Модный Вавилон

6

Последние два дня я только и делала, что смотрела в окно. Я жду вдохновения, чтобы заняться новой коллекцией, а оно все не приходит. Это просто кошмар. В отличие от композиторов, художников и писателей, которые могут сидеть несколько месяцев подряд, бездельничать, пьянствовать и рассматривать собственный пупок в ожидании того момента, когда их посетит муза, дизайнер должен представить как минимум две коллекции в год, иначе он просто сойдет со сцены. Нельзя приехать на лондонскую Неделю моды, развести руками и сказать: «Мне очень жаль, но в этом году весенне-летней коллекции у меня нет». Мода — странная штука. Она провозглашает себя искусством, но на самом деле — это бизнес и только бизнес. Отвергаешь правила — считай, что проиграл. А правила гласят, что дважды в год манекенщицы в твоих нарядах должны пройтись по сцене, и всем плевать, что у тебя проблемы с вдохновением и ты чувствуешь себя как выжатый лимон.

В нашем офисе есть «стена настроения». Что-то вроде студенческого коллажа — там наклеены фотографии, наброски, кусочки ткани, и все это должно показывать, что, по нашему мнению, актуально в моде на настоящий момент. Во всем этом есть что-то похожее на прихоть богатой женщины, которая требует от специалиста по интерьеру, чтобы гостиная выражала ее настроение. Наша «стена» выдержана в цветовой гамме моей текущей коллекции, и в этом есть что-то вдохновляющее, когда я сижу в кабинете, курю и литрами поглощаю кофе.

Возвращаясь к тому, о чем шла речь, — у меня нет ни одной идеи и полное ощущение, что все до крайности хреново. Есть пара вырезок из старого Vogue начала шестидесятых, где изображены очень серьезные женщины в пышных юбках и шерстяных двойках. Я люблю такие юбки и широкие пояса. Кажется, этот стиль возвращается. Слишком долго у нас господствовали голые животы и полуобнаженные груди. Элегантно подчеркнутая талия и красивый пояс — это, по-моему, девиз будущего сезона. Мне также кажется, что в моде будут открытые ноги. Теперь все без ума от Mouret. Лаконизм. Длина до колена. Изящный подъем. Красивая туфелька. Все очень сдержанно, минимум финтифлюшек и украшений. Просто позор, что об этом никто не говорит. Я замечаю кадр с Одри Хепберн из фильма «Завтрак у Тиффани». У меня есть образчик шотландки (из тех ста пятидесяти метров, раздобытых на Premiere Vision). Есть немного тесьмы, купленной на Кинге-роуд, и изображения нескольких сумочек и фасонов обуви, которые я со смешанными чувствами вырезала из Cosmopolitan 1986 года, найденного у мамы. Этот факт вполне подходит под «правило двадцати лет»; я глазам своим не поверила, когда обнаружила у нее этот журнал. Сначала я подумала, что это просто счастливое совпадение. Но потом вспомнила: на самом деле все, что можно раздобыть в Эксетере, — это давние-давние выпуски Cosmo.

Я выросла в тех краях и едва ли могу назвать их колыбелью моды. Мне всегда казалось странным, что влиятельнейшие лица нашей индустрии, как правило, родом из самых непрестижных, провинциальных районов. Кэйти Гранд — из Бирмингема, Луэлла Бартли — из Стратфорда-на-Эйвоне. Господи, сам Ролан Мюре — из Лурда. Может быть, дело в том, что во взрослой жизни нами движет страсть наконец достичь признания и успеха, которых нам так недоставало в детстве?

— Есть что-нибудь? — спрашивает Александр, просовывая голову в кабинет. Он с головы до ног в черном, если не считать ярко-оранжевый брючный ремень.

— Нет, — отвечаю я, наваливаясь локтями на стол и что- то набрасывая в блокноте.

У меня есть целая коллекция рисунков, на которых изображены обнаженные красотки — это силуэты, с помощью которых я конструирую одежду. Страницы моего блокнота покрыты набросками женских фигур. От сезона к сезону силуэты меняются. Этой осенью они стали совсем худенькими, поднялись на шпильки, приобрели гордую осанку и обзавелись прическами в духе Эммы Пил. Она действительно меня вдохновляет. К сожалению, сегодня понадобится что-то большее, нежели созерцание графики, чтобы я смогла взяться за дело.

— Мими здесь? — спрашивает Александр.

— Да.

— У нее должны быть новые образцы, — говорит он и ободряюще улыбается.

— Я очень на это надеюсь, — отвечаю я со вздохом.

— Есть какие-нибудь идеи?

— Талии… лодыжки… плечи…

— Как всегда. — Александр снова улыбается. — И никаких задниц?

— Задниц? — Я смотрю на него как на полного кретина. — Задницы — это Дженнифер Лопес и прошлый век.

— Ладно, — говорит он. — К счастью, в нашей фирме я занимаюсь делом, а ты творчеством.

— Вопрос в том, что задумала Миуччия? — бормочу я.

— Если бы мы это узнали, то были бы точно такими же миллионерами, как она.

Я сажусь за стол и ищу в сети последнюю коллекцию Миуччии Прады. Прокручиваю слайд-шоу и увеличиваю каждую фотографию. Есть что-то грустное в просмотре чужих показов и попытках понять, что эти люди уже сделали и чем заняты сейчас. Но всегда существует несколько дизайнеров, за которыми надо следить, если ты не дура.

Миуччия Прада, наверное, одна из самых продвинутых кутюрье. Она всем модельерам модельер, и к ней относятся как к настоящей провидице. Стоит понаблюдать и за Balenciaga, и за Phoebe Philo. Хотя с тех пор, как богемный стиль вышел из моды, она слегка утратила свою значимость. Очень полезно присматриваться к Алайе и, разумеется, Марку Джакобсу, а в плане фасонов — к Маккуину и Чалаяну. Также всегда нужно следить за теми, кто, по ощущениям, может оказаться на гребне волны. Если повезет, именно таким образом можно будет хотя бы подержаться за их фалды.

Но, к сожалению, все, в конце концов, упирается в наличие ресурсов. У меня нет команды закройщиц, как у Валентино, и целой роты швей, как у Карла Лагерфельда. Карл может вносить изменения и шить новые вещи буквально накануне премьеры. Он способен переделывать свои модели по шесть-семь раз, сдвигая какой-нибудь шов на миллиметр, пока не испытает истинного удовлетворения. Коллекция Миуччии всегда прибывает в последнюю минуту. Prada в состоянии позволить себе многое. Она может задуматься над какой-нибудь грандиозной темой — вроде войны в Ираке, — и, пока другие наряжают манекенщиц в защитные цвета, она выводит на подиум невинных девочек, одетых в белое и похожих на заблудшие души. Миуччия на голову впереди прочих. Она всегда ухватывает то, что все остальные лишь отдаленно чувствуют.

Приходит Мими и застает меня в тот момент, когда я перерисовываю фасон блузки от Prada. Я так погружена в свое занятие, что не слышу ее шагов на лестнице и понимаю, что она здесь, только когда начинает тявкать Крошка Ми. В своем потрясающем черном жакете в обтяжку, юбке до пола и тяжелых байкерских ботинках Мими смотрится просто фантастически. Она возбуждена и устала.

— К чертовой матери, — говорит наш стилист и с шумом сгружает у моего стола шесть огромных пакетов. — Последние два дня — это какой-то ужас. У меня жуткое похмелье.

— Однако здравствуй, — говорю я, откидываясь на спинку стула. — Где была вчера вечером?

— О Боже, — стонет она и хватается за голову; видимо, при одном этом воспоминании у нее разыгрывается мигрень. Или это от стыда? — Я пошла на премьеру — на новый фильм Скарлетт Йоханссон. Провела целое утро, наряжая ее для репортеров и фотографов, — все сделала в лучшем виде, и она, в общем, неплохо начала, но уже в два часа дня совсем расклеилась.

— Она разве не заработала миллион фунтов на последней фотосессии Louis Vuitton?

— Скорее миллион лир. Она не так уж и хороша со своими телесами, — объявляет Мими, вываливая содержимое пакетов на пол.

— Правда?

— Честное слово. Нет уж, дайте мне Сьенну. Она по крайней мере забавная. Во всяком случае, вчера вечером было не так уж и весело. Вечеринка после показа — полный отстой. Скарлетт весь вечер меня просто игнорировала. Как будто не я провела рядом с ней весь этот дурацкий день. Зато там были Симона и Ясмин Ле Бон — хоть что-то хорошее. Ясмин великолепна. И никакой водки, одно шампанское, вот почему сегодня мне так хреново. Потом мы отчалили оттуда целой компанией и пошли в «Кафе де Пари».

— Оно еще открыто?

— Разумеется, — говорит она и хмурится. — Там одна из нас начала танцевать на стеклянной стойке, провалилась и расколотила десятка четыре бокалов. Мне пришлось отвезти ее в больницу, а потом мы просидели в кафе до шести утра. Я напилась в стельку. — Она широко и ненатурально зевает, чтобы подтвердить свою правоту. — А сегодня мне пришлось встать ни свет, ни заря, чтобы успеть к открытию магазина. Черт…

— Я и не знала, что ты пошла за покупками.

— Моя приятельница Эмми занимается сумочками. Она сказала, что они продают Jimmy Choo.

— Хорошо. С ней все в порядке?

— С кем?

— С той, что танцевала на стойке.

— Да. — Мими кивает и вытаскивает из пакета еще несколько платьев. — Она постоянно выкидывает что-нибудь этакое. Отвали, Крошка! — Она тянется через кучу шмоток, чтобы отпихнуть собачонку, которая пытается устроить себе ложе на шелковой блузке. — Убирайся, это же подлинный Louis Vuitton!

Как будто собачонка способна такое оценить.

— Ладно. — Мими поднимает на меня глаза. — Давай разберем все это барахло. Может быть, начать вот с этого платья от Dior?

Отношения дизайнера со стилистом — это странная, непередаваемая и малопонятная вещь. Есть среди них те, кто оказывает настоящую, неоценимую помощь в создании коллекции, — а есть те, кто всего лишь мельком бросает взгляд на манекенщиц перед выходом на подиум. Одни стилисты находятся рядом с дизайнером на протяжении всего пути, обсуждают с ним покрой и силуэты, объясняют, что именно сделано не так, советуют, насколько следует укоротить подол или расширить брючины, чтобы костюм предстал в самом выгодном свете. Другие же — что-то вроде вдохновителей. Их собственный стиль — именно то, что дает толчок модельеру. Стилисту достаточно только показаться на вечеринке в каком-нибудь сногсшибательном наряде, чтобы дизайнер пришел в восторг. Он может даже не обмолвиться об этом, но некий подсознательный импульс наверняка определит, что именно появится на подиуме в следующем сезоне. Есть суперстилисты наподобие Кэйти Гранд у Giles Deacon. Друг, муза, главный советчик, она оказывает невероятное воздействие на его творчество. Она сотрудничает со столькими журналами и рекламными агентствами, что пользуется всеобщей поддержкой и может смело дергать за ниточки. Кэйти — весьма важный и полезный человек, которого стоит привлечь на свою сторону.

Мими не отличается ни тем, ни другим, но и у нее есть свои плюсы — например, зоркий глаз и безукоризненный вкус. Ее мать — одна из тех блистательных пожилых дам, которые удачно выходили замуж и позировали перед объективом Бэйли. Украшение всего общества, Кармен теперь ведет куда более затворнический образ жизни, нежели тот, к которому она привыкла, но ее по-прежнему можно увидеть в саду особняка под Виллефранком, где она курит марихуану и щеголяет в турецкой тунике от Gucci. Мими как- то попросила у нее помощи, когда предстояла фотосессия бикини для Vogue. Кармен приезжала два дня подряд, выпивала за утро все прохладительные напитки, которые имелись в наличии, а затем до самого вечера стонала: «Детка, мамочке нужна сигарета», стоило только попросить ее сделать хоть что-нибудь стоящее. Она здорово всех подвела.

— Итак, что ты думаешь? — спрашивает Мими, помахивая великолепным платьем от Dior — без рукавов, квадратный вырез, узкий лиф, длина до колена. Стильное и классическое одновременно. Изумительное.

— В духе пятидесятых, — улыбается она. — По-моему, здорово.

— Потрясающе, — говорю я, вставая. Сердце у меня начинает биться чаще. Может быть, это все кофе, но я надеюсь, что прилив вдохновения. — Где ты его взяла?

— Извлекла из недр сестрицыного гардероба.

— Правда?

— Да. На прошлой неделе мы вместе разгребали всякий хлам. Она искала тот старый пиджак от Ozbek, расшитый золотом, и мы нашли вот это. Оно упало с вешалки и валялось на полу в самом низу. Помню, она надевала его на какую-то вечеринку в середине восьмидесятых, когда ей было всего пятнадцать, и Tatler признал ее самой сексуальной девчонкой в Лондоне.

— Шелковая тафта. — Я щупаю материал и перебираю нижние юбки.

— Вижу. Нравится?

— Безумно!

— Повесить на плечики?

— Разумеется!

— Как мило! — На пороге появляется Александр. — Можно выставить его на презентацию как есть.

— Пожалуй, — отвечаю я.

— Хорошая мысль, — подхватывает он. — Только не забудь снять ярлычок.

Мими начинает смеяться.

Дизайнеры всегда воруют друг у друга. Мы постоянно приобретаем вышедшие из моды вещи на Портобелло-роуд, отпарываем чужие ярлычки, приклеиваем собственные и отправляем модель на подиум. Иногда печать мастера так очевидна, что никакой ярлычок тебя не убедит. Здесь платье от Dior, там жакет от Balenciaga, порой попадается что- нибудь до боли знакомое в духе Azeddine Alaia — и никто как будто ничего не замечает. В прошлом сезоне у меня самой была старая юбка от Pierre Cardin. Мими нашла ее на Портобелло-роуд, мы спороли ярлычок и отправили юбку на подиум. В другой раз я скопировала дизайн, использовав другую фактуру. И самое дерзкое мое предприятие — в позапрошлом сезоне в Челси мне попался черно-белый купальник, который я воткнула в презентацию. В одном только Harvey Nichols мы продали двадцать пять таких. Загляните в мастерскую к любому дизайнеру — и вы обнаружите столько подобных «приобретений», что станет даже неловко. Как-то я шла с подругой, и она показала мне в витрине магазина свое собственное платье, которое было продано неделю назад за тридцать пять долларов. Совершенно без изменений, разве что подвергнутое химчистке и натянутое на манекен, теперь оно стоило тысячу триста пятьдесят.

Наряду с Портобелло есть еще парочка мест, куда все мы отправляемся Черпать вдохновение. Самое значительное из них — это Relik. Запрятанный в недрах западной части Лондона, у подножия Трелликской башни, прямо на повороте с Холборн-роуд, Relik — это настоящий кладезь старой одежды. Им владеют Фиона Стюарт, Клэр Стэнфилд и Стивен Филипс, все бывшие продавцы с Портобелло; они готовы перетрясти груды барахла и найти специально для вас какое-нибудь потрясающее платье, относящееся к эпохе от 20-х до 80-х годов прошлого века. Yamamoto, Malcolm McLaren, Westwood — все, что созрело и готово к жатве.

В последний раз, наведавшись туда, несколько недель тому назад, я испытала настоящий конфуз. Я вошла в магазин и столкнулась с дизайнером, который приехал из Италии. Он узнал меня, едва я шагнула через порог, но ничего не сказал. Я в молчании некоторое время следовала за ним по магазину, чувствуя все возрастающую натянутость. Оба мы заметили парочку платьев от Alaia, но никто из нас не решился открывать карты. Тут появился еще один дизайнер — англичанин. Было видно, что и он слегка смущен, потому что в иной обстановке это — вполне дружелюбный парень. Мы несколько раз встречались, и нам доводилось мило беседовать. Как-то у нас работала одна и та же закройщица. Но сейчас он потупился, поднял воротник и направился к костюмам от Westwood, которые висели в самом дальнем углу. Ситуация напрягала его точно так же, как и меня. Итальянский дизайнер не выдержал и ушел, повстречавшись на пороге с еще одним новоприбывшим. Какой-то чертов французский фарс! Не успел один уехать, как появился следующий.

Relik — это первый порт захода для большинства артистически настроенных дизайнеров, но нашу братию можно найти и в магазине Virginia, что в Холланд-парке, и в Steinberg and Tolkien в Челси, и в Appleby, и на Ноттинг-Хилл, и в Айлингтоне. С аксессуарами чуть сложнее. Солнечные очки можно раздобыть лишь в одном месте — в Archiv, что в Восточном Лондоне; там постоянно толкутся люди из Vuitton и Gucci (и тот и другой, по слухам, покупают не меньше пятидесяти пар за раз). Те, кто ищет старомодную вещицу для фильма, телепередачи или рекламного ролика, рано или поздно приходят сюда. Здесь собраны все очки, задействованные у Стивена Спилберга в фильме «Мюнхен», и почти на каждом снимке в Pop можно обнаружить что-нибудь из Archiv. Это удивительное место. Я провожу здесь уйму времени, рассматривая то гигантские стекла, похожие на крылья бабочки, то оправу, которую носил Элтон Джон, когда стригся наголо и писал свой «Крокодилий рок», и иногда жалею, что не занимаюсь производством аксессуаров. Посещение «Архива» — одно из любимых моих занятий после завтрака.

— Что еще у тебя есть?

Я склоняюсь к Мими и закуриваю. Она сделала свое дело. Начинаю чувствовать некоторое удовлетворение.

— Нечто чертовски восхитительное, — говорит та. — Тебе непременно понравится.

Ухмыляясь, она вытаскивает длинное черное платье и ждет реакции.

— Оззи Кларк!

— Ух, — говорит Александр.

— Нет слов! — отвечаю я.

— Да. Из «Релика».

Мы киваем. Конечно.

— Знаю, оно не совсем в твоем стиле, но, по-моему, милое, так что если тебе не понадобится, то я могу взять его себе.

Это черное платье длиной в пол, с узким лифом, пышными рукавами и низким вырезом. Выглядит в духе «Вечеринки у Эбигейл», но в то же время очень изысканное. Вырез глубиной до пупка снимает излишнюю приторность и делает платье невероятно сексуальным.

— Думаешь, пойдет? — спрашиваю я.

Она затягивается и думает.

— А если укоротить до колена?

— Полагаю, нарушится гармония. — Я забираю платье и вешаю его на плечики. — Можно попробовать более светлые тона и чуть облегчить низ.

— Хорошая мысль, — отвечает она.

— Смотри, — говорю я, чувствуя, как от возбуждения у меня потеют ладони. — Как насчет этого?

Я беру свой блокнот и начинаю рисовать. Верхнюю половину платья сохраняю полностью, даже подхожу к вешалке, чтобы скопировать линии, швы и крой. Зато низ меняется. Юбка будет более узкой и менее прозрачной. В наши дни нелегко ходить в платье до земли. Никому больше не нравятся гигантские конусообразные юбки, которые были в такой моде в семидесятых, — теперь это кажется жеманством. Но добавьте пару штрихов в духе Roland Mouret, заузьте низ, сделайте так, чтобы юбка струилась на бедрах и не слишком подчеркивала ягодицы, — и вы получите вещь, которая способна стать хитом сезона.

— Неплохо, неплохо, — говорит Александр, заглядывая мне через плечо. — Представляю себе Кэмерон Диас в этом платье.

— У меня есть и обувь, — сообщает Мими, доставая пару черных замшевых туфель с серебристой отделкой. — Это Terry Havilland.

— Шикарно и очень мило. — Я улыбаюсь. — Но мы не занимаемся выпуском обуви.

То, что мы не производим аксессуары, — моя вечная головная боль. Сумки и пояса — это настоящее золотое дно, сущий остров сокровищ. Доходы взлетают до небес. Луи Вюиттон заработал шесть с половиной миллиардов фунтов стерлингов в прошлом году, и только десять процентов от этой суммы было получено за счет одежды. Все остальное — аксессуары. Если тебе удается создать правильную сумочку — Ту Самую Сумочку, которая станет хитом, — твои акции здорово поднимаются. У шестидесяти женщин из ста есть по меньшей мере десять сумочек, а у трех из ста — более двадцати пяти. И наценки просто потрясающие. Если себестоимость одной сумочки — восемьдесят фунтов, то розничная цена на нее может колебаться от восьмисот до трех тысяч. Как правило, они обходятся изготовителям не дороже чем в тридцать фунтов и продаются примерно по сто пятьдесят фунтов оптом и по четыреста — пятьсот в розницу. А главное — это товар для всех. Женщины, у которых шестнадцатый, восемнадцатый — да хоть двадцать четвертый! — размер одежды, могут купить сумочку без всяких дополнительных издержек со стороны дизайнера.

Если ваша сумочка настолько хороша, что желающие ее приобрести выстраиваются в очередь, вы можете безмятежно улыбаться и ехать в банк. Покупатели будут готовы на все. Помню, как в Matches проводились вечерние распродажи от Chloe Paddington, где только постоянные клиенты могли приобрести сумочку из-под прилавка, как дозу лучшего кокаина. Вещицы расходились, не успев даже попасть в магазин. Пару лет назад Луэлла Бартли точно так же распродала свои сумочки. Fendi недавно прекратил запись страждущих, объявив, что новые фасоны В Bag (по тысяче долларов за штуку) появятся не раньше чем в будущем году. То, что сейчас считается общеобязательным в каждом гардеробе, — это изящные сумочки от YSL, которые вполне доступны в магазинах. Но, к сожалению, здесь нам не удалось добиться успеха. Я создала пару сумочек, которые мы включили в презентацию, но никто, кажется, не собирался убивать соседа, чтобы их раздобыть. Они пылились в шкафу вместе с другими образцами, а примерно два года спустя оказались на полках в ТК Махх.

Изготовление сумочек — особый талант, которою у меня нет. Я долго разговаривала с Александром по поводу того, чтобы залучить в нашу фирму какого-нибудь специалиста по аксессуарам, но их всегда трудно найти, и они — самые высокооплачиваемые специалисты на рынке высокой моды. Возможно, один из самых талантливых — Стюарт Веверс. Раньше он работал у Louis Vuitton и помог компании сколотить сказочное богатство, потом занялся сумочками у Луэллы, а недавно его сделали главой фирмы Mulberry, которая занимается аксессуарами. Хотелось бы мне, чтоб Александр ухитрился переманить его к нам, если ему захочется сменить место. Но заплатить мы сможем немного. Полагаю, я была бы в состоянии выделить ему долю в общих доходах компании. Мы отдадим довольно крупную сумму, но зато привлечем в нашу фирму человека, который способен компенсировать эти затраты, работая на нас. Мне всегда казалось, что специалист по аксессуарам — все равно что ударник в рок-группе. Он забирает все деньги и в то же время остается в тени. Рок-группа не может существовать без ударника, но никто из публики не знает, что это за тип. Иногда такая позиция кажется довольно завидной.

Если сумочки — это святое, то с туфлями проблем всегда чуть больше. В один прекрасный день вы заключаете аппетитный контракте каким-нибудь производителем обуви, который будет на вас работать. На изготовление колодок, или лекал, пойдет свыше семи тысяч фунтов, а потом вы будете выпускать обувь всех цветов и размеров, от 36-го до 41 — го. Также у вас должно быть хорошо налажено распространение, иначе вы рискуете остаться с тремя парами туфель на полке, а это всегда очень грустно. Три сумочки — это эксклюзив, но с туфлями такое не проходит. На рынке обуви жесткая конкуренция. Здесь Blahnik и Choo полностью обеспечили себе господство. Когда я окончила колледж, то подумывала о том, чтобы пойти по их стопам, но, честно говоря, пока что для большинства своих презентаций мне приходится варьировать одни и те же несколько пар туфель со стразами.

Глядя на обувь, которую принесла Мими, я в очередной раз безнадежно мечтаю о том, чтобы кто-нибудь вроде Бернара Арно вошел с нами в долю. Это бы в корне изменило мою жизнь. Оптимальное решение всех проблем.

— Знаю, ты не проектируешь обувь, — говорит Мими, по-прежнему держа в руках «лодочки». — Но я подумала, что их тоже можно будет использовать.

— Хорошая идея, — отвечаю я. — Мне они нравятся. Думаю, что в этом сезоне действительно в моду войдет черное с серебром. И чуть более геометричный силуэт.

— Согласна, Н отзывается Мими.

— Согласна? — переспрашивает Александр и оборачивается ко мне. — Не могла бы ты в таком случае объяснить поподробнее? Просто я хочу убедиться, что мы имеем в виду одно и то же.

Я выбираюсь из-за стола и подхожу к «стене настроения», на которой уже прикреплено несколько вырезок. Вдохновленная платьем от Dior и потрясающими линиями Ossie Clark, я объясняю Александру, что моя основная идея в следующем сезоне — талии, лодыжки и сексуальный антураж. Кажется, он со мной согласен. Хотя я по-прежнему не намерена отказываться от тех изящных, тонких линий, которые всегда составляли нашу отличительную черту, мне кажется, что в этом сезоне следует быть чуть либеральнее. Жакеты по-прежнему останутся узкими и строгими, но мы не станем обходиться только черным и белым и добавим в них цвета. Меня увлекает собственная идея. Поскольку в нашем распоряжении теперь шотландка, темой коллекции станет северная ночь, исполненная затаенной страсти.

— Да, — говорит Мими. — Что-то вроде кануна Рождества в старом шотландском замке, где вся компания играет в «сардинки»[2], потому что, не считая секса, заняться больше нечем…

— Точно, — отзывается Александр.

— И когда приходится расстегивать невообразимое количество пуговиц, — заканчивает формулировать идею Мими, которой, очевидно, этот сценарий хорошо знаком.

— Люблю пуговицы, — говорю я. — Пуговицы, обшитые клетчатой тканью, на рукавах и по всей длине.

— Мне нравится, — объявляет Мими. — Нет ничего сексуальнее, чем обтянутые тканью пуговки.

Звучит странно — но я приблизительно понимаю, что она имеет в виду. У нас получился очень продуктивный день. Я ощущаю что-то вроде прилива вдохновения. Чувствую, что теперь могу сделать рывок. Осень всегда предоставляет массу возможностей для работы над хорошей коллекцией. Ткани, отделка — а теперь еще на повестке дня обтянутые пуговицы. Я испытываю приятное возбуждение.

— Простите, что прерываю, — влетает в комнату Триш. Ее прическа несколько утратила первоначальный блеск. — Только что звонили из журнала Ellе!

— Шутишь? — спрашиваю я.

— Они действительно хотят сделать снимок той белой блузки из коллекции? — Голос Триш выжидающе поднимается.

— Какой белой блузки?

— Вы ведь знаете. Вот такая. — Она указывает на фото в каталоге, где изображена моя помпезная манекенщица в белой блузке и шортах. — Но внизу я не нашла ни одной.

— Ого! — говорю я.

— Ого! — повторяет Александр.

Мими начинает смеяться.

— Они хотят ее завтра к девяти утра, — настаивает Триш.

— Черт возьми! — только и могу я ответить. — Это та самая блузка, которую мы стянули у Marks & Spencer?