Модный Вавилон

7

Полячка Дорота, моя главная портниха, просидела всю ночь, чтобы сшить эту блузку. Я в отчаянии позвонила ей, она приехала около семи вечера, закончила примерно в четыре утра и улеглась вздремнуть прямо на швейном столе, потому что было слишком поздно возвращаться домой, в Уэст-Хэмпстед. Я пришла в восемь и обнаружила ее лежащей на ворохе сатина. Она даже не сняла наперсток. Дорота, насколько можно было судить, выкурила две пачки сигарет, выпила три банки пива, столько же колы и истребила огромный запас жевательной резинки. Но она все сделала. Белая блузка, уже отпаренная и отутюженная, висела на плечиках в моем кабинете, и от нее слегка пахло табаком и какими-то пряными духами. Готовая блузка.

Для Дороты это было не самое трудное задание — она уже привыкла шить одежду за короткий срок, — но, возможно, самое бессмысленное. У меня было желание просто взять одну из блузок из Marks & Spencer, спороть чужой ярлычок и пришить наш. Но качество их ткани меня не удовлетворило. Если вы рассчитываете получить триста пятьдесят фунтов за блузку, она должна выглядеть чуть шикарнее, чем то, что можно приобрести в Marble Arch за двадцать пять. Даже если внешне никакой разницы нет.

Триш упаковала блузку вместе с остальными вещами, которые хотели видеть в Еllе. Она завернула все в бумагу и полиэтилен, сложила в огромный баул, взгромоздила на велосипед — и я от души надеюсь, что никто не был тому свидетелем.

Два дня спустя я провела целое утро в библиотеке колледжа Сен-Мартин. Охотничьи подвиги Мими заставили меня задуматься над тем, чтобы включить Ossie Clark в нашу коллекцию. Мне всегда нравились его модели. Я была без ума от его последнего показа; много лет подряд на холодильнике у меня дома красовалась открытка с изображением Дэвида Хокни, его жены и кошки по кличке Перси. Но оказывается, я совершенно не имела понятия о пиджаках, которые он представил во Франции в начале семидесятых. Оззи всегда был знаменит в основном тем, что первым надел на женщин брюки и в свое время произвел настоящий фурор. Удивительно, что и теперь в некоторые дорогие отели женщин пускают только в юбках.

Как бы то ни было, в библиотеке я нашла снимки пресловутых пиджаков. Они были просто великолепны. Красивые складки, пуговицы на манжетах — все это очень вдохновляло. То, что мне нужно. Я сидела среди взмокших голодных студентов, рылась в фотографиях и битых два часа потратила на перерисовку. Меня несколько раз прерывали начинающие дизайнеры, которые хотели обсудить свои коллекции и попросить совета, но, в общем и целом утро я провела плодотворно.

Должна признать, что, несмотря на все достоинства здешней библиотеки, иногда мне очень неприятно бывать в Сен-Мартине. Каждый раз я вспоминаю, как здесь мне было плохо. Никто из преподавателей меня не любил. Я была недостаточно продвинутой, недостаточно богатой, и — чего греха таить — мои работы казались им чересчур тусклыми. У меня не было таких связей, как у Stella McCartney. На моей дипломной презентации не работали супермодели. Для меня в отличие от Ли Маккуина не нашлось второй Иззи Блоу, которая могла бы провозгласить меня гениальной. И теперь их всех просто бесит, что я зарабатываю два миллиона в год. Пресса умалчивает о том, что мой конечный доход — очень небольшой процент от этой суммы. Но в любом случае некоторые придурки, которые в свое время и знать меня не хотели, теперь явно чувствуют себя неловко при встрече.

Вы удивитесь, сколько непримиримых врагов и соперников выходит из Сен-Мартина, сколько здесь зарождается склок и распрей — одни из них более громкие, другие менее. Я жалею лишь о том, что потратила столько времени на роман с человеком, который сменил ориентацию, чтобы достичь успеха. Есть поговорка, что если перед поступлением в Сен-Мартин парень не гей, то после окончания колледжа он непременно им станет. Тед Николе — живое тому подтверждение. Может быть, он всегда был к тому предрасположен, но ничто на это не указывало, пока мы с ним встречались. У него в ванной никогда не водилось геля для волос. А теперь он причесан и выхолен, как и вся эта братия. Я бы ничего не имела против, если бы Тед сначала поставил в известность меня. Он, мол, прозрел, получил некий знак, вспомнил, как в детстве у него что-то такое было… Ну, хотя бы мог сказать, что любит меня и что ему жаль. Вместо этого Тед просто бросил меня и стал ходить в обнимку с Джеффом, звездой колледжа, который устроился на работу к Живанши, создал собственный брэнд и через полтора года благополучно разорился. Они расхаживали вдвоем и на виду у всех целовались. Разумеется, после этого все взгляды немедленно обращались на меня; однокашники были уверены, что я, должно быть, никуда не гожусь в постели. Из-за меня парень стал геем. После этого никто не хотел со мной встречаться.

Но, невзирая на мои смешанные чувства по отношению к Сен-Мартину, я возвращаюсь к себе, ощущая прилив сил. Триш сидит внизу, читая журнал и поглощая шоколадное печенье. Как она может позволить себе такую роскошь при своем заработке — не знаю.

— Все в порядке? — интересуется она, когда я вхожу.

Очевидно, мало уважения внушаю я своим подчиненным. Когда в штаб-квартиру Chanel входит Карл Лагерфельд, его встречает целая толпа людей, которых секретарша заблаговременно обзвонила и предупредила, что «прибывает месье Карл». Все, что получаю я, — это неразборчивое бормотание из-за журнала.

— Есть сообщения? — спрашиваю я, пытаясь привлечь к себе внимание.

— Да. — Триш убирает ноги со стола. Интересно, где она раздобыла эти туфли?

Моя помощница просматривает, что написано у нее на множестве розовых листочков, приклеенных к разным поверхностям.

— Звонил Дамиано. Не уверена: вам или Алексу.

— Александру, — поправляю я.

— Что? — переспрашивает она.

— Александру, — повторяю я. — На Алекса он не откликается.

— Ах да, конечно, — говорит Триш. — Кстати, Лидия сообщила, что она в Лондоне — на тот случай, если вы захотите с ней увидеться.

— Хорошо.

— А наверху ждет Кэти Харви с той девушкой, которая нравится Робби Вильямсу.

— О, черт. Точно! — Внезапно я вспоминаю, что они уже более получаса меня дожидаются. — Можешь отвечать на все звонки?

— Конечно.

— И принеси кофе наверх.

— Ладно. Только дело в том, что у меня ни гроша.

— А в сейфе?

— Когда я в последний раз туда заглядывала, там было пусто.

— Обойдемся без кофе. — Я поднимаюсь наверх. Нет, нужно подыскать себе другую помощницу.

В кабинете Кэти Харви рассматривает мои наброски, которые развешаны напротив «стены настроения». Умная, влиятельная, громогласная, с явным эссекским акцентом, Кэти только что разменяла шестой десяток и уже вряд ли способна пленять воображение. У нее морщинки и седые волосы, но она не переживает по этому поводу и не думает скрывать ни того ни другого. Кэти — специалист по пиару, работает со знаменитостями и знает всех, кто хоть что-нибудь собой представляет. Своим делом она занимается уже почти четверть века. Мы знакомы пять лет и за этот короткий срок успели сделать многое. Мы танцевали в парижском клубе «Реджин», искупались без лифчиков в санкт-петербургском фонтане, а в Каннах свалились за борт яхты. У Кэти определенное пристрастие к текиле и явная склонность к богатым старичкам. С ней очень приятно общаться, хотя временами, вынуждена признать, я ее побаиваюсь.

— Вот и ты! — восклицает она, стряхивая на ковер пепел. — Мне нравится эта вещь. Выглядит очень сексуально. Замечательная штучка. — Она указывает на то самое платье от Оззи Кларка, которое болтается на стене. — Оно бы идеально подошло Ванессе.

Я оборачиваюсь и вижу сидящую в углу красивую темноволосую девушку. У нее изящные точеные черты, тонкие аристократические брови и короткая мальчишеская стрижка. Очень милое и невероятно знакомое лицо.

— Ванесса Тейт, — объявляет Кэти. — Самая востребованная из наших молодых звезд.

— Привет, — говорю я.

— Привет. — Она поднимается. На ней облегающая темная юбка длиной чуть ниже колен и черный свитер с V-образным вырезом. Этакая хорошенькая, привлекательная инженю, в стиле Бриджит Бардо.

— Через десять дней выходит новый фильм с ее участием, и мы подумали, что ты захочешь сшить ей платье для этого случая, — говорит Кэти, не выпуская изо рта сигарету. — Мировая премьера в Лондоне. Это будет нечто колоссальное. Уж поверь мне. — Она улыбается. — Я тоже к этому приложила руку.

— Какой фильм?

— «Война и мир», — говорит она, явно удивленная тем, что я задаю такой вопрос. — К счастью, мира там больше, чем войны. Ванесса играет Наташу.

Я улыбаюсь:

— Полагаю, это главная роль?

— Да, — говорит Ванесса. — Моя первая большая роль.

— Ты ведь играла в «Убийстве в середине лета», — напоминает Кэти.

— Там роль была не главная, — отвечает та.

— Во всяком случае, она прославится, — говорит Кэти. — Дело пахнет «Оскаром».

— Вот это настоящий пиар, — со смехом отзываюсь я. Ванесса, кажется, задета. — Хотя я уверена, что фильм хороший.

Кэти слабо улыбается:

— Уж поверь мне. Мы переплюнем «Английского пациента».

— Звучит просто невероятно, — говорю я.

— Во всяком случае, мне нравится. — Кэти тычет своим коротким толстым пальцем в сторону платья.

— Выглядит просто неотразимо, — говорит Ванесса. У нее, к слову, такое сложение, что можно умереть от зависти. Длинные ноги, плоский живот, маленькая грудь — это именно та фигура, которую представляет себе любой дизайнер. Хотя я все еще не уверена, что хочу отдать это платье какой-то безвестной героине.

На самом деле в мире есть только десять женщин, которые действительно способны создать модельеру рекламу: Николь Квдман, Гвинет Пэлтроу, Мадонна, Кейт Мосс, Кэмерон Диас, Сара Джессика Паркер, Сьенна Миллер, Ума Турман, Скарлетт Йоханссон и, наконец, Пэрис Хилтон. Если учесть количество журнальных публикаций, ей посвященных, то сотрудничество с Хилтон может оказаться небесполезным. Существуют женщины наподобие Кайли Миноуг, Хлои Севинье и Гвен Стефани, которые сами всячески поддерживают ультрамодные течения, и есть инженю вроде Кирстен Данст и Риз Уизерспун, которые способны попасть на обложку журнала и тем самым помочь тебе продвинуться. Близняшки Ольсен, Николь Ричи и Линдси Лохан также недавно перешли в разряд клиенток элитного рынка. Многие мечтают однажды заняться выпуском одежды, но этого, скорее всего не случится. Такие женщины, как Рэйчел Уайз и Кайра Найтли, могут повсюду появляться в нарядах от Roland Mouret, но они скорее следуют уже существующему стилю, нежели создают новый.

Первым брэндом, осознавшим могущество знаменитостей, был Versace. В восьмидесятых они устроили первый показ, в котором принимали участие все пять тогдашних супермоделей одновременно — Кристи, Наоми, Клаудия, Линда и Синди. Также они первыми начали дарить звездам свои наряды. Теперь это делают все, кроме Прады. Тот, кто хочет фотографироваться в одежде от Прады, должен заплатить. Миуччия не поклоняется призраку славы. Кстати, один дизайнер так хотел увидеть свое платье на Мадонне, что во время ее последнего турне по Соединенным Штатам присылал, по слухам, целые вороха одежды в каждый отель, где она останавливалась. Упаковывать и перевозить эти тряпки было сущим адом. А что оставалось делать, если бедолага хотел поспеть везде? В результате Мадонна каждый раз забывала платья в номере, и все доставалось девушкам из обслуги. Думаю, дизайнер мечтал вовсе не об этом.

Итак, тот ли человек Ванесса Тейт, чтобы продвинуть мой брэнд? Конечно, она довольно миленькая. Но достаточно ли хорош фильм? Будет ли он пользоваться успехом? Ванесса в последнее время несколько раз попадалась мне на глаза, она посещала элитные вечеринки и каждый раз была безукоризненно одета. Но как бы то ни было, ее трудно назвать лицом года и основоположницей нового стиля, иначе бы она, скорее всего, пошла к другому, более известному дизайнеру. Тогда Кэти действительно могла бы оказать мне услугу.

Ванесса подходит к стене и начинает перебирать образцы тканей и кожи.

— Послушай, — говорит Кэти шепотом, склоняясь к моему уху. — Я знаю, девочка еще мало известна, но фильм- то хорош. Она потрясающе играет. И некоторые знаменитые брэнды уже включили ее в «рассылку».

«Рассылка» — самое расточительное занятие для крупных фирм. Их пиар-агенты получают определенный бюджетный план, соответственно которому они могут дарить продукцию компании. Суммы, отпускаемые на «рассылку», бывают колоссальные, а результаты — несопоставимо ничтожные, если не сказать хуже. У каждого агента по связям с общественностью есть список примерно из ста знаменитостей, которым он раздает, например, аксессуары, в надежде, что однажды объектив фотоаппарата запечатлеет звезду с сумочкой в руках. И, если хотя бы одна актриса из ста действительно сфотографируется с сумочкой, это уже считается большой удачей. Не самый эффективный способ

рекламы, но если вы зарабатываете шесть с половиной миллиардов в год, то, наверное, можете себе это позволить.

Фамилии в списке различаются в зависимости от брэнда. Джосс Стоун получает подарки от фирм, выпускающих товары для подростков, в то время как, скажем, Кэт Дилэй обрабатывают такие солидные компании, как Celine и Fendi. Известные стилисты, наподобие Бэй Гарнетг, принимают подношения от Chanel. Мадонне вообще не дарят сумочек, потому что она их редко носит. А Сьенна Миллер получает подарки практически от всех. Ей дарят что-то около двадцати шести сумочек в месяц, стоимостью от двух до тридцати тысяч фунтов за штуку. Каждую неделю возле ее дома останавливается машина, нагруженная платьями, сумочками, пальто, шляпами, косметикой, и, как ни странно, ароматическими свечками. Гвинет Пэлтроу просто не знает, что делать со всем тем барахлом, которое ей присылают. Обычно она устраивает вечеринки, где показывает своим друзьям груды подарков и просит их взять себе все, что понравится. Если уж Гвинет и Сьенна завалены дарами, то представьте, сколько модных вещей получает такая дива, как Кейт Мосс. Ее агент, Сара Дукас, должно быть, неусыпно караулит сокровищницу, полную самых стильных изысков. Но просто немыслимо, чтобы Кейт — или Сара — смогла износить все эти шмотки. Должна сказать, ничто не выводит «рассылателя» из себя вернее, чем поездка в гости к матери или сестре с сумочкой из крокодиловой кожи за десять тысяч фунтов. Тот, кто составлял список знаменитостей, в этом случае чувствует себя глубоко уязвленным. Но это ведь делается не для того, чтобы обидеть дарителя.

Наряду с «рассылкой» существует такая вещь, как «поддержка». Помимо актрис, супермоделей и стилистов, есть еще и неизменные посетительницы модных ресторанов, богатые бездельницы, — такие, как Тара Пэлмер Томкинсон, Лаура Бэйли, Ясмин Миллс, Донна Эйр. Им дарят сумочки стоимостью в пятьсот — восемьсот фунтов в надежде, что они будут держать их в поле зрения, оказавшись перед объективом фотоаппарата на выходе из «Сан-Лоренцо».

Подарок всегда выбирают, учитывая пристрастия папарацци. Нет никакого смысла дарить обувь, потому что фотографии обычно делают поясными. По той же причине ожерелья куда функциональнее браслетов — поэтому каждая девушка из присутствующих на церемонии вручения «Оскара» хочет, чтобы на шее у нее было что-нибудь эффектное и дорогое. Шляпы и серьги неизменно идут на ура. Что-нибудь практичное вроде изящного черного свитера или белой блузки обычно не дарят. Подарок должен привлекать взгляды — например, какой-нибудь безумный кардиган с помпонами. Или желтый макинтош.

Если вы вспомните, что Сьенну Миллер около восьмисот раз фотографировали с сумочкой от Balenciaga в руках и что в Сети висят упоминания о полумиллионе фасонов модной одежды, связанных с ее именем, — вы поймете, в чем тут соль. Большим фирмам всегда приходится создавать несколько «убыточных лидеров»[3]. Странно, но «подпись» звезды экрана всегда ценится выше, чем «подпись» модели. Если на обложку журнала попадет Кэмерон Диас — это примерно в тридцать раз лучше, чем если бы это была Наоми. Публика рассуждает так: модель просят надеть то или иное платье, в то время как актриса сама его выбирает.

По-моему, превосходная идея. Пусть даже пока сами мы себе такого позволить не в состоянии. Нужно сказать, что слишком большая щедрость столь же губительна для брэнда, как и излишняя скупость. Если даже второразрядная актриса может получить сумочку от Chanel — фирма теряет лицо. Одарите Джейд Гуди или Макози — участниц «Большого брата» — сумочками от Chloe Paddington, и эти вещи лишатся своей привлекательности. Вы внезапно обнаружите, что Кейт и Гвинет начинают оставлять свои сумочки дома. А что еще хуже, однажды вы заметите, что они дарят их горничным.

К счастью, Ванесса Тейт ничуть не похожа на Джейд Гуди, и я отчасти начинаю доверять интуиции Кэти. Та не стала бы отнимать у меня время, если бы не полагала, что из этого может получиться нечто обоюдовыгодное. Она хочет раскрутить молодую знаменитость, иначе ее пиар-способности окажутся под сомнением. А я мечтаю, чтобы на премьере фильма кто- нибудь прошелся по красной дорожке в платье, которое мне кажется настоящим гвоздем сезона.

Я снимаю со стены набросок, кладу его на стол и спрашиваю:

— Какой цвет ты бы предпочла?

— Даже не знаю, — отвечает Ванесса.

— У тебя темные волосы, так что подойдет практически любой, — говорю я. — С блондинками труднее. В красном они всегда становятся похожи на принцессу Диану.

— Точно, — говорит Кэти, смеется и стряхивает пепел в мою кружку. — А какая там спина?

— Что? — спрашиваю я, глядя на рисунок.

— Как оно выглядит сзади?

— Э…

— На самом деле, — замечает Кэти, подходя к стенду с рисунками, — у этих фасонов вообще нет спины.

— Разве? — спрашиваю я, понимая, что она права, и тут же начинаю выкручиваться, пытаясь сохранять спокойствие: — Ну да, конечно. Мы всегда так делаем. Когда работаешь быстро, то просто неохота тратить на это время.

Если бы я была Пиноккио, то нос у меня уже дорос бы до двери. По правде говоря, я забыла сделать вид сзади. Ужасно скучно рисовать платья со спины, обычно дизайнер занимается этим в последнюю очередь. Но напрочь забыть — это чуть больше, чем простое упущение. Помнится, я каталась со смеху, когда кто-то рассказал мне историю о том, как Рифат Озбек представлял свою новую коллекцию Ли Бауэру. Ли поинтересовался, почему все костюмы без задней части, и Рифат сообразил, что просто забыл об этом. Теперь я — в точно такой же ситуации! Я была так поглощена воротом и рукавами, что даже не подумала о том, как все будет выглядеть сзади. Кто об этом задумывается, когда фасад и сам по себе великолепен?

Иногда — каюсь, и со мной такое пару раз случалось — дизайнеры настолько увлекаются замысловатой отделкой переда, что, в конце концов, получается платье в принципе без спины. И тогда ты благодаришь Бога за то, что у тебя есть раскройщицы. Это именно те люди, которые могут открыть тебе глаза на то, что подобное платье невозможно ни сшить, ни надеть. Никакие завязки не помогут. Вся спина полностью открыта. Платье не будет держаться, оно свалится прежде, чем женщина успеет выйти из машины и ступить на красную дорожку. За годы, проведенные в колледже, казалось бы, в тебя должны вдолбить следующую вещь: нельзя рисовать одежду по- детски, только спереди, лишь потому, что получается красиво. Надо помнить о том, что кто-то это наденет, что внутри должно уютно расположиться тело. Но подобные мысли не удерживают нас от очередных попыток сделать невероятное. Раскройщики выбиваются из сил, пытаясь придумать хоть что-нибудь: пришивают там застежку, здесь завязку. И все же иногда ты создаешь вещь, которую просто невозможно спасти, так что, к сожалению, приходится отправлять ее в мусорную корзинку.

— Итак, как же здесь выглядит спина? — настаивает Ванесса.

— Ну… — говорю я и лихорадочно соображаю. — Если спереди большой вырез, то спина в таком случае обычно закрыта.

— Согласна, — отвечает она. — Потому что платье довольно откровенное.

— И хорошо, что откровенное, — говорит Кэти. — Тебе посвятят не один столбец.

— Только что там будет написано?! — спрашиваю я. — Можно выставить всю задницу напоказ, как Кэйли Брук в платье от Julien Macdonald, но поможет ли это голливудской карьере Ванессы?

— А что, если сделать такой же вырез на спине? — твердит Кэти.

— Если ты хочешь платье от Macdonald, то следовало бы обратиться к Макдоналду, — говорю я и чувствую некоторое раздражение. Она мне указывает! — Я таких вещей просто не делаю.

— Ты права, — говорит та. — В самом деле, кто захочет походить на отчаянную девицу из «Большого брата»?

— Или на Викторию Бэкхем, — добавляет Ванесса.

— О Боже, точно, — отзывается Кэти, морща нос.

— Итак, вырез спереди и воплощенная скромность сзади, — говорю я.

Ванесса кивает.

— Звучит заманчиво.

— И я бы предложила темно-фиолетовый цвет. Это платье из будущей осенней коллекции, и, если ты наденешь его этой осенью, цвет сыграет на руку нам обеим.

— Обожаю фиолетовый, — говорит она.

— Можно добавить яркости, — продолжаю я. — Но мы обсудим это позже.

— Замечательно, — говорит Ванесса.

— Да, — соглашается Кэти. — Надеюсь, никто, кроме Ванессы, не собирается появиться в таком платье?

— Никто, — отвечаю я.

— Составим договор? — спрашивает она.

— Не говори глупостей. — Я улыбаюсь. — Премьера через десять дней. Как бы я умудрилась сплавить его еще кому-нибудь за столь короткий срок?

— Я просто проверяю, — говорит она. — Это моя работа.

— Разумеется.

— Хочешь пойти на премьеру? Конечно, хочешь. Сможешь сфотографироваться рядом со своим творением.

— Хм.

Не уверена, что действительно этого хочу. Должна признаться, что при виде ковровой дорожки сердце у меня отнюдь не начинает трепетать от радости. Ненавижу ковровые дорожки. Мне от них становится плохо. Не люблю, когда громко называют мое имя — или когда вообще о нем умалчивают (такое тоже может быть). Самый популярный дизайнер на сегодня — это, наверное, Стелла, затем Маккуин, потом Мэтью Уильямсон, а все остальные вряд ли извлекают из этого какую-нибудь выгоду. Кое-где появляется Вивьен Вествуд. Патрик Кокс выжимает все возможное из своих творений, выходя в обнимку с Лиз Херли. Но мне по большей части нравится оставаться за кулисами.

— Полагаю, что пошлю туда Александра, — говорю я. — Он любит такие развлечения.

— Ну, так подумай над этим, — отвечает Кэти. У нее звонит телефон. Она начинает разговаривать и мимоходом шепчет: — Извини. Это из журнала Sun… Как бы то ни было, без комментариев! Что? С кем? Ты уверена? Но он ведь женат…

Она затыкает одно ухо и начинает мерить шагами мой кабинет. Ванесса улыбается и делает движение к двери.

— Когда ты сможешь прийти на примерку? — спрашиваю я, заглядывая в свой ежедневник, где значится сто одна встреча с поставщиками тканей. Я уже почти сожалею, что согласилась шить ей платье. Все еще беспокоюсь, что впустую потрачу силы и отдам какой-то неизвестной актрисе вещь, которая способна стать хитом сезона. Это значит, что впредь я не смогу предложить это платье никому из номинантов на «Оскар» или на «Золотой глобус». Оно уже будет использовано. Никто не захочет быть вторым. Но с другой стороны, я что-то не вижу на Бервик-стрит очереди из потенциальных номинанток — и, судя по тем отзывам, которых удостоилась моя коллекция, вряд ли увижу.

— Я приду завтра, — говорит Ванесса.

— Завтра?

Завтрашний день весь загружен встречами с торговыми агентами. Чтобы раздобыть ткань для создания новой коллекции, нам с Александром придется увидеться примерно с двумя сотнями поставщиков. Кое-какие образцы мы отобрали еще на Premiere Vision, в том числе ту темную шотландку, но работы все еще остается чертовски много. Нам нужны джерси для юбок и хлопок для блузок. И я очень хочу найти ярко-розовый шелк на подкладку пиджаков, как было задумано. Если ведущими в моей коллекции станут мотивы шотландской вечеринки, то мне понадобится по- настоящему роскошная ткань немного в духе начала XX века. Встречи с поставщиками мы назначили впритык, чтобы поскорее с этим разделаться. Но так и труднее сосредоточиться: спустя какое-то время ткани сливаются перед глазами в одну нескончаемую ленту. Приходится быть в чудовищном напряжении, иначе утратишь бдительность. Помогает кофе. Мы просматриваем пробник за пробником. Я перебираю ткани, все время держа в голове желаемый образ. Иногда картинка меняется — если попадается особенно шикарная фактура, но в основном я подгоняю ткань под образ, а не наоборот. В некоторых случаях мы просим, чтобы этот материал не продавали никому, кроме нас. Для маленькой фирмы вроде нашей очень важно, чтобы та ткань, которую мы закупаем для блузок, не всплыла, например, у Marks & Spencer. Почти всегда, учитывая объем заказа, поставщики соглашаются.

— Завтра я свободна только в восемь утра, — предупреждаю я.

— Хорошо, — говорит Ванесса.

— Захвати с собой стринги и туфли на шпильках.

— Прошу прощения? — переспрашивает она с легким изумлением, выходя на площадку и натягивая узенький жакет. — Стринги и шпильки?

И смотрит в сторону Александра.

— Не нужно меня стесняться! — кричит тот из-за стола. — Я стопроцентный гей.