Мольба Мариам

ГЛАВА 25

Халид очень волновался, что я еду в Пакистан одна.

— А что, если тебя там встретит Каис? Все это может быть ловушкой, Мариам.

Я покачала головой и оттолкнула Халида.

— Даже табун диких лошадей не помешает мне встретиться с сыном.

Халид глубоко вздохнул.

— Халид, я не видела сына с восемьдесят шестого года. И все это время мечтала о встрече с ним. Я не упущу своего шанса.

Халид тяжело опустился на диван, не сводя с меня глаз.

— Только подумай, что бы ты чувствовал, если бы кто-нибудь забрал у тебя маленького Дюрана, — попыталась объяснить ему я. — Тебя бы тоже никто не смог остановить. Я должна поехать. Прости меня. Но обещай, что, если со мной что-нибудь случится в Пакистане, ты присмотришь за маленьким Дюраном.

— Конечно, любимая, конечно, — задыхаясь от переполнявших его чувств, ответил Халид.

И я не сомневалась, что так оно и будет. Мой муж совершенно не походил на остальных арабов. Он ни на йоту не изменился со дня нашего знакомства и оставался таким же внимательным и предупредительным. Мне страшно повезло, и я понимала это.

Через четыре дня, 25 июля 2003 года, Дюран отправился из Кабула в Пешавар в компании контрабандистов. И я на следующий день вылетела из Джедды в Исламабад, а там пересела на автобус, который должен был доставить меня в Пешавар. Автобус был переполнен, несколько оконных стекол было разбито, однако внутри висела страшная духота. Я ни на что не обращала внимания. Я торопилась на встречу с сыном.

Когда я выезжала из Исламабада, встававшее солнце окрасило здания в розовый цвет, а их тени в тона индиго. Сзади от колес поднимались струйки пыли. Эта мелкая пыль оседала у меня во рту и носу. Я вновь погружалась в мир, который знала с детства. И внезапно поняла, как давно я была здесь в последний раз: минуло более двадцати лет, с тех пор как мы похоронили в Индии маму и уехали с папой в Америку. Тогда мы уезжали в подавленном состоянии, ибо оба тяжело переживали мамину кончину. Теперь я возвращалась сюда одна. Папе не удалось дожить до этого дня, когда он снова мог бы встретиться с Дюраном.

Дюран! Я действительно ехала на встречу с ним! Я по-прежнему представляла его себе круглолицым ребенком, смеющимся над своей Мано. Я не могла себе представить, что теперь он стал взрослым мужчиной.

Я грезила на протяжении всего пути в Пешавар. Я не обращала внимания ни на изъеденное оспой лицо своей соседки, ни на пение шофера. Перед моими глазами маячило лишь лицо маленького Дюрана. Я наизусть заучила место, где мы должны были встретиться: «Грин-отель», номер 114.

Я вбежала внутрь без стука. В номере сидело пять мужчин с длинными бородами в традиционных афганских костюмах — контрабандисты, которые проводили моего сына через границу. А потом я увидела молодого мужчину, сидевшего на кровати, и вскрикнула. Он был одет в каждодневный европейский костюм. Я бросилась к нему и принялась внимательно рассматривать его лицо. Чувство невероятного счастья омыло мою душу.

— Если это сон, пожалуйста, Аллах, я не хочу пробуждения! — вскричала я, прижимая к своей груди молодого человека. — Сын мой! Сын мой!

Это был самый счастливый момент в моей жизни.

Дюран молчал.

— Каким ты стал красивым, — сказала я, пытаясь совладать со своими чувствами.

Мой сын отстранился и холодно посмотрел на меня.

— Ты тоже считаешь, что мне надо сделать пластическую операцию? — неожиданно произнес он. — Терпеть не могу свое худое лицо и обтянутые скулы.

Контрабандисты рассмеялись.

— Мамаша рыдает от счастья при виде сына, — между взрывами хохота заметил один из них. — А сынка волнует собственный вид!

Мой сын перевел взгляд на контрабандистов и смутился.

— Я тоже рад, что ты приехала за мной, — наконец произнес он.

Я залилась краской радости.

— Дюран, сын мой, ты даже представить себе не можешь, как долго я мечтала об этом моменте.

Контрабандисты обменялись взглядами и встали.

— Мы вас оставим, — заметил их главарь. — Вам надо поговорить с глазу на глаз.

Я улыбнулась, выпроваживая их за порог. Мне не терпелось остаться наедине с Дюраном. Я хотела как можно скорее преодолеть разделяющую нас бездну времени. А для этого мы должны были получше познакомиться и поделиться всем, что произошло с нами за эти годы.

— Однажды я видел твою фотографию, где ты с отцом, — пробормотал Дюран. — На тебе было белое платье. Я сказал отцу, что это похоже на свадебную фотографию, а ты выглядишь как невеста.

— И что тебе ответил отец?

— Он сказал, что однажды был в Америке на свадьбе и все присутствовавшие на ней женщины хотели с ним сфотографироваться. Он сказал, что ты тоже там была. Я видел эту фотографию лишь один раз, потому что потом отец ее убрал куда-то.

Я кивнула, чувствуя, что Дюран готов говорить об отце и обо всей той лжи, которая вбила клин между нами. Однако я воздерживалась от того, чтобы говорить о Каисе что-либо дурное. Возможно, Дюран меня просто испытывал. Может, он просто искал повод для того, чтобы оттолкнуть меня.

В тот день я должна было сконцентрироваться лишь на положительных вещах.

Я улыбнулась, не сводя глаз со своего сына. Я не могла на него наглядеться.

— Пожалуйста, говори еще, — попросила я, — я хочу слышать твой голос.

Дюран закряхтел.

Я прикусила язык, чувствуя себя на грани пропасти. Один ложный шаг — и все будет потеряно.

— А как твоя мачеха, Дюран? Она была добра с тобой?

— Нормально, — пожал он плечами. — Она была глупая. Иногда она была доброй, иногда злой. Но когда отец бил меня, она иногда пыталась меня защитить.

— О! — воскликнула я, закрывая лицо руками. Это я должна была защищать свое дитя. — Твой отец плохо с тобой обращался, Дюран? — спросила я.

— Только тогда, когда я его не слушался. Тогда он бил меня.

Таков был Каис. Всякий раз, когда ему отказывались повиноваться, он пускал в ход свои кулаки. Я глубоко вздохнула.

— Расскажи мне все, Дюран, и хорошее и плохое.

И тогда плотина молчания, разделявшая нас, рухнула, и мой сын начал говорить.

Он сообщил, что, когда ему было шесть лет и он смотрел из окна второго этажа на улицу, кто-то толкнул его и он вывалился из окна. Он бы сломал себе шею, если бы не попал в густые кусты. Ему так и не удалось выяснить, кто его вытолкнул — отец или мачеха.

Я узнала, как однажды в морозный день, когда Дюран не мог справиться с домашним заданием, Каис избил его и вышвырнул на снег. И пока мой сын, дрожа от холода, лежал в сугробе, Каис кричал ему, что заставит его провести в снегу всю ночь и, возможно, лишь это чему-нибудь его научит.

Дюран рассказал, как в одиночестве добирался до дома дяди, который жил довольно далеко, чтобы его отогрели. И я представила, как мое дитя, облаченное лишь в легкую пижамку, пробирается через снежные заносы.

Я узнала, что, когда Каис присоединился к русским, Дюран неоднократно становился свидетелем его пьянства.

Я выяснила, что Каис купил ему прекрасный рояль, чтобы Дюран выучился играть на инструменте.

А потом Дюран рассказал, как рояль разбили после прихода к власти «Талибана».

Он поведал мне о том, каким религиозным человеком начал прикидываться Каис, когда к власти пришел «Талибан», и как он нанял священнослужителей, чтобы те научили Дюрана читать Коран наизусть.

А потом к Каису пришел один из руководителей «Талибана», который сказал, что у них есть много людей, наизусть читающих Коран, зато им нужен человек, владеющий английским и разбирающийся в компьютерах. И тогда мой сын стал компьютерным экспертом.

Я узнала, как в сердце моего сына росла ненависть к «Талибану». Он любил играть на рояле, петь и танцевать, но с приходом «Талибана» к власти все эти удовольствия были запрещены.

Я выяснила, что мой сын так возненавидел «Талибан», что это чувство распространилось и на ислам. Я узнала, что мой сын даже подумывал о том, чтобы обратиться в христианство, и мое мусульманское сердце сжалось при мысли об этом.

Чем больше он говорил, тем сильнее его лицо покрывалось потом, и он начал производить впечатление больного человека.

Для того чтобы отвлечь его от столь болезненной темы, я попросила его спеть мне. Сердце мое затрепетало, когда я услышала его прекрасный голос.

В ту ночь я впервые за долгие годы спала спокойно.

Однако на следующий день один из контрабандистов отвел меня в сторону и прошептал:

— Будь осторожна, вполне возможно, что его отправил к тебе его отец для того, чтобы он получил американский паспорт. Возможно, он не говорит тебе всей правды.

Я посмотрела на Дюрана, который в это время оживленно беседовал с двумя другими контрабандистами.

— Видимо, вы правы. Но мне придется рискнуть. Интересно, узнаю ли я теперь свою родину, — промолвила я, пытаясь сменить тему разговора. — Сохранились ли здания, которые я помню с детства.

— Мало что уцелело, — приподняв одну бровь, ответил контрабандист. — От наших сокровищ ничего не осталось. «Талибан» уничтожил все.

Сердце у меня сжалось от боли за мою страну. Когда я была маленькой, Афганистан переживал эпоху расцвета, но за ней последовали годы тяжелых потрясений. И теперь все было утрачено. Впервые за многие годы я подумала о том, что могло произойти с нашими семейными ценностями — коллекцией марок дедушки Хассена и моей собственной коллекцией монет. Казалось, прошло сто лет с тех пор, как я запрятала их в своей комнате. Может, их нашел какой-нибудь ребенок?

На следующий день мы отправились в Исламабад сдавать анализы на ДНК, чтобы Дюран мог получить американский паспорт. И хотя я понимала, что это может быть ловушкой Каиса и этот молодой человек может оказаться одним из многочисленных сирот, выброшенных за борт исторических конфликтов, что-то подсказывало мне, это действительно мой сын. Однако я понимала, что для американцев материнский инстинкт никогда не сможет стать доказательством.

Американское посольство было поставлено в известность о нашем приезде. Там деловито взяли у нас кровь и сообщили, что результаты будут получены через две или шесть недель.

— От двух до шести недель? — пришла в ужас я. — А где мы будем жить? Мы не можем жить все это время в дешевой гостинице с контрабандистами. — Я огляделась по сторонам. — Может, мы можем остаться здесь?

Но чиновникам посольства было плевать на мои переживания. Они не могли позволить себе личной заинтересованности.

Так что нам ничего не оставалось, как вернуться к контрабандистам. Они согласились охранять нас и заботиться о нашей безопасности на протяжении всего периода нашего вынужденного пребывания в Исламабаде.

Дюран продолжал вести себя со мной очень осторожно, и его настроение непредсказуемо менялось. То он готов был изливать мне душу, то раздраженно отворачивался, обуреваемый подозрениями.

— Ну и что с того, что он бил тебя? — однажды вечером осведомился он. — Это еще не повод для того, чтобы разводиться. Ты была его женой, а муж имеет право бить свою жену.

Я вздрогнула. Чему Каис научил моего сына?

— Нет, Дюран, хороший муж никогда не бьет свою жену, — осторожно ответила я.

— В Коране сказано, что муж имеет право бить свою жену. Это позволено.

— Зато в Соединенных Штатах это запрещено, — пробормотала я.

Дюран отвел глаза, избегая моего взгляда.

— Мой отец говорит, что все женщины нуждаются в порке. Иначе они не будут знать своего места.

— Твой отец бил твою мачеху?

Дюран кивнул:

— Да. Я слышал, как она кричала и плакала. Он не позволял ей видеться с ее родственниками и посещать свадьбы. Ей приходилось все время сидеть дома. Помню, когда он однажды избивал ее, она пригрозила выкрасть меня и уехать, так чтобы он никогда не смог меня найти.

У меня перехватило дыхание. Все мои худшие опасения оказались правдой. Дюран действительно подвергался побоям. Он видел, как Каис избивал его мачеху. Каис был садистом, и мой сын оказался вовлеченным в его садистский мир.

— Но после этой угрозы моя мачеха забеременела. И после этого мой отец постоянно следил за тем, чтобы она все время была беременной, чтобы она не сбежала. У меня семь братьев и сестер.

— Прости, Дюран.

Дюран горько рассмеялся:

— Неважно. Это сделало из меня мужчину.

Мурашки побежали по моему телу.

За это время я несколько раз заставала Дюрана за тем, что он звонил по моему мобильнику в Афганистан. И тогда я вспомнила о предостережениях Фарида.

— Дюран, ты звонишь своему отцу? — спокойно спросила я.

— Я ничего ему не сказал, — сухо ответил Дюран. — Я просто хотел услышать его голос. И он хотел услышать мой голос.

— Дюран, мы оба рискуем своей жизнью. Если твой отец узнает, где мы находимся, он может приехать и убить нас обоих.

— Он убьет только тебя, — резко рассмеялся Дюран.

Я молча кивнула.

Я молилась о скорейшем получении результатов ДНК-тестов, чтобы поскорее отправить Дюрана в Америку, за пределы досягаемости его отца.

По прошествии трех недель мы получили результаты теста.

И они подтвердили, что Дюран является моим сыном.

После этого события начали развиваться очень быстро. Американское посольство выдало Дюрану паспорт, и мы начали выбирать рейс на Виргинию. Дюран решил, что будет жить у Надии в Виргинии и поступит там в колледж. Я собиралась отвезти моего сына к сестре, а затем ежегодно посещать ее, как делала это, пока был жив папа. Теперь я могла по полгода общаться со своим сыном.

Я была на седьмом небе от счастья!

Надия и Сьюзи встречали нас в аэропорту. Все не помнили себя от радости… за исключением Дюрана. Его совершенно не трогало это воссоединение с семьей матери. Когда мы приехали к Надие, я показала все игрушки, которые покупала ему на протяжении всех этих лет. Я сохранила все.

Дюран не проявил к ним никакого интереса.

— Почему ты не отдала их своему другому сыну? — пожав плечами, с безразличным видом спросил он.

— Мне нужен компьютер и и-мейл, — заявил он затем Надие. — У меня в Кабуле есть друзья, с которыми я должен общаться.

Надия нервно заерзала. Госдепартамент предупредил ее о том, что она должна быть осторожна, так как после семнадцати лет противостояния вряд ли Каис согласится сдаться без боя.

— Хорошо, Дюран, у тебя будет компьютер и и-мейл, — твердо произнесла она, — ты можешь общаться со своими друзьями, но ты не должен сообщать им о том, где находишься. Ты не должен называть им наш адрес и номер телефона. Это опасно. И поскольку мы защищаем тебя, ты обязан защищать нас.

Дюран промолчал, но залился краской.

Затем он заявил, что ему нужен собственный почтовый адрес.

Мой сын уже успел закончить первый курс Кабульского университета, где учился на «отлично». А теперь я зачислила его в Общественный колледж Северной Виргинии, где училось много иностранных студентов. Мы надеялись, что Дюран освоится там, а затем сможет перевестись в университет. Кроме того, Дюран хотел найти работу. На два дня в неделю он устроился в офис Надии, а в остальные дни работал в «Макдоналдсе». И я радовалась тому, что он усердно учится и много работает.

Мне не хотелось расставаться с сыном, но в Саудовской Аравии меня ждали муж и Маленький Дюран. Поэтому, когда Дюран обосновался в Америке, я решила, что могу оставить его на несколько месяцев. Я отправилась в Саудовскую Аравию, предварительно сообщив Дюрану, что вернусь через несколько месяцев.

Через две недели после моего возвращения в Джедду мне позвонила перепуганная Надия. Она сказала, что мой сын больше не сможет жить у нее.

— Мариам, я хочу, чтобы он сейчас же покинул мой дом.

Мы с Халидом надеялись, что конфликт рассосется и Дюран сможет остаться в колледже. Но на всякий случай Халид подал бумаги на получение визы для Большого Дюрана, чтобы он мог приехать в Джедду.

Как мы и надеялись, Дюран и Надия помирились, и он пробыл у нее еще три недели. Но потом они вновь поссорились из-за того, что Дюран хотел пойти в клуб, а Надия считала его еще слишком юным для такого времяпрепровождения. Дюран переехал от Надии к тете Шагул и пробыл у нее до тех пор, пока не получил визы в Саудовскую Аравию.

Однажды, когда мы с Халидом отправились в гости, у нас зазвонил телефон. Когда горничная сняла трубку, она услышала мужской голос, кричавший по-английски и интересовавшийся моим местонахождением. Когда она сказала, что меня нет дома, мужчина потребовал к телефону Маленького Дюрана. И когда мой маленький сын взял трубку, мужчина прокричал ему: «Я убью твою мать, Дюран! И тебя я тоже убью!»

Мой маленький сын был потрясен. Мы все решили, что это был Каис, хотя и не могли понять, как ему удалось найти наш номер телефона, который нигде не значился.

Большой Дюран приехал в Джедду спустя несколько недель. Маленький Дюран был в восторге оттого, что ему наконец удастся встретиться со своим старшим братом, о котором он так много слышал.

И когда я увидела рядом своих сыновей, сердце мое переполнилось радостью. Разве я могла заподозрить, что человеком, так напугавшим Маленького Дюрана, был мой старший сын?