Монстр с нежным сердцем

Глава 10. Терпение и труд вознаграждаются

Разумеется, на ум сразу пришел Николас Фламель, но после неспешных размышлений идею с эликсиром Бессмертия пришлось отставить. Полной гарантии зелье не давало, и зависеть от него не хотелось, так что лучше последовать совету мудрого Хогвартса. Откладывать поездку до семидесятых годов тоже не имело смысла — произойти за это время могло что угодно, вплоть до несчастного случая.

Сперва Гарри хотел просто трансгрессировать до Уилтшира, типа, по-быстренькому сделать и успокоиться, но торопыгу осадили, сказав, что так он рискует вообще не добраться до Мерлина. На вопрос «почему?» пояснили: а потому, что магия не терпит такого пренебрежительного подхода к себе. Если делать что-то, то делать основательно и с душой. Лондон, к слову, тоже не сразу строился.

Так что хочешь не хочешь, а пришлось мальчику унять свой максимализм, засунуть спешку в карман и начать сборы в путь. Увидев, как Гарри складывает носки и смену белья, Зейн тоже полез на антресоли за чемоданом, образно говоря. Поставил дорожный саквояж рядом с папиным и стал любовно утрамбовывать в него свои крупногабаритные одежки. Гарри только вздохнул — преданность сына давно стала притчей во языцех…

Сопровождать Гарри и Зейна в пути вызвался, как ни странно, Джон Дервент, чем безмерно удивил Поттера. А уж когда на лошадях во двор въехали серокожие мордовороты, удивление Гарри переросло в изумление.

— Джон, люди же кругом будут! — потрясенно воскликнул он. — Зачем ты орков с собой берешь?

— А в чем дело? — вздернул тот бровь.

— Ну как же, пересуды начнутся, Статут секретности опять же… — забормотал Гарри.

— Слушай… — Джон тяжело скрипнул желваками. — Мне нет никакого дела до людских пересудов. В мою задачу входит безопасно и желательно в целом виде доставить твою драгоценную тушку до места назначения. Такой наказ я через Хогмунда получил от Хогвартса и выполнять его собираюсь со всей ответственностью и старанием.

— Да что может случиться-то? — в недоумении спросил Гарри. — Статут же утвержден уже?

— Статут-то утвержден и даже соблюдается, — проворчал Джон, затягивая подпругу, для чего повис на ремне, помогая себе весом. — Да только драконов как-то подзабыли обучить чтению. А небо им не закроешь, немыслимое это дело… Тролли и великаны вроде тоже чтению не обучены, а на мнения людишек им плевать, так что похаживают они ещё на большие тракты, пограбливают путников. Ну и от обычных разбойников мы пока не застрахованы, — замолчав, он пихнул коня под подвздошье, отчего тот всхрапнул и послушно сдулся, и Джон смог наконец-то затянуть ремень на нужную дырочку. После чего проверил коней Гарри и Зейна: с Маффином никаких нареканий не возникло, а вот Мышку пришлось сдуть грубым пинком под дых. Гарри при этом вздрогнул, поймав легкий намек обиды за Мышку, и оскорбленно поджал губы, стараясь не сильно ненавидеть этого человека, что грубо обошелся с его лошадью.

Так, собрались, во двор замка высыпал народ — проводить путников. Дети, подростки, взрослые заполонили всё немалое пространство перед замком, воздух зазвенел от их искренних пожеланий и прощальных криков, поднялся лес машущих рук… Но Гарри пришлось ненадолго задержаться — со стороны сада пришла Фелина, мягко ступая, она подошла к Гарри и придвинула к нему морду со странной просьбой:

«У меня усик отломился, сними его».

Гарри присмотрелся к вибриссам и увидел, что один действительно надломлен и свисает. Протянув руку, он аккуратно оторвал сломанный усик со смутным ощущением, словно отламывает ветку с куста. Пока он соображал, что с усом делать, кошка нежно муркнула:

«Сохрани его. Когда прибудешь к Стоунхенджу, воткни усик в землю, и я тут же явлюсь перед тобой».

Рука Гарри замерла, пальцы крепче сжали «прутик» — о как, это неспроста… Это подарок волшебного существа. Всё поняв, Гарри бережно спрятал усик во внутренний карман куртки, по покрою внешне напоминавшей будущий бушлат. Благодарно кивнул кошке, подарив ей на прощание новое имя:

— Спасибо, Филаретта.

Гигантская киса обрадованно выгнула спину и замурчала, собираясь насладиться звучанием чудесной клички. Была у неё такая милая слабость — узнавать новые имена, вслушиваться в них и влюбляться в саму себя. Хоть и богиня, но влюбчивая, как и все кошки…

Путь среди гор завораживал сам по себе: мерно цокали копыта лошадей, раскачивая всадников в такт шагам, шуршал ветерок, снуя по склонам, а в голове мелодия мурлычет, порождая слова, из которых постепенно сложилась нехитрая песенка…

Тянутся ввысь исполины —

Горы под снежною шапкою.

Видят в озёрных низинах

В воде отражение зябкое.

В туманные кутаясь шали,

Ледникам заплетают косички,

А ветры, покоя лишая,

Сонаты поют перекличкой.

И льнёт всей душой к королеве

Влюбленный король-великан,

Не шубу вручив своей деве —

Облаками укрыв её стан.

Аллегория с великанами родилась не на пустом месте: проезжая последние плоскогорья, Гарри видел вдали застывшие в поцелуе циклопические громады каменных исполинов. Причем пол у них вполне угадывался: силуэт меньшего великана был явно женским…

Первый привал стал уроком и анонсом дальнейших странствий. Спешившись, Джон и орки расседлали коней, почистили, навесили на морды торбы с овсом и опутали передние ноги ремнями. Зейн занялся тем же, а глядя на него, своим транспортом пришлось заняться и Гарри.

Наутро стреноженные лошади, однако, ухитрились исчезнуть. Нашли их в распадке у ручья, были они все непонятной масти — серо-буро-зеленые, чуть ли не цвета хаки, ага…

Пока Гарри ронял и ловил челюсть, Джон с орками идентифицировали своих скакунов и с ангельским терпением стали отчищать от глины и тины, в которой эти непарнокопытные вывалялись, спасаясь от слепней. Мышка, несмотря на кличку, был приличного объема, и Гарри весь изругался, отскабливая присохшую корку грязи. Зейн трудился молча, чистя своего слона, так что Гарри вскоре примолк, устыдывшись своей несдержанности.

На четвертый-пятый день это стало необходимой рутиной, такой же обычной, как чистка зубов по утрам. В зависимости от местности лошади находили малейший повод покрыться защитной коркой против слепней и мух, которые никак не унимались, несмотря на поздний сентябрь.

Кроме того, кони сломали Гарри шаблон. Как-то рано утром на стоянку вперся медведь: Конор и Логан с Джоном, как назло, отлучились на фермушку за порцией утренника, а Гарри и Зейн растерянно замерли в своих спальниках, не имея ни малейшего понятия, чего и как делать. Кони сперва косились на Топтыгина, а потом, когда незванец пересек, по их мнению, невидимую границу, за дело взялся мощный черногнед Джона — раздувая ноздри и свирепо гогокая, он живым неотвратимым роком попер на пришельца. Медведь вытянул любопытную морду и заинтересованно принюхался было, но тут же заробел, как только жеребец взгорбился и грохнул копытами о землю (толчок Гарри точно ощутил). Не желая связываться с гривастой страшилой, косолапый предпочел благоразумно смыться, заставив Гарри задуматься о том, что лошади не всегда бывали нежными пугливыми фиалками…

Горная Шотландия остались позади. Спустя несколько суток пересекли границу — реку Твид. Орки, укрывшие рожи под капюшонами, ничем не отличались от обычных путников, а размеры Зейна скрадывала крупная лошадь, благодаря чему на него тоже не обращали внимания. Сам же Гарри, проезжая города, тяготился увиденным, которое его совсем не радовало, ибо улицы, мягко говоря, воняли.

Воняло именно так, как описано в книге Зюскинда «Парфюмер». И не столько за счет большого скопления горожан, сколько — из-за обилия скотины, а её было кошмарно много. И ладно бы волы с телегами, так лошадей была тьма-тьмущая, и все они дружно испражнялись. Гигантская пробка на одной из улиц Инвернесса поразила Гарри в самую печенку — телеги с обозами и подводами, кэбы и фиакры, двуколки, конки и дилижансы, ландо… и в каждой — лошади, лошади, лошади, лошади и лошади! Лавируя среди экипажей, Гарри невольно задерживал дыхание, минуя рыбацкие подводы с рыбой и водорослями, а проезжая катафалк, чуть не присоединился к гниющему покойнику в деревянном щелястом гробу… Катафалк окружил кортеж суровых приставов и советников и бдительно отшивал любопытных. Из речей окружающего люда Гарри мимоходом уяснил, что покойника эксгумировали и везут в морг на повторное вскрытие, дескать, возникло подозрение, что дедок скончался не от язвы…

Пустующие утренние улицы тоже не восхищали — на них Гарри, к своему вящему изумлению, узнал о существовании крайне редкой профессии, о которой забыли в двадцатом веке за ненадобностью — золотарь. Так в викторианскую эпоху в народе по старинке называли ассенизаторов. Дурно пахнущие бледные плешивые мужички таскались туда-сюда с тележками и лопатами, собирали навоз и, наскоро подметя и подмыв улочку, утаскивались дальше.

Видел Гарри и фонарщиков вечерами. Погромыхивая тачкой с бидонами и лесенкой, строгого вида джентльмены перемещались от одного фонарного столба к другому, приставляли лесенку, взбирались по ней к пузырю, отчищали внутренние стенки стекла от копоти, а внешние — от уличной сажи и испарений с мостовых, заливали масло и керосин, в зависимости от статуса окраинной улицы. В центральные-то был проведен газ, и там фонарщики только ручку поворачивали, включая-выключая подачу газа к горелкам, или чинили те же горелки, меняли выбитые шпаной стекла, выправляли погнутый столб, в который днем врезался лихач-кокни, не справившийся с понесшими конями, такое вот ДТП этого времени.

Про трубочистов Гарри слышал, а вот человек-будильник удивил. Механические будильники в эти годы не были ни дешевыми, ни надежными. Задача человека-будильника заключалась в том, чтобы заставить рабочего проснуться в нужное время и убедиться в том, что он действительно поднялся с постели. Происходило это следующим образом: шел по улице худой небритый мужик, нес под мышкой длинный шест и дубинку в руке, подходил к двери, стукал дубиной, ждал, ещё стучал, дожидался шевеления за дверью и здоровался с заспанным клиентом.

— Привет. Тебе пора.

— А-а-ага… — длинный зевок. — Уже три? Спасибо, щас соберусь…

Получив пару пенсов, будильщик шел к другому дому и начинал стучать не в дверь, а в окна спальни на втором этаже.

— Эгей-гей-г-е-е-ей! Просыпайся, пора на смену! Эгей, булки ждут!

Кричал он до тех пор, пока окно не открывалось и не выглядывал булочник, которого дожидалось тесто, подготовленное помощником в ночную смену.

Странная и очень необходимая профессия своего времени. По мере того, как механические будильники сделаются более доступными и наводнят мировой рынок, диковинная профессия канет в реку Забвения. О былом существовании человека-будильника память сохранится в английском фольклоре или же какой-нибудь студент наткнется на информацию случайно, читая одно из классических произведений Чарльза Диккенса, роман «Большие надежды», герой которого впадал в неподдельную ярость от того, что его слишком активно будили.

На безлюдных трактах встречались грабители и разбойники, которые, впрочем, отступали без звука, завидев клыкастые рожи двух орков. А ведь Гарри к ним притерпелся и находил их теперь не особо-то и страшными! Орки как орки, вполне толкиеновские, как те гномы, только прикультуренные слегка сережками в ухе, стильными стрижками и приличным прикидом. В дорогу Конор и Логан были экипированы по-дорожному в плащи с капюшонами, сапоги, куртки, всё как положено. Это в Хогвартсе эстетствующие орки расхаживали в костюме-тройке: в пиджаке, штанах, жилетке и при галстуке, что и говорить, сэру Толкину даже не снились такие красавцы…

Встретился им и престарелый дракон, сползший с гор за легкой добычей. Высунулся из-за камней с гастрономическим приветом, облизнулся и полез за блюдом — вкусной толстой лошадкой Зейна. Тут-то Логан с Конором и показали, что не зря кашу едят. Гикнув, погнали своих буланых кобыл вскачь, подскакали к ящеру и на полном скаку перепрыгнули к нему на хребет, с двух сторон орудуя саблями. Гарри лишь тупо моргал, глядя на обезглавленную тушу бронепоезда, не успев даже испугаться толком.

Величественный Стоунхендж вырос на горизонте на исходе сентября. Вечные, самые знаковые в мире камни — трилиты — вызвали у Гарри смешанные чувства восхищения и страха, чуть ли не благоговения, как перед всякой божественной святыней. Он читал о Стоунхендже, смотрел передачи, посвященные ему, но только сейчас удосужился приехать и посмотреть на него вживую. И испытал сильнейшее потрясение, встав лицом к лицу с легендой. И, как многие до него и после, задался извечным вопросом: кто их построил, с какой целью, зачем?..

Решив не откладывать дело на потом, Гарри спешился и замер, собираясь с духом, вынул из-за пазухи платок, развернул и достал кошачий ус. Погладил, вызывая в памяти морду Фелины, опустился на корточки и воткнул в дерн серый прутик.

— Приди, Фелина… — тихо позвал он.

И она пришла. Загудела-задрожала земля под ногами Гарри, вспучился и вздулся ближайший уилтширский холм и вырос гигантской зеленой кошкой. Потянулась гибко, оглянулась и легла, вытянув перед собой лапки. Приглашающе кивнула.

«Ты готов?»

— А как ты меня переправишь в Хрустальные чертоги? — задним числом озаботился спросить Гарри.

Кошка положила голову на лапы и раскрыла пасть. Глядя на частокол острейших белоснежных зубов, Гарри интуитивно попятился. Чего, простите?.. Сзади хмыкнул Джон, Гарри посмотрел на него, увидел по-снейповски вздернутую бровь и вздрогнул. Наверное, ему лечиться пора, если он в каждом втором Северуса начал видеть… Но с другой стороны, Фелина же не собирается его в буквальном смысле есть, так чего ж он трусит-то? Это же практически гора с пещерой в виде кошачьей головы…

Настроившись на это, Гарри набрался храбрости и подошел к голове, немного помедлил, наскреб ещё чуть-чуть смелости и занес ногу над краем рта. И ступил на каменный пол овальной пещеры, растерянно посмотрел на нечто в форме языка и испуганно дернулся, когда язык поднялся и прижал его к нёбу. Позади с гулким грохотом схлопнулись титанические челюсти, и настала тьма.

Чтобы не бояться, Гарри закрыл глаза, уперся в пол ладонями и покорно отдался судьбе, ощущая, как дрожат стены и пол от чудовищного трения — земляная кошка неслась сквозь земную твердь в глубины подземного мира.

Наконец дрожь и грохот прекратились. Стихло трение, и Гарри понял — прибыли. Тьма отступила, к нему проник свет, и юноша прищурился, оберегая глаза от резкой смены освещения. Загораживаясь рукой, шагнул к выходу, спрыгнул на пол и осмотрелся, ожидая увидеть хрустальные своды чертога. Но вместо этого его взгляд устремился в бескрайную серебристую долину. В ней всё было серебристо-серым, цвета летнего тумана, скрадывающего все сочные краски мира. Бледная молочная река, пологие пепельные берега, голубоватая трава. Пушистые плакучие деревья. Холодная застывшая красота завораживала, дышала зимней свежестью.

Вот только не было тут зимы… Травы нежно плыли под волнами ветра, шелестели и шумели, ластясь к ногам, Гарри шел и завороженно шарил глазами по волнистой степи, поражаясь каждой увиденной мелочи. Что это за место, отчего-то стало понятно сразу — это страна Вечности, Мир-без-Времени. Средоточие магии.

Вспомнив о Мерлине и о цели своего визита, Гарри завертелся во все стороны, желая увидеть то, ради чего пришел. Как тут к Мерлину пройти, где его искать? Поколебавшись, Гарри неуверенно позвал:

— Ко мне кто-нибудь выйдет?

«Зачем? Мы и тут хорошо тебя видим», — отозвалось пространство. Не понимая, откуда доносится голос, Гарри закружил на месте, отчаянно тараща глаза.

— А где вы?

«Тут. Чего надо-то?»

— Да, но… С кем я говорю? Покажитесь, пожалуйста, я вас не вижу…

«Ну надо же, такой вежливый мальчик. А что ты хочешь увидеть-то? Разве то, за чем ты пришел, можно узреть?»

Гарри запнулся и замер, оглушенный пониманием — а ведь и правда, разве долголетие поддается визуальному описанию? Но это получается…

— Я хотел увидеть Мерлина… — смущенно пояснил он.

«Нельзя меня увидеть, мальчик, в физическом смысле я не существую».

— Понимаю… — тихо молвил Гарри, получая безмолвный ответ Хрустальной долины — Мерлин умер для мира живых, но осталась его магия, сосредоточенная в этом месте. Вздохнув, Гарри робко спросил:

— Зейну можно войти?

«Ему не нужно. У него это уже есть».

Гарри слабо улыбнулся, обвел взглядом туманную равнину, прощаясь, и повернулся к Фелине. Кошка тут же легла, нежно мурлыкнула и раскрыла рот, готовая отнести Гарри обратно на поверхность.