Моргемона (СИ)

5. Мелинойская комедия

Из-за долгого сна диатриссы завтрак был во время полдника. Состоялся он на балконе, под навесом от солнца, в присутствии обеих фрейлин. Девушки были, как всегда, милы и умеренны в еде, а Гидра начала день с отменной порции сахарного лунновира, на западе известного как лукума.

Аврора с улыбкой наблюдала за диатриссой, но лицо её омрачилось, когда она заговорила:

— Ваше Диатринство. Не хочу вас расстраивать поутру, но новости тревожные. Похоже, пока враг бесчинствует на границах, наши воины никак не соберутся под единым знаменем. Становится как-то неуютно на побережье, не находите?

— Угум, — отвечала Гидра, не прекращая жевать.

— Конечно, они не позволят барракитам пройти так далеко до нашего побережья. Хотя между нами и границей почти нет ничего толком — ни городов, ни укреплений, только лес…

— Угум.

— Думаю, Энгель очень волнуется за нас, поэтому он постарается быстро решить этот вопрос. Я недавно спрашивала в магистрате, и они уверили меня, что для нашего сообщения с диатрином будут выделены гонцы и почтовые ласточки. Как вы смотрите на то, чтобы написать ему какое-нибудь письмо поддержки? — и она так очаровательно улыбнулась, что Гидра по привычке ответила «угум», но потом дожевала свой лунновир и исправилась:

— Вообще-то я, честно сказать, ужасно косноязычна в письме. Может, ты напишешь? А я, ну, подпишу…

Лаванда подняла бровь, многозначительно глядя на диатриссу, но, конечно, ничего не сказала. Не ей было рассуждать о том, что супружеские отношения не должны быть такими. А Аврора со своим неискоренимым человеколюбием всплеснула руками и воскликнула:

— О, замечательная мысль, это будет коллективное письмо! Он ведь так любит Мелиной, и мы напишем ему всем Лорнасом. Получится очень мило!

«Чтобы испортить какую-нибудь вещь, надо кинуть её в грязь. Чтобы превратить какую-нибудь глупость в нечто доброе и совершенное, надо просто предложить это Авроре», — про себя посмеялась Гидра. — «Она даст фору всем монашкам с их проповедями о любви к ближнему своему».

Разумеется, Гидра даже не читала то, что насочиняли домочадцы — в основном Аврора — потому что ей страсть как хотелось заняться чем-нибудь интересным. Она вспомнила, что иные марлорды приглашали в свои замки бардов, шутов, а то и целые театры. И поэтому спросила у камергера Леона, есть ли в городе какой-нибудь театр, который можно было бы позвать увеселения ради.

— Не слышал о таком, — ответил пожилой камергер опасливо. — Мелиной привлекает купцов, авантюристов, ремесленников, охотников, даже мелкую знать, но мне нигде не попадалась новость о том, чтобы у нас открывался какой-либо театр. Город ещё не настолько обустроен.

— Тогда я объявляю следующий приказ: пускай в Лорнас прибудет театр, лучший из тех, кто не побоится приехать в Мелиной, и мы уплатим ему тысячу…

— Бронзовых рьотов, — поспешил закончить за неё Леон Паррасель и посмотрел жалобно. — Этого точно будет достаточно, Ваше Диатринство!

Она посмотрела на него внимательно, но согласно кивнула.

— А ещё пусть будет так, — продолжала она. — Поскольку у нас в Лорнасе ни барда, ни шута нет, и на свадьбу их привозили из Рааля, то… я объявляю конкурс на лучшего барда или шута! Пускай приходят ко двору, и, если мне понравится, будем тоже платить им жалованье. Да?

Камергер глядел на неё в сомнениях.

— Ну вы же не хотите сказать мне, что диатриссе не позволено нанять шута? — возмутилась Гидра.

— Что вы, конечно, позволено, — пробормотал Леон Паррасель. — Но ежели поразмыслить, может, в разгар грядущей войны не стоит ставить на жалованье незнакомцев? Мало ли, окажется вражеским лазутчиком, да и лишних денег в казне нет, ведь лучше обеспечить замок продовольствием, чем каким-нибудь мимом…

— Точно, мимы! — воскликнула Гидра и замахала рукой, будто не слышала его. — Включите в этот список мимов.

И поскакала дальше по Лорнасу, зная одно: пока война идёт, она живёт. И жизнь эта, пусть и короткая, должна была подарить ей всё, чего не давало скованное страхами детство и отрочество.

После этого она гуляла в замковом саду вместе с Лесницей и наткнулась на другую кошку, рыжую в полоску, будто маленький тигр. Гидра велела кухарке накормить незнакомую кошку. За этим последовал новый, как всегда, восхитительный приказ диатриссы: кормить любых кошек, что явятся к кухне Лорнаса.

«Если кот — это единственный дракон, дозволенный женщине, то у меня будет много драконов».

После этого Гидра хотела вновь выехать в город, но с непривычки бёдра ещё ныли после вчерашней конной прогулки с сэром Леммартом. И поэтому она ограничилась тем, что расположилась в саду с одной из книг о преданиях Мелиноя.

Лаванда сидела рядом, обмахивая её большим опахалом из павлиньих перьев, чтобы диатриссе в открытом сари нежного мятного цвета не пришлось страдать от приставучих слепней. И Гидра читала. Она узнала немало интересного о тисовых тиграх, что когда-то жили на берегах Тиванды, и нашла, что, по преданию, Мелиной ещё бродит по городу, принимая то тигровое, то людское обличие, а то и сочетая их ужасным и прекрасным образом. И что всякий увидевший его пугается насмерть. И что в местах смерти последних детей Мелиноя выросли особые цветы: лилигрисы. Судя по изображению, это были маленькие, но нарядные фиалки, белые с чётко различимым рисунком синих полос.

— А лилигрисы правда растут в окрестностях Мелиноя? — спросила Гидра у своей фрейлины.

Лаванда вздрогнула и повернулась к ней. Оказывается, всё это время она таращилась на то, как капитан Леммарт принимает вечерний караул на замковой стене.

— Не знаю… — рассеянно ответила она, явно не расслышав вопроса.

Но Гидра тоже стала смотреть, как иксиоты расходятся, отдав друг другу честь. Бравые солдаты в блестящей чешуйчатой броне, широких наплечниках и длинных белых плащах имели некий шарм. Хотя раньше мужчины в доспехах внушали Гидре страх, под командованием куртуазного сэра Леммарта на них хотелось смотреть, не отрываясь.

Так они и сидели обе, глядя, как капитан иксиотов пылает в свете закатного солнца, словно помазанник Ирпала. Он смеялся о чём-то с одним из дозорных и улыбался своей белоснежной улыбкой покорителя сердец.

Наконец Гидра нашла в себе силы отвлечься от этого зрелища и постучала ногтями по книге. Лаванда в ответ ойкнула и продолжила обмахивать её опахалом.

— Как сэр Леммарт стал капитаном иксиотов? — спросила Гидра. — Он довольно молод.

— На самом деле иксиотами командует сэр Арбальд, Леммарт поставлен здесь временно, пока капитан отсутствует. Но при этом он единственный, кто может одолеть диатрина Энгеля на поединке, — с едва сдерживаемым придыханием ответила Лаванда. Её золотистые волосы, как всегда, были по-девичьи рассыпаны по плечам, следуя не столько столичной, сколько новой мелинойской моде. — Они друзья детства.

«Ах, ну это всё объясняет», — подумала Гидра, хотя и не смогла скрыть от себя, что тоже восхищена им.

Она вернулась к себе, когда уже стемнело. Растущий месяц показался за окном. По спальне разлилась ночная прохлада, и синие тени легли на ковёр.

Гидра легко справлялась с сари самостоятельно и поэтому предпочитала раздеваться одна, не привлекая к этому делу фрейлин. Она сняла заколку, которой закрепляла на затылке две передних пряди. Откинула паллу сари, выбираясь из своей одежды, и вдруг увидела серую тушку на подоконнике.

Это был козодой. Цвета обычного серого гранита. Немного непропорциональная птица с большой головой была задушена и аккуратно положена прямо на виду, под самым окном.

— О-о, Лесница решила отработать своё жалованье, — сообщила Гидра вышивке Бархатца.

Она брезгливо взяла мёртвую птицу, выдернула себе пару перьев на будущее и выкинула за окно. И только потом вспомнила, что это удачно совпало с её вчерашними экзерсисами над магией.

«Я подумала, глядя на неё, что следует поймать козодоя», — наморщила лоб диатрисса. — «Но ведь она могла его и просто так поймать, не слушая моих мыслей. Хотя вероятность успеха важна. Нельзя загадать то, что не может произойти ни при каких обстоятельствах, если только ты не крайне могущественный маг. А вот если загадать то, что теоретически может случиться… Всё-таки кошка куда вероятнее отправится на охоту за орущей под окном птицей, чем Лаванда вспомнит принести мой вечерний мятный чай».

Мятный чай с пустырником не особенно помогал Гидре заснуть. Но ей это нравилось как часть некоего вечернего ритуала.

Она легла в постель без ночной сорочки, натянула одеяло до подбородка, и погрузилась в омут своих страхов.

«Что будет, когда диатрин вернётся? А вдруг мы проиграем войну, и барракиты нас всех угонят в плен? Или диатрин умрёт, а меня отдадут в ирпальский монастырь? Или, не дай Великая Мать, вернут семье, если докажут, что брачная ночь не состоялась? Почему Аврора так со мной мила, а с остальными бывает даже строга, хотя я всегда даю ей понять, что не уважаю её? И почему сэр Леммарт никогда не забывает мне руку подать — может, он на меня смотрит украдкой?»

Словом, Гидра долго ворочалась и не могла заснуть. А наказанием за все эти мысли был давно знакомый ей кошмар.

Руки отца стискивали её плечи, палач расправлялся с нарушителем, что посмел заглянуть в Пруды. И хотя несчастный до последнего выл, что просто заплутал в горах, с него сняли всю кожу. А потом пальцы Тавра крепко стиснули дрожащую руку Гидры — и палач вонзил острый, как бритва, нож ей под ноготь, и тот оторвался и повис на нити.

Гидра проснулась в холодном поту. Перевернулась на другой бок. Нашла Лесницу и погладила её, дрожа.

«Мне с такими снами не мята нужна», — подумала она. Тепло гладкой шёрстки успокаивало. — «А концентрат мелиссы, пустырника и лаванды в одном отваре. И ещё бы мирра — чтобы поджечь и засыпать, будто у очага Великой Матери, баюкающей богов».

Наутро Гидра была совсем не выспавшейся. Она видела в зеркале жуткую осунувшуюся моргемону с рыжими лохмами. Под глазами залегли синие круги, а щёки совсем впали, будто у больной холерой.

«Я же много ем, я должна становиться красивее!» — расстроилась она и накинула на зеркало одну из ночных рубашек, чтобы не видеть своего лица.

Аврора пришла к ней, как добрая утренняя фея в пастельно-розовом платье с рукавами-фонариками. Она поставила на трюмо перед ней маленькую чашечку кофе и булочку с сахарной пудрой. И спросила заботливо:

— Ваше Диатринство, вы выглядите уставшей. Плохие сны?

— Да, — пробурчала Гидра и позволила ей начать себя причёсывать.

— В войну неспокойно спится, — вздохнула фрейлина. Мягкая ворсистая щётка в её руках не дёргала волосинки и совсем не доставляла Гидре неудобств.

— Для меня, выходит, всегда война.

Руки Авроры замерли. И она промолвила тихонько:

— Если вас всю жизнь мучают кошмары, неужели вам не выписали какое-нибудь лекарство для сна?

— Кто, мать? Она считала, это всё от безделья.

— Врач вашего семейства.

— А, он говорил мне, что это от истерик и злобности нрава. Злоба скапливается внутри и распирает череп, — фыркнула Гидра.

— Но вы не злобная.

Гидра фыркнула ещё раз.

— Да ладно.

Однако Аврора настаивала:

— В центральном квартале есть врач, прославленный доктор Спарг, который получает жалование от диатрина. Мы пригласим его, и он поможет вам справиться с бессонницей. Легко называть человека злым, если он не высыпается всю жизнь! Не каждый сумел бы при этом держать лицо!

«Она это всерьёз?» — Гидра недоверчиво покосилась на руки Авроры. — «Действительно не считает меня балованной марлордской моргемоной?»

— Ну… — растерянно протянула она, но фрейлина пресекла все возражения на корню:

— Я пошлю за врачом. Не волнуйтесь, он не посмеет разглашать ничего о вас! Энгель доверяет ему. Он специально взял его на жалованье перед свадьбой, чтобы вы имели доступ к должному лечению.

Гидра почувствовала себя странно. «Ничего удивительного, что им всем сейчас нужна живая диатрисса», — подумала она неуверенно. — «Им это просто выгодно».

Вызванный из города доктор Спарг оказался средних лет умельцем из числа тех, что не боялись орудовать скальпелем и одновременно серьёзно воспринимали сглазы и порчи. При виде Гидры он изумлённо поднял брови: несомненно, он повидал немало больных, но не знал, что таких выдают замуж.

Он сказал, что Гидре следует немедленно озаботиться состоянием своего здоровья, много есть и гулять на свежем воздухе, и, разумеется, давать себе здоровый сон. А для этого он предложил ей пить снотворное из слёз синицы, редкого вида росы с определённых растений. Иначе, предостерёг он, Гидре не дожить до двадцатилетия, потому что слабое тело подвержено любой заразе, и к тому же не сможет зачать ребёнка. А если сможет, то, разумеется, погибнет.

Гидра пропустила всё мимо ушей, кроме слёз синицы. Она велела Леону достать ей такое лекарство и заодно спросила у старого камергера, не знает ли тот, где в городе есть лилигрисы.

Тот сказал ей, что, определённо, лилигрисов было много на руинах Мелиноя. Но из-за поверья среди местных, что эти цветы приносят несчастья, их совсем не осталось в черте города — только если где-то в ещё незастроенных зарослях.

Гидра решила поискать эти цветы. Её не оставляло желание найти «место, духами хоженое», и потому она вознамерилась поездить по городу. Но чуть позже — в тот день у неё совершенно не было ни на что сил. Поэтому она не покидала пределов замка и просто устроилась поудобнее в библиотеке, где стала листать и другие книги о саваймах.

Образ тигра Мелиноя вновь интриговал её. Бесшумно бродящий по руинам, он был непредсказуем. Мог растерзать заплутавшего путника и бросить в поросль лилигрисов, будто мстя за своих детей. А мог соблазнить деву и оставить ей уродливых бастардов. Что бы он ни делал, он всегда пытался навредить потомкам Кантагара и их подданным, чтобы напомнить, как им досталась эта земля.

«Но, поскольку на побережье остались лишь редкие и весьма тёмные деревушки, было бы странно ожидать от них другого», — размышляла Гидра, проводя пальцами по изображению беловолосого мужчины с холодным взглядом и полосатыми одеждами. — «Тем не менее, мне хочется верить, что хотя бы часть из этого правда. Ведь если так, то я бы рискнула наладить с ним отношения, разделив с ним ненависть к диатрам и всей Рэйке. А если его цель — это низвести всё до поросших плющами безлюдных руин, то мне даже возразить нечего».

Лишь единожды тигр Мелиной, говорят, не добился внимания девы. То была известная странствующая певица, простых кровей, но прекрасная, как весенний рассвет. Её локоны цвета старинного золота увлекли взгляд лхама-тигра, а нежный голос заворожил его чуткий слух. Но она не поняла, что перед нею дух. И столь невозмутимо отказала ему, что Мелиной остался обескуражен и задумчив.

«Прямо как та певица, за которой ухлёстывал отец, когда мать была отягощена мной. Похоже, легенда написана в те же года, так что это может и правда быть она», — подумала Гидра иронично. — «О ней, как говорила Пиния, слагали песни, но лишь она могла спеть их так, чтобы усладить любого зрителя. Ею болели лорды и марлорды, пока её не убили жестоко, в собственной постели. Как же её звали…?»

От размышлений её отвлёк громкий мявк за окном. Она отложила книгу, подошла к окну и, перегнувшись через широкий подоконник, всмотрелась в три маленьких фигурки снаружи.

Это были кошки. Одной из них была трёхцветная Лесница, второй — недавняя рыжая гостья, а третья — чёрная с белыми пальчиками на лапках.

И каждая из них держала в зубах пучки трав, будто мышей.

— Что… что? — Гидра остолбенела и, не отрывая от них глаз, открыла окно.

Лесница деловито запрыгнула на подоконник и положила перед хозяйкой пучок ароматной фиолетовой лаванды. Остальные две кошки повторили за ней: у одной была мелисса, у второй пустырник. Но уличные сразу же спрыгнули назад, а Лесница, моргнув своими зелёно-жёлтыми глазами, внимательно посмотрела на Гидру.

— Э-э… спасибо, — сказала Гидра и ещё раз потёрла веки, чтобы убедиться, что не спит. Кошки нередко приносили своим хозяевам мышей, но определённую траву?

«Это то, из чего можно сделать успокоительный отвар. Но кошки разве могут знать, что именно этим мне можно попробовать помочь?»

— Мр-р, — тихонько сказала Лесница и выскочила обратно.

Три вполне прилично сложенных пучка ароматных трав остались лежать перед Гидрой. Та никак не могла прийти в себя.

«Да разве они стали бы подыскивать мне лекарства ни с того ни с сего!» — дошло до Гидры. — «Я ведь думала об этом, когда гладила Лесницу ночью. Я представила, что у меня есть то, из чего делают отвар. А она это принесла. Не мирру, потому что как кошки потащат мирру? Но траву — да! И с козодоем так же! А эти две новенькие… я прикормила их у замковой кухни. И они тоже присоединились к ней в этом деле?»

Гидра сгребла кошачьи подарки в одну связку и уставилась на раскрытые книги о сказках, преданиях и старинных легендах. Читать их дальше не было смысла; наяву стало интереснее.

Впав в глубокую задумчивость, она передала травы на кухню и попросила сделать ей лекарство на ночь. И хотя ей к вечеру уже передали слёзы синицы, она решила сперва попробовать получившийся чай.

Как и ожидалось, толку было мало. Травы всегда были ей как припарка к гангрене.

— Значит, это не сказочные кошки, что решили меня вылечить и принесли волшебную траву, — рассудила диатрисса вышивке Бархатца. — Они сделали то, что я хотела. Потому что я подумала об этом отчётливо и со всем усилием разума.

«Как отец перед драконами».

Восхищённая этой мыслью, она вновь зарылась в свой гримуар.

«Как хочешь — так представляешь. Как будто с очами закрытыми, но воочию. Помни одно: не всякое желание сбудется, лишь то, что может произойти взаправду».

— Именно! — возликовала Гидра. И тут же заволновалась. Могло ли это быть совпадением? Или нет? Сработало бы это на более сложном задании?

Она сунулась в свой альков, но Лесницы дома не было. Эту ночь трёхцветная придворная охотница явно решила провести в компании новых знакомых. Тогда Гидра махнула рукой и вернулась к своим сотни раз перечитанным записям. Ей казалось, что теперь, поняв что-то большее, она увидит иное прочтение наставлений старухи Тамры. Её так захватило это занятие, что она читала до рассвета. И, хотя ничего принципиально нового для себя не вынесла, сердце её теперь горело азартом.

И она, разумеется, толком не поспала, поэтому к утру была совершенно разбита.

Несколько дней Гидра снова бездельничала, приходя в себя. Слёзы синицы действительно оказывали успокаивающее действие. Она пила их за два часа до сна и после этого спала будто бы без сновидений. Но, проснувшись, ощущала некую невысказанную тяжесть. Будто бы ей на самом деле снилось нечто плохое, но память об этом не сохранилась. А в течение дня она ощущала себя вяло и совсем не имела аппетита.

Поэтому пришлось чередовать приём слёз синицы с чаем из лаванды и пустырника, и по прошествии полнолуния в середине сумена, второго лунара лета, Гидра была более-менее в той же форме, что и раньше.

Её не волновали дела Рэйки, но она частенько слышала взволнованные разговоры гвардейцев о том, что, дескать, только спустя три недели армия королевства кое-как выступила навстречу барракитам. А те уже заняли все приграничные форты, выставили на стенах пороховые пушки и вовсю начали добычу на золотых приисках. Диатр Эвридий, вроде как, даже пытался договориться с ними, чтобы те ограничились золотыми шахтами и забирали их, не пытаясь двигаться вглубь Рэйки; но молодые диатрины были возмущены его слабостью и сорвали переговоры.

— Диатрин Энгель так и сказал, — размахивая руками, будто сказитель на сцене, декламировал один из гвардейцев на стене. — «Все мечи и драконы Рэйки выступают против наглых захватчиков. Признать такую силу слабостью — опозорить наших богов и всю нашу страну!»

— И правильно он сказал, — горячо кивал второй гвардеец. — Какие-то старатели, жадные до набитых кошельков, и их жалкое оружие; что они сделают, когда пороховые склады займутся огнём?

— Диатрин Энгель — истинный правитель Рэйки! Диатру Эвридию пора на покой, ежели он решил продать наши горы врагу.

— Твои слова — да богам бы в уши, они бы дали Энгелю родиться раньше Эвана, и был бы то владыка, прославленный в веках…

«Балаболы», — думала Гидра, проходя мимо. — «Страна три недели не могла собраться, чтобы дать отпор врагу, который уже вовсю орудует в золотых приисках. Реши они вместо этого пройти дальше, до Мелиноя, давно бы уже висели над Лорнасом барракатские флаги с кривыми мечами. А они ещё рассуждают о каком-то величии».

Но самой Гидре тоже пришлось несладко. У неё наступили женские дни, от которых она всякий раз корчилась в своей постели, будто раздавленный дождевой червь. Это измотало её окончательно, и к концу сумена она вообще перестала снимать ночную рубашку со своего зеркала: лицо, что смотрело на неё оттуда, напугало бы даже моргемон.

Чтобы пережить тяжёлое время, Гидра вновь пыталась погрузиться в чтение. Городские легенды были искрой, что согревала её в пустоши затянувшейся боли. Но ещё любопытнее оказалось письмо, что пришло ей с фронта.

Это было послание от наследного диатрина Эвана.

«Диатрисса,

Не хочу писать вам формальные приветствия. Догадываюсь, что ваше солнце даже не вспоминал о вас. Но сам я не раз задумывался о том, как вы остались в одиночестве в Мелиное.

Не сочтите это письмо за непристойность; мною движет лишь желание помочь вам, поскольку я слишком хорошо знаю брата. Похоже, он невзлюбил вас, если простите мне подобное наблюдение. Поэтому я вместо него хочу заметить: вам нет нужды до последнего исполнять долг марледи Мелиноя и оставаться в городе, который столь уязвим к нападению. Прошу, рассмотрите возможность уехать в Рааль. Я лично походатайствую за то, чтобы ваша жизнь была вольной и приятной на острове Дорг.

Лишь дайте мне знать.

С уважением,

Диатрин Эван».

Гидра была удивлена, и от изумления даже немного отступили боли. Она немедля начертала ответ:

«Диатрин,

Я очень тронута вашим вниманием. Тем не менее, прошу не волноваться обо мне. Я уверена, враг не дойдёт до Мелиноя, а если и дойдёт, то…»

«Мне всё равно? Или “так будет даже лучше”? Нет, я всё-таки общаюсь с диатрином Рэйки».

«…то благодаря гвардии иксиотов у нас будет время сориентироваться и отплыть на острова.

Спасибо за то, что помните обо мне. Действительно, не в обиду вашему брату, но наши отношения сложиться не успели. Наслышанная о его доброте и благородстве я, безусловно, виню лишь себя: должно быть, это злоба распирает мне череп.

Берегите себя и не волнуйтесь обо мне. Мелиной на удивление радушный город, в котором мне гораздо приятнее, чем дома.

Буду рада вашему ответу.

С уважением,

Диатрисса Ландрагора».

Гидра даже думать не хотела о том, чтобы вновь видеться с диатрис Монифой. Королева показалась ей высокомерной, заносчивой женщиной, что не привечала ни свою невестку, ни свою незаконорождённую племянницу. А уважать и терпеть её всё равно пришлось бы.

Отослав письмо, Гидра вернулась в свою постель, где ей предстояло провести ещё несколько дней.

Однако домочадцы решили порадовать хилую диатриссу. Когда ей наконец полегчало — то был грозовой, но приятно-прохладный день — все собрались в трапезном зале, и Леон Паррасель торжественно презентовал Гидре лягушачьи бёдрышки.

— Лядвия рассветных нимф, как их называли в наших краях, — важно сообщил камергер и поставил на стол расписное блюдо со светло-жёлтыми ножками.

— Всё, лишь бы не называть их лапами лягушек, — согласился сэр Леммарт с усмешкой.

Аврора глядела на блюдо в ужасе. Но пряный запах специй Гидре понравился. Она без особых сомнений взяла себе парочку лапок. И внимательно поглядела на остальных.

Лаванда снова прятала взгляд, а сэр Леммарт таращился на диатриссу выжидательно.

Тогда Гидра торжественно воткнула вилку в мясо, отделила кусочек от кости ножом и положила себе в рот. На вкус оно было пресновато, невзирая на специи, но от него не было тошнотворного послевкусия. Будто нечто среднее между запечённой птицей и рыбой.

— Неплохо, — признала диатрисса, прожевав кусочек. — И всё-таки непонятно, почему это считают чем-то особенно вкусным.

Тут она неожиданно поймала взгляд сэра Леммарта и увидела искренний ужас в его глазах.

— Так ты предложил мне их попробовать, ожидая, что меня стошнит при этом? — закипая, спросила она.

— Н-нет, — пробормотал капитан иксиотов, но его чуть побледневшее лицо говорило об обратном. — Я не думал, что вы вообще станете это…

— Пошутил, значит!

— Я не…

Но Гидра уже со звоном кинула свои приборы на тарелку и заявила:

— Так вот что, шутник. Аппетита у меня всё равно нет, так что всё это блюдо теперь твоё. Пока не съешь, из-за стола не выйдешь!

Леммарт вскинулся, возмущённый, но Гидра резонно вопросила:

— Или ты признаешь, что нарочно и совершенно сознательно подсунул диатриссе то, что считал дрянью?

Она с вызовом посмотрела также и на Лаванду, но та нарочно не поднимала глаз, ничем не выдавая своё участие.

Балансируя меж двумя непростыми решениями, сэр Леммарт сжал вилку в руке и с ненавистью поглядел на блюдо лягушачьих лапок. И ответил язвительно:

— Что вы, Ваше Диатринство. Это же, чёрт его возьми, объедение. Дайте мне всё.

Камергер посмотрел на него с жалостью; но шудры исполнили веление рыцаря и подвинули ему блюдо. Капитан со своей рыцарской выдержкой принялся есть лягушачьи лапки. Все молчали. И даже Аврора. Хотя она совсем не выглядела сочувствующей и с нотой возмущения глядела на капитана.

Гидра с любопытством следила за Леммартом. Когда тот съел пяток лапок, спросила:

— Ну как? Деликатес же? Пальчики уже хочется облизать?

— Ага, — огрызнулся сэр Леммарт. — И свои, и ваши.

Аврора вспыхнула возмущением, но Гидра дрогнула и невольно раскраснелась.

«Ещё не хватало, чтобы весь двор на это смотрел».

— Ладно, расходитесь! — велела она остальным. — Трапеза сэра Леммарта затянется, но вам это видеть необязательно.

Участники завтрака покорно разошлись, а сама Гидра встала и невзначай приблизилась к хмурому рыцарю. Её умиляла его готовность выполнять подобные приказы; и теперь ей было стыдно. Она никак не могла привыкнуть, что в её руках есть власть. Пускай и не столь авторитетная, сколь у диатрина, но всё же не пустой звук.

— Сэр Леммарт, ладно, будет вам, — произнесла она, остановившись рядом с рыцарем. — С непривычной еды часто бывает дурно, а город нуждается в целом и невредимом капитане иксиотов.

— Нет уж, вы сами сказали, — кудри Леммарта были ершистее обычного, и он продолжал жевать ей назло. — Если я помру от этого, это будет смерть при исполнении.

— Я вправе заменить ваше наказание! — настаивала Гидра и даже положила руку ему на плечо. Сильный и упорный рыцарь был весь в её власти, а его ёрничанье казалось ей до странного притягательным.

Сэр Леммарт перестал жевать и посмотрел на неё хмуро.

— Ну заменяйте, — сказал он настороженно, косясь на неё снизу вверх.

Гидра подобралась. Бросила взгляд налево, направо. Трапезный зал весь опустел, как она и хотела, и в свете солнца меж серых стен никто не сумел бы притаиться.

— Поцелуйте меня, — неожиданно даже для самой себя сказала Гидра. Крутые брови рыцаря вскинулись, он посмотрел на неё с искренним удивлением… и тут же согласно пожал плечами, будто его это ничуть не смутило.

Он отодвинул свой стул и поднялся. Гидра тут же взволновалась вновь. Знакомое чувство близости, что доселе так страшило её, теперь было в её власти: она сама приказала ему и могла прогнать его, если бы пожелала.

А при виде его широких плеч ей так и хотелось попробовать.

Они поймали глаза друг друга. Сердце забилось чаще. Гидра скрывала своё смущение и свою страсть; а капитан иксиотов был безмятежно спокоен. Витражный свет обводил его красивое смуглое лицо и мерцал в лукавых жёлтых глазах.

«Ты ведь любишь шутки и розыгрыши», — думала Гидра, не в силах перестать смотреть на его густые, чуть сдвинутые брови. — «Вот и давай».

Леммарт не колебался ни секунды. Он поднял правую руку и горячими пальцами коснулся щеки Гидры. Та вздрогнула, но не отстранилась; напротив, в ней разгорелось ещё больше огня. Она потянулась к нему, и он без промедления поймал её губы своими.

Сладостный восторг разлился в груди. Гидра с трепетом вдохнула запах мужчины и пылко прикусила его губу. Тот поддержал её порыв и надавил на неё, перехватывая инициативу, крепче удержал её челюсть рукой и провёл языком по её губам в ответ. Несколько страстных, сумбурных мгновений растянулись на добрую минуту. И Гидре не хотелось отпускать его. Руки сами тянулись к могучим плечам рыцаря, ногти скребли по вышивке на сюртуке.

Но ещё миг — и дурман рассеялся. Они отпрянули друг от друга. Гидра тут же отвернулась, поглощённая смущением, а сэр Леммарт сжал губы и иронично поднял брови.

Нужно было сказать ему что-то, мол, это просто тренировка, это её желание испробовать неизведанное, но такие подробности не шли на язык. Гидра посмотрела на него в смятении, подбирая слова; но так и не нашлась, что сказать. И просто быстрым шагом покинула трапезный зал.

«До чего же это было приятно», — думала она, пытаясь отвлечься хоть на что-нибудь. — «Слушать его дыхание, прижиматься своими губами к его. Поверить не могу, что теперь этот миг вновь и вновь возникает в моём разуме».

Ей на глаза вновь попался гримуар. Это был единственный шанс занять себя чем-то, кроме разгульных мыслей. И Гидра решила заняться магией. Спустилась к кошкам, которых набралась уже дюжина рядом с кухней, и, поймав взгляд множества их глаз, решительно подумала: «Мне нужно место в Мелиное, где растут лилигрисы».

Никто из хвостатых и ухом не повёл, но Гидра, кивнув сама себе, удалилась.

На следующий день ко двору явился лорд-канцлер по имени Магр Денуоро. Почтенный и столь же пузатый, сколь и марлорд Вазант Медреяр, он ведал Мелиноем в отсутствие Энгеля, когда тот был на учёбе в Астегаре. И, по всей видимости, полагал себя за главного и теперь.

— Ваше Диатринство, — обратился он, склонив перед Гидрой голову в кудрявом парике. — Извольте заметить, что по вашему зову к бардам, шутам и мимам в Мелиной прибыло множество подозрительных проходимцев. Я взял на себя ответственность изучить их, прежде чем допускать хоть кого-либо к вашему двору, и ни один ещё не показался мне достаточно доверенным.

Гидра приняла его в кабинете Энгеля. Рука её лежала на камушке, которым она оттискивала свою «печать». День был тёмный, затянутый тучами, и отдалённые раскаты грома молниями отражались в глазах диатриссы.

— Я разве просила об этом? — раздражённо спросила она у лорда-канцлера. — Вы были регентом в отсутствие диатрина, но теперь у города есть я. И моё слово — закон.

— Извольте заметить, сейчас идёт нешуточная война, — натянуто ответил грузный лорд, который начинал злиться, что ему не предложили присесть. — И я от имени диатрина Энгеля ведаю, как следует управлять городом в сложные времена.

— А я от имени диатрина Энгеля хочу себе смешного шута, а вы мне мешаете!

Лорд Магр Денуоро вдруг выпрямился и сплюнул на пол.

— Вы ничуть не лучше вашего папеньки, — вдруг прорычал лорд-канцлер. — Пока солдаты Рэйки гибнут в неравном бою, он всё делает вид, что драконы не слушаются его трещоток, и не подводит их к фронту уже которую неделю. А вы вместо того, чтобы молиться о здоровье диатрина, ищете себе вшивых шутов с риском пустить в замок предателей короны! Семейство вредителей!

Гидра оторопела, а лорд, ковыляя под тяжестью своего веса, вышел и громыхнул дверью.

«Ну и дела», — подумала она. — «Знал бы кто, что я папеньку ненавижу не меньше, чем он меня, и даже больше, чем его ненавидят в Рэйке за жестокость и скользкость».

Но среди странного и неприятного было и хорошее. Например, по гидриному заказу наконец пошили множество сари и воздушных, мягких к телу платьев. Удобство сочеталось с цветастой красотой и замысловатой вышивкой. Теперь девушка могла носить решительно все цвета радуги хоть в одном платье, а каждая вторая палла или пелерина из лавильского кружева имела сюжет, связанный с рыжими и трёхцветными котами. Гардероб оказался заполнен от начала до конца, и некую часть старых платьев и сари, что ей не нравились, Гидра велела просто так отдать бедным женщинам Мелиноя.

— Это благородный порыв, Ваше Диатринство, — аккуратно сказала ей Лаванда, помогая завернуться в новое белое сари с вышивкой из золотых звёздочек. — Но диатрийский протокол запрещает простолюдинам облачаться в одежды, взятые от диатров или подобные им.

— В Мелиное действует диатринский протокол, — отмахнулась Гидра. — И он разрешает.

Лаванда коротко закатила глаза, но возражать не стала. А Гидра дополнительно проследила, чтобы ушлая фрейлина не вздумала взять платья себе.

Наступило новолуние, означавшее старт третьего лунара лета, йимена. Пышным цветом благоухали мелинойские цветы, а в поймах Тиванды расцвели кувшинки и лотосы. Однако сам город становился всё тише. Угасла бурная стройка в портах и вокруг центральных кварталов. Всё чаще говорили о войне, что грозит подойти ближе к городу, и оттого многие предпочли вернуться на острова. Герольды мусолили одну-единственную победу, что одержал диатрин Энгель, напугав врага Лукавым, и сквозь зубы проговаривали десятки поражений. Ходили слухи, что военачальник Рэйки, лорд Д’Алонсо, был то ли ранен, то ли бежал; и за ним последовали многие генералы, не желавшие впустую штурмовать занятые врагом форты. Адмирал Хойя был назначен на место главнокомандующего. Но очевидцы утверждали, что Энгель оттолкнул адмирала от карты военного совета и крикнул: «Сколько вокруг трусов и жлобов! Я сам буду командовать армией от имени диатра, и я не пощажу себя и никому больше не позволю увиливать от моего призыва на бой!»

Симпатии народа были на стороне младшего диатрина, особенно в Мелиное. На каждом салоне обсуждалось, что теперь-то пойдут новости о победах. Особливо после того, что Энгель выставил Тавру ультиматум: либо в течение трёх дней Рокот и Жемчужный появятся на фронте, либо марлорд Гидриар будет объявлен предателем.

Старший диатрин Эван занимался снабжением армий и помогал с сообщением, но о нём было почти ничего не слышно. Тень воинственного брата полностью скрыла его.

Что же до писем, то диатрин Энгель всё же ответил на коллективное послание из Лорнаса. Он был очень мил уделить внимание каждому из подписантов, и поэтому все участники получили по отдельному небольшому письму.

В письме Гидры было следующее:

«Дорогая Ландрагора,

Благодарю за вашу любезность. Рассчитываю на ваше благоразумие, что в случае опасности вы покинете Мелиной вместе с остальными. Я всё равно слежу за делами города. Призываю воздержаться от лишних приказов и указов, чтобы мне не пришлось вам напоминать, что это моя привилегия и моя ответственность, а не ваша.

С уважением,

Диатрин Энгель»

Гидра решила не писать ничего в ответ этим колкостям и кинула письмо в огонь.

«Испугался, что указ о кормлении бездомных кошек может порушить его бесценный авторитет».

Пока диатрин Энгель сподобился прислать своё единственное послание, диатрин Эван на тот момент уже успел разменяться с Гидрой тремя ответами. Почтовые ласточки быстро доносили письма до прифронтовых гонцов, и это было дело совсем недолгое — лишь бы было желание, которого у наследного диатрина явно было больше, чем у супруга Гидры.

В их общении не было ничего особенного. Будто джентльмен, что развлекал даму своими беседами в напряжённое время, Эван шутил и с удовольствием отзывался на шутки Гидры. Он поддакивал ей, иронизируя над тем, как родители холодны к ним обоим в сравнении с более младшими детьми.

Сперва он утешал Гидру, уверяя её, что она ничем не заслужила подобное обращение от отца. Но потом его собственные письма стали делаться всё напряжённее, и уже Гидра принялась убеждать диатрина, что владыка Рэйки вовсе не считает его пустым местом. Хотя, судя по отсутствию его воли в военных решениях, это так и было.

Их общение было не слишком приличным, ведь замужней леди не полагалось вести переписки с мужчинами. Но в то же время в посланиях не было ничего, что говорило бы об измене. Словно им обоим надо было иногда отводить душу.

По крайней мере, так считала сама Гидра. Она избегала слишком личных суждений, чтобы из-под её пера не вышло никаких крамольных строк. А всё более вольные слова Эвана о том, как его утомило внимание к брату и проигрыши в этой войне, воспринимала солидарно и без лишних эмоций.

«Наследный диатрин в бешенстве на Энгеля, но, зная народную любовь к принцу-альбиносу, может разделить свою неприязнь лишь со мной», — думала она.

Мысли диатриссы если и посещал мужчина, то это был не её супруг и не диатрин Эван, а сэр Леммарт. Куртуазный рыцарь всегда уделял ей внимание, когда им доводилось быть вместе, и Гидра не могла не признаваться себе в том, что ей было это очень приятно. Но он никогда не приглашал её сам ни на прогулку, ни на разговор, будто боялся — или не хотел — и поэтому Гидра решила подвести черту второго йимения.