Мольба Мариам

ГЛАВА 11

В течение многих лет Нью-Дели был местом нашего семейного отдыха. Мы всегда приезжали в этот город, обуреваемые радостными предчувствиями. Однако в тот день, 27 декабря, мы выходили из самолета в крайне мрачном настроении. Прежде всего мы направились к мистеру и миссис Дилеп, индийской чете, у которой обычно останавливались и которая была изумлена нашим неожиданным приездом. Однако они оказались настолько гостеприимны, что уже через несколько минут на столе стоял изысканный индийский обед. Во время трапезы папа сообщил им о тяжелых временах, наступивших в Афганистане. Они с сочувствием отнеслись к нашему отчаянному положению.

Извинившись, я вышла из-за стола, чтобы достать мешочек с афганской землей, спрятанный в моем бюстгальтере.

— Папа, смотри. Это тебе, — объявила я, вернувшись в комнату.

Папа кинул на мешочек недоуменный взгляд, пока до него не дошло, какой ценностью обладает этот предмет. Он схватил меня в объятия и начал покрывать поцелуями.

После обеда мистер Дилеп проводил нас к маленькому двухкомнатному меблированному домику, который нам предстояло снять. Домик находился недалеко от их места жительства, так что чета Дилеп могла по-прежнему помогать нам.

Надеясь на то, что утро принесет нам известия о причинах советского военного вторжения, я практически сразу легла и крепко проспала до утра, поскольку очень устала.

Я очнулась от громких криков папы:

— Мариам! Вставай! Мариам!

Он слушал свою любимую радиостанцию Би-би-си.

— Мариам! Я не верю своим ушам! Это оккупация! В тот самый момент, когда мы взлетали, Афганистан был оккупирован советскими войсками!

— Что ты сказал?! — потрясенно переспросила я.

— Все убиты. Русские расправились с президентом Амином и всей его семье й.

— Президент Амин убит? — изумленно переспросила я. Я не могла представить себе его мертвым. Несмотря на то что я его ненавидела за введение коммунистического строя и мечтала о его свержении и изгнании из страны, я вовсе не желала ему смерти.

Естественно, прежде всего нас тревожила судьба мамы и остальных наших родственников. Им, несомненно, грозила опасность. И мысль об этом была невыносима.

И тут в домик вбежала Надия. Она училась в медицинской школе в Бангалоре, но, когда мы приехали, папа позвонил ей, и она отпросилась, чтобы встретиться с нами в Нью-Дели.

Папа рассказал Надие обо всем, что произошло в Кабуле с момента ее отъезда. Тогда-то я и узнала многое, о чем даже не догадывалась. Мама настояла на том, чтобы меня сопровождал папа, поскольку ему грозил арест. Приятель, имевший связи в правительстве, предупредил родителей, что коммунисты планируют истребление всех офицеров, которые раньше служили эмиру. Это распоряжение распространялось и на тех, кто давно находился в отставке. Так что, останься папа в Кабуле, его скорее всего казнили бы.

Теперь нам следовало как можно быстрее вызволить из Афганистана маму. Сначала папа попытался воспользоваться легальными способами и написал письмо своему другу в министерстве о том, что у него возобновились симптомы болезни, а я нахожусь на операционном столе, поэтому мы оба нуждаемся в мамином присутствии. Министр ответил, что, к сожалению, маме было отказано в ее просьбе навестить нас в Индии. Впрочем, он обещал еще что-нибудь предпринять, но папа уже понимал, что все это ни к чему не приведет. Русские не позволяли всем членам семьи выезжать за границу, оставляя одного в качестве заложника. Они не сомневались в том, что мы вернемся, если они не выпустят маму.

Тогда папа сообщил, что успел договориться с контрабандистами, обещавшими вывезти маму из Афганистана, если не будет получено официальное разрешение. Мы должны были вызволить ее любыми способами.

Я страшно волновалась, так как понимала, что, если маму поймают при пересечении границы Афганистана, ее казнят прямо на месте.

Папа позвонил маме в Кабул и сказал:

— Сходи к своей тете. — Это был условный сигнал, после которого мама должна была связаться с контрабандистом.

Тот явился в этот же день и принес маме платье, шаровары и шарф — традиционный костюм кочевников. Грязное платье было пропитано запахом пота, чтобы мама не только выглядела как кочевница, но и источала такой же запах. Позднее мама рассказывала, что запах был настолько сильным, что ее чуть не стошнило, однако она заставила себя облачиться в это одеяние.

Папа договорился о том, что тем же путем из страны будет выведен один из племянников мамы по имени Касим. Касим был счастлив, что выбор пал именно на него, так как теперь все члены семьи Хассен, как и клана Хаиль, мечтали покинуть родину.

Все оставляли Афганистан при малейшей возможности.

Когда мама вышла за порог, на улице ее уже ждала машина контрабандиста. Она увидела, что в ней сидит Касим. Он выскочил из машины и собрался помочь сесть в нее.

Позднее мама говорила, что в этот момент ее охватило дурное предчувствие, и она поняла, что ни в коем случае не должна оказаться в этой машине. Она не сомневалась, что впереди ее ждет смертельная опасность.

— Поехали, тетя, — позвал ее Касим.

— Садитесь! — рявкнул контрабандист.

Но мама попятилась, ощущая все возрастающий страх.

— Нет, я не могу, — заявила она. — Я передумала.

— Я сказал — садитесь! — рассвирепел контрабандист. Он схватил ее за руку и попытался затолкать на заднее сиденье. — Быстро залезайте!

— Нет! Я же сказала, что не поеду! — отмахиваясь от него, воскликнула мама.

— Я не стану возвращать вам деньги! — побагровев от ярости, выкрикнул контрабандист.

— Понимаю. Но я все равно не поеду с вами, — ответила мама, кинув взгляд на своего изумленного племянника. — Я не могу, — повторила она. — У меня дурное предчувствие. Мне кажется, все плохо закончится.

— Тетя, это все нервы, — попытался урезонить ее Касим. — Поехали. Иначе тебе не удастся выбраться из Афганистана.

Но мама продолжала стоять на своем, и водитель, потоптавшись у машины, сел наконец за руль.

— Я не верну деньги! — рявкнул он еще раз, прежде чем нажать на газ и увезти Касима.

Мама переживала из-за того, что упустила единственную возможность бежать из страны, и тем не менее она не сомневалась, что поступила правильно.

Когда она позвонила нам в Дели, папа страшно расстроился из-за рухнувших так тщательно разработанных планов в связи с ее «дурными предчувствиями».

Мама еще в течение трех месяцев в одиночестве жила в Афганистане, пока мы тревожились за нее в Индии. Вскоре папа решил перебраться в Бангалор, чтобы жить вместе с Надией.

Меж тем в Афганистане все тревожились о судьбе Касима, который так и не появился в Пакистане. Никто ничего не слышал о нем с того момента, как он уехал с контрабандистом. И папа начал догадываться, что инстинкт маму не обманул.

Через несколько месяцев родственникам Касима позвонили из тюрьмы, расположенной на востоке Афганистана. Контрабандист и его клиенты были арестованы. Все были подвергнуты бичеванию и осуждены на восемь лет тюремного заключения. Мы все боялись, что Касим не вынесет заключения, так как при коммунистах тюремный режим ужесточился. И уж конечно, его не вынесла бы моя хрупкая мать.

С этого времени папа уже никогда не смеялся над мамиными предчувствиями, более того, он начал относиться к ним с огромным уважением.

В Бангалоре мы поселились в маленькой гостинице, обслуживавшей английских экспатриантов. Гостинице принадлежал ряд гостевых домиков, и мы с папой поселились в одном из таких бунгало. Поскольку папа не работал, я еще не поступила в колледж, а Надия была постоянно занята, мы скучали и не знали, чем себя занять. Но самое ужасное, что из Афганистана ежедневно поступали мрачные известия. После нашего отъезда там восстали афганские мусульмане. И Советский Союз направил сорокатысячную армию для того, чтобы подавить восстание.

Я знала, что афганцы не сдадутся, сколько времени ни потребовало бы это противостояние. И рано или поздно могущественная Россия будет повержена. Это может занять год или пятьдесят лет, но русские захватчики будут изгнаны. Афганский народ еще ни перед кем не склонял своей головы. А руководители Советского Союза, судя по всему, были плохо знакомы с нашей историей.

Волна недовольства уже начинала подниматься. Из-за «холодной войны» и напряженных отношений Советского Союза с Америкой и Европой весь остальной мир встал на нашу сторону. Президент Джимми Картер неоднократно указывал русским на их ошибку. Резолюция 104–18, принятая на специальном заседании Генеральной Ассамблеи ООН, требовала немедленного вывода иностранных войск из Афганистана. Иностранные журналисты сообщали о казнях и массовых убийствах.

Афганистан переходил к военным действиям. Просмотр новостей превратился в настоящее мучение, так как по телевизору показывали толпы беженцев, женщин в паранджах с маленькими детьми — по четверо-пятеро у каждой, которые перебирались через границу с Пакистаном, чтобы потом оказаться в палаточных лагерях. Неужто и наши родные, которые еще недавно вели вполне зажиточную жизнь, теперь дрожали от холода в этих палатках? Никогда я не смогла бы смириться с тем, что происходило с моей страной и с моими соотечественниками.

Больше всего мы тревожились о маме. И хотя в Кабуле оставались ее родные, мы страшно переживали за ее безопасность. В феврале 1980 года в Кабуле и других крупных городах Афганистана была проведена общая забастовка с многолюдными демонстрациями, которые были жестоко подавлены коммунистической милицией. В апреле того же года демонстрацию провели студенты Кабульского университета, в результате чего пятьдесят человек были убиты. Узнав об этом, папа тяжело вздохнул и произнес:

— Слава Аллаху, что мы не в Кабуле. Ведь ты бы непременно оказалась во главе демонстрантов, не правда ли? И что бы тогда с нами было?

В июне за пределами Афганистана сплотилось несколько племенных групп, называемых моджахедами, что в переводе с персидского означает «воины». К ним начали присоединяться воины из соседних мусульманских стран. Люди со всего мира приезжали в Афганистан, чтобы оказать сопротивление советской армии.

Именно в этот момент до нас дошли радостные известия. Дядя Хаким получил разрешение выехать из Афганистана со своей женой Рабией и дочерьми Зарминой и Зиби. Они летели в Индию, а отсюда во Францию, после чего могли присоединиться к Фариду в Бахрейне. Однако наше счастье омрачалось мыслью о том, что с их отъездом круг маминых близких станет еще уже и наша тревога за нее возрастет.

Папа продолжал поддерживать связь со своим другом из министерства, и приблизительно раз в неделю я слышала, как он испускает глубокий вздох, садясь за очередное письмо с просьбой о помощи. И вдруг папа получил известия, которых мы так ждали. Папин друг исподволь работал над тем, чтобы получить для мамы официальную визу в Индию, и наконец ему удалось это сделать. Через день мама вылетала из Кабула.

Мы были бесконечно счастливы, когда увидели маму, выходившую из аэропорта с равнодушным видом, словно она приехала на выходные и наше воссоединение было совершенно естественным событием. Мы прожили друг без друга полгода — самые длинные полгода в нашей жизни.

Папа меж тем взялся обзванивать своих многочисленных знакомых, с которыми он сблизился во время пребывания в Европе. А затем он сообщил нам, что в Индию прилетает его хороший друг из ЦРУ. Когда американский агент появился в нашем доме, мы с мамой с изумлением обнаружили, что это женщина, и к тому же очень симпатичная.

После минутного изумления я ощутила прилив любви к Америке, стране, где женщины могли заниматься всем, чем угодно. Мы с папой пришли в восторг, когда американка сообщила нам, что наши визы будут готовы к концу недели и к этому же времени она договорится об авиабилетах для нас. Мы летим в Америку! — так я по крайней мере думала.

Однако мама была настроена против.

— Там сплошные гангстеры, — утверждала она. — Мы не сможем ужиться с такими людьми.

— Да, в Чикаго есть гангстеры, — возражал папа, — но большинство американцев вполне приличные люди.

— Жизнь будет там слишком тяжелой, Аджаб, — настаивала мама. — Тебе придется работать таксистом или швейцаром. Надие придется бросить учебу и мыть полы. А Мариам вообще не сможет получить образования. Будет подавать гамбургеры в дешевой забегаловке.

Я закусила губу, чтобы не рассмеяться. Мама явно насмотрелась американских фильмов.

Мы с папой были за то, чтобы лететь в Америку.

Мама и Надия хотели остаться в Индии.

Папа заколебался, когда мама сообщила ему, что у нее дурное предчувствие и она знает, что с нами произойдет что-то плохое, если мы полетим в Америку.

Я догадывалась, что мама лишь делает вид, что у нее предчувствие, чтобы уговорить папу. Но я не могла предъявить ей такое обвинение. Ведь главное — теперь мы снова вместе, а все остальное не имело значения. И тем не менее я не сомневалась, что мы совершаем ошибку, меняя жизнь в богатой многообещающей Америке на существование в Индии.

Надия полностью поддерживала маму, и папа не мог противостоять своей жене и старшей дочери, поэтому он был вынужден принять решение отказаться от американских виз и остаться в Индии.

Это была ошибка. С этого момента наша жизнь пошла наперекосяк.

Я полюбила Индию еще три года назад, когда оказалась в ней впервые, и каждые каникулы, проводимые тут, доставляли мне огромное удовольствие. Однако, когда было решено, что она станет нашим постоянным местом жительства, я начала догадываться о том, что такое жить в чужой стране с чужими обычаями. Что-то мне подсказывало, что Индия не та страна, с которой я должна связывать свое будущее. Еще большее беспокойство охватило меня, когда я убедилась в том, что мне здесь ничего не нравится.

Самый страшный враг изгнанников — время. Все мы были на чужбине. Мама и папа так страдали, что это стало отражаться на их здоровье. В отчаянии они решили отправиться во Францию и навестить дядю Хакима и его семью.

Вернулись они довольными и сообщили, что мои кузины Зиби и Зармина приспособились к западной жизни. Но самое главное заключалось в том, что Фарид во время поездки в Лондон познакомился с афганской девушкой, которая похитила его сердце. Фарид собирался жениться!

Все мы были изумлены, так как Фарид всю свою жизнь был законченным плейбоем, хотя многие девушки боролись за его внимание. Но, несмотря на наши сомнения, мы были счастливы, если счастлив был Фарид.

Мое настроение тоже улучшилось, когда я вновь увидела родителей после их месячного отсутствия и узнала семейные новости. Я еще не догадывалась, что в ближайшем будущем нас ждут серьезные беды.

Через неделю после возвращения из Франции папино состояние здоровья резко ухудшилось. Его тут же госпитализировали, и врачи обнаружили новую опухоль в мочевом пузыре. Необходимо было оперативное вмешательство и последующая поддерживающая терапия. И вновь мы жили в страхе за жизнь главы семьи.

Папа провел в больнице несколько недель, и, поскольку Надия училась, мы с мамой сидели у него по очереди. У меня была ночная смена, а у мамы дневная.

И вот однажды мама не пришла в больницу.

Мы страшно испугались, решив, что с ней мог произойти несчастный случай, поскольку я тут же вспомнила свою историю с быком. В стране, где коровам было позволено свободно бродить по улицам, могло произойти все что угодно. И я не знала, что мне делать: оставаться с папой или бежать искать маму.

И тут в палату с криком вбежала Надия:

— Мама заболела. У нее сильные боли в области живота. Ей делают анализы.

Врачи не смогли поставить точный диагноз, но все сходились во мнении, что с мамой ничего серьезного. Я несколько недель бегала от одной больничной койки к другой, пока обоих моих родителей не выписали. Папа поправлялся довольно быстро, а мама все больше слабела и бледнела.

К концу 1981 года после посещения ряда специалистов мы получили самые неутешительные известия. Маме был поставлен диагноз: рак желудка. Опухоль была довольно обширной, и она была обречена. В течение нескольких месяцев она находилась в больнице, где врачи старались сделать все возможное, а затем мы забрали ее домой, чтобы за ней ухаживала я. Я мыла ее, кормила и делала массаж. Я любила ее. Однако, несмотря на весь мой уход, ее состояние ухудшалось с пугающей скоростью. Она стонала от боли, пока врач не прописал ей инъекции морфина и не научил меня каждые четыре часа делать уколы.

Весной 1982 года моя любимая мама совсем исхудала, и глаза у нее ввалились. Я носила ее на руках из комнаты в комнату. И однажды вечером она сказала:

— Дочка, если ты действительно любишь меня, помоги мне умереть.

Это была страшная ночь, когда меня терзали сомнения. Утром 11 июня 1982 года я проснулась с первыми лучами солнца, все еще не зная, смогу ли это сделать. Когда пришла к маме, она молча взглянула на меня. И ее взгляд сказал мне все. Следующая инъекция стала самым страшным мгновением в моей жизни. Я преднамеренно увеличила дозу.

Не сводя с меня глаз, она удовлетворенно кивнула. Мое лицо стало последним, что она увидела в своей жизни. Она была моей матерью и всегда любила меня. И я тоже любила ее настолько, чтобы выполнить ее последнюю просьбу.

Я обняла ее исхудавшее тело, и мы до конца смотрели друг другу в глаза.

Моей мамы не стало.