Мольба Мариам

ПРОЛОГ

Афганские девочки могут предаваться мечтам, однако лишь желания мальчиков воплощаются в жизнь. Афганским миром владеют мужчины, а женщины, выполняющие по преимуществу роль прислуги, обязаны ублажать мужчин. И хотя всем известно, что мальчики должны вести себя жестко по отношению к девочкам, сердце мое обливалось кровью, когда я видел, как маленькие девочки робко пробираются в школу Шар-и-Нау в пригороде Кабула в первый учебный день.

Однако я заставил себя распрямить плечи, выпятить грудь и, крепко взявшись за руку матери, с самодовольным видом пройти мимо робких существ, которые испуганно жались к своим матерям и старшим сестрам.

Я ощущал важность происходящего, ибо меня одели во все новенькое, с иголочки — начиная от белой рубашки и заканчивая серыми шортами и черными туфлями. Я то и дело проверял, не осела ли на них кабульская пыль, — они были такими блестящими, что я мог рассмотреть в них собственное отражение. Я был облачен в очень дорогие вещи, так как в Афганистане люди тратят последнее, чтобы наилучшим образом обеспечить своих сыновей, хотя в моем доме никому не пришлось идти на такие жертвы, ибо моя семья была вполне состоятельной.

Это был 1966 год, и мне было пять лет. Мальчиков и девочек в Афганистане разделяют, когда они достигают половой зрелости, а до этого момента им позволено общаться друг с другом. Таким образом, мне предстояло оказаться в одном классе со своими сверстницами, хотя я и должен был вызывать большее почтение, будучи мальчиком.

Мы вошли в класс, и мама выбрала парту в той части, где концентрировались мальчики. Она склонилась, чтобы поцеловать меня, но я отпрянул, ощущая себя взрослым и стыдясь публичного проявления чувств. Мама погладила меня по недавно выбритой голове, бросила на меня последний ласковый взгляд и вышла, оставив своего единственного сына Йосефа Ага Хаиля. Это был самый счастливый момент в моем детстве, ибо я почувствовал, что скоро стану мужчиной, о чем мечтал с тех пор, как себя помнил.

Я оглядел класс. Мальчики собирались в одной его стороне, девочки в другой. Девочки, не привыкшие к отсутствию своих матерей, сидели, склонив головы, и казались парализованными от страха, мальчики вели себя вполне уверенно. Я оглянулся на маму, стоявшую в дверях и сдержанно кивнул ей.

В первые месяцы учебы я зарекомендовал себя как один из самых отважных мальчиков в играх и прилежный ученик, так как от мальчиков требовалось большее усердие. В сущности, школьная жизнь была довольно однообразной вплоть до того страшного дня, когда моя старая нянька, которую мы все называли Мумой, необдуманно надела на меня шорты с очень тугой застежкой.

Сейчас я уже могу простить ей эту роковую оплошность, ибо Мума так состарилась, что волосы ее побелели, как снег на горных вершинах, хотя она и красит их иногда хной. Она была родом из Паншера, того района Афганистана, где, по слухам, у женщин бывает столько молока, что они могут кормить нескольких детей. Именно по этой причине многие состоятельные семьи нанимают паншерских женщин кормилицами. Мума была кормилицей в семье моей матери в течение многих лет. Когда моя мать ждала первого ребенка, моя бабка Хассен отправила к ней Муму, чтобы та о ней позаботилась. Когда на свет появилась моя сестра Надия, выяснилось, что молоко у Мумы давным-давно закончилось, но моя мать все равно оставила при себе верную няньку.

И вот, когда в тот день мне потребовалось справить естественную нужду, я понял, что не могу совладать с пряжками. Служитель, работавший в туалетах для мальчиков, предложил мне свою помощь, но я отказался, поскольку должен был хранить свою тайну. Вскоре положение стало отчаянным, ибо, того и гляди, я мог обмочиться. Моя обычная уверенность уступила место сдавленным всхлипам. Тогда служитель схватил меня за руку и отвел обратно в класс к учительнице. Но когда она склонилась, желая помочь мне, я увернулся, пытаясь спастись от ее любопытных рук.

От все возрастающей неловкости я начал рыдать еще громче, и встревоженная учительница отправила служителя на поиски моей старшей сестры Надии. Примчавшаяся на помощь Надия расстегнула застежку на моих шортах. Вероятно, она не слишком хорошо соображала, потому что, вместо того чтобы оставить шорты на месте, она стащила их вниз перед всем классом.

Все изумленно ахнули.

Я посмотрел вниз, едва переводя дыхание. Моя тайна была обнаружена. Йосеф Хаиль не был мальчиком! Он был девочкой!

В ужасе я натянул свои шорты и бросился в туалет для мальчиков, где мне наконец удалось справить свою нужду, а затем спрятался в коридоре, так как мне было стыдно вновь предстать перед учительницей и одноклассниками. Однако вскоре меня заставили вернуться в класс. Когда я вошел, присутствующие сидели с искаженными от изумления лицами. Некоторые хихикали. Я поспешил на свое место и сел, опустив голову, внезапно став похожим на девочек, над которыми еще недавно посмеивался. В мгновение ока из всеобщего любимчика я превратился в жалкую девчонку.

Моя учительница проявила щепетильность и ни словом не обмолвилась о том, что в классе появилась еще одна девочка. Страшный день наконец подошел к концу, и я бросилась на улицу, где меня должна была встречать няня. Мне не терпелось добраться до дому.

Наш дом в пригороде Шар-и-Нау находился настолько близко от школы, что няня каждое утро провожала меня, а днем забирала. Я облегченно вздохнула при виде ее знакомой фигуры, но тут навстречу ей вышла учительница, пригласившая ее в кабинет директора. Я, залившись краской и ощущая, как у меня колотится сердце, проводила ее взглядом.

Мне отчаянно нужна была мама, но она уехала. В те времена состоятельные афганцы предпочитали лечиться за рубежом, и мой отец повез маму в Москву, чтобы там разобрались с ее щитовидной железой. Моя мать была настолько умной и отважной, что она наверняка убедила бы директора в том, что произошел неприятный казус и в действительности ее младший ребенок является мальчиком, однако няня не могла бороться с начальством. Плечи у меня опустились. Сейчас няня все расскажет моим учителям и объяснит им, почему дочь известного пуштуна Аджаба Хаиля выдавала себя за мальчика.

Все произошло именно так, как я опасалась. Директор быстро познакомился с моей историей — я так мечтала быть мальчиком, что отказывалась играть с девочками и яростно протестовала, если кто-нибудь не хотел признавать меня мальчиком, — и отправил за мной учительницу. Сердце мое ушло в пятки, когда мне сказали, что меня ждут в учительской. Я начала дрожать от страха. Я не сомневалась, меня жестоко накажут за ложь и мое унижение станет беспредельным. Однако, как ни странно, когда дверь открылась, я увидела улыбающиеся лица. Я облегченно вздохнула. Неужто Мума совершила невозможное и убедила всех в том, что на самом деле я мальчик, а все дневные события были не более чем недоразумением?

Директриса ласково обняла меня за плечи и вывела на середину учительской.

— У всех у нас особый день, — сказала она. — Сегодня ученик младшего класса Йосеф становится Мариам. — Она победоносно улыбнулась. — Позвольте представить вам Мариам Хаиль.

Я была так потрясена, что потеряла дар речи, и принялась в полном недоумении чесать свою бритую голову. А довольные учителя начали меня поздравлять. Затем директриса подарила мне школьную форму для девочек и сказала:

— Мариам, ты удивительная девочка и невероятная красавица.

А когда в учительскую вошла еще одна учительница с огромным букетом ярких цветов, я от изумления чуть не потеряла сознание. А потом директриса позвала школьного фотографа, который сделал общую фотографию. Однако, несмотря на искренние поздравления и благожелательность всех учителей, я ощущала себя страшно несчастной, глядя на платье, которое держала в руках. Теперь мне предстояло носить эту ненавистную форму — серо-коричневое платье ниже колена, черные чулки и белый шарф. Мальчики могли носить шорты или брюки с чистыми рубашками любого цвета, зато девочки должны были всегда быть в форме. Поэтому мы не могли играть, кататься на велосипедах или роликах, так как боялись упасть и обнажить ноги и трусики, что стало бы для девочки несмываемым позором.

Передо мной вновь замаячило будущее афганской девушки. Теперь я должна буду занимать подчиненное положение по отношению к мальчикам, которые всегда будут в центре внимания. Самые интересные предметы станут преподавать мальчикам, а я вместе с остальными девочками буду учиться шить или готовить обильные трапезы для родственников-мужчин. А потом у меня начнутся месячные, и из зеркала на меня уже будет смотреть лицо взрослой женщины. Меня выдадут замуж в чужую семью, и я превращусь в служанку матери своего мужа.

Я так и не проронила ни слова, пока притихшая Мума не вывела меня на улицу. Ноги у меня подгибались от охватившего меня отчаяния. Мне казалось, что жизнь моя кончена. Я вспоминала каждое мгновение своего существования в образе Йосефа. Я не хотела становиться Мариам, ибо в течение многих лет слышала, как многочисленные родственники выражали свои сожаления в связи с моим полом.

Я была второй дочерью и последним ребенком у своих родителей — Аджаба Хаиля и Шарифы Хассен. После рождения моей сестры Надии все родственники и друзья мечтали о том, что второй ребенок будет мальчиком, так как в Афганистане не уважают родителей, производящих на свет лишь дочерей. Поэтому с самого начала я для многих послужила причиной разочарования. Впрочем, хотя я и не была мальчиком, о котором все мечтали, я никого не оставила равнодушным, поскольку неординарно появилась на свет.

Я родилась ночью в пятницу 16 декабря 1960 года. Днем мама в последний раз посетила своего гинеколога, которому сообщила, что ей кажется, ребенок вот-вот родится. Однако врач заявил, что, на его профессиональный взгляд, это произойдет не ранее чем через десять дней. Я доказала его некомпетентность уже через несколько часов — я была готова появиться на свет и привнести в него свою долю неприятностей.

Зимы в Афганистане длинные и холодные, а в том декабре высота снежного покрова составляла тридцать сантиметров, и снег продолжал падать. Предполагалось, что мама будет рожать в больнице, и, чтобы доставить ее туда, требовался транспорт. В то время в Афганистане мало у кого был личный телефон, поэтому папа бросился на главную улицу к телефону-автомату. Он позвонил в скорую помощь и сообщил: «Приезжайте скорее! Надо отвезти мою жену в больницу!»

Однако в Афганистане быстро ничего не происходит, и бедному папе пришлось простоять на условленном месте, чтобы показать водителю дорогу к нашему дому, под снегом два часа. А пока его не было, схватки у мамы становились все сильнее и сильнее. Няня Мума и папина мама — бабушка Майана Хаиль — по очереди растирали ей поясницу, чтобы ослабить боль. Наконец они услышали сирену «скорой помощи», бабушка осторожно закутала маму в тяжелое зимнее пальто, и они поспешили к выходу.

Однако тут у мамы произошла особенно сильная схватка, она осела на верхнюю ступеньку, а когда приподнялась, я появилась на свет. К счастью, Мума умела ловить младенцев. Возможно, холод и ледяной ветер сообщили мне подвижность, так как позднее Мума утверждала, что глаза у меня блестели и с самого начала я проявляла невероятную бойкость.

Мне говорили, что в младенчестве я была своевольным и трудным ребенком, ничем не похожим на нежных и послушных мусульманских девочек. Возможно, это было связано с тем, что всякий раз, когда наша семья собиралась по праздничному поводу, мои тетки, дядья и двоюродные братья с горестью замечали: «Как жаль, что она не мальчик!» И хотя мои современные и умные родители отметали подобные замечания фразой «Отчего же? Мариам — наш сын», мое отношение к женскому полу было безвозвратно определено.

Я начала стесняться своего пола, а позднее стала злиться на себя, что не мальчик. Мой пол оказался мне настолько ненавистен, что я решила, будто могу изменить его силой воли. Я насмехалась над сверстницами и играла лишь с двоюродными братьями и соседскими мальчишками. Родители ни в чем мне не препятствовали: они позволяли не только носить мальчишескую одежду, но и коротко стричься. Они не стали возражать и тогда, когда я заявила: хочу обрить голову наголо. Я коллекционировала игрушечные машинки, научилась запускать «змея» — любимое развлечение афганских мальчишек, а также кататься на роликах и велосипеде. Я чувствовала, что ничем не отличаюсь от мальчишек.

Я так умело скрывала свой пол, что вскоре все, похоже, позабыли о том, что я совсем не то, за кого себя выдаю. Я ошибочно предполагала, что смогу продолжать хранить свой секрет, когда моя сестра быстро и необдуманно раскрыла мою тайну. Школа составляла существенную часть моей жизни, и за пределами дома меня никогда уже не будут воспринимать как мальчика.

Родители уехали из Афганистана незадолго до этого происшествия. Я и так постоянно беспокоилась о маме, а события этого дня заставили меня почувствовать себя сиротой. Мои родители, в отличие от большинства афганцев, были чрезвычайно прогрессивными людьми, и теперь мне лишь оставалось надеяться на их чудесное вмешательство. Оба были хорошо образованны, с готовностью принимали все новое и почти всегда поддерживали эксцентричное поведение своей младшей дочери. Я не сомневалась, что родители смогут защитить меня от уготованной мне судьбы, но, конечно же, я была еще слишком юна, чтобы понимать все, на что обречена афганская женщина. Мне еще предстояло узнать, что даже жена шаха может быть умерщвлена по прихоти своего мужа, отца или брата. И, случись такое, никто не встанет на ее защиту. Люди примут самые хлипкие доводы, ибо в Афганистане само собой разумеется, что если мужчина убивает женщину, то повинна в этом она сама. Они зададутся лишь одним вопросом: «Что же совершила эта преступница, что ее бедные родственники были вынуждены убить ее?»

Завидев родной дом, я ускорила шаг. Больше всего мне хотелось забиться в угол.

Тогда я еще не понимала, что мы живем в одном из самых роскошных пригородов Кабула, столицы Афганистана. Этот древний город, насчитывающий более трех тысячелетий, расположен среди живописных гор Гиндукуш на берегу реки Кабул. Во времена моей юности здесь располагался центр экономической и культурной жизни северо-восточного Афганистана. Тогда Кабул был прекрасным городом, и все школьники учили наизусть стихи, воспевавшие его красоту, включая «Кабул» персидского поэта Саиба Тебризи.

Тогда не было человека, который не восхищался бы Кабулом, и никто не догадывался о таящихся в будущем разрушительных войнах, превративших его в руины.

Несмотря на то что мы жили в богатом пригороде, наш одноэтажный дом выглядел достаточно скромно и не отличался изысканной роскошью. У нас была небольшая гостиная, родительская комната и маленькая, но уютная кухня. Самой большой комнатой являлась родительская спальня — настолько просторная, что там размещались четыре кровати. Я и Надия спали на одинаковых стандартных американских кроватях в одном углу, а кровати родителей стояли в глубине комнаты. Самая красивая кровать из дорогой древесины принадлежала папе. Это был подарок английского генерала, когда-то жившего в Афганистане. Рядом с его кроватью стоял антикварный резной столик, подаренный индийским махараджей. Дерево всегда высоко ценилось в Афганистане, ибо деревьев здесь мало.

Помню, как мне нравилось забираться в мамину постель, а проспав там несколько часов, переползать к отцу. Какое это было невинное и сладкое время. У нас имелась еще одна маленькая спальня, где жила бабушка Майана, но она была затворницей, и мы редко с ней виделись.

Когда мы с Мумой собирались уже войти в сад, я заметила бабушку, которая, опустив голову и погрузившись в глубокую задумчивость, прогуливалась между деревьями. Я замедлила шаг, схватила Муму за руку и потянула ее обратно. Бабушка Майана была слаще сахара, однако в этот день я меньше всего хотела с ней встретиться, так как она излучала поразительно гнетущую ауру. Папа как-то заметил, что пережитое ею горе превратило ее лицо в маску вечной скорби.

Я продолжала плестись черепашьим шагом в надежде, что она уйдет в свою комнату, в свое крохотное убежище, которое редко покидала. И в этот момент она подняла голову и увидела меня — в глазах ее ничего не отразилось, и губы ее не раздвинулись в улыбке. Впрочем, и я ей не улыбнулась. После этого ужасного дня я совершенно не хотела думать о том, что ее прошлое может стать моим будущим.

Семейная легенда гласила, что бабушка Майана была одной из самых красивых девушек Афганистана. Однако даже выдающаяся красота не может спасти афганскую женщину от напастей.