Моргемона (СИ)

19. Ясные дни Рэйки

С того дня диатрис Ландрагору словно подменили. Она возвратилась в Рааль и сразу же созвала весь свой Совет. Будто невидимый советчик направлял её руку, она немедля издала несколько указов о торговых пошлинах, переназначении некоторых чинов и владений и после этого решительно отправилась на Аратингу. То был остров её личного подданства — и к тому же наиболее бедный остров, десятки лет бывший в руках жестоких, себялюбивых Гидриаров.

Здесь она задержалась на целый лунар. Она вызывала на ковёр управляющих и наместников, разбиралась с выстроенной на острове схеме управления и воровства из казны. Всё пришлось перелопачивать, перестраивать почти с самого начала. Особенно диатрис волновали условия, в которых жили и работали обычные островитяне.

«Я оправдаю их доверие и сделаю всё так, как никогда не сделал бы отец», — говорила себе Гидра.

Во-первых, она, как и обещала, нашла лидеров народного восстания, что поддержали войска диатра во время осады. И щедро наградила храбрецов и всех, кто пошёл за ними, деньгами и домами в городе. Во-вторых, она многих, напротив, лишила богатых резиденций и чинов. Не из неприязни к сторонникам Тавра; а из свидетельств об их непригодности и жестокости, вроде того самого врача, что не лечил её бессонницу с самого детства, но продолжал получать жалованье.

Она часто тонула в сложных чувствах. Судьбы людей вершились её решениями, и даже самый отпетый мерзавец, поставленный перед ней на колени, казался достойным жалости.

Но у неё всегда было, у кого спросить.

Энгель чаще приходил к ней лишь в зеркале, или незримый, едва ощутимый, останавливался рядом с её письменным столом. Вся его сила была на побережье, у реки Тиванды, однако это не мешало ему появляться даже в Оскале.

Простота законов Тавра компенсировалась тем, что никто не знал, как их исполнять в его отсутствие, а все причастные врали насчёт этого, как могли. Чтобы разобраться с этим, Гидра прикормила в Оскале кошек и распустила их по всему острову слушать, что утаивают местные мелкие дворяне.

После чего перешла к существам покрупнее. Ей предстояло наладить некий контакт с Жемчужным и Лукавым. Оба относились к ней настороженно и без особой любви, но, словно ощущая её связь с Мордепалом, не считали её за пустое место. Они всегда выбирались ей навстречу, если она приходила.

Особенно сложно ей было с Жемчужным. Тот не простил ей смерти Рокота и наряда из синей чешуи. Он часто заставлял диатрис выбегать из Прудов своим грозным рыком. И хотя он не отказывался от общения, он ясно давал понять, что не выносит её присутствия слишком долго.

Лукавый был сговорчивее. И хотя это был довольно нелюдимый дракон, он спокойно принимал угощения из рук диатрис и достаточно послушно прилетал на зов флейты.

Словом, Гидра делала первые шаги в отношении с отцовскими драконами. Хотя они все понимали, что между ними никогда не возникнет никакого подобия дружбы.

Кроме драконов, были у Гидры и другие сложные взаимоотношения, что требовали внимания. Так, она походатайствовала о сёстрах. И Лару, и Летицию решила послать на обучение в Рааль, надеясь, что там они найдут не только высшее общество, но и радость, которая была нужна светским леди — балы, платья по последней моде и кавалеры.

Но если Лара была спокойна даже после всего минувшего, то Летиция, услышав о решении Гидры, попросила поговорить с ней наедине. Та согласилась.

— Скажи, — юная Летиция долго мялась перед коронованной сестрой, пряча глаза в пол. — А мама, она…

— Её держат в столичном монастыре Мар-Мар. Ей не вынесут смертный приговор, пока она в положении, — вздохнула Гидра и покосилась в окно, глядя, как во дворе Оскала выстраивается целая стая кошек.

Она сознательно умолчала некоторые подробности о матери. Иерофант Мсара лично следил за леди Ланхолией и не раз упоминал, что бывшая ведьма с трудом связывает слова между собой и, кажется, теряет разум.

«Колдовство, увы, забирает свою плату».

— Но потом её казнят? Сожгут? — Летиция вся съёжилась в своём детском, но уже траурном чёрном платье с кружевной пелеринкой на плечах.

— Не знаю, — признала Гидра. — Иерофант вряд ли позволит жить женщине, которая поставила Рэйку под такую угрозу.

«Вот только никто не знает, что эта угроза следует за мной, и без неё моё правление было бы ознаменовано бессмыслицей и разрухой».

Кукольное лицо Летиции погрустнело. Гидра положила руку ей на плечо. Диатрис чувствовала себя очень непохожей на собственную сестру, но понимала, что у Летиции больше никого не осталось — Лара всегда была чересчур увлечена кавалерами и не привыкла снисходить до младшей.

— Мы увидим, — сказала она. — Может, мне ещё удастся что-нибудь сделать. А ты пока собирайся. В Раале живёт моя подруга Аврора. Она покажет тебе там всё.

— Хорошо, — согласно кивнула Летиция. Так покорно, что Гидре невольно стало неуютно. Она похлопала её по плечу и сказала:

— Эй, выше нос. Дорг — столица. Чего там только нет! Увидишь золотые шпили и самые красивые балы. И…

— Я не про это, я… хотела попросить у тебя прощения.

— За что?

— Я, когда была в Лорнасе, взяла это. Твоё, — и Летиция протянула ей вышивку с Бархатцем. — Лара сказала, что это надо выкинуть, и я забрала себе. Чтобы она этого не сделала. И всё никак не могла тебе отдать…

Гидра расплылась в улыбке и обняла её.

Вечером, когда она сидела в гостевой спальне Оскала — поскольку её личная была переделана в гардероб, а в материнской ей обживаться совсем не хотелось — она гладила вышивку рукой. И слышала шёпот над своим ухом:

— Сколько любви в этой вещи.

— Это мой котик, — объяснила диатрис. — Он был моим другом всё детство. Сейчас у меня много кошек. И раньше мне казалось, никто не сможет заменить его. Но теперь я чувствую, что это и так, и не так одновременно.

«Примерно как с тобой».

Тихий смешок его был ей ответом.

Отложив вышивку, Гидра взяла другую находку — прямо из отцовского бюро. Под конвертами и учётными книгами она нашла подвеску в виде нарядной птицы. Она смутно припоминала, что эта вещица ей для чего-то нужна, словно о ней когда-то шла речь; и поэтому прихватила её для себя.

И тут на подоконнике раздался глухой бом. Очередная полосатая посланница проникла внутрь и запрыгнула к Гидре на кровать. Она внимательно посмотрела диатрис в глаза — и та увидела.

Тёмный кабинет, напряжённые разговоры двух сановников. Спрятанные от ревизии деньги в сундуке и беседы о переправлении их в доверенному лицу в Благовест на корабле «Кеа».

— Спасибо, — Гидра ласково погладила кошку по спине. А затем вздохнула и потянулась к блокноту.

«Корабль “Кеа”… сундуки…»

А затем вздохнула и откинулась на постели.

«Везде нужно наводить порядок. А кошки — не ласточки, с острова на остров ко мне не прилетят. Придётся постоянно ездить. Но это нужно. Только так у Рэйки будет шанс на спокойную жизнь».

После Аратинги Гидре пришлось переключить своё внимание на внешние границы. Два давно молчащих форта, как выяснила разведка, скрывали под собой скрытую золотодобычу барракитов. Поэтому она позвала Мордепала и хорошенько прошлась по горным укреплениям, а также по всем выстроенным захватчиками дорогам, что вели к северным портам. Переправы же и порты, сооружённые на мелких речках, она сохранила и велела использовать уже для рэйкских шахтёров.

— И как бы мы без драконов выковыривали их из этих фортов, — ворчала она, прогуливаясь с Энгелем по берегу Тиванды.

— Примерно как я когда-то со своими полками, — иронично вздыхал он ей в ответ.

Они виделись не так часто, как хотелось бы, но жалеть было не о чем: всякий был занят своим делом, как и прежде. Если Гидра оказывалась слишком далеко от побережья, она знала, что здесь лхам не найдёт её. Но и по возвращении она не всегда встречала его у реки: тот скользил по окрестностям Мелиноя, сам прикладывая руки к своему городу, и, говорят, в верховьях Тиванды появились тигры. Обычные, впрочем — рыжие с чёрными полосами. Однако любой бы догадался, что это как-то связано с влиянием Мелиноя.

Словом, Гидра могла не переживать, что её призрачный супруг томится скукой. И со спокойной душой посвящала себя Рэйке. Она вместе с Лесницей объехала каждый остров, лунар за лунаром изучая порядки, приручая кошек и внося решения Энгеля в самые разные области жизни. Она побывала на лесистом Тисе; усеянном виноградниками Лавиле; вспаханном Благовесте; и вновь вернулась на скалистый Дорг.

Некоторые трудности ей предстояло решать без призрачного советника. Так, ей донесли, что Жемчужный продолжает нападать на людей на Аратинге.

«Этого Энгелю лучше не знать», — справедливо подумала Гидра. И стала собираться на свой родной остров, изобретая варианты решения вопроса. — «Жемчужный привык к вседозволенности и не позволит мне указывать. Нужно будет придумать, как отвлечь его на диких животных или домашний скот».

За сборами её и застала Аврора. Бывшая фрейлина с тех пор проживала в Раале, и, по слухам, всё-таки нашла общей язык с ди Монифой. Больше всего её интересовали науки управления, и она стала изучать то, что раньше ей было недоступно по статусу: экономику и законы.

Увидев Гидру, что, не успев приехать, уже уезжала, Аврора решила заглянуть к ней. Они сперва, конечно, обнялись. А после Аврора сказала:

— Не думаю, что после столь долгого моего отсутствия из меня хорошая фрейлина…

— Да брось, — фыркнула Гидра и кинула к своим записным книжкам вышивку Бархатца. Её она возила с собой везде, равно как и серьги с полумесяцами.

— Нет, я правда бы хотела снова стать твоей компаньонкой.

Гидра посмотрела на неё внимательно. И ответила:

— Только если ты будешь советницей, дорогуша. Держать тебя в прислуге — непозволительная роскошь для монарха, которому нужны такие ум и преданность.

— Но я не столь много прочла, чтобы…

— Ты прочтёшь, — отмахнулась Гидра и обняла её вновь — тёплую, мягкую, будто лошадиную шею. — Я этим хотела сказать, что рада, если ты будешь сопровождать меня. Только не в роли прислуги. Хорошо? Видишь, как я косноязычна…

— Вовсе нет, ты просто опережаешь собственную мысль, — и Аврора повернулась к двери, чтобы тоже пойти велеть собрать свои вещи, но задержалась и заметила:

— Кстати, Летиция очень умная девочка. Правда, непоседа… нашла в моём сундуке то самое украшение от матери. А я так далеко его спрятала, что сама бы ни за что не отыскала. Хочешь, покажу?

Гидра кивнула. И Аврора в своём чёрном платье — она носила траурные одежды даже тогда, когда диатрис перестала — подошла к ней с подвеской, что сверкнула радугой на фоне тёмных рукавов.

Это был не павлин, как Аврора говорила ранее. Это было что-то среднее между фазаном и райской птицей. Яркая фигурка, просто созданная, чтобы составлять пару другой такой же.

Гидра взяла её в руки. Присмотрелась. И вздохнула:

— Я видела вторую часть этого украшения. Оно парное.

— Где? — изумилась Аврора.

«Может, я зря это скажу», — подумала диатрис, но молчать уже не могла.

— В выдвижном ящике у Тавра в кабинете.

Бывшая фрейлина застыла, широко распахнув свои светло-карие глаза. Казалось, можно было услышать стук её сердца.

— Но… я думала, это павлин…

— Ты никогда не видела павлинов, да?

— Но ведь не просто так именно Вазант забрал меня после её смерти…

— Тавр бы не забрал. Его уже очаровали.

Несколько мгновений они стояли, рассматривая друг друга, словно в первый раз. Гидра тщетно искала в мягком, почти детском лице Авроры, в её больших глазах и мягких червонно-русых кудрях черты отца.

«Ты на него совсем не похожа», — подумала она. — «Да и на Вазанта не очень. Ты похожа на Сагарию — женщину, о внимании которой мечтали марлорды всей Рэйки».

Смущённо пожав плечами, спрятанными под дымчато-серой паллой сари, Гидра посмотрела в пол и молвила:

— Ну, это ведь на самом деле не так уж и важно. Ты можешь гордиться своим происхождением от Сагарии, и тебе следовало бы обучаться не законам, а пению.

— Нет, это важно, — Аврора дрогнула и шагнула к ней. Их лица встретились. — Я была бы так счастлива быть твоей сестрой, моя дорогая. Теперь уж наверняка никак не узнать… но, если я буду думать так, я… — её голос оборвался широкой улыбкой, которой не требовалось пояснений.

— Так о чём разговор! — всплеснула руками Гидра и прижала её к себе.

Что бы ни было в прошлом, которое перемешало судьбы их родителей не хуже, чем их собственные, — оно осталось в прошлом.

«И нельзя сказать, что теперь об этом никак не узнать, раз кое-кто об этом, выходит, знал уже давно», — подумала Гидра, зарываясь носом в её длинные пахнущие мятой волосы. — «Но сначала дела».

Они поехали на Аратингу вместе с Летицией. Под опекой ди Монифы и Авроры девочка расцвела. Однако она тоже подстригла волосы под каре, как когда-то Гидра, и на корабле беспрестанно рассказывала о науках, что ей преподавали замковые наставники.

— Кстати, — перебив саму себя, сказала Летиция, когда они все втроём вышивали в каюте «Морской кошечки». Впрочем, Гидра скорее протыкала себе пальцы, чем хоть что-то делала. Зато Аврора и Летиция складно плели очень детальный гобелен: он изображал золотых драконов, формирующих знак Астрагалов на белом фоне. — Лара говорит, что ей нравится сын лорда-адмирала Хойи, Гельм Хойя. И она вокруг него и так, и эдак, а он ей не даётся. Говорит, отец ему велит ждать, когда ты из траура выйдешь, чтобы свататься к тебе.

Гидра никогда не отличалась памятью на имена. Но недавно, на острове Тис, один юркий котик принёс ей видение из имения Хойя. Прелестный молодой человек — статный, умный, рассудительный, с добрыми карими глазами — Гидра вспомнила его.

И пожала плечами.

— Хойя уже шесть поколений не имеют крови доа, — ответила она. — Так что пусть женятся.

— Ты им скажешь? — обрадовалась Летиция. — А то она своими вздохами перекрывает любой наш разговор! Злится на тебя, что он тобою должен быть заинтересован, тогда как она его уже своим считает.

— Да скажу я, скажу, — проворчала Гидра и облизнула уколотый палец в очередной раз.

«Выходит, здесь, в этой комнате, нас три сестры», — подумала она, поймав взгляд Авроры. И та улыбнулась ей: их мысли были одинаковы.

Кроме юной Летиции, никто не смел заговаривать с диатрис о перспективах её брачного положения напрямую. Да и кто бы стал задавать столь непристойные вопросы такой женщине? Надев ярко-алое сари, она шагала по паласу Оскала, сопровождаемая свитой из котов, прямо в Пруды. Даже Лукавый, заслышав её шаги, почему-то юркнул под воду.

И она осталась наедине с Жемчужным.

— Ксахр! Ксахр, — слышала она урчание Лукавого из-под бурлящей воды, и Жемчужный косил на звук его голоса своим розовым глазом.

Гидра скрестила пальцы внизу живота и посмотрела на светло-серого дракона. Он казался продолжением тумана, и его тяжёлый, задумчивый взгляд словно что-то вопрошал.

— Ксахр, — заговорила диатрис. — Кажется, ты получил своё имя.

Истинное имя дракона люди могли лишь подслушать из обращения других драконов, а до тех пор именовали их так, как сами считали нужным — но на подобные клички они не отзывались.

Ксахр ответил ей мрачным клёкотом из глубины глотки. «Его имя похоже на возглас драконьей печали».

— Ты знаешь, зачем я пришла, — Гидра не питала иллюзий насчёт того, что он поймёт её слова. Но её мысль — наверняка. — Тавр больше не правит островом. Здесь, среди скал и пары пальм, тебе тесно и нет добычи, которая увлекла бы тебя. Поэтому я хочу, чтобы ты отправился со мной на Благовест.

«Мадреяры владели драконами тогда, когда Вазант был ещё молод, но у них ещё осталось и логово для них, и полные стадами поля, и память о том, как управлять их вниманием с помощью еды. Вазант был не слишком рад моему замыслу, но жажда расквартировать у себя дракона превысила опасения».

Губы Ксахра натянулись, оскалились. Недовольный рокот прозвучал из глубины груди. Гидра на всякий случай отшагнула назад — но она уже знала, что её отступление не значит страх. Общаясь между собой, драконы точно так же частенько корректировали дистанцию. Когда один рычал, другой пятился, чтобы дать понять, что не хочет конфликта. Или оставался на месте, молча принимая вызов.

Умение проявить осторожность не было равно трусости.

И Ксахр понял её. Он склонил голову, топорща свою жемчужного цвета гриву. Но Гидра не посмела ни приблизиться к нему, ни коснуться его изящной морды.

У неё, в конце концов, был собственный лётный брак.

Чем дольше она общалась с Ксахром и Лукавым, тем лучше понимала, что выражение «всякий дракон имеет свой характер подобно человеку» и верно, и не верно. Они, действительно, отличались нравами. Но их было не так просто разделить на «спокойных» и «вспыльчивых», потому что они сочетали в себе контрасты, непривычные пониманию человека. И одновременно, действительно, имели некоторые повторяющиеся варианты поведения.

Так что Гидра отринула гордость и на всякий случай ещё раз прошерстила все драконьи книги Тавра. Пускай он и не стал доа, но всё же он успешно вырастил троих драконов и многое понимал о них.

Увы, но все запылённые тома хранили лишь древнее знание. Никаких записей самого Тавра. «Как всегда, никому не верил и всё хранил лишь в своей голове».

Однако кое-что Гидра всё-таки нашла. Это была бумага, спрятанная в один из старинных томов. Да так, что она бы ни за что не наткнулась на неё, если б не листала страницы одну за одной.

Это было отмеченное диатрийской бирюзовой печатью завещание диатра Эвридия. Оно гласило:

«Сим я,

Диатр Эвридий Астрагал, Марлорд Дорга и Тиса, заявляю:

Мой наследник, Эван, продал наши золотые рудники врагу из Барраката ради собственной выгоды. Он рассчитывал полученным откупом задобрить сильнейших лордов Рэйки, чтобы заручиться их поддержкой, если перед ними встанет выбор между ним и Энгелем. Он хочет моей смерти и наверняка скоро добьётся её.

Поэтому именем трёх Богов и Великой Матери я заверяю, что наследником своим считаю диатрина Энгеля Астрагала, и да будет Иерофанту известно, что сие есть моя истинная и никем не навязанная воля.

Пускай же Энгель судит своего брата справедливо, но со строгостью, которую требует закон.

Если я погибну, считать моим убийцей диатрина Эвана».

Гидра подняла брови и захлопнула книгу.

— Мда, — протянула она.

«Значит, завещание всё-таки существовало. И Эван действительно имел дела с барракитами, как подозревала ди Монифа. Но почему Эвридий не успел обвинить сына в измене? Может, он для того и ездил на переговоры с врагом — чтобы узнать у них, каковы были условия их договора с диатрином? Иначе у него могло не быть веских доказательств», — думала она. — «Диатр Эвридий был заложником собственной справедливости. Он не мог посадить сына за решётку, не будучи до конца уверенным, что его подозрения — не выдумка. Похоже, у него было очень мало времени, чтобы принять верное решение. Как и у меня».

Гидра вздохнула и покачала головой.

Даже если Эвридия отравили барракиты, наверняка они действовали по указу Эвана. Кроме того, это объясняет, почему они не стремились захватить Мелиной после смерти Эвана — они понимали, что у них не осталось поддержки изнутри Рэйки, и их встретит жёсткий отпор.

«А Тавр нашёл это завещание, когда проводил свой “обыск с сотней поверенных”. И спрятал его, потому что это был способ держать Эвана на крючке. Он хотел женить его на Ларе и подчинить себе; а Эвана волновало лишь избавление от Энгеля. Наверняка он выбрал меня, а не Лару, чтобы отрезать брату все пути назад. И, очевидно, именно Эван подстроил новость о смерти Энгеля, которая тогда так потрясла нас. И поэтому Тавру пришлось допытываться у Леммарта, был ли Энгель взаправду убит барракитами — он ведь и сам не знал».

Теперь, впрочем, это не имело никакого значения. Оставалось лишь прийти к выводу, что Тавр сблизился с Эваном достаточно, чтобы в итоге и стать его убийцей, когда тот сделался слишком непредсказуем.

Само завещание Гидра решила передать ди Монифе, ибо та заслуживала знать правду. Однако предавать его огласке было неразумно.

История уже ушла слишком далеко вперёд.

Словом, вторым заходом на Аратингу диатрис разобралась с основными проблемами острова. Она ощутила результаты своих усилий, когда сама решила пройтись по Арау.

В каждом квартале она видела начатые по её приказу стройки колодцев, каналов, складов и домов. Не попадались ей больше рикши и носильщики — всю знать она пересадила на лошадей, запретив ездить на чужих горбах. Она слышала, как люди радостно кричат её имя, как когда-то кричали имя Энгеля. Коты вторили горожанам задорным мяуканьем, и дети пищали умильное прозвище:

— Кошачья диатрис! Кошачья диатрис!

«Ты можешь править огромной страной, можешь освоить драконий лёт и стать наследницей королевы Лорны, но людей нельзя обвинять в том, что они судят по тому, что видят: там, где появляюсь я, возникают и коты. И для них это самый верный мой признак».

Помимо кошки Лесницы, которая была повышена до советницы, в Мелиное Гидра назначила придворной охотницей ту кошку, которая отыскала ей книги в библиотеке Иерофанта. Серую пушистку она назвала Архивисткой. В Аратинге же её основным инструментом стал одноухий чёрный кот по прозвищу Демон: яростный и упрямый, он не боялся огромных островных крыс и всегда находил для диатрис беглых преступников. На Тисе её волю хвостатому сообществу доносила старая хитрая Нота, очень громко мяучащая кошка. А на Благовесте действовал целый семейный подряд: пятнистые Тишь, Прыгун и Кража понимали Гидру с полуслова и своими быстрыми лапами могли преодолеть весь остров будто за одну ночь.

Разумеется, труды хвостатых не были напрасны. Всякий теперь знал, что животных обижать нельзя: об этом узнает сама диатрис и повелит отрубить руку, что посмела навредить коту или собаке. Кошки стали особым элементом Рэйки. При виде них городская голытьба начинала выбирать выражения, а чиновники — старательно прятать руки в карманы.

Скрыться от диатрис стало невозможно. В небе парили её драконы, по канавам сновали её коты, а по улицам маршировала верная гвардия — реформированные иксиоты, получившие название ландрисы. Сотни и тысячи чужих тайн заполняли гидрины записные книжки. Многих было достаточно, чтобы назначать весьма суровые наказания. Но всякий приговор она выносила, трижды подумав и трижды выслушав доводы своей правой руки, Авроры — мудрой и одновременно крайне милосердной женщины.

И всё это не сумело бы выстроиться и выстоять, если бы не тихий, но уверенный голос лхама с побережья. Лишь коротко изучив ситуацию, тот на всё находил ответ: вердикт какой суровости выбрать изменнику, на какой процент повысить пошлину, кого поставить на должность. Он был истинным владыкой своего народа, пускай народ никогда и не смог бы его увидеть.

За полгода Рэйка воспряла. Всё, что так долго выстраивал диатр Эвридий, было подхвачено и продолжено. Подданные королевы превозносили мудрость и милость Кошачьей Диатрис, и даже самые амбициозные и злоязыкие дворяне держали свои суждения при себе, боясь, что пушистая разведка донесёт Гидре их дурные мысли.

Сама Гидра окончательно перестала носить чёрное. К тридцатому чимена, годовщине своей свадьбы с Энгелем, она уже вовсю одевалась в цветные сари и расшитые золотой нитью дупатты. При её дворе в Раале стали потихоньку появляться молодые сыновья лордов и рыцарей. Но этот день и эту ночь она провела вдали от всех, на берегу реки Тиванды, со своим возлюбленным лхамом.

В Мелиное присутствие Энгеля было почти осязаемо. На любой улице и на любом этаже. Он словно заполнял собой свой любимый город, и даже кошки не решались орудовать здесь так яро, как в других местах, словно чувствуя: здесь всё подвластно чему-то куда большему.

Могуч был древний лхам и очень ласков со своей женой; но в одном он был бессилен ей помочь.

Однажды вечером, сидя в спальне Лорнаса под одеялом с котятами, Гидра распечатала письмо от Иерофанта. Верховный служитель церкви стал её добрым другом, хотя и журил её за неприкрытую ведьминскую связь с кошками.

— Любовь к животным не порок, — ворчала ему на это Гидра.

— К послушным, организованным, как целая служба разведки, животным, что удивительным образом оказываются в нужное время в нужном месте, — отвечал Мсара с напускным недовольством.

Но эти споры не переходили в ни во что большее, ибо были единственным камнем преткновения. Иерофант до сих пор не знал о том, что Печать Плоти была уничтожена со смертью диатра Энгеля — потому что тайна белого рыцаря так и осталась тайной, и ди Монифа, и сама Гидра собирались унести её с собой в могилу.

В письме от Мсары было следующее:

«Ваша Диатрость,

Она же дражайшая Ландрагора,

Полагаю, что годовщину вашего бракосочетания вы отмечаете в Мелиное, поэтому пишу вам туда. Примите моё теплейшее утешение и заверение в том, что Его Диатрость гордится вами из царства Схали».

— Горжусь, — усмехнулся Энгель, сидя рядом с нею на постели. В новолуние он был слабее обычного, и поэтому его поглаживание по голове ощущалось скорее призрачно, чем реально.

Гидра улыбнулась в ответ и продолжила читать.

«Сим считаю своим долгом сообщить вам, что Ланхолия Гидриар дала жизнь своему сыну, Тавросу, они оба здоровы и по-прежнему находятся в монастыре Мар-Мар. По моим оценкам, леди Ланхолия больше не сможет заниматься колдовством — я забрал все её книги и все её ритуальные вещи с Аратинги, и она больше никогда не получит к ним доступ. Она убита горем, её разум тёмен, и лишь сын даёт ей смысл жизни. И хотя наказание за подобное колдовство должно быть жестоко, я всё же не в силах столь жестоко отнять у ребёнка мать, я колеблюсь и учту ваше желание, коли таковое будет относительно её судьбы».

Далее следовала будничная беседа о церковной реформе, которую Иерофант затеял с целью дать триконхам просветительскую функцию, начав обучение горожан грамоте, но Гидра упустила из внимания сей благородный замысел, потому что задумалась о матери.

— Она и так больше не сможет колдовать, — протянула диатрис, складывая письмо. — Ведь ты уже не подчиняешься ни ей, ни печатям.

Энгель медленно кивнул. Его взор заволокло мрачной мглой.

— Знаю, о чём ты думаешь, — молвила Гидра и положила послание на тумбочку. — Она расколола нашу жизнь. И заслуживает того, что ей положено по законам Рэйки.

— Сожжение может быть быстрым. У тебя есть для этого ни один крылатый палач, — с монаршим хладнокровием изрёк призрак.

— Да, но раз Великая Мать снизошла к ней и даровала ей сына, которого она так любит, может, мы не вправе вставать между ней и её собственной судьбой?

Они посмотрели друг на друга. И Энгель улыбнулся своими глазами:

— Ты слишком часто выносила приговоры, руководствуясь, с одной стороны, законом, но с другой — речами сердобольной Авроры.

«Он до странного жестокосерд, когда речь заходит о Ланхолии».

— Я верю, что моя мать может быть настоящей любящей матерью, а не той, кем она была для меня. Не знающему слов и дурных идей, ещё лежащему в колыбели, ребёнку нужна именно она. И уже потом, когда он будет расти, мне надлежит взять над ним опекунство. Чтобы она не научила его злобе и гордыне и не превратила его в Тавра. Я верю, что воспитание превыше родительской крови.

Покалывающее, словно прикосновение влажного тумана, поглаживание Энгеля прошлось по её плечам.

— Это милосердно и мудро, — расплываясь эхом, прозвучал его голос. — Он, возможно, унаследовал от Тавра кровь доа, что течёт и в тебе. И когда-нибудь станет тем, кто оседлает Ксахра.

Тут Гидра крепко задумалась. «Следовало бы после стольких чудес положиться на судьбу и дать ей самой возродить доа, коли она хочет, и проявить в юном Тавросе дарования будущего доа. Но…»

Она вздохнула и покривилась.

«Я буду не я, если хоть в чём-то доверюсь отцу. Могу поклясться, что его сын будто назло выйдет всем пригодным для лёта, но никогда в итоге не заключит брак с драконом. И после меня останутся не готовые и обученные доа, а выводок диких детей Сакраала и Мордепала, которые спалят всё королевство дотла».

— Может, и станет, — сказала она. — Но верить случаю я не желаю. Про Тавра сказать наверняка нельзя, но про себя я знаю точно: от моей крови хоть один из пятерых обязан будет унаследовать моё искусство.

— Луна моя, — Энгель вздохнул. — Я не подарю тебе детей.

— Но они должны быть.

Взгляд Гидры был твёрдым. Став во главе Рэйки, она пропускала через себя сложные решения короны и научилась понимать, что отличает желание от необходимости. Достигнуть цели не всегда удавалось так, как ей хотелось, но это не значит, что она должна была отступать.

— Гидра… — тихо молвил Энгель. — Что ж. Тебе понадобится муж, имеющий хоть какую-то кровность доа. Но я, будь милосердна, не хочу участвовать в выборе.

— Я уже выбрала, — сказала Гидра. — В Рэйке нет ни одного знатного лорда или рыцаря, кто был бы к доа ближе шести поколений. Поэтому это дело исключительно вкуса.

Энгель нахмурился и потёр лоб, не желая отвечать. И Гидра знала, что не следует утруждать его подробностями.

Поутру она вызвала в Аванзал Принца сэра Леммарта Манаара и объявила капитану мелинойских ландрисов, что он станет её мужем. Желтоглазый рыцарь был ошеломлён этим не меньше придворных. Кажется, даже напуган.

Гидра объяснила ди Монифе и высшей знати своё решение так: из всех готовых продолжить род доа наиболее достойными были бы дети Вазанта Мадреяра, но, поскольку марледи Азалия дала жизнь одним лишь дочерям, делать было нечего. И потому ей пришлось искать жениха лишь среди лордов помельче. Так она выбрала сэра Леммарта, относившегося к какому-никакому рыцарскому роду из соображений крови и давней дружбы.

Возражать ей не смели, но кошки донесли Гидре не один случай недовольства среди молодых лордов насчёт случившегося.

Как чудно и смешно было смениться ролями! Теперь не невеста должна была страшиться заветного дня. Теперь день этот был судьбоносным скорее для жениха.

Гидра приоделась в свадебное сари, ровно такое, какое хотела, белое с золотом. А сэр Леммарт, будто бесприданница, взволнованно ждал её под дверью её спальни в Раале перед церемонией.

Когда диатрис вышла, он кинулся к ней с застывшим на лице волнением. Его смуглая кожа казалась ещё темнее в контрасте с церемониальным белым шервани.

— В-ваша Диатрость, — сказал он нервно. — Я помню, мы не должны видеться до церемонии, но… С тех пор, как вы объявили своё решение, я не знаю, что и думать. Я полагал, вы скормите меня драконам, но зачем тогда выходить за меня? Что от меня потребуется?

— То, что ты умеешь лучше всего, — усмехнулась Гидра и похлопала его по плечу.

Леммарт покосился в арочный потолок, совсем потерявшись в догадках. И диатрис закатила глаза:

— Боже, Леммарт. Именем Троих, угомонись. Я думала, ты обрадуешься. Ведь ты всегда утешал меня после гибели Энгеля, и мне казалось, ты не боишься одинокую печальную диатрис.

— Мне тоже так казалось.

— Да что тебя волнует?

— Я, ну… — он неловко помял край своего рукава. — Скажем так, завёл некоторые отношения.

— О, — Гидра сдвинула брови. — И что. Собирался жениться, но не на мне?

— Да нет, что вы! Это одна из дочерей Вазанта, хрена с два она выйдет за рыцаря с побережья. Я не это имел в виду. Я просто… меня смущает, что вы знаете, сколь ветрена и дурна моя натура, и я не хочу в пасть к Мордепалу, когда вы поймаете меня на косом взгляде на чужую фигуру. Я признаю со всей откровенностью: я худший кандидат для брака…

— Но меня ты устраиваешь, — усмехнулась Гидра и толкнула его в плечо. — Да ухаживай хоть за Иерофантом, только будь доволен.

Брови Леммарта вскинулись, и он совсем лишился дара речи.

«Бедняга не понимает, чего мне от него нужно, но сказать прямо будет неприлично даже по моим меркам».

— Пошли, — велела она и махнула ему рукой в сторону винтовой лестницы вниз, к основным залам раальского дворца. Леммарт покорно последовал за ней. Но всё-таки спустя пару этажей решился:

— Ладно. Я ещё должен сказать: я понятия не имею, кем я после этого стану. Я командую солдатами, а в титулах и всяких тонкостях полный профан.

— Ди, — отвечала Гидра. — Ты не марлорд, а значит, прав на трон у тебя нет. Твой титул будет «ди-консорт».

— Ди, — эхом повторил Леммарт, сам восхищённый. — Член диатрийской семьи! Чёрт бы меня побрал…

— Не чёрт, а Ирпал. Сегодня мы должны клясться его именем.

Гидра намеренно провела церемонию в Раале, подальше от Энгеля. Она не хотела тревожить ни его, ни свою собственную память об их свадьбе в Малха-Мар. Надевая на палец второе кольцо — не из белого, а из красного золота — Гидра пожелала, чтобы Леммарт надел такое же.

«Довольно мужчинам избегать обручальных знаков. Раз я диатрис, я вправе ввести новую моду».

Возражения повторному браку диатрис, заключённому столь скоро, были ощутимы — но кулуарны. Иерофант Мсара был к ней ласков и не стал её поучать: в личной беседе Гидра откровенно сказала ему, что намерена дать жизнь новым доа и не хочет отставать ни от матери, ни от Мордепала.

— Что я могу ответить на такую решительность, — покачал головой Мсара. Он не прятал усмешку. — Но, ради милосердия Великой Матери, всё же не будьте столь прагматичны по отношению к своему супругу. Хранить в сердце память о любви прекрасно, но любить того, кто ушёл, вопреки тому, кто уже подле вас, будет кощунством.

«Всё моё правление — одно сплошное кощунство», — подумала Гидра и лишь улыбнулась в ответ.

Невзирая на своё первичное смущение, Леммарт быстро освоился в новой роли. Ему нравилось одеваться по диатрийскому протоколу, пышно и богато, и он тут же обновил свой комплект брони и прикупил себе добрую конюшню рыцарских лошадей. С дочерью Вазанта он порвал, но, впрочем, увлёкся сразу парой раальских придворных леди, одна из которых учила Летицию танцам и иностранным языкам.

Слухи о странных отношениях диатрис и ди поползли по королевству. Они нечасто проводили время вместе, потому что диатрис путешествовала по островам или предпочитала для жизни Мелиной. Ди Леммарт же, хоть и любил побережье, всё больше задерживался в Раале, где был окружён вниманием первых дам королевства. А когда они встречались с Гидрой, замирала вся столица: они в шутку ли, или в серьёз, постоянно были друг другом недовольны. Ди-консорт мог запросто появиться на трапезе под руку с другой дамой, а диатрис могла без лишних слов кинуть в него свой кубок с вином.

Признаком особого возмущения диатрис служили моменты, когда она велела подавать Леммарту лягушачьи лапки. Это был жест крайней меры. После него ди-консорт ненадолго завязывал со своими выходками.

И всё же за пару лунаров они притёрлись, и их странный для общества союз оказался на удивление крепким.

Однажды, когда в середине овмена, четвёртого лунара лета, Гидра прилетела в Рааль верхом на Мордепале, она застала Леммарта в удивительном для его натуры одиночестве. Смуглый рыцарь сидел в их совместных покоях крайне сосредоточенный, с картой и несколькими письмами.

— Похоже, пропажи рабочих на границе за горами — дело рук барракитов, — сообщил он диатрис, пока та скидывала с себя плащ, намереваясь принять ванную, чтобы отмыться от драконьего жира. — Они больше не решаются приблизиться к шахтам, но грабят наших перевозчиков, когда те сплавляются по реке.

— А пропажи людей на Благовесте — дело «рук» Ксахра, — пробурчала Гидра в ответ. — Мне пришлось примчаться сюда из Мелиноя, чтобы подтвердить у Манникса, что Вазант пытается дрессировать Ксахра с помощью трещоток. А тот воспринимает это как призыв на бой в любом направлении и нападает на островитян.

«Окончательный ответ мне дадут только Тишь, Прыгун и Кража».

— Чумовой, — усмехнулся Леммарт и смущённо почесал кудрявый затылок. — Решил на старости лет заделаться укротителем драконов.

— Я ему покажу, — сердито сказала Гидра и скрылась в ванной комнате.