Монгольские степи. Халхин-Гол

Глава 15

Событие тридцать восьмое

Гестапо обложило все выходы, но Штирлиц вышел через вход.

Помяни чёрта.

– Слушаю. Брехт. – Не скроешься же, раз телефон этот звонит, то прошёл через коммутатор, и не обманешь, что на учениях был. В соседнем кабинете лейтенант Володька знает, где сейчас комбриг.

– Ты, Брехт, так и не научишься представляться, как положен. Слушает он. Ну, слушай. У меня на столе листок один лежит, даже два листка лежат. На одном я выписал все кляузы на тебя. Кратенько. А на втором листке – приказ об аресте командиров в 1-й Отдельной Краснознамённой армии. Тебе какой зачитать? – Надо же, только о Мехлисе подумал, и вот тут, как тут, и арестом грозит. Ну, это вряд ли. Хрен им, а не Брехт. Тех двоих или троих, НКВДшников, что могут за ним послать, он легко отправит в места вечной охоты. Потом спокойно соберётся, возьмёт жену и детей и перелетит во Владивосток на летающей лодке, а там, через товарищей контрабандистов, в Америку.

– Давайте приказ, товарищ заместитель народного комиссара обороны. – Иван Яковлевич усмехнулся. Нет, если бы хотели арестовать, то этого звонка бы не было. Главное теперь, не показать, что хоть чуть-чуть испугался. Кто трусов любит!?

– Я же тебе, комбриг, раз пять уже повторял, называй меня – Лев Захарович и короче и спокойней, а то гаркаешь, как все, уши болят.

– Так, приказ же, Лев Захарович, – вот, не станет звонить и Захаровичем называться, если там арестовать решили.

– Не интересно с тобой Брехт. Хорошо, по делу давай. Читаю кляузы. По порядку поступления. Первая от лейтенанта Хайдарова. Пишет, что ты ему пальцы на руках сломал.

– Врёт, това… Врёт, Лев Захарович, я ему только на одной руке пальцы сломал.

– То есть, не отрицаешь, что как в царской армии рукоприкладством занимаешься. Да не солдатиков царских мутузишь, а командиров Красной Армии.

– Нет, Лев Захарович, это не я рукоприкладством занимаюсь, а он.

– В смысле, он на тебя напал?

– Нет, я на него, но перед этим …Там, так дело было, моя приёмная дочь перед поступлением в медицинский институт у нас в госпитале подрабатывала медсестрой. Ну, а лейтенант Хайдаров туда попал летом с пищевым отравлением. Дурак, ягод нажрался волчьих. Ну, Валька ему лекарства принесла, а он её за задницу схватил. Дочь у меня пять лет у-шу занималась. Борьба такая китайская, навроде нашего самбо. Ну, она руку его в захват взяла и два пальца ему сломала. Тот в крик. А у меня жена в госпитале служит. Она на крик прибежала, а он, в смысле, лейтенант Хайдаров, кричит, что арестуйте, мол, девку, она на него напала и руку ему сломала. Катя, это жена моя, дочь увела и мне позвонила. Я пришёл, выслушал обе стороны и решил, что этот придурок уже на семь лет тюрьмы заработал, а у него ещё одна рука целая, так он может и на добавку раскрутиться, жалко пацана стало. Молодой, деревенский дурачок. Только училище закончил. Пограничником был. Вот, я и решил помочь ему. Взял и ещё два пальца на другой руке сломал. Ну, чтобы не смог повторить попытку изнасилования.

– Ты, серьёзно, комбриг, – заржали на той стороне провода.

– Так точно, то… Лев Захарович. Серьёзно.

– И что сейчас с лейтенантом Хайдаровым?

– А чего с ним, служит у себя в разведывательном батальоне, у-шу занимается. Отличник боевой и политической подготовки. Я, если честно, то сомневаюсь, что он мог рапорт на меня написать. Может, только в первый день. Так он тогда писать не мог.

– Да, на рапорте есть приписка, что со слов Хайдарова написано, лейтенантом Малининым.

– Вона чё?! Малинин – погань редкая. Ничего, усилим воспитательную работу. Научим Родину любить.

– И что мне прикажешь делать с этим рапортом? – Мехлис зашуршал бумагами.

– Пусть лежит. Они оба должны знать, что там их писульку прочли и оставили без последствия, Это серьёзно простимулирует к повышению дисциплины и усердию в изучении «Науки побеждать», – Брехт, скрипнул зубами. Малинин вечно всем недовольный и, самое главное, подстрекающий других на всякие вот такие жалобы, так-то достал его уже прилично. Ничего, скоро Халхин-Гол, война покажет, кто чего стоит.

– Интересный подход к воспитанию молодёжи. Ну, чёрт с ними с дристунами. Вот следующая бумага посерьёзнее. От майора Звягинцева, и написана она им собственноручно. Знаешь такого?

– Так точно. Командир 191-го стрелково-пулемётного батальона. Хороший командир, не расстреливайте его.

– Шутишь всё! Он написал рапорт, что ты в его батальоне запретил отрабатывать приёмы штыкового боя. Устав не про тебя комбриг написан? Что за выдумки? Поясни?! – Разозлился Лев Захарович. Даже слюна через трубку долетела.

– Я считаю, что воевать сегодня, как воевал Суворов, нельзя. Сейчас наоборот всё. Штык дурак, а пуля … молодца, молодец, в общем, штыковой бой это последнее, что может понадобиться в современном бою. Гораздо важнее уметь стрелять, правильно и быстро окапываться. Правильно ходить в атаку, ползать по-пластунски, наконец, уметь.

– А если патроны кончились, а на тебя враг прёт!? – продолжал рычать Мехлис.

– Лев Захарович, давайте я вам, чтобы сбить накал беседы, анекдот про рукопашный бой расскажу.

– Анекдот? Мне?

– А, блин, вам нельзя анекдоты рассказывать? Я же не знал.

– Вот, ссука, даже ругать тебя расхотелось. Ну, рассказывай свой анекдот, но к майору Звягинцеву всё одно вернёмся.

– Чтобы вступить в рукопашный бой, опытный, подготовленный боец осназа должен:

1) Потерять на поле боя винтовку, пистолет, нож, поясной ремень, лопатку и каску.

2) Найти ровную площадку, на которой не валяется ни одного камня или палки.

3) Найти на ней такого же придурка в рядах неприятеля.

И только после этого, вступить с ним в рукопашную схватку.

Там не смеялись. Ну, да бойцов осназа пока не много. Настоящие, так вообще только у него.

– Чёрт с ним со Звягинцевым, – откликнулась всё же трубка. Долго молчала. Минуту, не меньше. – Чёрт с ним, а что вместо штыкового боя.

– Нужно всем красноармейцам и командирам выдать пистолеты ТТ, и наш штык заменить на штык-нож, как на «Арисаке». Пусть у бойца кончились патроны. Или неприятель идиот, ну, командир у них идиот, и повёл этот идиот таких же идиотов в штыковую атаку. Достал красноармеец Иванов ТТ и семерых врагов отправил к их богине Аматерасу или к их богу Тору. Если рота наступает на роту, то при нормальном владении пистолетом враги не добегут до окопа. А если батальон наступает на взвод, то последних трёх бегущих легко увернувшись, от этой длинной палки, можно подтянуть к себе за неё и всадить нож в живот или в горло, в зависимости от того, хочешь ли ты помучить этого врага или убить быстро и безболезненно. Согласитесь, Лев Захарович, что даже если вы лучший в мире штыковой боец, то восьмерых или семерых врагов в этой толкучке не заколите. Штык пока вынешь из тела, пока сделаешь новый замах, уже получишь чужой штык под рёбра.

– Вот ты сам и подвёл себя к ловушке, – гоготнула трубка. Брехт ловушки не видел, но решил подыграть бооольшооому начальству.

– Где ловушка, Лев Захарович?

– Я думал, ты умней, Брехт. А если тебе надо в атаку идти! Что и там штыковой бой не нужен.

– Лев Захарович, вы же можете потребовать поменять устав. Нужно в уставе написать, что если красноармейцы самостоятельно побегут в штыковую атаку, то командир подразделения должен открыть огонь на поражение им в спину. А если командир вылезет из окопа и поведёт людей в штыковую атаку, то красноармейцы должны штыками заколоть такого командира.

– Ну, ты там ври, да не завирайся, а то ведь я пожалею, что вычеркнул твою фамилию из списка на арест, – опять там зарычали.

– Сначала окопы противника должны быть перепаханы тяжёлой артиллерией, потом миномётами, а потом под прикрытием плотного пулемётного огня за танками пехота должна ворваться в окопы деморализованного врага и перестрелять их из пистолетов или автоматов. Лев Захарович. Я слышал, что на Ковровском заводе № 2 начали выпускать пулемёт-пистолет системы Дегтярёва. Можно направить мне несколько экземпляров и …

– Пистолет-пулемёт, да это ерунда. Бессмысленное оружие, дальность невелика, патрон слабый, вечно ломается.

– Лев Захарович, тем более, говна ведь не жалко. И ещё ведь в ГАУ есть образцы финских автоматов Суоми и немецких Шмай… и немецких Maschinenpistole MP 38. Тоже бы желательно по паре образцов и до кучи конструктора Шпагина ко мне командировать с этими образцами на пару неделек.

– Может, всё же расстрелять тебя, комбриг. Стоп, я же не до конца озвучил все кляузы на тебя. Тут одна есть вообще непонятная. Говорится вот, что ты часто командиров РККА офицерами обзываешь. Ну, ладно я пойму, если Шапошников оговорится, он служил в царской армии, но ты ведь молодой, и в армии, здесь написано, с 1933 года. Объясни мне, почему ты командиров офицерами называешь?! Может, ты шпион немецкий, Брехт? У них там, а, у вас там, в Германии – офицеры.

– Книжек в детстве перечитал, товарищ заместитель наркома обороны, – это на самом деле прокол, Штирлиц опять был близок к провалу как никогда, – Да, ещё в Испании все командиры иностранные друг друга офицерами называли. А вы ведь знаете, я в интербригаде был. Как-то прилепилось к языку.

– Отлепляй, давай. Да, комбриг, ты знаешь, зачем я звоню?

– Поздравить меня созванием Героя Труда.

– Ты меру-то знай, в третий раз сегодня говорю.

– Лев Захарович, я знаю, зачем вы звоните, поинтересоваться, что я решил по ружьям Курчевского. Правильно?

– Да, ясновидец, хренов. Угадал. Докладывай. – Чего-то там опять зашуршало.

Брехт рассказал об изготовленной «недокатюши».

– Свето-шумовая установка «Катюша». Зачем это. Ты там, Иван Яковлевич, с ума не сошёл. Мы же про оружие говорим.

– Лев Захарович, я тут много чего понаделал за эти полгода. Я думаю, вам приехать надо и посмотреть на всё своими глазами. Тут на пять званий «Герой Труда».

– Диктуй, – опять зашуршало.

– Диктовать? Да? Хорошо. Мы тут построили бронетранспортёр БТР-1, ещё..

– Диктуй, что про пистолеты-пулемёты говорил. Какие тебе нужны и кто такой этот Шпагин. Приеду, как раз и необходимо к вам в Первую армию наведаться. Нездоро … Ну, тебе всего знать не положено. Диктуй.

Событие тридцать девятое

Встретив гестаповцев, Штирлиц выхватил шашку и закричал: «Порублю!». Гестаповцы скинулись по рублю и убежали.

Зима выдалась снежная. Даже многоснежная. В католическое Рождество вообще небо решило все рекорды побить и завалило Спасск-Дальний. Полуметровые сугробы вдоль заборов организовались. Снег внутри военного городка не нужен и потому все четыре тысячи его жителей были с утра подняты по тревоге, снабжены лопатами и скребками, со всех машин сняли зенитные установки и прочие «Катюши», нарастили или восстановили борта и организовали вывоз снега на поля. Брехт, зачем-то самолично руливший процессом, пришёл домой на обед мокрым и осипшим. Пришёл, а там на каникулы перед первой сессией Валька с Малгожатой-Марией приехали. Точно, писали же в письме, что приедут готовиться к сессии домой. Не жалко. Катя носилась по дому, то им оладушек подкладывала, то рассматривала фотографии, что эти спортсменки, комсомолки и просто красавицы с собой привезли. Зашли перед отъездом в фотоателье во Владивостоке и нафотографировались от души и на фоне моря нарисованного, и у какой-то дорическо-коринфской колонны, и с попугаем большущим и даже с ужиком пёстрым.

Валька увидела входящего всего белого и красного с морозца «батяньку» и на шее повесилась. А чего три месяца не виделись.

– Подросла?

– Не, ботиночки на каблуке купила?

– Ботиночки? – босиком стоит.

– Шучу, а что подросла? Я и не заметила. – Закружилась перед зеркалом в прихожей.

– Подросла.

– Ой. Папка, там такая чудная история приключилась позавчера. Сидим мы с Марией чай вечером пьём. А тут постучали в дверь. Я пошла, открыла. А там нет никого. Метель метёт, ничего не видно, но около дома никого. Я дверь закрыла, только опять села, снова стук в дверь. Я бегом. Нет никого. Я решила подождать у двери, дети, наверное, думаю, соседские хулиганют. Уши им давно надрать пора. Стою у двери и дождалась. Снова стук. Я резко дверь открыла, а там тень прочь бежит, в снегопаде этом и не видно почти, то ли взрослый, то ли ребёнок. Я крикнула, что уши оборву и закрыть хотела. А на пороге сумка чёрная стоит. Я её занесла, открыла, а там два пакета бумажных перевязанных, и на обоих написано по-русски, «для Брехта».

– По-русски.

– А, да, там всякие штемпели и марки иностранные. Да, вот та сумка, вон в уголке, там и оба конверта.

Иван Яковлевич посмотрел на сумку. Красивая, кожаная, дорогая, должно быть.

– Пап, отдашь потом мне сумку, мне как раз на лекции тетради да учебники таскать. – Выпучила глаза Валька, как у кота из Шрека.

– Забирай. Стой. Не забирай. Я её завтра Дворжецкому покажу, пусть десяток таких же сделает и тебе и Малгожате и матери. Ну и подругам каким на Новый Год подаришь. Ты, же писала, что у вас там три подруги образовалось.

– Ой, пап, спасибо. Холодно тут, – Убежала.

Брехт открыл сумку. Бандероли, надо полагать, посмотрел адрес. Из Нью-Йорка в Шанхай. Ну, раз из Нью-Йорка, то должно быть от Васьки Блюхера.

Иван Яковлевич хотел сразу разорвать конверт один, но тут в прихожей появилась жена и головой покачала.

– Ладно, ладно. Умываюсь, переодеваюсь, в тапочки обуваюсь и на кухню отправляюсь. Письма от Васьки пришли. Из Нью-Йорка. Понял. Говорю же. Потом.

Ох, горячие, ароматные, жёлтенькие блинчики с корицей, так никто кроме принцесс делать не умеет. Их там, в принцесской школе, такие блинчики делать учат.

Ел, обжигаясь, блинчики Иван Яковлевич, но сумка с двумя пакетами, хоть и была за спиной, стояла перед глазами, потому, как только обед закончился, и семейство приступило к приготовлению рождественского угощения, Брехт схватил сумку и закрылся в кабинете. Шпагат проклятый не хотел никак рваться и, скрипя зубами, пришлось комбригу идти на кухню за ножом. Ну, дальше проще. В первом пакете были чертежи. Много чертежей. Брехт их мельком пролистал. Это была летающая лодка на поплавках. Самолёт назывался – S-42 Clipper. И чего? Клипер, блин. Хорошо это или плохо. Это здоровущий самолёт с четырьмя моторами, расположенными над фюзеляжем. Моноплан. Пассажирский самолёт. Дальность две с половиной тысячи миль. Получается, где-то около четырёх тысяч километров. Прилично. Всё было на английском и Брехт точно не авиастроитель, потому плюнул и положил документы назад в коричневый пакет.

Вскрыл второй. Там всё то же самое – чертежи, на этот раз вертолёта. Вот, это уже интересней. Пока СССР в этом вопросе явно отстаёт. У нас сейчас вертолётами никто не занимается. Проект назывался, судя по спецификации – VS-300. С – это, наверное, Сикорский. Цифра 300 ни о чём не говорила. Брехт посмотрел общий вид. Хрень полная. Такой и он мог придумать. Всё дело ведь в винте? В винтах? Ну, и чего тут над спецификацией написано: «одновинтовой схемы, с автоматом перекоса». Нет. Даже лезть не стоит. Кто там у нас корифеи по вертолётам – Миль и Яковлев. Пусть у них голова и болит. Вот вам ребята подсказка, творите дальше.

И что, Васька даже письма не прислал? Ни чего себе. Иван Яковлевич перетряхнул все бумажки по-новой, нет. Вернулся к сумке. Должно быть письмо. Ну, слава Богу. Оно было в ремешке сумки. Видно было, что зашивали вручную. Вспорол ремень Брехт, достал. Совсем коротенькая весточка. Васька писал, что добрался со всей семьёй благополучно, а вот в Калифорнии подхватили все грипп и еле выжили. Только через месяц добрались до Нью-Йорка и ещё неделю разыскивали этого Сикорского. Устроился Васька на фирму «Sikorsky Aero Engineering Corporation» лётчиком испытателем и неделю присматривался к фирме. Дела у Игоря Ивановича шли не очень. Все служащие рассказывают историю, что когда фирма совсем разорилась, то на неё устроился работать сам Рахманинов – занимая должность вице-президента, и он дал Сикорскому на поправку дел пять тысяч долларов. Сейчас Рахманинов уже не работает. И дела у фирмы не шибко, но идут. Сводят концы с концами. Васька предложил взять его в долю и обещал вложить в предприятия пятьдесят тысяч долларов. Что Сикорский с радостью принял, и теперь Васька не только пилот-испытатель, но и вице-президент фирмы. Живёт он в соседнем с Сикорским доме двухэтажном в пригороде Нью-Йорка. У того целая куча детей. Четыре мальчика и дочь студентка, а ещё с ним живут две его сестры. Ходят по воскресеньям в гости друг к другу.

В конце Васька спрашивал, как его родные.

А как родные. Всё, как и в Реальной Истории. Глафире дали десять лет за недонесение, а детей отдали в детские дома. Но Брехт сумел за солидную взятку узнать новые фамилии и девочки и мальчика, и сейчас готовил акцию по их изъятию. Двух первых жён Блюхера расстреляли. А Павел – который брат? А Павла больше нет. Зато в авиационной эскадрильи у Брехта в бригаде служит капитан Иван Павлов. Сердитый лысый дядька с будёновскими усами и со шрамом на щеке. Даже если сильно присматриваться узнать в нём младшего Блюхера проблематично.

Стоять. Бояться. Вот же замечательный способ отдать портфель фон Манштейна в нужные руки. Отдать эти чертежи самолёта и вертолёта Льву Захаровичу Мехлису, который скоро приедет и заодно портфель. Моя, типа, хата с краю. Это Васька Блюхер прислал.

«Так ты поддерживаешь связь с врагом народа»? – нахмурится Мехлис.

«А он враг народа»?

«Он – перебежчик, значит, враг вражеский»!

«Он разведчик. И в ваших интересах, Лев Захарович, официально сделать его таким разведчиком. Передать его документы в НКВД и звание специальное присвоить с псевдонимом. Чтобы никто не догадался, например – „Чингисхан“. Он работает у одного из ведущих авиаконструкторов мира, и сможет и впредь добывать нам чертежи самый передовых самолётов. А ещё как-то умудрился и немецкие бумаги купить. Наверное, его надо наградить, а то ведь он обидится и не будет больше чертежи и документы пересылать»?

«А связь»?

«А связь через меня»!

«Подумаю. Давай сюда портфель и чертежи».

Ну, как-то так.