Модный Вавилон

13

Из поездки мы возвращаемся в еще более решительном состоянии духа. Выпив три бутылки вина, мы решаем, что еще наступит то время, когда я буду отмахиваться от предложений, как от назойливых мух. И что однажды, если мы вдобавок обретем авторитет в мире упаковки и рекламы, наступит время, когда мы будем счастливы продать кому- нибудь наше имя. В конце концов, как нам стало ясно, никто из нас не в состоянии отличить Chanel № 5 от Stella или Marc Jacobs Light. Во всяком случае, кого это волнует; пусть даже наши духи будут пахнуть старыми кроссовками — лишь бы продавались.

Триш несколько потрясена, когда мы делимся с ней своими идеями. Со всей эмоциональностью уроженки Хокстона она спрашивает:

— Что? Вы готовы поместить свое имя на упаковку товара, который вам не нравится?

— Если дойдет до этого, то да, — говорю я.

— Я бы никогда такого не сделала! У меня слишком строгие моральные принципы.

— Некоторые не могут позволить себе думать о морали, — возражает Александр.

— Некоторые просто никогда не обращали на нее внимания, — говорю я, глядя на него.

— Не представляю себе, как такое возможно. — Триш качает головой. — Я хочу сказать, это просто незаконно.

— Да. — Я улыбаюсь. — Когда у тебя будет своя фирма, Триш, тогда ты сможешь первой бросить в меня камень.

— Я никогда не стану заниматься бизнесом! Не хочу торговать.

— Мне нравятся эти брюки, — говорю я, глядя на ее ноги. — Где ты их достала?

— Через приятеля, — отвечает Триш. — Он работает у одного дизайнера.

— Правда? И сколько они стоят?

— Я заплатила семьдесят пять фунтов.

— Они того стоят.

Наверху Дорота и ее подруги усердно трудятся. Нам показываться через три недели, и мы начинаем нервничать. Вечером вместе с Мими придет Лидия, так что мы можем подумать о примерке и подгонке платьев. А до тех пор все заняты делом.

В мастерской пахнет куревом, кофе и залежалым печеньем. Радио работает на полную громкость, никто не разговаривает. Чем ближе показ, тем меньше болтовни во время работы. Дорота сидит, согнувшись над темно-синей шелковой блузкой с оборками на груди. Эта блузка, которую я создала под впечатлением от прошлогодней весенне-летней коллекции Balenciaga, выполнена в лаконичном стиле начала прошлого века — то, что мне и нужно. На вешалке висят три жакета из шотландки с ярко-розовой шелковой подкладкой, которая оттеняет клетку. Мне они очень нравятся. Они смотрятся куда лучше, чем я себе представляла. Всегда бывает интересно убедиться в ограниченности собственного воображения.

— Потрясающе выглядит, — говорю я Дороте.

— Да, неплохо, — отвечает та. — Но знаете, это просто казнь египетская — сделать так, чтобы все клеточки совпадали. — Дорота вздыхает. — Я дважды переделывала этот жакет, прежде чем он стал выглядеть прилично.

Швеи что-то дружно бормочут в знак согласия. Эта коллекция доставила им больше всего хлопот. На самом деле каждая коллекция всегда кажется самой трудной. Бывала у нас и стадия повальной паники, когда мне приходилось буквально в последний момент перед показом нанимать портних-полячек, которые работали по восемнадцать часов в сутки за восемнадцать фунтов в час. Хотя в этом году все должно пойти немного по-другому. Ведь мы собираемся в Нью-Йорк!

Интересно, позволят ли нам арендовать ателье или же все неизбежные изменения придется вносить прямо в номере отеля? Помню одну замечательную историю о том, как Азеддин Алайя разрешил Вивьен Вествуд воспользоваться его помещением, когда она впервые приехала в Париж. С его стороны это было очень любезно; нет ничего хуже, чем необходимость делать последние стежки буквально на бегу. Похоже, было, что он действительно за ней ухаживал. Его шеф-повар приготовил баснословный обед, сплошь из марокканских блюд, и за столом к дизайнерам присоединилась Кайли, которая пришла на примерку. А когда показ прошел, оба собрали своих сотрудников для обмена идеями и опытом. Вивьен и Алайя без устали рассказывали о том, как они продумывают дизайн, как шьют и вообще как работают. Все это было так благородно. Вивьен даже попросила Азеддина выйти вместе с ней на подиум в конце показа. Алайя, разумеется, отказался. Он терпеть не может выходить на сцену — возможно, из-за своего крошечного роста (всего лишь метр пятьдесят). Но взамен он одолжил Вивьен свою великолепную собаку. Вествуд прошла с ней по подиуму, и, таким образом, весь Париж понял, что Алайя одобрил ее коллекцию. Не думаю, что Майкл Коре или Марк Джакобс окажут мне такую же честь в Нью-Йорке.

Я уже начинаю жалеть об этой идее. Приходится одновременно заниматься коллекцией и организационными делами. Нельзя ехать в Нью-Йорк, когда коллекция готова лишь наполовину, и надеяться на то, что все будет улажено в последнюю минуту. Вдобавок я только сейчас поняла, что не смогу понаблюдать за Марком Джакобсом и Роланом, чтобы убедиться, в правильном ли направлении мы двигаемся. Когда я, наконец, осознаю, какое количество работы предстоит провернуть за пару недель, мне просто становится плохо. Чтобы закончить в срок, придется с вдеть ночами. Нужно обшить пуговицы, скроить платья, изменить фасон блузок и сделать подкладку по меньшей мере к трем пиджакам. Когда я об этом думаю, у меня учащается сердцебиение.

Я оставляю Дороту и Тони, японку-закройщицу, которые пытаются придать юбке из шотландки более строгие очертания, и, спускаясь по лестнице, слышу смех, доносящийся из кабинета Александра.

— Привет, — говорит он при моем появлении.

В одной руке у него сигарета, в другой чашка кофе, ноги на столе. Напротив него, в кожаных креслах, купленных в магазине Couilles de Chien («Собачьи яйца») на Голлборн-роуд, сидят его приятели-геи — Ник и Патрик.

— Доброе утро, — подмигивает Ник.

На нем рубашка в цветочек и асимметричный пиджак от Dries Van Noten, голова обрита, лицо блестит — выглядит он настолько несуразно, что мне становится смешно. По секрету рассказывают, что пару месяцев назад магазин, в котором он работает, получил счет от Prada, поскольку половина товара разошлась неизвестно куда. Непохоже, чтобы Ник усвоил этот урок.

— Привет, — говорит Патрик. — Ты что, похудела?

Каждый раз, когда мы встречаемся, он задает мне этот вопрос и получает один и тот же ответ:

— Нет.

Может быть, перед его мысленным взором я предстаю полнее, чем на самом деле? Или кто-нибудь ему сказал, что, таким образом, можно польстить женщине? Да уж, собеседница будет просто в восторге.

— Слышала последнюю сплетню? — спрашивает Александр.

— Какую?

— Анна Винтур едет на лондонскую Неделю моды, — с усмешкой сообщает Ник, ерзая на краешке сиденья.

— Черт, — говорю я. — Как раз когда мы собираемся в Нью-Йорк.

— Вы собираетесь устраивать показ в Нью-Йорке? — переспрашивает тот, и его голос от удивления взмывает на октаву.

— Быть не может! — Патрик теребит свои рыжие патлы, потом принимается крутить одно из пятнадцати серебряных колечек, которые он носит в правом ухе. — Ведь вы не собираетесь этого делать?

— Напротив, — отвечаю я.

— Надо было предупредить представителей СМИ, — говорит Ник.

— Ты и есть представитель СМИ.

— Да. — Он округляет глаза. — Но нужно что-то сделать!

— Что? — спрашиваю я.

— Устроить ужин, — предлагает он. — Со всеми поговорить, обеспечить себе поддержку. Если ты хочешь просто свалить отсюда и полагаешь, что после этого все будут с тобой очень любезны, то лучше подумай еще разок. Уехать в Нью-Йорк — это все равно что назвать лондонскую Неделю моды полным отстоем.

— Но это действительно отстой, — говорю я.

— Я знаю. — Ник снова таращит глаза. — Все с тобой согласны, но самый пламенный патриот — англичанин за границей. Нужно сделать так, чтобы журналисты почувствовали себя твоими союзниками. Как будто ты берешь их с собой. Заставь их проникнуться духом этой авантюры.

— Отличная идея, — говорит Александр.

— В наши дни все задают ужины для прессы. Это так актуально! Мы как будто делаемся одной дружной семьей.

— Ужас, — с дрожью отзывается Патрик. — Я со своей- то не общаюсь. И вовсе не хочу становиться частью еще какого-то клана.

— А где у тебя показ? — спрашивает Ник.

— Во временном павильоне, — говорю я.

— Черт подери, это здорово. А вечеринка после презентации будет?

— Нет, — отвечаю я.

— Да, — говорит Александр. Я оборачиваюсь и смотрю на него. Он уточняет: —? Если нам ее проспонсируют.

— Уверен, что сумею в этом помочь, — откликается Ник, скрещивая ноги. — Производители шампанского всегда тратят уйму денег на вашу братию. Слышали о том, какой грандиозный вечер устроил Moёt для Мэтью Уильямсона?

— Да-да, — отвечает Патрик. — Как будто у него действительно за плечами невесть какой опыт. Мэтью в этом бизнесе всего-то лет восемь. Интересно, кто следующий? Хренов Тед Николе?

— К слову о Теде Николсе, — начинает Ник.

— Не надо, — говорит Александр. — Здесь его имя под запретом.

— Конечно, конечно, — соглашается Ник, указывая смуглым пальцем в мою сторону и делая неестественно скорбную мину. — Так вы знаете, что его брэнд купил дом Gucci?

— Не может быть, — восклицает Александр.

— О черт, нет! — вторит Патрик.

Я слишком зла, чтобы вступать в разговор.

— Когда? — спрашивает Александр.

— Вчера вечером. Один мой приятель сегодня встретил его в «Джордже и драконе», вся компания была вдрызг. Они там сидели чуть ли не с утра.

— Господи… — Я опускаюсь на край стола. — Господи, ты не мог выбрать человека отвратнее. Почему Gucci захотел с ним работать? У них и так уже до черта дизайнеров- англичан.

— Да, — отвечает Ник. — Поговаривают, что он продержится там пару сезонов, а потом его вышибут.

— Вроде того, что было с Жюльеном Макдоналдом у Живанши? — спрашивает Патрик.

— Не совсем так, — говорит Александр. — Живанши не покупал его фирму. И потом, говорят, что Жюльен ушел сам.

— Тед Николе перебирается в Милан? — интересуюсь я.

— Будет ездить взад-вперед, наверное, — говорит Ник. — Тед был настолько под кайфом, что едва ворочал языком. Честно говоря, мой приятель не вникал в подробности. И ему, в общем-то, не особенно хотелось, чтобы его видели в компании с этим парнем.

— Правильно, — отзываюсь я, кладу голову на руки и глубоко вздыхаю. — Интересно, есть ли что-то ненормальное в том, что в середине дня мне хочется выпить?

— Кто-то сказал «выпить»? — доносится с лестницы звучный голос Лидии, который нельзя спутать ни с чьим другим. — Но лучше это, чем кокаин. Привет, парни, — говорит она, входя в кабинет, и обращается ко мне: — Ты просто не поверишь! Вчера у меня была фотосессия в Нью- Йорке — между прочим, для очень хорошей косметической компании, за тридцать тысяч долларов — так в одиннадцать часов утра туда привезли эту штуку. Черт возьми, в одиннадцать утра, ты представляешь? Это сделали по приказу ассистента фотографа. Какова наглость! Конечно, всегда можно рассчитывать на то, что у парикмахера в сумке найдется доза. А посреди расчесок и заколок, чуть ли не у всех на глазах, лежит целый пакет марихуаны. Но кокаин? В одиннадцать утра? Мне кажется, такое было только в восьмидесятых.

— Восьмидесятые снова в моде, — говорит Ник.

— Да? — вздыхает Лидия. — Неужели нам снова придется пережить героиновый бум?

— Ну, в наше время очень немногие по-прежнему на нем сидят.

— Правда? Я чертовски отстала от жизни. Работаю в модной индустрии и ровным счетом ничего не знаю.

— Высококачественный героин тебя как будто консервирует. Кожа становится гладкая, точно восковая, — продолжает Ник. — Так что если ты очень богата, если ты — лицо компании, то тебе будут доставлять его прямо на дом, очищенный и без всякого мусора. Один мой приятель, который недавно делал показ, сцепился с манекенщицей: она отказалась выходить на подиум под ручку с парнем, вроде как жених и невеста. Она, видите ли, звезда, и никто не должен ее заслонять. Пообщавшись с дизайнером, все решили, что ей можно выйти и одной. В общем, приближается конец презентации, и тут она, в свадебном платье, идет за кулисы и начинает орать на продюсера, спрашивая, куда делся этот долбаный манекенщик. Выяснилось, что в промежутке между репетицией и показом она успела принять дозу и забыла, что в план внесены изменения.

— Так никто не возражает, если я выпью? — спрашиваю я. — Мне очень нужно. Едва ли я без помощи водки смогу искренне порадоваться за Теда Николса и его сделку с Gucci.

— Ты хочешь водки? — уточняет Александр.

— Именно.

— Погоди! — Он роется в ящике стола и вытаскивает бутылку с этикеткой Smirnoff. Она пуста примерно на треть. — Вот, держи.

— Глазам своим не верю! — Я беру теплую бутылку.

— Ну да. — Александр глядит на меня как на дурочку. — Запас на случай похмелья.

Он оглядывается. Все кивают в знак согласия, как будто, так и надо.

— Пара стаканчиков, три аспирина, и можно отправляться на любую встречу.

Я снимаю крышечку и делаю два больших глотка. Алкоголь, приятно обжигая, скользит по пищеводу. На глаза наворачиваются слезы, я начинаю кашлять. Чувствую, как тепло медленно распространяется внутри и желудок, наконец, вспыхивает огнем.

— Теперь лучше? — спрашивает Александр.

— Гораздо, — говорю я, прочищая горло. — Ладно, ребята, я вас оставлю. У меня полно работы.

— В общем-то, не зацикливайся на этом, — советует Патрик. — Возмездие его настигнет. Тед Николе может какое-то время побьггь на коне, но долго такое не продлится. Он непременно скатится.

— Ты так думаешь?

— Уверен, — отвечает он.

— Мы обсуждаем сделку Теда Николса с Gucci? — спрашивает Лидия, выходя следом за мной из кабинета.

— Уже нет, — говорю я.

— Я слышала, что он долго не протянет. Все это предсказывают.

— Откуда они знают?

— Отличительная черта рекламного бизнеса. В мире моды нет секретов.

— Как прошла съемка?

— О! — отвечает Лидия, прохаживаясь вдоль вешалки с одеждой, которую нам предстоит сейчас мерить. — Еды там было до черта! Я просто глазам своим не поверила. И завтрак, и ленч, и чай, а потом еще принесли пиццу. И никто ничего не ел. В одиннадцать появился кокаин, в час открыли вино. Я думала только об одном: «Вот бы все деньги, которые были пущены на жратву и порошок, перешли на мой банковский счет!»

— Точно.

— Самое замечательное началось, когда после съемки мы пошли пить коктейли. Обычно я никогда не делаю такой глупости, потому что напьешься в хлам и непременно попадаешься на глаза фотографу. Это закон жизни! Но в этот раз случилось что-то невероятное! У всех от кайфа будто челюсти свело — сидели кружком, пили шампанское и

молчали. Я выпила свой коктейль, вернулась в гостиницу и

заказала в номер все, чего душа пожелала.

— А я думала, у тебя квартира в Нью-Йорке, — говорю я.

— Раньше была, — отвечает Лидия. — Но я ее продала.

Подумываю о том, чтобы обзавестись жильем в Париже.

— Правда?

— Только не спрашивай меня почему, мне просто захотелось сменить обстановку. Один из плюсов холостой жизни. Вот этот потрясающе выглядит. — Она указывает на узенький клетчатый жакет с розовой подкладкой. — Мне нравится.

— Да?

— Совершенно в духе сороковых.

— Отлично.

— Это одно из твоих лучших творений, — говорит она. — Можно мне такой?

— Конечно, — отвечаю я. — Может быть, начнем примерку? Не думаю, что стоит ждать Мими.

— Разумеется.

Прежде, чем я успеваю снять жакет и юбку с вешалки, Лидия стаскивает с себя узкие черные брюки и свитер. Она стоит посреди комнаты голая, если не считать крошечных белых трусиков и крайне непривлекательных розовых носков.

— Прошу прощения, — говорит она, проследив направление моего взгляда. — У меня закончились приличные носки. Вот что случается, когда долго не бываешь дома. По возвращении тебя ждет груда грязного белья и пустой холодильник. — Она одергивает юбку на бедрах и застегивает молнию. — Кстати, угадай, что мне подарили на прошлой неделе? Дурацкий пылесос!

— Ты серьезно?

— Совершенно. — Лидия застегивает жакет. — Понятия не имею, что мне с ним делать. Фотографироваться, что ли, с ним?! Одной моей знакомой подарили мотоцикл. Та отослала его назад. Не хотела, чтобы ее засняли в момент прохождения теста на алкоголь.

— Могла бы отдать мотоцикл своему парню.

— Не будь дурой, она модель, у нее нет парня.

Хлопает входная дверь, и я слышу, как по лестнице поднимается Мими. Она визгливо и отрывисто говорит по телефону, и в тон ей тявкает собачка. От них обоих столько шума!

— Я же сказала тебе, где эти брюки! Я поймала такси и велела отвезти их к тебе… да, такси… скоро ты их получишь… конечно, они классные. Это Addison Lee… да… отлично… пока.

Мими прячет телефон и тяжело вздыхает.

— Честно говоря, можно подумать, что мы тут изобретаем велосипед. Я уже сбилась со счету, сколько раз мне звонили от Джосс Стоун и интересовались теми брюками с высокой талией. А теперь я обнаруживаю, что они вовсе не для нее, а для одной из нее подтанцовщиц. Господи, Боже мой. — Она бросает четыре своих пакета посреди комнаты. — Только вообрази, мне придется ее обломать… — Мими умолкает и оглядывает Лидию с ног до головы. — Я чувствую, что эта вещь пойдет.

— Да? — спрашиваю я.

— Да, — говорит она. — Совсем в стиле мисс Марпл!

— Мне тоже так кажется, — отвечает Лидия, поглаживая ткань.

— Что, если чуть укоротить юбку? — предлагает Мими.

— Ты так думаешь?

— Мм… А какие у тебя задумки на этот сезон?

Я набираю воздуху.

— Тема шотландской вечеринки в стиле сороковых.

— Да-да. — Мими кивает, снимая с плечиков коротенький изящный жакет. — Я помню.

— Красиво и сексуально, но в то же время сдержанно. Пуговицы, узкие юбки, короткие жакеты.

— Так сказать, обузданная страсть? — уточняет она.

— Именно так.

— Это будет восхитительно. — Мими улыбается.

— Спасибо. — Я улыбаюсь в ответ.

Следующие три часа мы с Лидией и Мими проводим над коллекцией. Кое-что уже готово, кое-что лишь раскроено. Каждый раз Мими надевает юбку или блузку на Лидию, а я отхожу назад и смотрю, как это выглядит. В подобных случаях они обе просто незаменимы. Я вряд ли могу оценить коллекцию объективно, и вообще я слишком эмоциональна, так что свежий взгляд мне действительно необходим. Мими полагает, что все мои юбки слишком длинны. Что смотрятся они чопорно, но отнюдь не сексуально. Если юбка доходит до середины икры, она открывает всего лишь голень в самом ее широком месте и лодыжку; стоит чуть укоротить подол, и будет куда выигрышнее. Она абсолютно права. В первом случае женщина выглядит как военнослужащая, во втором — как этакая шаловливая киска.

Пока я ползаю на четвереньках с полным ртом булавок, Мими качается на стуле и изучает швы, длину рукава и покрой. А Лидия просто стоит и рассматривает себя в большом зеркале, то и дело натыкаясь на мои булавки и получая тычки справа и слева.

— Как выдумаете, может, мне начать фотографироваться топлес? — спрашивает она, разглядывая свой бюст и соединяя груди. — Знаю, что здесь это не приветствуется, а в Париже их вообще приходится утягивать. Но я могла бы заработать целое состояние, снимаясь в белье Victoria's Secret. Американцы любят сиськи.

— И сколько бы ты могла получить в Secret? — спрашиваю я, лежа на полу и оглядывая юбку.

— Не знаю, — пожимает плечами Лидия. — Но явно больше, чем в Vogue.

Она смеется.

— Есть много мест, где платят больше, чем в Vogue, — говорит Мими, глядя на Лидию одним глазом.

— Я знаю. Это очень грустно. Бывают дни, когда ты получаешь всего двести пятьдесят фунтов наличными и тебя вдобавок просят сделать фотопробу для обложки.

— Правда? — спрашиваю я.

— Мне всегда казалось, что это просто несправедливо, когда платят за день, а не сдельно и просят сняться для обложки, чтобы в тебе зашевелилась надежда.

— Ведь ты уже появлялась на обложке журнала, — говорю я.

— Да, один раз.

— Тоже неплохо, — говорит Мими.

— Но совсем не то, что у Кейт! Она мелькает на обложках Vogue чаще, чем кто бы то ни было.

— Ты получаешь на съемках сверхурочные? — спрашиваю я.

— Только если это рекламная съемка. После шести вечера тебе платят полторы ставки. Вот почему начиная с трех часов модели обычно тянут время — чтобы заработать побольше. Если ты заколачиваешь сорок штук в день, получается солидная прибавка. Около половины восьмого все обычно заканчивается, так что манекенщицы успевают приехать домой прямо к началу любимого сериала. Это же яснее ясного.

— Ты получаешь сорок тысяч в день? — Мими явно заинтересовалась. Для хорошенькой женщины она необычайно практична. — И это максимум того, сколько ты можешь заработать, если учесть, что лучшие куски достались всяким актрисам?

— Нет, — отвечает Лидия. — За каталог можно получить четверть миллиона. Мы только делаем вид, будто любим сниматься для Vogue, Pop и всего остального. Но что нам действительно нравится — так это каталоги. Для Freeman, Saks Fifth Avenue, ну и так далее.

— И для Harrods? — спрашиваю я.

— Нет, Harrods и Harvey Nichols обычно разыгрывают из себя бедных родственников. Очень глупо, — говорит Лидия. — Что может быть лучше хорошего каталога или рекламной акции? Как правило, чем хуже фирма — тем роскошнее каталог. Престижные брэнды скупятся оплачивать рекламу. И потому нет смысла связываться с чересчур крутыми компаниями. Чем занюханнее какой-нибудь ювелирный салон — тем больше там платят.

— Это с твоими-то руками, как у водителя грузовика? — спрашивает Мими.

— Они не настолько уж плохи, — отвечает Лидия.

— И не настолько уж хороши.

— Ну и ладно. Если нужно показать руки и плечи, они находят специальных манекенщиц. Я просто стою в красивом платье и держу руки за спиной, а позади меня ставят девицу, у которой пальцы унизаны бриллиантами.

— Бедняжка, — говорю я. — Как это печально!

— Вряд ли, — отзывается Лидия. — Она зарабатывает кучу денег, при этом ее лицо не мелькает в журналах и ей не приходится тратить прорву времени на чертов макияж. Намного хуже, если у тебя скверные ноги.

— Могу себе представить, — говорит Мими. — Я знала одну девушку, у которой были ноги, как пеньки. Наверное, очень трудно быть чьими-то ногами во время съемки.

— Они проводят целые часы в такой позе, — отвечает Лидия.

— Я знаю одного парня, совсем рядом, который подошел бы для этой работы, — намекаю я, взглядом указывая на кабинет Александра.

— Он бы много не заработал, — смеется Мими. — Это единственная в мире работа, с которой женщины справляются лучше, чем мужчины.

— А порнушка? — спрашиваю я.

— Да, если не считать порнушки, — соглашается она.

— Мне действительно жаль девушек, — говорит Лидия, принимая перед зеркалом соблазнительную позу, чтобы хоть как-то себя развлечь. — Стала бы я раньше так себя утруждать, если бы имела хотя бы треть того, что зарабатываю сейчас? Наверное, нет. И потом, модель — профессия ненадолго. Просто диву даешься, как быстро этим гомикам-дизайнерам надоедают смазливые личики. Большинство моделей-мужчин — нормальной ориентации, так что они просто не понимают, чего от них хотят!

— Но их место всегда готовы занять русские или поляки, — говорит Мими, целуя собачонку.

— Большая часть манекенщиков — это или тощие юнцы из Северной Англии, или смуглые красавчики с юга. Откуда бы они там ни приехали — их непременно ждет разочарование.

— И голодовка, — добавляю я.

— Лучше пожалейте девушек, которым приходится голодать, — говорит Лидия. — Я хочу сказать — не занимайся делом, которое тебе так нелегко дается. Манекенщицу видно с первого взгляда. Руки синие или красные, потому что девчонки изголодались до полного нарушения кровотока. По всему телу начинает расти пушок, как у грызуна, потому что организм пытается сохранить тепло. Куча синяков, поскольку витаминов не хватает. У бедняжек анорексия. Потом все это замазывается макияжем, и девочки выходят на подиум. Иногда меня просто тошнит. Но когда тебе семнадцать и в кармане у тебя впервые в жизни триста фунтов, то какая разница, что у тебя навсегда прекратились месячные и ты не ела несколько дней? Меня это страшно бесит. В Америке по крайней мере предпочитают, чтобы у моделей было немного мяса на костях. Там можно сохранить здоровье. В Париже меньше думают о деньгах и потому готовы перешивать для тебя платье, поскольку для них это скорее искусство, чем бизнес. Но в Милане требуют, чтобы модель была тощей, как зубочистка. Помню, как к одной моей знакомой подошел дизайнер и сказал, что она стала выглядеть гораздо лучше с тех пор, как похудела. А девушка лежала в больнице с дизентерией. Узнав об этом, он высказался так: «Какая разница, если, в конце концов, она сбросила вес? Вот что главное». Я ему чуть пинка не дала.

— Мало кто в наши дни зарабатывает по-крупному, — вздыхает Мими.

— В общем, да, — соглашается Лидия. — Супермодели исчезли, и теперь всюду царят актрисы. Манекенщицы больше не получают выгодных контрактов. Единственная возможность заработать кругленькую сумму — это когда их просят кому-то помочь. Или когда они заключают контракт с какой-нибудь фирмой, производящей часы, например с Omega, как Синди Кроуфорд. Тогда ты понимаешь, что их заработок в среднем равен ВВП небольшой страны.

— Черт возьми, — вдруг говорю я, по-прежнему с полным ртом булавок. — Что за вонь?

— Мои новые духи, — отвечает Мими.

— Нет. — Я оглядываюсь. — Это все твоя дурацкая собака!

Мы заглядываем под стол. Так и есть. Под столом лужа и недвусмысленная кучка. А рядом, дрожа, сидит Крошка Ми. Кажется, она недавно страдала запором?