Мольба Мариам

ГЛАВА 24

Когда в 2000 году мы с Халидом получили доступ к Интернету, я специально создала веб-страницу, посвященную Большому Дюрану. Там я разместила свою биографию и все, что мне было известно о сыне. Эта информация сопровождалась просьбой: «Я не видела своего сына четырнадцать лет. Он был похищен у меня, когда ему было всего два года. 27 января ему должно исполниться шестнадцать. В своих мечтах я никогда не расставалась со своим сыном. Пожалуйста, помогите мне найти его».

Многие выражали мне сочувствие, но один респондент непрерывно дразнил меня, присылая послания следующего содержания: «А я знаю семью Дюрана».

Я умоляла его, чтобы он предоставил мне хоть какие-нибудь сведения, но он лишь отвечал: «Если хочешь узнать о своем сыне, сначала тебе придется подружиться со мной».

«Я согласна с тобой дружить, — написала я, — но в первую очередь я должна получить сообщение непосредственно от моего сына».

Ответа не последовало, хотя я еще долго гадала, кто мог быть моим таинственным корреспондентом.

Я отправила письма трем министрам правительства «Талибана». Поскольку предполагалось, что они являются глубоко религиозными людьми, я попыталась сыграть на их набожности: «В Коране есть упоминание о том, что ноги матерей попирают рай. И если вы настоящие мусульмане, вы поможете мне найти сына».

Я не слишком надеялась на получение ответа, поэтому была крайне удивлена, когда один из министров позвонил мне.

— Я состою в приятельских отношениях с отцом Дюрана Каисом, — вежливо, но твердо сообщил он. — Дюран — хороший мальчик и лояльно относится к своему отцу. У него все в порядке. Однако Дюран принадлежит своему отцу. И оставьте его в покое. У него есть семья, и эта семья находится в Афганистане.

Я прокляла этого человека, понимая, что все мужчины всегда будут держаться вместе против женщин.

Я стала собирать сведения у друзей, остававшихся на территории оккупированного «Талибаном» Афганистана, и ничуть не удивилась, когда узнала, что теперь Каис являлся приспешником нового правительства. Сейчас он осмеивал коммунистический режим, которому когда-то служил, и занимал высокое положение в правительстве «Талибана». Кроме того, мне сообщили, что после моих писем министрам «Талибана» Каиса предупредили и теперь моего сына охраняли от сношений с его матерью. Другие друзья передали мне информацию о том, что мой сын специализируется в компьютерной технике и «Талибан» широко использует его навыки в своих целях. Вероятно, мой сын находился в безопасности, но я не могла радоваться тому, что он близко общается с людьми, которых я считала преступниками. Судя по всему, Каис пользовался моим сыном как пешкой для повышения своего престижа среди глав «Талибана».

И в тот момент, когда я сочла, что хуже уже некуда, ситуация еще больше усугубилась.

11 сентября 2001 года я находилась в Джедде, когда по телевидению стали транслировать страшные сцены из Америки. Я взвыла от ужаса при виде смертей и разрушений. Я любила Америку и американцев — страну и людей, приютивших меня, когда моя родина была в огне, и я не могла спокойно смотреть на столь масштабные страдания невинных.

А когда мы узнали, что за этой атакой стоял Усама бен Ладен, которого в Афганистане поддерживал «Талибан», мы поняли, что дни его сочтены. Америка собиралась предпринять военные действия в ответ на теракт, осуществленный на ее территории.

Когда Америка начала сбрасывать бомбы на мою родину, я оказалась на грани нервного срыва, так как знала, что они нацелены как раз туда, где находится мой сын. Аллах спас его во время войны с русскими и гражданской войны, но теперь Афганистан противостоял Америке, самому могущественному государству в мире! Наступит ли когда-нибудь мир на афганской земле?

Я сидела перед Кораном и молилась: «О Аллах, спаси, пожалуйста, всех добрых людей в Афганистане. И прошу, спаси моего сына». На Афганистан сбрасывали столь разрушительные бомбы, что, по слухам, людей просто разрывало на мельчайшие частички. Неужели мне не суждено вновь увидеть своего сына?! Я отправилась в Мекку и стояла у дверей к Каабе, прося Аллаха, чтобы он отвел бомбы от моего сына.

К декабрю американские войска продвинулись в глубь страны, вытесняя из нее «Талибан». Афганские друзья сообщали, что Каис по-прежнему поддерживает «Талибан» и держит Дюрана при себе. Больше всего я боялась, что американцы убьют моего сына, сочтя его за представителя «Талибана».

Я непрерывно писала письма в американское посольство, рассказывая все, что мне было известно о Каисе и Дюране, и умоляя чиновников найти моего сына и вернуть его мне. Я почувствовала полную опустошенность, когда мне сообщили, что, поскольку Дюрану в январе исполнилось восемнадцать лет, он теперь считается взрослым и находится вне юрисдикции американских властей. С точки зрения американского закона теперь мой сын мог жить с кем угодно и мог вернуться ко мне лишь по собственной воле.

Именно в это время я получила известия от своего двоюродного брата Фарида, который собирался вернуться в Афганистан и возродить наш семейный бизнес.

Меня это очень встревожило. За пределами охраняемых американцами постов Афганистан по-прежнему оставался довольно опасным местом.

— У тебя же хорошая работа в Париже. Не надо рисковать, Фарид! — убеждала его я.

— Сейчас наступает особое время, Мариам. Наша страна нуждается в патриотах, — возражал он. — К тому же кто-то должен найти твоего сына.

У меня сжалось сердце. Фарид всегда был моим защитником, даже теперь, когда я стала взрослой женщиной и была замужем. Он был настоящим волшебником. И может, ему удастся наконец привезти ко мне Дюрана.

Но еще до того, как Фарид добрался до Кабула, мне позвонил наш родственник, сообщивший потрясающие новости: ему удалось встретиться с Дюраном!

— Мариам, твой сын здоров и счастлив, — сообщил он мне. — Он свободно говорит на английском и фантастически владеет компьютером. Сейчас он учится на первом курсе в колледже.

— Я еду в Кабул! — закричала я в трубку.

— Нет, Мариам, он не хочет тебя видеть. Я рассказал ему о тебе. Теперь он знает, что у него есть мать, но ему здорово промыли мозги. Он считает, что ты продала его отцу за пять тысяч долларов.

Я в отчаянии бросила трубку. И хотя мне было горько услышать, что мой сын не хотел иметь ничего общего со своей матерью, я была счастлива, поскольку он жив и теперь узнал о моем существовании. По крайней мере это было хоть что-то.

В этот день ко мне вернулась надежда, и сердце мне подсказывало, что вскоре я воссоединюсь со своим сыном. Может, это произойдет не завтра и даже не через год, но рано или поздно я должна была увидеть своего похищенного сына. Однако, понимая, что его отец будет продолжать настраивать его против меня, я подумала, что, вероятно, эту встречу следует организовать на нейтральной территории. Может, его как-нибудь можно будет вывезти в Америку?

Весной 2002 года в Кабул отправилась моя сестра Надия. Она пыталась разыскать там Дюрана, но выяснилось, что он уехал. Надия позвонила, чтобы сообщить мне новые сведения.

— По крайней мере, Мариам, ты можешь больше не тревожиться о безопасности Дюрана. Каис в очередной раз переметнулся. Сначала он поддерживал коммунистов, потом «Талибан», а теперь он помогает американцам в их борьбе с «Талибаном».

Все что касается Каиса, меня уже не могло удивить. Этот человек по своей сути никому не мог быть верен. Он менял политические пристрастия с такой же легкостью, с какой я переворачивалась в кровати.

Я тут же поняла, что больше ждать нельзя.

— Надия, я еду, — сказала я. — Я возвращаюсь домой за сыном.

— Нет! — завизжала Надия. — Мариам, этого нельзя делать. Твое присутствие всех подвергнет опасности.

— Почему?

Надия передала трубку нашему кузену, и он объяснил:

— Каис разработал изощренный план на тот случай, если ты попытаешься встретиться с сыном. Он распространяет лживую информацию и всех настраивает против тебя. Только появившись в Кабуле, он сообщил всем, что матерью Дюрана была американка, которая скончалась. Он никогда не признавался в том, что похитил Дюрана. Когда члены нашей семьи сообщили властям правду, они обратились к старейшинам племени Каиса, и те согласились допросить его. Они снова и снова задавали ему вопрос, почему он покинул Америку. И если бы им удалось уличить его во лжи, ему бы пришлось носить паранджу до конца своих дней.

Обречь мужчину на ношение паранджи было страшным оскорблением. Однако порой, когда мужчина уличался во лжи или совершал какой-нибудь другой недостойный поступок, старейшины племени выносили подобное решение. Если бы к ношению паранджи приговорили Каиса, он, несомненно, стал бы всеобщим посмешищем. Более того, он был бы вынужден покинуть страну, чтобы скрыть свой позор.

— Однако, Мариам, — продолжил кузен, — если старейшины решат, что не Каис, а ты повинна в разводе, тебя обрекут на смерть вне зависимости от того, являешься ты гражданкой Америки или нет.

— Ах вот как? Значит, мужчину в качестве наказания можно просто унизить, а женщину за это же преступление необходимо убить?! — Кровь у меня вскипела. — Знаешь что? Я приеду в Афганистан и приведу своего бывшего мужа в суд. В присутствии американцев ситуация будет выглядеть несколько иначе.

— Ты что, считаешь, что афганские племена живут по американским законам?! — повысил голос мой кузен. — Каис будет говорить и поступать так, как ему вздумается, и ему будут верить, потому что он мужчина. Ты же знаешь, что женщины не обладают никакой властью. Ты знаешь, что слово мужчины важнее слова женщины. Твоим словам никто не поверит, потому что ты — женщина. И твой приезд в Кабул, Мариам, станет началом войны между двумя племенами. И кто тогда будет растить наших детей?

Я затряслась от ярости, когда мой кузен добавил:

— Твой сын теперь знает о тебе. И если он захочет тебя увидеть, он с тобой свяжется. А если не захочет, значит, такова твоя судьба. А теперь, пожалуйста, оставь нас в покое.

— Тебе все понятно? — беря трубку, осведомилась Надия.

Я была раздавлена разочарованием и с нетерпением ждала, когда Большой Дюран свяжется со мной, представляя себе нашу первую встречу. Что я скажу своему сыну? И что он скажет мне? Казалось, все просто: я признаюсь ему, как люблю его и как по нему скучала.

Однако я так и не получала сведений от Дюрана. Он продолжал хранить молчание. Было очевидно, что Каис настроил моего сына против меня. И с тяжелым сердцем я решила, что, возможно, никогда не увижу Большого Дюрана.

Летом 2003 года я с маленьким Дюраном поехала навестить свою кузину Зиби в Дюссельдорф. Мы наслаждались завтраком, когда вдруг зазвонил телефон. Из ответа Зиби я поняла, что звонил Халид.

— О боже, спасибо, — прошептала она в трубку и разрыдалась.

Я бросилась к ней, видя, как она записывает на листке бумаги телефонный номер. Первыми цифрами были «93» — международный код Афганистана.

Я потеряла самообладание и принялась метаться по комнате.

— Это номер Дюрана! Он позвонил!

Зиби попыталась успокоить меня.

Но я выхватила у нее трубку:

— Халид? Халид? Это он звонил? Это он?

— Любимая, — ответил Халид своим мягким голосом. — Сделай глубокий вдох. Это хорошие новости. Твоя сестра снова в Кабуле. И она нашла твоего сына. Он звонил тебе! — Голос у Халида сорвался. — Он оставил свой номер телефона. Позвони ему. Я с тобой прощаюсь. Перезвони мне потом и расскажи, как ваши дела.

Я обезумела от радости. Может, Надия наконец поняла, какую роль она сыграла в похищении моего сына. И если теперь ей удастся соединить нас, я прощу ей все.

У меня никак не получалось правильно набрать номер Дюрана — руки дрожали, а слезы застилали глаза.

Наконец муж Зиби забрал у меня телефон и сам набрал нужный номер.

Сердце у меня колотилось с бешеной скоростью, и я тут же забыла все подготовленные слова.

— Алло, — послышался в трубке мужской голос.

Вряд ли он мог принадлежать моему маленькому Дюрану.

— Алло? — чувствуя, как у меня перехватило дыхание, ответила я.

— Алло? — повторил мужчина.

— Дюран?

— Да.

— Это твоя мама, Дюран. Твоя Мано. — И я разразилась рыданиями. — Помнишь, когда ты был маленьким, ты называл меня Мано?

— Пожалуйста, перестаньте плакать, — холодно ответили мне.

Кто был этот человек? И где был мой сын?

— Перестать плакать? Да как же я могу перестать плакать?! Я ждала этого мгновения семнадцать лет. — С языка у меня срывалось совсем не то, что я собиралась сказать. — Послушай, я сейчас же приеду к тебе. Первым же рейсом я прилечу в Кабул.

— Я запрещаю тебе появляться в Кабуле! — закричал мой собеседник.

— Ты запрещаешь мне? Но, Дюран… сын мой… любовь моя… я должна тебя увидеть.

Этот холодный голос уже убивал меня, но теперь он стал еще жестче:

— Послушай, сестренка, не надо сюда приезжать. Я повешусь, если увижу твое уродливое лицо.

— Зачем? Зачем ты говоришь это? — всхлипнула я. — Я твоя мать. Я жила лишь ради того, чтобы встретиться с тобой. Я…

— Послушай, сестренка, согласно законам Пактии развода не бывает.

В голове у меня все помутилось. Почему мой сын называл меня сестренкой, да еще с такой ненавистью? Почему он был таким жестоким?

— Как ты посмела развестись с моим отцом?! — закричал он, прежде чем я успела ответить.

— Дюран, Дюран, сейчас не время обсуждать это. Но ты должен знать, что я развелась с твоим отцом, потому что он избивал меня.

— Папа сказал, что ты отказалась от меня после развода и продала меня ему за пять тысяч долларов. Он сказал, что ты никогда меня не любила.

Сердце у меня заныло, и я прижала руку к груди.

— Дюран, послушай меня! — слова хлынули из меня потоком. — Это неправда! Я могу показать тебе документы, свидетельствующие о том, что твой отец похитил тебя. Дюран, твой дед и я делали все возможное, чтобы найти тебя. Ты должен мне верить. Ты даже не назовешь меня мури? — помолчав, добавила я. («Мури» по-пуштунски означает «мама».)

— Прежде чем я смогу назвать тебя матерью, тебе придется ответить на целый ряд вопросов, — холодно ответил он. — И тогда я решу, стоит ли мне с тобой встречаться.

Зиби взяла параллельную трубку:

— А теперь оба успокойтесь, — промолвила она. — Вы впервые беседуете за много лет. Понятно, что вы нервничаете.

Дюран, не говоря больше ни слова, повесил трубку.

Я была так потрясена, что не могла вымолвить ни слова. Я столько лет мечтала о том, что признаюсь сыну в своей любви и расскажу о том, как ни на мгновение не переставала его искать. И вот моя мечта обернулась кошмаром. Мое дитя, мой обожаемый Дюран, не испытывал любви к своей матери. Более того, всеми возможными способами он показал мне свою ненависть.

Зиби безуспешно пыталась утешить меня:

— Мариам, отец Дюрана промывал ему мозги на протяжении семнадцати лет. Мальчик в полной растерянности и не знает, что ему думать. Он еще объявится. Дай ему время.

Заливаясь горькими слезами, я позвонила Халиду и сообщила о происшедшем. Но Халид, как всегда, остался непоколебимым.

— Не волнуйся, милая. Мы перезвоним тебе, когда он будет готов. Это займет некоторое время.

Я бродила, как дикое животное в клетке, обвиняя себя, что все сказала не так, как мечтала. Мне хотелось накричать на своего спокойного мужа. Время? Разве семнадцати лет, которые я провела в разлуке с сыном, было недостаточно?

Дюран позвонил снова через два дня. И на этот раз мне удалось совладать со своими эмоциями, хотя это было непросто. Я надеялась, что он звонит, так как вспомнил что-то, но, увы, это было не так. Он по-прежнему думал лишь о своем отце. Дюран опасался, что я могу создать ему проблемы.

— Твоя сестра все мне рассказала. Но я не стану с тобой разговаривать, если ты не простишь моего отца. Ты не должна обрекать его на судебное разбирательство. Ты не должна ввергать его в неприятности.

Я готова была пообещать ему все что угодно, лишь бы мы оставались на связи.

— Сын, обещаю тебе, что ничего не сделаю, что могло бы навредить твоему отцу.

— Ты должна простить моего отца.

Я выдержала длинную паузу, прежде чем произнести эти непростые слова, хотя и была готова на все ради воссоединения с сыном.

— Хорошо, я прощаю твоего отца, Дюран.

Его интонации тут же изменились, и в голосе звучали дружелюбные нотки — он даже неожиданно заявил, что собирается уехать из Афганистана.

— Думаю, я поеду учиться в Индию. И я разрешу тебе посетить меня там. Но в Америку не поеду. Америка — это та страна, где ты развелась с моим отцом.

Конечно же, я хотела встретиться со своим сыном в Америке или в Саудовской Аравии, но я заставила себя набраться терпения.

— Дюран, я всего лишь хочу, чтобы ты был счастлив. И я поступлю так, как ты захочешь.

Похоже, его обрадовало то, что я готова подчиняться его решениям.

Через несколько недель после моего возвращения в Джедду Дюран позвонил мне снова. Три телефонных звонка меньше чем за месяц! Я была вне себя от радости. И во время этого разговора он неожиданно назвал меня мамой.

— Дюран! Сыночек мой!

И тогда, к моему изумлению, Дюран сообщил мне, что теперь не сомневается в том, что я не продавала его за пять тысяч долларов.

— Послушай, я поговорил с отцом, — сказал он, — и знаю, что все это время он лгал мне. Я больше не люблю его. Я его ненавижу. И мне осточертел ислам. Я решил, что поеду в Америку.

Мой сын сам не понимает, что делает, решила я. Сначала он ненавидел Америку, а теперь хочет там поселиться.

— А почему бы тебе не приехать сюда, в Саудовскую Аравию, и не пожить с нами?

— Я ненавижу арабов, — решительно ответил он. — Да, ненавижу.

Я ничего не сказала, хотя его решимость и смутила меня. В конце концов, его отчим был арабом, а его сводный брат араб наполовину.

Сразу после нашего разговора я созвонилась с американским посольством в Кабуле и сообщила, что мой сын наконец связался со мной. Я хотела договориться о том, чтобы Дюран получил необходимые документы и американский паспорт. Если Дюран хотел жить в Америке, его «американская» мать должна была всячески помочь ему сделать это.

Через неделю Дюран позвонил в четвертый раз и вновь с тревожным сообщением.

— Папа сказал, что, если я с тобой встречусь, он лишит меня наследства, отречется от меня. А когда я сообщил, что собираюсь в Америку, он избил меня. Поэтому мне пришлось сбежать из дома, и теперь он повсюду разыскивает меня и угрожает убить.

От ужаса у меня перехватило дыхание. Я не сомневалась, что Каис способен убить Дюрана, лишь бы не позволить ему встретиться со мной. Мысли мои метались, и я не могла собраться с духом.

— Где ты сейчас?

— Я в укрытии, под защитой бойцов Северного альянса.

Мне это совершенно не понравилось. Каис был слишком тесно связан с «Талибаном», а, мой сын оказывал талибам множество услуг. Я знала, что талибы и Северный альянс являются смертными врагами. И представители альянса могли вознамериться убить моего сына.

Мне казалось, что Афганистан кишмя кишит убийцами и все охотятся за моим сыном. Довелись мне оказаться в Афганистане, я бы боролась за его жизнь до последней капли крови, но я была в Саудовской Аравии, слишком далеко от него.

Найти сына только для того, чтобы снова потерять, — эта мысль терзала меня. И тут я вновь вспомнила о Фариде. Слава Аллаху, он все еще был в Кабуле, где старался возродить бизнес своего отца. Я позвонила двоюродному брату, рассказала об обстоятельствах Дюрана и попросила его найти моего сына и защитить его от Каиса.

— Не волнуйся, братишка, — рассмеялся Фарид. — Я возьму его под свою защиту.

И действительно, не прошло и нескольких дней, как Фариду удалось найти Дюрана, каким образом — я до сих пор не знаю. После чего он доставил его в американское посольство. Там его допросили консульские чиновники, сообщившие Дюрану, что проблем с американским паспортом у него не будет, если он на самом деле мой сын и сможет предоставить ДНК-тест, доказывающий это.

Я решила сразу же сдать тест на ДНК, чтобы решить проблему раз и навсегда. Сделать такой тест в Афганистане было проблематично, поэтому мы договорились встретиться в Пакистане. Американские власти согласились провести тесты там.

Основным препятствием оказалось отсутствие заграничного паспорта у Дюрана. Поэтому решено было нанять контрабандистов для перехода через границу. Я не знала, с чего начать, и вновь Фарид сделал все необходимое. Он нашел верных людей, которые в течение многих лет нелегально пересекали границу.

Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить Фарида? Мой «старший брат» раз за разом доказывал мне свою преданность. Однако за несколько дней до отъезда Дюрана в Пакистан мне позвонил встревоженный Фарид:

— Мариам, только не позволяй Дюрану пользоваться твоим мобильником, когда вы встретитесь в Пакистане, и не давай ему денег.

— А в чем дело?

— Мариам, между радостью встречи и катастрофой всего лишь один шаг, — помолчав, ответил Фарид.

— Что ты имеешь в виду, Фарид?

Я чувствовала, что мой брат очень тщательно выбирает слова, слишком старательно.

— Он твой сын, Мариам, и я его не знаю. Просто сделай так, как я попросил. И будь осторожна.

Я знала Фарида как себя. Он был предусмотрительным человеком. В чем же он заподозрил моего сына?

Меня обуревали тревожные предчувствия, но теперь меня уже ничто не отделяло от моей мечты.

Ничто не могло помешать моей встрече с Дюраном.