Морской узел

Глава 28 Жим Арнольда

Голос веселый. Если ему что-то известно об Ирине, то известно, несомненно, хорошее.

– Во-первых, хочу тебя поздравить. Ты здорово организовал свои похороны! Высший пилотаж! Даже у меня, черствого сухаря, слезы на глаза накатили…

Неужели он позвонил только ради этого? Не похоже. Явно имеет в запасе что-то еще, куда более важное. Но и то, что он меня раскусил, новость ошеломляющая. Не стоят ли под дверью его церберы? Второй раз они не дадут мне уйти через крышу. Но стал бы Дзюба звонить, если бы только хотел надеть на меня наручники? Конечно, нет. Он игрок. Он позер. Он любит эффекты.

– Скажи мне, Кирилл, – продолжал Дзюба, – а для чего ты все это затеял? Зачем эти декорации, безутешная вдова, пропитые односельчане? Пришел бы ко мне в управление, поговорили бы душевно, как мужик с мужиком, сняли бы все вопросы и проблемы. А ты – бум! – и свое светлое имя в землю зарыл.

Ничего ему не известно про Ирину, ничего. Он даже упомянул ее как-то походя, вскользь, как второстепенную, малозначимую фигуру – «безутешная вдова». Все. Дальнейший разговор с ним меня не интересует. Пусть торжествует по поводу того, что раскусил меня. Пусть нацепит на себя пять медалей и бренчит ими, как козлик колокольчиком.

– А я вот обставляю новый кабинет. Можешь поздравить – меня назначили начальником УВД города, дали полковника, – с легким простительным хвастовством сказал Дзюба, незаметно закрыв тему моих похорон. – Ну, как поживаешь? Все еще занимаешься частным сыском?

Это вопрос дежурный. Он хорошо знает, чем я занимаюсь. Тянет резину, медленно подбирается к главному. А что он хочет? Зачем я ему нужен? Привлечь меня к суду как нарушителя границы? Или как мошенника, организовавшего собственные похороны? В чем еще я грешен?

– Душа спокойна или как?

Мутит воду Дзюба, мутит! И вдруг неожиданно:

– Наверное, замучился названивать по больницам и моргам? А?

Я весь превратился в слух. Рот раскрыл, дышать перестал. Сложился пополам, словно получил удар в живот, – почему-то в такой позе мне было удобнее слушать.

– Замучился, – едва слышно произнес я. – А где она?

Дзюба усмехнулся, крякнул, словно хотел сказать, что за такую информацию с меня причитается бо-о-о-ольшой магарыч.

– Где-где… Да у меня твоя Ирина!

У меня онемел язык.

– Как, то есть, у тебя? Где у тебя?

– В изоляторе временного содержания. Жива, здорова, даже улыбается.

– Почему в изоляторе?! – крикнул я, вскакивая с дивана. – На каком основании?!

– На том основании, – чеканным голосом бесстрастного судьи произнес Дзюба, – что она подозревается в поджоге дома на «Горке». Передо мной лежит заявление от ее соседки Трухлиной Зои Васильевны, в котором сказано, что сегодня ночью Ирина Гончарова облила бензином ее дверь и подожгла.

– Что? Бред сивой кобылы! Ирина не могла этого сделать! Ты же ее хорошо знаешь, Ник!

– Тем не менее, – с заметной издевкой ответил Дзюба, – я обязан отреагировать на заявление гражданки, какие бы симпатии ни испытывал к подозреваемой. Только на принципах справедливости и беспристрастия зиждется правосудие.

– Дзюба, – произнес я. – Дзюба…

Но не смог ничего больше добавить, ибо любая, даже самая жуткая угроза не выразила бы всей полноты моих чувств к милиционеру. Я отключил телефон, замахнулся, чтобы швырнуть его в стену, но передумал. Дзюба арестовал Ирину! Старый приятель, которого я считал если не другом, то хорошим товарищем, по клеветническому доносу посадил Ирину под замок! Да еще хихикает, ерничает, издевается. А что я могу сделать? Да ничего! Он – власть! Он обязан отреагировать, чтобы его правосудие зиждилось на беспристрастии…

Я метался по комнате, как разъяренный лев по клетке. Подобно детскому трансформеру, я сменил маску, осанку и выражение на лице: из убитого горем человека превратился в машину мести. Я знал, что Ирина жива, и огромный камень свалился с моей души. Легкость, которую я почувствовал, кружила мне голову и толкала на дерзость. У меня чесались руки от желания наказать Дзюбу, заставить его сожрать свою пакостную улыбку и отпустить Ирину. Ведь он знает, что она невиновна! Он знает, что Ирина никогда не опустится до уровня выжившей из ума старухи, которая тайно делает пакости своим соседям.

Но что же мне делать? Руками я машу очень энергично, как вентилятор, и даже шторы колышутся. И запас ругательных слов у меня внушительный. Ну, а дальше что? Как надавить на Дзюбу, найти управу на распоясавшегося милиционера? Какому начальнику позвонить, чтобы Дзюбу обматерили как следует, лишили квартальной премии и отправили в отпуск в январе? Все столбы в городе обклеены бумажками с «телефонами доверия». Призывают: граждане, если вам стали известны факты противоправных действий милиции, то звоните нам. Наверное, сегодня все тюрьмы и изоляторы города забиты милиционерами, и там яблоку негде упасть, и колышутся фуражки, и отливают скорбящей бледностью изможденные лица, и каются, каются в своих грехах блюстители, и все бьют себя по рукам, чтобы впредь неповадно было, и только безгрешной Ирине грустно и скучно среди них…

Телефон доверия – это насмешка. Нужен сильный и верный ход. Написать заявление на имя министра внутренних дел? Смешно! В прокуратуру? Ну, это почти то же самое. Мое заявление будут мурыжить несколько месяцев, а потом эта же прокуратура начнет мурыжить меня. Надо обращаться не по инстанции, потому как вся инстанция гнилая, подобно трухлявой лестнице в старом сарае. Не в контролирующий орган. Надо обращаться к кулаку, большому, крепкому кулаку, за которым ни званий, ни регалий, а только сила.

И тут я вспомнил про надвигающиеся выборы и хлопнул себя ладонью по лбу. Есть кулак, и есть выход на него! Как же я раньше об этом не подумал! Несколько раз в неделю я вижу малоприметного человека в нашем спортивном клубе, я вижу, как дружески пожимает ему руку тренер по бодибилдингу Юрка Беспалов. Этот человек низенький, щупленький, он носит очки и мечтает иметь атлетическую фигуру, которой у него никогда не будет. Но этот человек служит пресс-секретарем у мэра нашего города Александра Ильича Ковальского, и те, кто хочет попасть к мэру на прием, сначала идут к пресс-секретарю. И вот тогда щупленький человечек показывает свой крутой норов, свои императорские амбиции. Он единолично решает, кому оказать величайшее благоволение и подпустить к градоначальнику, а кому отказать.

Я скакал по квартире на одной ноге, надевая костюм. Чтобы завязать галстук, подошел к зеркалу и ужаснулся. На меня смотрел измордованный бомж, физиономию которого использовали то ли в качестве тормозных колодок для «КамАЗа», то ли в качестве пробки в паровом котле ТЭЦ. Нужен тональный крем! Где-то он у меня был, небольшой светло-коричневый тюбик – Ирина как-то подарила, именно для тех случаев, когда надо срочно привести в порядок побитый фейс… Я забежал на кухню, снял с полки пластмассовую коробку к красным крестом на крышке. Аптечка у меня не бог весть какая богатая, большую часть ее занимают резинки с дурацким названием «Поручик Ржевский» да таблетки антипохмелина – стандартный джентльменский набор. Здесь же я хранил тюбик с тональным кремом. Думал, никогда не понадобится. Но где же он? Я высыпал содержимое аптечки на стол, перебрал цветные коробочки… Крема не было, хотя я точно помнил, что положил его сюда.

И вдруг меня словно молнией ослепило. Словно боясь испугать надежду, я оглядел кухню, выискивая среди привычных вещей нужные признаки. Кинулся в ванную и там, перед большим зеркалом и раковиной, замер, с трепетом глядя на бледно-коричневый тюбик, который лежал на полочке. Ирина была здесь! Я схватил тюбик, свинтил колпачок. Так и есть! Кремом пользовались, металлическая мембрана на кончике пробита! А кто еще мог проникнуть в мою квартиру да воспользоваться кремом, чтобы замазать следы ожогов, как не Ирина! Голубушка моя, солнышко мое, ты все же приходила сюда, ты искала защиты и поддержки!

Я забежал в гостиную и только теперь стал замечать следы пребывания Ирины. Когда я уходил, телефонный аппарат стоял на подоконнике. Теперь он стоит на журнальном столике. А где мои мокрые и грязные туфли, которые я скинул в прихожей и на которые наступали врачи? Когда я выходил из квартиры, одна туфля, по-моему, лежала у кухонной двери, а вторая – не помню где. А сейчас обе аккуратно стоят в гардеробной, на сушилке, отмытые, блестящие, носок к носочку… Я представил, как Ирина тихо ходит по пустой квартире, подбирает с пола разбросанные вещи, как плачет от тоски и одиночества… Но куда она ушла? Почему не дождалась меня здесь? Я схватился за голову от обвала различных версий и догадок. Здесь, за бронированной дверью, Ирина была бы как в неприступной крепости, и церберам Дзюбы не взять ее, не взорвав дверь динамитом. Зачем же она вышла? Или ее выманил хитростью Дзюба? Ну ничего, я найду на него управу! Мэр должен меня запомнить. Я был у него на приеме в прошлом году, когда вручали награды за достижения в деле укрепления правопорядка. Мне достался музыкальный центр. Вручая подарок, мэр долго тряс мне руку и тихо говорил, что мечтает поменять всю городскую милицию на народных дружинников и частных сыщиков. Милицейские чиновники, сидящие в первых рядах, услышали эти слова. Они хоть и продолжали подобострастно улыбаться, но в их глазах можно было заметить злобу и ненависть к мэру.

Опять я мчался на берег моря, показывая водителю такси объездные «нычки». Если на схеме города нарисовать маршрут моих передвижений за последние дни, то получится что-то похожее на кардиограмму: от берега в город, и снова к морю, и снова в город… Да не угаснет ритм моей жизни!

Администратор клуба – высокая черноволосая девушка, с мелким, вытянутым вперед личиком, что делало ее похожей на удивленного мышонка, – готовила в миксере белковый коктейль. При появлении посетителей она всегда округляла фиолетовые губки, чтобы придать голосу интонацию чарующей наивности. Ради меня она расстаралась особенно.

– Привет! – сказала она, когда я зашел в клуб, и это слово прозвучало как «прувэт». – Протеин будешь?

Я взял бокал с серой пенистой массой, залпом выпил его.

– Беспалов здесь? – спросил я, но не стал дожидаться ответа, поставил бокал на стойку и заглянул в спортзал.

В это время дня посетителей было мало, основная масса собиралась ближе к вечеру. Несколько богатых домохозяек, уверенных, что за деньги можно все, корячились на станках, вылепливая из себя фотомоделей. В зеркальном углу, на атлетической скамейке, пыхтел пресс-секретарь. Он отжимал от груди штангу и при этом до неузнаваемости сморщивал лицо. Над ним, придерживая гриф штанги двумя пальцами, стоял Юрка Беспалов. Он увидел меня в зеркале, кивнул… Пресс-секретарь, с шумом выдыхая воздух – «уфффф!», – поставил штангу на опоры, сел и принялся искать у себя бицепсы. Юрка, дабы не расстраивать его, сказал, что «подвижки есть», порекомендовал отдохнуть две минуты и подошел ко мне.

– Заниматься будешь? – спросил он, протягивая мне свою мозолистую, белую от магнезии руку.

– Сейчас не до занятий. Мне нужно поговорить с твоим подопечным.

– Хм… поговорить… – скептически обронил Юрка и кинул взгляд на пресс-секретаря, который украдкой позировал перед зеркалом, изо всех сил выпячивая впалую грудь. – Это не так просто. Он здесь ни с кем не говорит, сразу отсылает в приемную… Если я правильно тебя понял, ты хочешь пробиться к мэру?

– Правильно понял.

– Безнадежное дело. Мэр готовится к выборам.

– А ты попробуй, Юра. Ты преподнеси меня достойно.

Беспалов, почесывая надутый бицепс с веревками вен, снова глянул на своего клиента.

– Как преподнести, Кирилл?

– Скажи, что я разработал уникальную методику наращивания мышц во время дефекации и готов поделиться секретом.

– Тогда он сразу поменяет меня на тебя.

– Значит, скажи, что я располагаю фактами коррупции среди милиции.

– Нашел чем удивить нашего мэра!

Я схватил тренера за плечо.

– Юра! Ну попроси его! Очень надо! Придумай что-нибудь! Убеди!

Беспалов вздохнул. Я видел, что ему неприятно обращаться к своему клиенту с подобной просьбой. А как мне было неприятно умолять Юру! Но не было иного выхода, не было!

– Ладно, – сказал он, поглядывая на пресс-секретаря, словно тореадор на быка. – Попробую. Гарантии никакой, что он тебе поможет. Много уже было таких просителей. Но попытка не пытка… Нет-нет, пока не ходи со мной!

Я сел на изрядно потертый «римский стул», который на своем веку повидал немало дряблых и толстых животов, и стал ждать. Тренерша Вика показывала своей откормленной клиентке упражнение «кошечка»: стоя на четвереньках, она изящно выгибала спину, сладко вытягивалась, напрягалась и расслаблялась. Клиентка восторженно наблюдала за ней; на месте тренера она представляла себя, столь же тонкую, гибкую и сексапильную. Вика освободила гимнастический коврик. Клиентка подтянула трико, щелкнув резинкой по желеобразной складке на животе, решительно потрясла кулачком и обвалилась на коврик. Пытаясь сделать «кошечку», она принялась пошло водить из стороны в сторону обширным задом. Вика закрывала глаза и кусала губы, чтобы не расхохотаться. «Спинку, спинку ровнее!» – командовала она. Клиентка краснела, отдувалась, стараясь изо всех сил, но вместо «кошечки» у нее упорно получался «бегемотик».

Я перевел взгляд на Юрку, который что-то говорил пресс-секретарю. Тот сидел на скамейке, рассматривал свои ладони и отрицательно качал головой. Не убедил! Не нашел нужных слов! Юрка поднял голову, посмотрел на меня и развел руками. Я решительно направился к ним.

– Вы только назовите ему мою фамилию, и он обязательно меня вспомнит! – с ходу ринулся я в атаку.

– Может, и вспомнит, – согласился пресс-секретарь, продолжая рассматривать свои ладони, – но принимать не будет. Приближаются выборы. Сейчас он никого не принимает.

Я не мог заглянуть этому человеку в глаза. Я стоял в шаге от него, но было такое впечатление, что мы разговариваем по телефону. Я встал с другой стороны, но пресс-секретаря это перемещение не заинтересовало.

– У меня к Александру Ильичу очень важное дело, имеющее непосредственное отношение к выборам, – конкретнее выразил я свою задачу.

– Я могу записать вас на конец следующего месяца, – неожиданно смягчился пресс-секретарь.

– Что?! На конец следующего месяца?! – неблагодарно ужаснулся я. – Но мне надо сегодня! Сейчас!

Таких наивных типов пресс-секретарь еще не видел и потому одарил меня своим рассеянным взглядом. По его тонким губам пробежала усмешка.

– Сейчас? – хмыкнул он и покачал головой, выражая разочарование. Юрка отрекомендовал меня как серьезного человека, а я вел себя как пацан. – О чем вы говорите? К Ковальскому третий день делегация из министерства туризма Турции пробиться не может, а вы хотите сейчас…

Юрка наступил мне на ногу, чтобы я не раскатывал губу так откровенно и нагло, но я пошел напролом.

– Да! Сейчас! Сию минуту! Вы должны уговорить мэра, чтобы он принял меня немедленно!

– Побойтесь бога! – посоветовал пресс-секретарь. – Это невозможно. Это исключено в принципе! К тому же Ковальский сейчас находится в больнице, и отменены даже его плановые встречи.

Он хотел лечь под штангу и тем самым закончить наш разговор, но я помешал – сел рядом. Секретарь глянул на меня уже с разгорающимся возмущением. Юрка покраснел и вполголоса стал уговаривать меня убраться к чертям собачьим. Но я уже не мог остановиться. Схватился за штангу, на которую возлагал свои надежды секретарь, выжал ее от груди раз, другой, третий, с грохотом кинул на скобы.

– Я пробиваю собой препятствия, – громко говорил я. – Я ломаю их, как танк…

Я перескочил к стеллажу с гантелями, похожими на укороченные штанги, схватил пару, сделал несколько «жимов Арнольда».

– Я не останавливаюсь ни перед стенами, ни перед ямами…

Я кинул гантели, подпрыгнул к перекладине, схватился за нее и несколько раз подтянулся.

– Меня не испугает ни шторм, ни ливень, ни смерч…

Юрка гримасничал, подавая мне какие-то сигналы. Секретарь надел очки, чтобы лучше меня видеть. Я переметнулся к тренажеру для дельтовидных мышц и схватился за рукоятки. Вес был установлен запредельный, но я оторвал его от пола – злость помогла.

– Потому что я должен спасти любимого человека… – кричал я.

Бегемотик перестала изображать кошечку и с любопытством уставилась на меня. Я сел за бицепс-машину и потянул на себя рычаги.

– …Но все упирается в упрямство чиновника! И моих сил недостаточно, чтобы это упрямство сломить!

Бицепс-машина лязгала шестернями и стальными чушками, напоминая коленвал локомотива. Пот лился по моему лицу. Галстук съехал набок и стал душить, как петля. Я бросил рычаги. Стопка чушек понеслась по направляющим вниз и с оглушительным грохотом упала на полутонный лист противовеса. Бегемотик ойкнула, а секретарь сдержанно вздрогнул.

Я выдохся и, понурив голову, уже сидел неподвижно. Секретарь встал, подошел ко мне. Краем майки он протирал стекла очков. Бицепс-машина его заинтересовала. Он рассматривал ее, пытаясь понять, какой у нее принцип работы.

– Амплитуда движения должна быть полной или неполной? – спросил он.

– Неполной.

– Я так и думал, – кивнул секретарь. – А что ж вы сразу не сказали, для чего вам нужно к Александру Ильичу?

– Теперь буду знать, что об этом нужно говорить сразу.

– Дайте мне ваш паспорт, – сказал секретарь. – Я попробую уговорить шефа.

Он вышел в тренерскую. Юрка бочком приблизился ко мне.

– А я работаю по полной амплитуде, – сказал он.

– У тебя устаревшая методика, – заверил я его.

Секретарь вернулся. По его лицу невозможно было понять, какую весть он мне несет.

– Знаете, где бывший санаторий ЦК? – спросил он. – Покажете на проходной паспорт, и вас проводят в первый лечебный корпус. Ковальский вас ждет.