Моргемона (СИ)

Эпилог

К началу йимена, третьего лунара лета 950 года от разделения королевств, пришла пора родиться первой дочери Гидры и Леммарта. И произошло это в Мелиное, аккурат в тот же день, когда весь воздух наполнился жутким и прекрасным переливчатым пением молодых драконов, целой стаи, что вылетела вслед за Мордепалом покрасоваться в небе над побережьем.

Говорят, увидев детей Мордепала через окно своей спальни, диатрис Ландрагора перестала терзаться и сразу же разрешилась от бремени.

Но, вероятно, врут, потому что о том, что дитя Астрагалов — диатрисса, объявили лишь вечером. Девочка была крикливая и невыносимо измотала собственную мать уже в первые часы жизни. Лишь посмотрев на её смуглое личико и тёмные кудри, Гидра вздохнула и проворчала:

— Ну вот, будет теперь Леммарт, только диатрисса. За ней придётся глаз да глаз…

Но радость её была велика, и она очень полюбила свою девочку, которую они назвали Лашая. Ди Леммарт тоже пришёл в восторг. Когда ему впервые дали подержать ребёнка, он ничуть не поморщился от дьявольских визгов дочери и воскликнул:

— Вылитая я! Только с фамилией, кхм, Астрагал.

— Если б ты придумал другие законы престолонаследия, честь бы тебе была и хвала, — проворчала ему Гидра с постели. — Но меня приняли в семью согласно клятвам богов и людей, а потом я приняла тебя в свою. Я сама отвергла возможность править как Гидриар. Так что…

— А если она будет не только столь же прекрасна, сколь и я, но ещё и с твоим зверским характером?

— Тогда ей достанется самое дикое дитя Мордепала.

Аврора искренне радовалась вместе с ними.

— Какая же красавица! — восклицала она. — У неё, кажется, будут жёлтые глазки, как у тебя, Леммарт.

— А от меня хоть чего-нибудь? — возмутилась Гидра. — Кровь доа, например?

— Я теперь тоже доа, — Леммарт показал ей язык. Однажды он посидел на Лукавом, и его имя навеки оказалось вписанным рядом с её. — Ладно, не шипи, дорогая! У неё зато веснушки как у тебя.

— Выглядит чудесно, очень по-летнему, — промурлыкала Аврора и забрала Лашаю у Леммарта, чтобы тот не размахивал ею из стороны в сторону. — Диатрисса родилась первого йимена, в самый разгар жары. Это будет её месяц.

Гидра заулыбалась и обессиленно опустила голову на подушку.

«Ладно», — подумала она. — «Я ведь всегда добиваюсь своего. Но даже если Лашая не оправдает надежд доа, я научу её всему, что требуется, чтобы она хранила наше знание».

Навестить диатриссу явились лорды и леди со всей Рэйки. Даже старая ди Монифа прибыла, чтобы подержать на руках беспокойную Лашаю. Но Гидра видела, что бывшей королеве осталось недолго. Она угасала, словно горевшая на самом кончике фитиля свеча.

Когда Гидра встала на ноги после родов, она вознамерилась поговорить со своей бывшей свекровью. Они расположились в саду, в тени дубов, и Гидра, позабыв былые распри, взяла её сухую руку в свои.

— Ди, — обратилась она к ней. — Ваш час настаёт. Кого вы увидите у врат Схали, ожидающим вас? Ведь Мелиной никогда не будет там.

— Мелиной и не выказывал ко мне любви, — вздохнула Монифа. Она была закутана в полупрозрачную дупатту, что скрывала её морщинистую шею и бросала на лицо цветную тень. — Он был для меня прикосновением к иной жизни, но, конечно, не возлюбленным. Мне лишь хотелось приобщиться к его миру. А он отвечал мне, связанный проклятьем леди Тамры; ведь она желала разрушить нашу с Эвридием семью. Может, мои чувства тоже были результатом порчи…

— Значит, вы уйдёте одна?

— Не знаю, — та кашлянула и махнула рукой, отгоняя от себя назойливую летнюю муху. — Но я надеюсь, что Эван будет там. И я смогу сказать ему, что была неправа. Его измены могло и не быть, будь я хорошей матерью.

— А Энгель?

Её голубые глаза, неожиданно ясные для пожилой женщины, вдруг впились в лицо Гидры.

— А Энгель — это и есть Мелиной, дорогуша, — произнесла она, нарушая титулование. — Разве ты не поняла?

Гидра вновь остолбенела. «Это-то я поняла, но потом я также поняла, что он был созданной лишь для меня иллюзией. С другой стороны, если он сам же и родился от Мелиноя, Мелиной как таковой не был сказкой».

Она запуталась.

И нахмурилась.

— Но…

— Я поняла твой замысел, Ландрагора, — произнесла Монифа степенно и назидательно. — И я уважила его. Я сама думала так же: не желала уходить в разгул, не продолжив род кровью доа. Всё-таки и у меня были принципы. И поэтому я сперва родила Эвана, и лишь потом…

Она вздохнула и уставилась на пышные клумбы гортензии.

— Нынче проклятье спало. И тех чувств больше нет. А может, это просто старость. Мне нечего больше сказать Мелиною. Но ты ведь ждёшь его. Не так ли?

Гидра потёрла свой лоб.

— Я… я долгое время встречалась с ним, — неловко пояснила она. — С Энгелем. На побережье. Пока не стало ясно, что он не настоящий.

— Понятия не имею, милочка, с кем ты встречалась, но тебе ли обманываться? Мелиной существует. И он здесь, среди нас. Иерофант не осведомлён об этом, но, похоже, все печати сняты. И кто знает, чего ждёт лхам? Может, и у него есть свои ограничения? Но, несомненно, он не оставил своих замыслов покорить Рэйку. Меня удивляет, что ты игнорируешь это.

«Если думать о нём, как об Энгеле, то, несомненно, то был плод моего измученного воображения, жаждущего воссоединиться с ним», — подумала она. — «Но если думать о нём как о Мелиное, то он… он же действительно существует?»

Она вздохнула, и стародавние боль, неуверенность защемили в груди.

«Но тот ли это, кто мне нужен?»

Ди Монифа покачала головой.

— Я говорила тебе тогда, говорю и сейчас, — проскрипела она. — Не поддаться ему невозможно. Даже если ты будешь отрицать его существование, это ничего не изменит. Согласно твоей воле или против неё — он своего добьётся. Молись только, чтобы был он милосерден к тебе; хотя доа он вряд ли пощадит. Овладеет и раздавит, уничтожит изнутри, как личинки пожирают чужое тело.

«Нашла, кого запугивать», — рассердилась Гидра. — «Меня не соблазнить обещаниями власти или бессмертия. Я диатрис и доа, и я буду делать то, что лучше для Рэйки. Если Мелиной явится, я буду готова говорить с ним — но лишь на собственных условиях».

Однако Гидре оказалось не так просто отрешиться от бытовой жизни, чтобы думать о подобном. Даже при наличии кормилицы ребёнок оказался большой нагрузкой на ежедневное расписание диатрис; к тому же она столь боялась повторить ошибки своей матери, что буквально не отходила от маленькой Лашаи, чтобы ничего не упустить.

Другие дети тоже оказались немалой трудностью. А именно — дети Мордепала и Сакраала. Пылкие маленькие создания частенько долетали до города, и жители жаловались на попытки цветастых разбойников — размером с пару летучих собак — украсть их котов или проломиться внутрь на свет.

«Вот и начался конфликт интересов», — подумала Гидра и стала изобретать способы отвадить детёнышей от города. Она решила воздвигнуть на ближайших холмах ненастоящие дома со светом внутри, куда те могли бы прилетать, чтобы удовлетворить своё любопытство. Потом придумала внушительное вознаграждение пастухам, чьи стада пострадают от драконьих детей. И в конце концов определила, что летучая детвора чаще всего активна на восходе и закате, из-за чего ввела запрет на зажигание огней до наступления темноты в крайних районах Мелиноя.

А потом Иерофант Мсара сообщил ей, что безумие леди Ланхолии развилось и стало слишком опасным. Тогда Гидра взяла к себе маленького Тавроса Гидриара. По праву рождения он носил титул «лорд», и он, кажется, с самого начала знал об этом, оказавшись маленьким зазнайкой. Впрочем, Лашая дала ему столь уверенный отпор, что они оба заняли друг друга, как настоящие брат и сестра.

И пока Гидра разбиралась со всем этим, она вновь вошла в положение. Всего у них родилось ещё четверо детей: сын, потом сыновья-близнецы, и потом снова дочка. Они назвали их: Леонард, Альтар и Альфир, и Лисандра. Из всех лишь Леонард имел светлые, отдающие краснотой волосы; остальные, все как один, пошли в отца. В Мелиное шутили, что у Рыжей Моргемоны лишь один рыжий сын: её брат, Таврос.

В этой шутке была доля шутки. Гидра растила Тавроса, как своего, и вскоре тот стал называть матерью её. Мальчик не успел запомнить свою настоящую мать. Когда ему было три года, леди Ланхолия подавилась пеной во время припадка и умерла.

Затем почила и ди Монифа. В её честь были организованы пышные похороны. Люди запомнили её как верную соратницу Эвридия и мать народного любимца Энгеля. Гидра смотрела на надгробие, изображавшее Монифу как прекрасную молодую леди, и думала: «Сколько грязных и мрачных тайн уносят с собой в могилу благообразные и уважаемые дворяне?»

Впрочем, она не слишком переживала из-за ухода «старой гвардии». С каждым годом дел всё прибавлялось.

Её занимало изобретение определённого учения доа, и она много времени провела с Иерофантом, составляя моральный кодекс не только лишь для драконьих всадников — а также и для всех, кому доведётся иметь дело с драконами, ухаживать за ними и слушать их. Они много лет работали над созданием парадигмы, где драконы перестали бы быть символом власти и стали уникальным чудом Рэйки, которое не может принадлежать кому-то одному.

Разумеется, одних манускриптов было мало. Важно было всё подтверждать практикой. С самых первых детских сказок Гидра внушала сыновьям и дочерям величие и ответственность их роли посредников меж драконами и людьми. Она впечатляла их страшным концом Тавра и Эвана, но собственным примером показывала, что драконий лёт — прекрасное и вечное искусство.

Зацикленность диатрис на семье несколько вытеснила её из политической жизни. Однако она вовремя спохватилась и после последних своих родов почти немедленно собралась в тур по Рэйке. И везде её преследовали коты и кошки, несущие свои дурные и важные вести. Как всегда, множились разного рода заговоры, особенно от лорда Нуоро — мужа старшей дочери Мадреяров, что взял правление после выхода Вазанта на пенсию — и как всегда были преступники и лиходеи, о чьих деяниях не знал никто, кроме внимательных пушистых разведчиков.

Но самым сложным «ребёнком» из её семейства так и остался Леммарт. Он то приближался, то отдалялся. И хотя Гидра больше не прогоняла его словами о вечных чувствах к Энгелю, полюбить ди-консорта она так и не смогла. Их отношения были похожи на странную дружбу. В дружбе этой Леммарт то возмущался, то смирялся. Однако он и сам понимал: семейного счастья с диатрис у него не выйдет. Поэтому супруги несколько отдалились друг от друга, и вновь пошли слухи о том, что ди-консорт изменяет диатрис на других островах Рэйки.

Гидру это не смущало. Её волновало другое.

Леммарт освоил драконий лёт, но они с Лукавым были совсем не так дружны, как Гидра с Мордепалом. В дурном настроении Лукавый не подпускал к себе даже своего наездника, а в небе под ним не особо-то и слушался. Гидра призывала Леммарта работать над дисциплиной собственной мысли, но всякий раз напрасно. Похоже, отсутствие контроля в небе ди-консорта полностью устраивало. Он летал как пассажир, не разделяя с драконом полётных намерений.

Разумеется, это не могло кончиться хорошо. Однажды Лукавый раззадорился, ловя огромного баклана, и спалил весь порт Арау. Гидра тотчас же примчалась на Аратингу и выяснила, что, по свидетельствам очевидцев, ди Леммарт был навеселе. А Лукавый и вовсе вышвырнул его с себя в море, и тот чудом уцелел. С тех пор Леммарт боялся показываться Гидре, а Лукавому и подавно.

Но диатрис настигла своего супруга и устроила ему взбучку. Она кидалась далеко не только подушками и кричала:

— Ты пожалеешь, что он тебя не сожрал! Как ты мог так опозорить доа?! Как ты мог вписать в историю, которую наши дети будут читать, трепетно ожидая своего первого лётного дня, нечто подобное?!

— Но его никогда не смущало, что я слегка выпил! — возмущался Леммарт, прижимая к себе сломанную в падении руку. — И вообще, он охотился, а в охоте он совершенно неуправляем…

— Так это ещё и не первый раз был? — завопила Гидра и набросилась на него.

— А что мне ещё было делать? — парировал Леммарт. — Я живу как идиот! Муж без жены, надо мной вся Рэйка смеётся!

— У тебя, вообще-то, есть дети!

— Я хочу быть с ними, честно! Всякий раз, когда они отплывают на Дорг или сюда, мы славно проводим время. Но только когда они далеко от Мелиноя. Рядом с тобой я чувствую только боль.

Гидра упрямо сдвинула брови:

— Ты можешь делать что угодно, но ничто не оправдывает пьяный лёт.

— Знаешь, я буду делать то, что захочу!

Словом, с тех пор их отношения прервались. Гневная диатрис вернулась в Мелиной. Её раздражало решительно всё, и домочадцы боялись приближаться к разъярённой рыжей диатрис.

Но сердце её смягчилось, когда она встретила залитую слезами Аврору.

— Какой он дурак, — твердила советница, смахивая слёзы из уголков глаз свёрнутым платком. — Но, дорогая Гидра, как же мне невыносимо, что мне его жаль. Он, может, и идиот, но столько лет кряду он действительно несчастен…

— Тебе хочется поехать к нему в Оскал? — понимающе спросила Гидра. — Я запретила ему покидать остров, пока он не договорится с Лукавым или тот не сожрёт его.

— Ох, Гидра! — Аврора кинулась ей на грудь, и, утешив её, диатрис дала ей волю ехать к Леммарту и не стесняться в своих чувствах, если у неё ещё что-то есть к безалаберному ди.

Аврора ответила ей взглядом, полным стыда и благодарности, и отправилась собираться на Аратингу.

Это дало Гидре некое освобождение. «Мне сложно представить их вместе», — думала она. — «Но, чем чёрт не шутит, Аврора святая, а Леммарт и правда много лет подряд добивался меня — и всё безуспешно. По крайней мере она о нём позаботится, и мне не придётся переживать, что он кинется к Лукавому в пасть от тоски».

Она посвятила себя работе. Иерофант Мсара стал чаще навещать её. Они продолжали корпеть над реформой образования.

И стали до того близки, что Гидра невольно решилась затронуть самую сложную тайну своей жизни. Со всей деликатностью, которой она научилась за годы правления, диатрис осторожно спросила, могло ли быть такое, что почивший диатр Энгель мог стать одним целым с Мелиноем.

Иерофант ответил ей на это взволнованным взглядом.

— Нет, дорогая Ландрагора, трижды и стократно нет, — очень серьёзно сказал он ей. И хотя вокруг них царил безмятежный послеполуденный час, журчали сверчки и перекликались птицы, на балконе, где они обедали вместе, будто стало темно.

— Но ведь даже в старинных книгах по истории не отрицают, что до нас на побережье Тиванды жил иной народ — вовсе не тигры, — неловко заметила Гидра.

— Я тоже с этим спорить не буду, — Иерофант отставил чайную чашку и сжал свои руки, подбирая слова. — Но представьте себе, что вас убили, а вы оставили своей посмертной целью возвратиться и всё равно обучить доа. Вы смогли бы?

— Хм, — усмехнулась диатрис.

— Вот именно. Даже при всём желании, и при всём упрямстве, что могло быть сравнимо с вашим, никому живому не дана такая власть. Мелиной стал демоном, против своей воли или согласно ей. Саваймы, духи леса, духи чувств или прошлых событий, порождаются сами; но нет никакого закона, по которому чем-то подобным может обратиться некогда живое существо.

Гидра тяжело вздохнула. «Позиция церкви понятна, но мне мало просто верить в это».

— А если бы… — она замялась, но Иерофант не торопил её. — Если бы…

— Я унесу вашу тайну в гроб, Ландрагора.

— Это не моя тайна, и поэтому я не могу раскрыть её до конца. Но если бы Энгель был связан с Мелиноем узами крови, и их обоих постигла схожая судьба; могло бы быть так, чтобы они всё-таки существовали, как нечто единое?

Тот выдержал паузу, представляя описанную ею картину. И всё равно покачал головой:

— Дорогая Ландрагора, Мелиной — древнее бесчеловечное зло. Всякий, кто связывается с ним, становится его игрушкой, его сосудом, его инструментом — как он пожелает. Даже ваша матушка, да упокоит её Схали, погибла от последствий их временного союза. Будь вы хитрейшим человеком от западных морей до восточных гор, вам не дано обхитрить его и извлечь хоть что-то хорошее из его присутствия.

— Но, если бы они были совершенно похожи с Энгелем, как при жизни его, так и после смерти?

— Если б это было так, — взгляд Иерофанта упёрся в пустоту, — то это значило бы, что диатра постигла ужасная, жестокая участь. Он не отправился к предкам в царство Схали, а был с концами поглощён Мелиноем. И даже если б каждый жест, каждый взгляд и каждое слово демон повторял бы в точности как диатр, это был бы лишь обман в глазах смотрящего. Сознательный самообман, Ландрагора.

Мурашки пробежали по спине Гидры. Она кивнула и поспешила заверить Иерофанта, что её вопросы вызваны лишь беспокойством разума, а не действительно случившимися событиями.

Но на душе её стало совсем тяжело. Особенно после его последних слов:

— Не избегайте меня, если Мелиной вновь появится в вашей жизни, Ваша Диатрость. Сильная, подкреплённая драконами Рэйка для него лакомый кусок, и он сделает всё, чтобы завладеть им. Не забывайте об этом.

Она кивнула и украдкой стиснула край рукава. «Я понимаю, и ты, и Монифа, вы все ожидаете от Мелиноя чего-то ужасного. Но сколько лет уже он свободен от печатей? И никто не слышал о нём. А если правда в его словах, а не в ваших? Ведь никто не мог знать тех, кто жил здесь до Кантагара. Мы не можем жить после смерти, но вдруг они на это способны? Кто теперь узнает истину? Хорошо бы не я, а то голова от этих мук болит».

Вопреки заветам церкви, Гидра исповедовалась не священникам, а лишь драконам. В моменты полнейшего смущения разума и тоски от взваленных на её плечи обязанностей она имела привычку взять перерыв и уехать на север, к горам Сакраала. Там она слушала журчащие возгласы маленьких летучих хищников.

Стая Мордепала хранила в себе будущее Рэйки. Детёныши ныне легендарной пары резвились в воздухе и сверкали, словно геммовастики в фонтане, самыми разными цветами. В них воплотились решимость Мордепала и красота Сакраала. И ум их обоих.

Иногда они спускались к сидящей в предгорьях Гидре и интересовались, не принесла ли она каких-нибудь угощений. Впрочем, детёныши были непредсказуемы и оставили диатрис пару ожогов после своих игр.

Однажды Мордепал застал Гидру за наблюдением. И подошёл к ней. Багровый взгляд его был таким человеческим и таким философским, что Гидра невольно заулыбалась и всем телом прижалась к его шипастой морде.

— Мордепал… — проговорила она, поглаживая его нос. — Дети так прекрасны и так утомительны, не правда ли?

Ответом ей был солидарный рокот, клекочущим звуком исторгшийся из его груди. И он неожиданно выставил вперёд свою лапу.

«Приглашает сесть?» — изумилась Гидра. Она была одета для верховой езды, поэтому сразу согласилась. И привычно устроилась в палевой гриве своего соратника.

Тот покосился на резвящихся отпрысков и взмыл в небо. Взмахом его крыльев сдуло всю детскую стаю. А сам он помчался на восток.

Вместе с Гидрой они доселе не раз облетели всю Рэйку. Диатрис считала, что заниматься лётом, будучи в положении, полезно для приобщения будущего дитя к драконам. Но у полётов часто бывали и другие цели: быстрое путешествие, разведка или просто некое эмоциональное воссоединение. Последнее было особенно важно. Мелочные дрязги и насущные проблемы Гидры растворялись в мощных эмоциях Мордепала, а тот, напротив, словно снисходил до неё и воспринимал через неё то, что сейчас происходило в Рэйке.

Но сейчас он летел целенаправленно на восток. Не кругами и виражами над горами и реками, а прямо и прямо. Гидра чувствовала в нём некую мысль. Столь обширную, что не могла понять её, хоть и пыталась.

Они летели несколько часов. Лесистые холмы перешли в скалы, скалы — в горы, и вскоре всё под ними превратилось в бесплодную землю. Мордепал снизился и опустился на одну из сухих каменистых площадок. Он протяжно выдохнул после лёта и прикрыл глаза.

«Мы никогда не залетали так далеко сюда», — подумала Гидра. — «Он что-то хочет сказать мне, но я не понимаю».

Величие и скалистых утёсов раскинулись вокруг. Ветер трепал драконову гриву.

— В этих краях могут выжить только тебе подобные, — начала рассуждать диатрис. — Вы пьёте воду из ржавых ключей. Но на что вы охотитесь? Это не выяснили даже учёные мужи.

Её мысль была подхвачена Мордепалом, солидарно отозвалась изнутри.

«Он даёт мне понять, что я не могу знать всего. Даже если я чего-то не могу себе представить, не значит, что это невозможно или этого нет. Мир огромен, и его законы непостижимы до конца».

Гидра свела брови и прижалась к шее верного друга.

— Ах, Мордепал, — прошептала она. — Я вижу. Я знаю, как мала и слаба, хоть бы даже тысячи ландрисов у моих ног и корона на моей голове. Наши предки видели мир совсем иным. А ты и сейчас видишь его совсем иным. Я не могу донести тебе свою мысль, исполнив балладу, а ты не можешь донести мне свою, ответив звучной драконьей трелью. Никто из нас не способен судить обо всём.

Мордепал не отвечал ей, но внутри него задребезжал задумчивый вздох.

«Кажется, мы никогда не были настолько близки к взаимопониманию».

— Спасибо, друг, — молвила диатрис и лицом прижалась к его гриве. Он рыкнул в ответ и поднялся на лапы. А затем взмыл в небо.

Это путешествие оставило Гидре странное впечатление. Но она со всем трепетом сохранила в сердце то, что Мордепал попытался высказать ей.

И пыталась возвращаться к его философии даже в вихре будней. Хотя это было весьма непросто.

По счастью, Гидре не приходилось одной справляться со всеми детьми. Старшие чаще учились в Раале; средние резвились то на Тисе, то на пляжах Лавиля, где они были под присмотром Леммарта и Авроры; и лишь самая младшая, Лисандра, требовала внимания матери больше остальных.

— Папа ещё приедет до дождей? — спрашивала она, будучи в возрасте четырёх лет уже столь же обстоятельная, сколь и упрямая. — Он приезжает так редко. Уже почти целый год он не останавливается в Лорнасе надолго.

— Когда подумает над своим поведением, — не шибко думая, ответила ей Гидра.

«Хотя он так мне опротивел, что я не выношу его здесь дольше пары дней и ближе пары комнат».

— Ты его наказала как Тавроса, когда тот кошку Лесницу обозвал меховой шапкой?

— Почти.

Она посадила дочь к себе на колени и открыла перед ней сборник сказок. Красочные драконы и жуткие саваймы блистали на страницах. Гидра и сама любила эти книжки не меньше, чем её дети.

— А когда я тоже смогу поехать на бал в Рааль? — спрашивала Лисандра.

— Этим летом и поедешь. Там будут дети тёти Лары, ты с ними наконец познакомишься…

— А у тёти Авроры почему нет детей?

Гидра прикрыла глаза и вздохнула.

«Великая Мать, не дай мне сказать лишнего».

— Она пока не хочет, — соврала диатрис и потрепала её по кудрявым тёмным волосам.

— А ты, значит, нас хотела?

— Очень, милая, очень.

«Вы не только моя надежда — вы надежда Рэйки на будущее, из которого драконы не исчезнут, будто дым. Они останутся не на страницах книг, а в нашем небе, и вы сможете летать на них, как я».

Перелистнув страницу, она задумалась. Не в правилах доа было знакомить детей и детёнышей драконов — и те, и другие ещё не понимали субординацию, и это было крайне опасно. Тем более, драконьи дети играли с огнём столь же беспечно, как людские — с водой на побережье. Ожоги на её предплечьях были тому напоминанием.

Но она вспомнила, что однажды всё же взяла Тавроса и Лашаю посмотреть на выводок Мордепала. Один из драконов, золотой, как искусно сделанное украшение, проявил к ним интерес. Он тронул Лашаю носом, после чего тут же зашипел и улетел.

Таврос обиделся, что стая обделила его вниманием, и Гидра поняла, что для его одиннадцати лет наступил сложный возраст.

— Лашая сказала, что ты её любишь больше, чем меня, потому что я не твой сын, — жаловался ей мальчик, и глаза у него были на мокром месте.

Гидра хотела погладить его по кудрям цвета красного дерева, но замерла. И спросила взволнованно:

— А тебе самому как кажется?

— Мне? Я уверена, что она врёт, но вдруг когда-нибудь она окажется права?

Гидра с облегчением обняла его и прижала к себе. Вместе они были как два рыжих солнца.

— Никогда не окажется. Прав здесь ты. А кое-кому ой как влетит!

Она немало часов провела с ним впоследствии, внушая ему, что его лётным супругом, быть может, станет уже взрослый дракон. Разумеется, под этим она подразумевала Ксахра. И добавляла, что это не повод ни для зависти, ни для грусти. Драконы — будто судьба. Каждому даётся своя, и её надлежит принять с боем или с согласием, но главное — не отрицать её. Даже если она кажется непонятной.

И теперь эта мысль преследовала её саму.

Уложив Лисандру вечером спать, она вышла, как много лет назад, к берегу Тиванды. Шаг её был вдумчив и осторожен.

Поймы ещё полнились водой — то был последний лунар дождей, кимен. Диатрис Ландрагоре было тридцать лет. Но она шла к воде с ожиданием чего-то, как в восемнадцать, и палла её сари вилась за ней в ночном бризе.

Тишина встретила её. Там, где вода открыла небольшие кочки, распустились первые лилигрисы. Гидра выпрямилась и всмотрелась в их бело-полосатые нежные лепестки.

«Как же давно я была здесь в последний раз», — думала она. — «Это место словно обидело меня. Я не хотела возвращаться туда, откуда принесла такую боль».

Она взглянула в своё отражение. Несомненно, она изменилось. Лицо стало взрослее и скульптурнее, пропала болезненная худоба, но сохранилась гидриарская стать. Волосы отросли длинные, как никогда, и роскошными медно-рыжими прядями ниспадали вниз. У самых корней они делали небольшой завиток под корону.

«Кого я жду? Мелиноя?» — подумала она и вздохнула. — «Я приходила сюда за Энгелем. Мелиной же — лхам, савайма. Известно, какая судьба постигала всякого, кто имел с ним дело».

Она скосила глаза вбок, глядя на поросль сочной молодой травы на берегах. Вспомнила пугающие слова ди Монифы и убедительные напутствия Иерофанта Мсары.

И странный полёт на спине Мордепала в ржавые скалы.

Вдруг кусочек травы примялся под невидимым шагом. Потом ещё один — уже ближе к ней. Гидра застыла, не в силах оторвать взгляд от этого зрелища: следы остановились в паре метров от неё.

Она поняла, что надо сделать.

Но не знала, готова ли к этому. Впрочем, она не привыкла долго бояться. И закрыла глаза.

Прохладные длинные пальцы коснулись её лица. И знакомый до боли голос прозвучал совсем рядом:

— Пришла, моя Шаа.

Она судорожно вздохнула, чувствуя, как горло сжимают слёзы. И подняла веки.

Перед ней стоял не Энгель — а чудовище Мелиной со странно вытянутым лицом и чёрными, как две полуночные бездны, глазами. Однако, невзирая на разительные изменения, он смотрел он на неё совершенно так же, как до этого. С бесконечной нежностью и тихой грустью.

Гидра замерла. Подступавшие слёзы исчезли. Его чужеродный внешний вид был всё таким же жутким.

Но до странного знакомым, будто вышивка Бархатца. Она нервно сглотнула и коснулась его лица в ответ. Провела по контуру его челюсти. И он, как и раньше, прикрыл глаза и поймал её руку своим лицом, ластясь.

— Ты… не похож на того, каким являлся до этого, — не зная, что сказать, молвила она.

— Я забыл, каким был тот облик, — тихо ответил Мелиной. — Прости.

— Так как же… как же…

Мысли спутались. Жуткие длинные пальцы гладили её по щеке, а на лице его прикрывались и распахивались две пустоты сине-чёрных глаз.

— Что было тогда? — наконец собралась она. — Подаренная тобою прядь исчезла. Ты существовал лишь в моём воображении. Как и сейчас, верно?

— Нет, — он степенно покачал свой головой, увенчанной длинными, до самой земли, белыми волосами. — Я существовал лишь для тебя. Это разное.

Гидра поджала губы.

Всё, что она знала, входило в конфликт с тем, во что она верила. Если верить именно Иерофанту, сейчас следовало бежать отсюда со всех ног и на ходу молиться Ирпалу.

Но если верить тому, что она успела усвоить за всю свою жизнь, истина ждала её где-то за границами описанного и понятного. Как пытался донести Мордепал.

Отсутствие понимания не означало, что следовало отвергать непознанное.

— Что же ты такое, Мелиной, — вымолвила Гидра, настороженно изучая его нечеловеческие черты, но позволяя ему водить пальцами по своему лицу, — никогда ты мне не ответишь. Я никогда не пойму, ты это, или демон, что подражает Энгелю. Едины вы — или ты пожрал его, чтобы смущать мой разум. Желаешь мне добра — или подбираешься ко мне ближе, чтобы погубить меня и всю Рэйку.

Его бледные губы растянулись в трогательной улыбке. Словно он скучал столь сильно, что был рад услышать даже такое, лишь бы от неё.

Он обнял её, как раньше. Левой рукой прижимая её к своему сердцу, правой, как всегда, гладя по спине, он склонился к Гидре и оставил на её лбу прохладный поцелуй весны.

— Моя луна, — прошептал он. И Гидре почудилось в его дыхании подобие горького смешка. — Тяжело тебе даётся твой замысел. Ты родила столько детей и столькое сделала для будущего доа. Тебе столькое пришлось переосмыслить и понять заново. Я не смел вставать на твоём пути все эти годы. Я понимал, что в судьбе доа нет место Синему Тигру. Но я знал, что ты не отступишь от задуманного и вернёшься ко мне. Ведь ты всегда доводишь начатое до конца.

Она вспомнила свои же слова. То, что что говорила ему когда-то о совместном правлении лхама и доа.

«Это была я — я будто бы не я, такая наивная и такая решительная. И всё же я пошла исполнять то, что сказала».

Она словно вернулась к старому другу. В старую комнату, что когда-то была её. Со старым вопросом, который теперь уже был разрешён, но тогда был так важен. Все минувшие годы промелькнули, словно мгновение, и она вновь оказалась на берегу Тиванды.

Гидра похлопала глазами. И зажмурилась, не понимая, как ей теперь быть.

«Это демон?» — отчаянно пульсировало в её разуме. — «Или мой верный возлюбленный, что всё это время смиренно ожидал, когда я буду готова вернуться? Бесчеловечный обманщик — или единая судьба с Энгелем? Никто не может подсказать мне, бессильны Писания и мирские законы! Они были сотворены гораздо позже него».

Глаза наполнились влагой. Она качнулась вперёд и уткнулась в его плечо, не зная, как быть.

— Что же мне думать? — шептала она. Его руки стали гладить её, как много лет назад, пробуждая в ней слабый огонёк надежды. — Кто ты? Что сделаешь со мной? Как мне теперь говорить о том «замысле», когда у меня теперь дети, которых я люблю, и королевство, за которое я умру?

— Не нужно говорить, — речным эхом отвечал его голос. — Я здесь. И рука об руку пойду с тобою дальше. Так далеко, как поведёт тебя твоя дорога.

— Как я приму твою руку, если ты демон? — Гидра сжимала зубы, чтобы не дать волю слезам непонимания и смятения. — А если не демон, как я пойму, что могу верить тебе?

Тёмный взгляд ответил ей. Но он был мягким, словно баюкающий покров ночи.

И полным любви.

— Очень просто, моя Шаа, — тепло улыбнулся лхам. — Вспомни клятву, что я приносил вместе с тобой у алтаря. Вспомни, как принимал тебя в свою семью и как обещал защищать тебя.

Картины прошлого бледным пятном возникли перед глазами. Гидра вновь зажмурилась.

— А если это был не ты? — выдохнула она в окончательном исступлении. — И лжёшь мне сейчас, прокладывая мне путь в могилу?

— Как это мог быть не я, если эта клятва освободила меня от бремени Духа?

Гидра свела брови и обессиленно заплакала. Она очень хотела верить ему. Хотела отдаться его ласковым прохладным рукам, слушать его призрачный голос над ухом, видеть его озарённый луной силуэт в своей спальне.

И он хотел этого так же сильно, как и она.

— Тихо, тихо, — звучал его родной, взволнованный голос. Острый подбородок лёг ей на макушку, руки крепко укутали в объятиях. — Я вижу, как ты мечешься. Но доверься мне, как когда-то. Позволь мне разделить с тобой бремя твоего замысла.

— Я не могу, на кону слишком многое…

— Ничего ведь не изменилось с тех пор. Вспомни, — новый поцелуй коснулся её лба. — Вспомни, как отвергала меня, боясь брачной ночи.

Снова поцелуй.

— Вспомни, как отвергала меня, боясь, что я призрак, иллюзия.

И ещё.

— Пойми, что отвергаешь меня теперь точно так же. Тобою движет страх, потому что ты не можешь объяснить себе, почему его не должно быть. Но ставки не могут повышаться вечно. Ты не можешь объять своим разумом всё — но ты можешь поверить мне, как ты делала это не раз. И тогда осознание само войдёт в твою жизнь.

Она взглянула в его чёрные очи. Голова пошла кругом. Колени подогнулись, и, если б он не держал её, Гидра осела бы на землю. Всё в ней натянулось, напряглось до предела.

И отпустило. Словно стрела сорвалась с давно скрипевшей тетивы.

«Он прав», — она смотрела на него, завороженная, и ощущала, как в теле словно расцветают весенние цветы. — «Он ведь стократно прав».

Она проглотила ком в горле и с дрожью выдохнула:

— Я так скучала по тебе, моё солнце.

Он моргнул, и лицо его озарилось улыбкой. Нечеловеческой, но столь близкой, принадлежащей лишь ей.

— И я по тебе, любовь моя, — прошептал он. И склонился к ней. Прохладное дыхание лхама коснулось её носа.

Это было чистое блаженство. Гидра подняла к нему лицо и обмякла в его объятиях, доверяясь, покоряясь и отдавая ему мириады своих мучительных сомнений. Её душа распахнулась, словно комната, что годами пребывала в затхлости, но в ней наконец открыли окна.

И тёплый ветер перемен наполнил всё внутри.

Ей захотелось смеяться от счастья. Она приоткрыла губы, однако Мелиной тут же накрыл их своими, перехватывая её вдох.

«Как же я люблю тебя!» — подумала она и исступлённо обняла его за длинную шею, прижалась к нему всем телом и порывисто подалась ему навстречу. Мелиной стиснул её ещё крепче. Его сердце забилось чаще, гулко стуча в широкой груди. Он закружил диатрис в своих объятиях. Они прижимались друг к другу крепко, как птицы под дождём, и теперь оба смеялись, не в силах противостоять радостному чувству внутри себя.

— Моё солнце, — выдохнула Гидра, насилу отстранившись от него — но лишь для того, чтобы через мгновение поцеловать его вновь. — Ты ведь теперь будешь со мной, как раньше? Как тогда?

— Конечно, — шепнул Мелиной и зарылся носом в её волосы. — Я разделю с тобою всё. И не отпущу тебя даже в царство Схали.

Она взглянула на него блестящими зелёными глазами. В них он увидел пламенную, как её душа, пронесённую сквозь года любовь. И со щемящей нежностью он провёл рукой по её щеке, не в силах налюбоваться ей.

Лишь упоминание смерти заставило её дрогнуть.

«Уйти с тобой вверх по течению Тиванды вместо того, чтобы принять судьбу, положенную людям», — Гидра вспомнила его слова. — «Стать такой, как ты. Оставить позади и детей, и драконов, и Рэйку…»

— Как же мне, радость моя, решиться на то, что потребуется от меня на склоне лет? — тихо молвила она и прижала его руку к своей щеке, упиваясь её речной прохладой.

— Время само управит, — прошептал он. В его глазах блеснули далёкие звёзды. — Решишься ли ты — или не будешь решаться — я всегда буду рядом. И когда настанет твой последний вздох, я заберу тебя.

Слёзы заблестели на щеках Гидры, но это были слёзы счастья. Все её желания исполнились.