит Филипп. — Позвольте нам не принимать решение прямо сейчас. Мы вам позвоним. –

Он улыбается. — Изготовление духов — долгий процесс. Если мы решим продолжать в том же духе, то назначим ешь одну встречу. Потом начнем работать над чем-нибудь вместе, и на апробацию плюс производство уйдет три месяца. Однажды совершенство будет достигнуто.

— Хорошо, — говорю я, нюхая свой жасминовый пробник. — Стало быть, сотрудничество возможно?

— Ну, в общем… Было так приятно с вами встретиться, — отвечает Филипп с улыбкой.

— Несомненно, — подхватывает Жан-Франсуа. — Просто замечательно, что мы пришли к согласию. Летний букет — вот что нам всем было нужно.

— Отлично, — говорит Ксавье.

Мы с Александром стоим как дураки и улыбаемся. У нас маленькая фирма, которая вдруг сделала внезапный рывок, но вряд ли долго удержится. Мы чересчур незначительны, все случилось слишком быстро, и они это знают. Некоторые маленькие компании успешно выпускают парфюмерию, которая неплохо расходится, но эти брэнды в любом случае куда известнее, чем наш. Anna Sui и Carolina Herrera обе зарабатывают хорошие деньги. Я уверена, что Viktor & Rolf могут обеспечить успех духам Flowerbomb, созданным в сотрудничестве с L'Oreal под девизом: «Вот противоядие от реальности, в борьбе с которой у нас есть лишь одно оружие — грезы». Наша очередь еще придет.

Мы едем обратно в отель, и Александр слегка не в духе. Наша попытка проникнуть в индустрию косметики потерпела крах, и вдобавок Ксавье не дал ему свой телефон. В конце встречи Александр попытался обменяться с ним визитными карточками, но Ксавье не просто от этого уклонился, а и вообще демонстративно посмотрел в другую сторону. Александр был слегка сбит с толку. Обычно он всегда достигает успеха, если задается такой целью.

— Во всяком случае, — говорит Вероника, — мне показалось, что встреча прошла неплохо.

Эта женщина все понимает с точностью до наоборот. Неужели она действительно не заметила, что нас отшили?

— Следующим шагом будет создание упаковки и флакона, — продолжает она. Может быть, Вероника невнимательно слушала? — Мы разработаем дизайн того и другого, вместе с вами, разумеется, и что-нибудь придумаем.

— Да, — говорю я, несколько удивленная.

— Главное — не делать то, что точно не пойдет. Помню, один дизайнер настаивал, что флакон для его духов должен быть в форме пирамиды. Это была очень плохая идея. На Ближнем Востоке никто не хотел их покупать. К несчастью для дизайнера, Восток — один из самых больших рынков сбыта парфюмерии.

— Да, — отзываюсь я. — Не слишком удачная мысль.

— Раскрутка обойдется нам примерно в восемьдесят тысяч фунтов стерлингов, — продолжает Вероника.

— Восемьдесят штук? — переспрашиваю я. До меня вдруг доходит. — Это же очень много!

— Конечно. Но когда все организуется, то будет куда дешевле. — Она улыбается. — Вы же знаете, себестоимость духов в среднем тридцать пять пенсов за штуку.

— Я слышала, что Chanel № 5 стоят пятьдесят, и это включая упаковку. В розницу они продаются за семьдесят пять фунтов, — говорю я.

— Господи, Боже мой, — присоединяется Александр. — Неудивительно, что они могли позволить себе пригласить Николь для участия в этой ужасной рекламной кампании.

— Точно, — отзывается Вероника. — Она обошлась в десять миллионов фунтов. Кто это затеял?

— Бэз Лурман, — отвечает Александр.

— Николь заключила контракт на три года.

— «Я обожаю танцы!» — говорит Александр, копируя жалобный голос актрисы.

— «Мы обязательно встретимся!» — гримасничает Вероника.

— И этот косоглазый парень!

— Ей самой сделали такую подтяжку, что она не могла наморщить нос.

— Кстати, о Карле Лагерфельде, — говорит Александр. — Он по-прежнему крут?

— Он сильно похудел.

— Ты думаешь?

— Уверена.

— А Донателла?

— А что с ней такое?

— Мне кажется, она носит длиннющие платья лишь потому, что ей приходится скрывать лодыжки.

— У нее лодыжки, как у слонихи.

— Представляешь, она смотрит себе на ноги и говорит: «Господи, я забыла снять тапочки!»

Оба начинают хохотать. Александр запросто толкает Веронику в плечо. Верный знак, что она ему нравится.

— О Боже, — продолжает та. — Ты слышал историю об одном дизайнере, который создал духи, пахнущие свежим хлебом?

— Быть такого не может! — восклицает Александр. — Вроде того запаха, который нагнетают по трубам в торговый зал, чтобы посетители проголодались?

— Да!

— Ты бы хотела быть одной из тех женщин, которые никогда не обедают и при этом весь день вынуждены вдыхать аромат свежего хлеба?! Этого достаточно, чтобы человек спятил. Или откусил себе палец.

— Разумеется, — отвечает та. — Потому духи и не пошли.

— Ну и, слава Богу, — говорю я. — А что новенького на рынке сейчас?

— Ах да. — Вероника принимает деловой вид. — Значит, так…

На сегодняшний день рассеивающиеся ароматы, так называемые «флэнкеры», — это верные деньги. Возвращение к классике. Таким образом, возникло сразу несколько новых марок — вроде Marc Jacobs Light, YSL Summer или Fahrenheit Blue.

— Том Форд переделывает свою Youth Dew для Estee Lauder, — говорит Вероника.

— Надо же… — тянет Александр. — А я думал, что он занялся кино.

— Судя по всему, нет. У меня здесь кое-что есть.

Она роется в куче бумаг на переднем сиденье и извлекает красивую визитку, выполненную золотыми буквами.

— «Теперь всеми вашими чувствами владеет Том Форд», — читает она.

Вот и хорошо, — говорит Александр.

— А что он изменил? — спрашиваю я.

— В точности не знаю, — отзывается Вероника. — Но он переделал Youth Dew, и теперь она называется Youth Dew Amber Nude.

— Неплохо.

— Он говорит так: «Я черпаю вдохновение из этого брэнда. Моей целью было — соединить блеск, качество и саму атмосферу Esteе Lauder и работать в таком духе над созданием коллекции сегодняшнего дня. Это уход от призрачной, однодневной красоты и возвращение к неторопливым ритуалам ухода за собой, когда женщина открывает приятно тяжелую косметичку и пользуется высококачественной продукцией. Для женщины в этом есть нечто глубоко интимное — ее истинная прелесть».

— Ты понимаешь, что это значит? — спрашиваю я у Александра.

— Не очень, — говорит он. — Но держу пари, Том заработал целое состояние.

— Возможно.

Мы прощаемся с очаровательной Вероникой. Домой мы — для разнообразия — возвращаемся первым классом.

— Итак, что ты думаешь? — спрашивает Александр, когда мы уже в салоне и берем по бокалу вина.

— Это было не то, что я ожидала. Я-то надеялась, что они будут всячески с нами носиться.

— Понимаю, — говорит он. — Совершенно очевидно, что они не хотели иметь с нами дела. Что мы слишком незначительны. — Александр вздыхает. — Чертих возьми, они заставляли нас нюхать всякую тухлятину.

— Вот-вот. Запах, как в спальне у подростка.

— Или в общественном туалете после рок-концерта.

— Ага.

— Боже, какая гадость, уберите это. — Он улыбается. — Неудивительно, что люди вроде нас с тобой покупают исключительно эксклюзивную косметику. Мы же не хотим, чтобы от нас несло, как из сортира. Или как от простых смертных. Когда ты в последний раз покупала духи от какого-нибудь ведущего производителя?

— Не помню, — отвечаю я.

— Когда тебе было лет семнадцать или около того, готов поспорить. Духи — это штука, рассчитанная на массового потребителя. А мы — пора это признать — в этом совсем не разбираемся.

— Ты прав, — соглашаюсь я.

— Просто стыд и срам! Ведь сделка могла получиться что надо. Мы бы заключили с ними контракт на три года, и им бы пришлось поддерживать доходы на нужном уровне и следить за продажами, чтобы не упустить лицензию.

— Конечно.

— В такой ситуации мы бы ничего не теряли. Мы бы просто не могли что-нибудь потерять. Нам оставалось бы только заколачивать деньги, а если бы они не справились, то мы бы поискали другой способ, например, сменили название. Черт подери, мы бы даже могли попросить Тома Форда, чтобы он написал для нас текст рекламного ролика.

— Да.

— Может быть, в следующем году?

— Или через два года?

— Или через три?

Мы поднимаем бокалы.