Монстр с нежным сердцем

Глава 22. На крыльях рождественского фестрала

Облетев-обслужив ещё пятерых детей с самими горячими желаниями, Барри осторожно поинтересовался у ученика, притихшего у него за спиной:

— Всё ли ты понял, отрок?

— Да, — тихо отозвался Гарри, сам, однако, поглощенный совсем другими мыслями. Мудрый Винкль это почувствовал.

— Что случилось-то? — спросил он вполголоса.

— Вам уже сказали, откуда я? — вопросом на вопрос ответил Гарри.

— Сказали, — нехотя кивнул Винкль. — В тот же вечер и сказали: вызвал меня Блэк к себе и огорошил вестью, что ты-де из будущего.

— Тогда вы поймете мое недоумение, — чуточку воспрянул духом Гарри. — Помните распределение в сентябре?

— Помню, — напрягся Барри.

— Там была девочка, Фрида Вульф. Помните такую?

— А-а-а… Помню, и что? — Напряжение спало.

— Так вот, в моем будущем что-то непонятное произошло, из-за чего великанов записали в неразумных чудовищ, и их дети — полувеликаны — вынуждены скрывать свое происхождение. А сама Фридвульфа, как я помню, ушла от мужа, оставив своего трехлетнего сына… При этом нигде не упоминается, что она училась в Хогвартсе.

Барри подумал и сообщил:

— Скорей всего, она не поступила в сгоревший после Адского пожара Хогвартс и выросла в одичавшем племени великанов-изгнанников.

— Замуж вышла обманом, а когда муж раскрыл её — ушла от него к соплеменникам, — эхом продолжил Гарри и приуныл. — Действительно… Могли великаны ожесточиться в мировой опале магов.

— Конечно, могли, — подтвердил Винкль. — И так еле выбил разрешение Вульфам, потому что ну сколько можно?

— А союз человека и гоблина возможен? — осторожно спросил Гарри.

— Нет, невозможен. Были в истории некрасивые ситуации, когда гоблины насиловали женщин и наоборот, так вот, с уверенностью заявляю — детей от такого союза не бывало никогда.

— А как же мой учитель? — растерялся Гарри. — Мне говорили, что он полугоблин.

— Опиши мне его, — попросил Барри.

— Ну, он очень маленького роста, у него тоненький писклявый голосок, он искусный дуэлянт, очень силен в чарах, преподает заклинания… — Гарри постарался припомнить все подробности.

— Хе… наврали тебе, — хмыкнул Винкль. — По твоему описанию это вполне обычный волшебник. Уши у него какие? — спросил он. Гарри напряг память, пытаясь вспомнить, видел ли он уши профессора Флитвика, но как ни пыжился, так и не смог вспомнить, чтобы видел их в густых зарослях бакенбардов.

— Не помню, — вынужденно признался он. — Баки густые…

— Человек он, — удовлетворенно кивнул Барри. — Просто лилипут. Отчего и сочинил баечку о своих кровожадных предках, чтобы пробиться в ряды если не волшебников, то хотя бы магиков. Лилипутам и в обычном мире сложно живется, им очень сильно приходится крутиться и изворачиваться, чтобы заработать место под солнцем. Увы, их жизненный путь частенько остается в пределах круга цирковой арены.

Это было… сильно. Очень таким откровением для Гарри. Ему уже довелось видеть лилипутов на ярмарке в передвижном балагане, и он замечал, как трудно живется маленьким человечкам со статусом «смешные уродцы», увы, но только с ним карликам разрешали жить среди людей. В будущем участь микролюдей, конечно, станет немного лучше, в газетах Гарри иногда читал о каком-либо лилипуте-актере или бизнесмене и об их тернистом пути к славе и богатству.

Надолго уйти в переживания Гарри не дали — фестрал под ним дернул шкурой, и Барри сообщил:

— Стеллмар чувствует ещё одного ребёнка с сильным желанием. Держись крепче, отрок. Эту девочку я отдам тебе — сдашь экзамен, так сказать…

Да что такое эти фестралы? В который уже раз задался вопросом Гарри, сжимая в руках мешок и пригибая голову, чтобы избежать встречного потока. Широкая спина Барри не очень хорошо защищала. Девочка с самым сильным и горячим желанием жила в Суррее, к полной неожиданности Гарри, увидевшего под собой ровные и до икоты знакомые улицы Литтл Уингинга. А дом номер четыре на Тисовой вообще чуть не сбросил его со спины фестрала — господи боже, неужели дом Дурслей существовал уже тогда, в тысяча восемьсот семьдесят восьмом?!

Мелани Дурсль было четыре годика, она сидела на подоконнике и тоскливо смотрела в окно на темное, усыпанное звездами небо. Её сердечко ныло и болело от страха за маму, которую ранее вечером внезапно увезли в больницу. Совсем изведясь от беспокойства и полностью накрутив себя, Мелани сложила ладошки перед собой и выплеснулась в отчаянном крике:

— Санта! Не надо мне никаких подарков, пусть только мамочка выживет, пожалуйста!!!

Этот отчаянный детский крик едва не вышиб из Гарри дух и в буквальном смысле сковырнул с фестрала. Издав короткий придушенный писк, он вместе с мешком плюхнулся в тисовый куст.

Ой! Вы же сами понимаете, с какими чувствами напуганная малышка лицезрела свалившегося с неба кудрявого дядю с огромным красным мешком? А когда вслед за ним из воздуха материализовался ещё и толстый Санта Клаус собственной персоной, девочка реально словила дежавю…

В полсекунды оценив ситуацию и просканировав эмоции малышки, Барри торопливо велел ученику:

— Немедленно успокой ребёнка. Её мать, насколько я понял из её перепуганной кашки в голове, сейчас рожает ей брата, о чем малышку никто не удосужился просветить…

Кивнув, Гарри быстренько сотворил проход в стене и вошел в дом, взбежал по родной с детства лестнице и, влетев в комнату, схватил девочку, которая с отчаянными глазами кинулась к нему от окна.

— Дяденька, пожалуйста, скажите Санте, что я не хотела, чтобы так случилось!

— А что случилось, маленькая? — ласково спросил Гарри, усаживаясь на кровать с малышкой на руках.

— Но вы же упали с неба, разве нет? Простите, я не хоте-е-ела-а-а… Вя-а-а-ааа…

— Ой, подумаешь! Ну свалились мы, ну и что? Ты-то чего плачешь? — Гарри пришлось повысить голос, чтобы прорваться сквозь девчоночий рев. Девочка, к слову, тут же попыталась успокоиться, что у неё вышло не очень…

— Но я же весь год маму доставала, просила у неё брата, а она… а её… в больницу увезли-и…ик! — икнув и подавившись воздухом, несчастная девчушка снова заревела, размазывая слезы по щекам. Гарри глубоко вздохнул, очень стараясь не рассмеяться.

— Хорошо, будет тебе брат, и с мамой всё обойдется, плакать только перестань…

Чем дети примечательны, так это своими эмоциональными качелями: отчаянно рыдающий, практически умирающий от горя ребёнок, тем не менее, моментально становится самым счастливым на свете, стоит только переключить его внимание с чего-то печального на что-то хорошее. Вот так и с Мелани: едва Гарри пообещал ей братишку, так сразу же рассиялась вся. Все горести-обиды и страхи были забыты и задвинуты подальше, посторонившись и пропустив к ней радость, от которой девочка в ладошки захлопала, тоненько попискивая.

— Ой, правда?! Правда-правда? И мамочка вернется, и братик будет?! Ой, я такая щекотная!!!

Гарри не понял, но возникший на пороге Барри разъяснил ему:

— Она так смеётся, когда её папа щекочет. Н-да, отрок, легилимент из тебя так себе… Не пробовал учить?

— Пытался, — скис Гарри, вспоминая Снейпа. — Но не вышло ничего. Профессор весьма… специфично вел урок.

— Потом расскажешь, как именно тебя учили, — хмыкнул Барри и переключился на девочку: — Ну а ты что желаешь в подарок, маленькая мисс?

— А я уже получила подарок! — восторженно сообщила ему малышка. Гарри деревянно улыбнулся — ну да, рождение дедушки Вернона Дурсля вполне можно счесть даром небес. В определенных кругах…

Время ещё стояло, и Барри снова направил Стеллмара на поиск детей с желаниями. Вот тогда-то Гарри и осмелился задать вопрос:

— Дядя Барри, объясните мне, пожалуйста, что за звери такие — фестралы? Я и не подозревал, что они настолько волшебны…

— Хм, слышал я, как вы там в будущем фестриков оскотинили — в телеги впрягли. Чуть куриной косточкой не подавился, когда узнал об этом. Расскажи кому — ни в жисть не поверят, это чтоб кошмаров в оглобли поставить?! Да не смешите моего Тима!

— Кошмаров? — взволнованно переспросил Гарри, с изумлением глядя на затылок Винкля. Тот покосился на парня через плечо и хмыкнул:

— Ясно всё с тобой. Ну-ка, расскажи, что такое фестралы в твоем представлении?

— Ну, лошади-невидимки, возят школьные кареты. Ещё я знаю, что фестралов видят только те, кто осознает смерть… — замямлил Гарри, с полной гарантией ощущая себя двоечником.

— Насчет последнего я всё-таки уточню, — построжел Барри. — Фестрала видят только те, кто испугался смерти. Те, кто увидел насильственную смерть: кровавое убийство, несчастный случай с массовым летальным исходом, например, пожар, взрыв на фабрике, утопление, мор, когда вокруг тебя лежат тела множества людей, всё то, что внушает ужас и острое неприятие смерти, всё это пугает и вызывает отторжение такого конца жизни. Вот тогда-то и появляются кошмары. К магглу они приходят страшным сном, к волшебнику вот таким, — Барри наклонился вбок и похлопал коня по шее. — Они страшны, но безобидны, потому что нужны нам.

— Зачем?.. — потрясенно шепнул Гарри.

— Затем, чтобы мы с ума не посходили от страха. Страх-то, он ведь что? Психическое состояние человека, эмоциональная его часть. И его иногда надо куда-то деть, выплеснуть, чем и занимается наш мозг — прокручивает в памяти пережитые ужасы, заставляя человека снова и снова вспоминать страшные моменты. И чем больше, тем лучше, это выматывает, мучает, человек устает от них, морально и физически он так умучивается, что в конце концов смиряется с кошмарными снами и уже не так остро воспринимает новые порции чего-то жуткого. Так постепенно страх становится чем-то нереальным, иррациональным… Вот для этого и нужны фестралы — чтобы приучить нас к страху, закалить морально. Кошмары же рано или поздно проходят и, бывает, совсем прекращаются, об этом-то ты хоть знаешь?

— Знаю, — облегченно кивнул Гарри.

— Во-о-от, — внушительно протянул Барри. — В моей практике бывало, что волшебник с помощью фестрала возвращал себе способность снова сотворять Патронуса. Приход фестрала не означает плохое, напротив, его появление зачастую полезно, помогает справиться со страхом смерти. А то, бывает, так напугаешься, что и шелохнуться не можешь, всего парализует, какой уж тут Патронус и счастливые воспоминания для его призыва, здесь бы от страха не скончаться! А дементоры знают, как пугать, это тебе не боггарт под кроватью, такого страху нагонят, что только держись! Особенно если ты перед этим чудом смерти избежал… Но фестралы и, собственно, кошмары закаляют психику, гарантированно возвращают человеку моральную устойчивость и гибкость. Вообще нам, волшебникам, очень крупно повезло, что фестрические кони материальны для нас, а не абстракция, как для маггла. Лучшего друга не найти, отрок. Так что, когда отправишься в новый новогодний квест, спроси у фестрала имя, это стопроцентно привяжет его к тебе, он станет не просто партнером на один полет, а братом до конца жизни. Стеллмар-то уже мой.

— А раньше вы на ком летали? — чуточку удивился Гарри.

— На Стеллмаре и летал, просто отпустил на полвека. Сегодня я его опять призвал. Отрок, я уходил из Хогвартса навсегда, и скажи, зачем мне на гражданке рабочий фестрал? Естественно, я отпустил его, чтобы он был на своем месте, там, где нужен. И я знаю, о чем ты думаешь, Гарри… Фокус в том, что фестралы не обижаются, они слишком совершенны для таких мелочных чувств. Тем более, что он знал — я его помню, мы все эти годы мысленно были вместе.

— А чего же вы тогда у него имя спрашивали? — припешил Гарри.

— По традиции, отрок. Между прочим, фестралы не кланяются волшебнику. То, что ты видел на дворе, не что иное, как дань встрече после долгой разлуки. Запомни: только перед другом фестрал склоняет голову. Будешь выбирать себе фестрала — учти это!

— Учту. Спасибо… — только и смог выговорить офигевший Гарри. Винкль глянул на него через плечо и вдруг улыбнулся.

— Прав Соломон, ты действительно учишься, малец. Правильные вопросы задаешь! Иные-то ребятки только одним и озабочены: побольше узнать о том, чего и как детям дарить, а ты не такой — тебе другое интересно. И это очень хорошо, Гарри, именно о таком ученике я мечтал.

Гарри от смущения не знал, куда смотреть, и потому опустил голову, наткнувшись взглядом на Елочку, тихо моргавшую на него с мешка. Встрепенулся, вспомнив ещё один важный вопрос.

— Сколько лет живут совы, дядя Барри?

— Обычные в благоприятных условиях могут до семи десятков протянуть. А магические письмоносцы и того дольше. Но если птица для тебя друг, то её век будет долог, вплоть до бесконечности, и её жизнь прервется только с твоей.

Лицу Гарри стало горячо, и он чуть ли не со слезами провел дрожащей рукой по пестрой спинке родной Елочки — всё хорошо, девочка, мы всегда будем вместе… Растроганная сова ласково теребнула клювиком пальцы хозяина, согласная с его чувствами.

— Это магия, да? — сипло спросил он, пожирая благодарным взглядом затылок Барри Винкля.

— Наверное, — нехотя пробурчал тот. — По крайней мере, это так же необъяснимо, как и то, с каким упорством охотники везде находят беорнингов… Это прямо мистика какая-то: где ни поселятся, в момент обнаруживают и берут на вилы… Майрон в конце концов и прятаться перестал — без толку. Им уже без разницы, где жить: в городе ли, в деревне ли, в самой глухой лесной чащобе или в горах, всё равно находят. Надеюсь, хоть в Запретный лес егеря не заявятся?

В последнем предложении прозвучал юморной подтекст, и Гарри, уловив приглашение, вежливо посмеялся. Стало понятно, что медведи не нарочно селятся на виду у людей, напротив, это люди их постоянно беспокоят.

Стеллмар нашел ещё сорок детишек, и норма тандема напарников Винкля де Нели была выполнена. Возвращались они уставшими, но очень довольными.

— Отлично, Гарри! В следующий полёт уже ты будешь Сантой и возьмешь себе напарника.

— Это… любой новичок? — уточнил Гарри.

— Не обязательно новичок. В замке есть и те, кто вечно носит костюм эльфа. Это может быть и просто твой друг, которому интересно работать с тобой в паре и радовать малышей.

— Придется поискать, — улыбнулся Гарри. — Рам — Санта, он не может быть моим эльфом.

— Ну и поищешь, — фыркнул Барри. — Делов-то…

На замковом дворе к Гарри подкатилась Фелина, умильно заглядывая в глаза. Тот, деланно не замечая её, обогнул по дуге и направился к крыльцу. Кошка встопорщила зеленую шерсть, от чего стала похожа на огромный лохматый куст папоротника, развернулась и подцепила лапой Гарри за ногу, нагло опрокидывая его на плиты двора. Нависла над упавшим парнем и упрямо вонзилась в его глаза.

— Чего тебе, Филигранная моя? — Гарри тихонько подул в кошкин нос.

«М-мурк, чхи, это имя? — затаила та дыхание, дождалась кивка и воспрянула. — Ух ты, а что оно означает?»

— Тонкая, изящная, филигранная! — ласково сообщил Гарри, с улыбкой наблюдая, как кошка раздувается от гордости и тает от любви к самой себе. Села прямо-прямо, восхищенно оглядела себя и страстно лизнула лапку. Гарри встал, осторожно обошел хвост и наконец-то пошел к себе. Но в коридоре его снова остановили. На сей раз к его ногам подкатился клубок, переплетенный из двух тел — шестилетнего Марволо и трехмесячного щенка. Стукнувшись о ноги Гарри, клубок распался, потерев лоб, Марволо на всякий случай хныкнул. Щенок, очередной отпрыск Бати и Алтеи, той самой сучки, которой не повезло стать соломкой, уселся на толстый задик, раскорячив передние лапки, и задрал на Гарри курносую мордаху.

— Чего не спишь, Марволо? — поинтересовался Гарри, подразумевая раннее утро Рождества.

— Разбудили, — философски ответил ребёнок. — Под одеялом скачут, тык-пыкаются…

— Горюшко ты мое, — Гарри протянул руку. — Пойдем, что ли, к нам, доспишь.

Марволо согласно зевнул, и Гарри взял его на руки. Нес мальчика и тихо посмеивался чудакам Мраксам, Монти и Стефании, которым не пришло в голову заглушку поставить, прежде чем заняться своим «тыкпыканьем» при ребёнке. Щенок уныло покосолапил следом — увы, закончились веселые утренние игры…

Соломон при виде мальчика только брови поднял, подошел к Гарри и осторожно забрал ребёнка.

— Опять? — тихо буркнул Зейн, выглянув из своей комнаты. Гарри стянул с себя тулупчик и пробурчал в ответ:

— Да пусть себе развлекаются, глядишь, и братишку Марволо народят. А то помню я его у себя в прошлобудущем — одинокого и дикого…

Рухнул в кресло и с тоской уставился на узкие полусапожки. Ну блин… ещё и их стягивать… Однако не успел Гарри распереживаться, как Зейн подошел, присел перед ним на пол и сноровисто снял с папы сапоги. Отставил в сторонку и, взяв в большие теплые ладони озябшие ступни, принялся нежно массировать. Ой-ей… Гарри аж растекся в кресле от невероятного облегчения — как же мало для кайфа усталому человеку надо. А тут и запах умопомрачительный донесся — Соломон принес сыну чашку горячего шоколада с ванилью и корицей.

Кружку в руки, большую, глубокую, горячую, ароматно-пахучую, с коричной посыпкой, толстый пушистый плед на плечи, и Гарри как заново рожден. Родные лица папы и сына перед ним, пытливо-внимательно заглядывают ему в глаза: тепло-карие — Соломона, и синие-синие — Зейна.

— С Рождеством!.. — тихо выдохнул Гарри.

— С Рождеством, папа, — улыбнулся Зейн.

— С Рождеством вас, мои мальчики, — обнял их обоих Соломон.

Спал в постели Соломона чудесный Марволо, подложив ладошки под пухлую щечку, приткнулся под бочок крупный щенок, размером с самого Марволо, набегавшийся и наигравшийся с мальчиком, и снилось им обоим теплое лето, почему-то припорошенное пушистым снежком, не тающим под жарким июньским солнышком. Забавный, милый сон, Марволо тихо засмеялся, шевельнулся, нашарил сонной рукой щенка, придвинулся к нему потеснее и, обняв, шепнул спросонок:

— Снежок. Я назову тебя Снежком…

Умиротворенно вздохнул щенок, не просыпаясь, лизнул в нос маленького друга и затих, зная, что у него теперь есть имя. Был он черный с рыжими пятнами, но разве это кому-то помешает назвать его в честь приснившегося летнего снега?..