Московское золото или нежная попа комсомолки

Глава 14. Батинель ла Фуршет

13 августа 1936. Где то на железной дороге после Берлина.

Дождавшись пока безотказный Кузьмич уснёт и включит свой храпельник на полную мощность, Лёха аккуратно выскользнул в коридор, огляделся - вагон спал. Свеже позаимствованным железнодорожным ключом он открыл купе дипкурьера и проник во внутрь.

Заперев дверь изнутри на защелку, Лёха быстро огляделся, убедившись, что ничего не изменилось со вчерашнего дня. Глухие звуки храпа Кузьмича доносились из соседнего купе, что давало Лёхе некое чувство безопасности, время у него было, но не так уж и много. Он осторожно стащил матрас с верхней полки, положив его на пол и с любопытством принялся вытаскивать и рассматривать секретную дипломатическую корреспонденцию.

Вчера в ужасе и спешке выгребая документы и деньги из дипломатических пакетов, он не глядя судорожно заталкивал бумаги в устроенную им дыру в матрасе. Лёха не успел даже мельком глянуть на содержание бумаг, забрав с собой только наличность.

Наличности кстати оказалось на приличную сумму, примерно пополам в английских фунтах стерлингов и немецких марках, и совсем немного во французских франках.

— Можно больше не работать, на пару лет безбедной жизни хватит, – подумалось тогда Лёхе.

Найденную прошлой ночью валюту, Лёха затолкал уже в свой матрас, с прицелом позднее перепрятать находку в свой замечательный аккордеон, надеясь что ночью польские и немецкие пограничники не будут активно его потрошить под спящим человеком. Так и получилось, никому мексиканские артист и географ не были интересны.

С утра, дождавшись, когда Кузьмич отправится умываться и курить, Лёха открыл фальшь панель в своём аккордеоне. Панель с легкостью отодвинулась, и он ловко перепрятал свёрточек с деньгами внутрь. Аккордеон стал для Лёхи ещё дороже.

Матрас в купе дипкурьера, в который он втиснул вчера документы, был на своём месте.

Лёха надел модные кожаные перчатки, купленные в Москве по случаю с рук, и торопливо стал доставать заклеенные пакеты и складывать их на стол. Он не был уверен в том, насколько развита дактилоскопия в этом времени, но решил перестраховаться.

Лёха вскрывал пакеты, хотя сердце уже начинало бешено колотиться, разворачивал страницу за страницей, проглядывал документы и сортировал их на кровати.

Основной поток документов был адресован советскому посольству в Берлине.

Влево пошло все, что на взгляд Лёхи было откровенной туфтой. Куча справок, отчетов, смет, указаний как и что проводить. Помимо рядовой бюрократической переписки туда же отправились все возможные циркуляры и распоряжения комиссариата иностранных дел.

На правую кровать Лёха откидывал бумаги, которые могли иметь интерес.

Один из пакетов был явно предназначен уполномоченному от НКВД. В нём содержались приказы, касающиеся усиления слежки за определёнными лицами, указания по вербовке агентов и инструкции по компрометации сотрудников самого советского посольства.

Такой подход был частью шпионской работы НКВД, которая вела широкую сеть наблюдения и вербовки как среди эмигрантов, так и среди советских граждан за границей, особенно в крупных посольствах. Этот пакет тоже улетел в левую сторону.

Лёхе казалось, что он копается в чьем то старом нестиранном белье.

— Как только меня угораздило вляпаться в очередное гуано, – думал он, чувствуя, как волна злости и раздражения нарастает внутри него.

В конце он наткнулся на небольшой засургученный пакет с надписью «В третий отдел, совершенно секретно.»

Гонимый любопытством Лёха вскрыл его, вытащил приличных размеров бутылку с залитой сургучом пробкой, достал несколько листочков и принялся за чтение.

- Ни Херова, ни Хренова, - Лёха в ступоре откинулся на мягкое сиденье дивана.

В пакете шла речь об устранении одного их лидеров белого движения.

По отрывочным указаниям, Лёха понял, что речь шла об приглашении преемника Кутепова – генерала Миллера якобы на секретную встречу с германскими дипломатами, где его приказывалось усыпить хлороформом. Потом давались указания, как доставить в порт Гамбурга для передачи дальше по этапу встречающим. Как начинал Лёха догадываться, и дальнейшего его вывоза в СССР. Организатором встречи должен был быть некий агент именуемый в документах Скобля, к которому и были надлежало передать приказы. В случае невозможности вывезти приказывалось ликвидировать генерала.

- Суки НКВДешные, из-за вашего безумного стремления насрать всем вокруг, тьфу … насадить коммунизм во всем мире, дипкурьер жизнью пожертвовал, - в кои то веки Лёха был согласен с пристрелянным им прошлой ночью бандитом.

Быстро проглядев остальные документы, Лёха стал реализовывать пришедший в голову очередной безумный план по ликвидации всей этой корреспонденции.

*****

Хотя поезд был модным по местным меркам и отапливался паром от локомотива, их последним прицепленный вагон слегка выделялся из общего ряда своей допотопностью. Как вчера выяснил Лёха, в конце вагона, между туалетом и тамбуром был маленький закуток с титаном и топкой, который раньше использовался для персонального отопления вагона. Теперь старую систему отключили, подключив к пару от локомотива, но сама топка осталась на месте, хотя и не использовалась.

Сложив бумаги в мешок, Лёха тихонько потянул дверь, выглядывая в коридор, людей не было видно, только скрипел вагон на ходу, осторожно пройдя мимо купе проводника он вышел в тамбур. Заперев тамбурную дверь все тем же железнодорожным ключом, Лёха затолкал половину бумаг в топку, открыл поддувало и чиркнул спичкой. Весело заплясали язычки пламени и топка стала поглощать давно забытое угощение. На улице было лето и дополнительное тепло заставило Леха хорошенько пропотеть. Он смотрел на огонь, открывал дверку, кидал очередную порцию документов и ничуть не жалел, о сорванных кому то в Москве операциях.

Утром не выспавшийся Лёха выполз из купе и услышал ворчание проводника, что курящие черти совсем обнаглели столько курить, даже у титана воняет. «Ага, точно черти курили в не положенном месте!» - ухмыльнулся Лёха.

14 августа 1936. кабинет начальника Секретно-политического отдела НКВД

Тишина кабинета нарушалась лишь тихим шорохом бумаг и напряжённым дыханием. Кабинет начальника Секретно-политического отдела НКВД был погружён сумрак и только мягкий свет настольной лампы слегка разгонял его. За массивным столом сидел Бригадный комиссар, задумчиво постукивая пальцами по крышке стола.

— Есть новости по дипкурьеру? — его голос прозвучал низко и требовательно.

— Нет, товарищ Бригадный комиссар, — ответил молодцеватый старший лейтенант, стоящий перед ним.

Комиссар скривился, словно съел лимон:

— Я просил наедине, без званий.

Лейтенант тут же кивнул:

— В посольстве курьер не появлялся, полная тишина. В НКИД тоже ничего не знают. Но есть сообщение от нашего агента — проводника. Он утверждает, что на польской границе курьер сам открыл дверь купе в его присутствии польским пограничникам, а на немецкой границе, перед Франкфуртом-на-Одере, его в купе уже не было. Курьер мог сойти в Варшаве, но маловероятно — его никто не видел, тем более в мешками почты. Более вероятно, что он спрыгнул с поезда. В нескольких местах поезд шёл медленно или останавливался ночью на разъездах. Никаких происшествий агент не зафиксировал. Поляки тоже не проявляли интереса к купе.

Бригадный комиссар нахмурился, задумчиво сжав губы. Его глаза вспыхнули раздражением.

— Денег много у курьера было?

— Наших около тысячи английских фунтов, Яков Семёнович, возможно НКИД что от пересылал.

— Много в общем… Сука! У в Англии рабочие получают сто пятьдесят - двести в год! Да на тысячу унтов там можно приличный дом с садом купить! Ясно. Сдр**снул, сволочь, из иностранных дел. Конечно, они получат дыню, но нам это не облегчит жизнь, — голос его был резким, но сдержанным. — Я всегда был против этих совместных курьеров.

Он на мгновение замолчал, обдумывая ситуацию.

— Операцию по Миллеру передаем в парижский офис. У них всё есть, пусть проработают по соседней стране.

— Есть, товарищ Бригадный комиссар, — подчинённый кивнул, выпрямившись.

Тишина вновь окутала кабинет, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием присутствующих.

15 августа 1936. Восточный вокзал Парижа.

Пыхтя и плюясь паром, поезд медленно вполз на Восточный вокзал Парижа. Вагон задрожал, окончательно остановившись, и мгновенно началась суета. Люди в купе зашевелились, кто-то торопливо собирал вещи, проводник бегал по вагону, громко крича, что поезд прибыл. Лёха с Кузьмичом уже были готовы к выходу — расфуфыренные и благоухающие одеколоном «Шипр», они сидели на чемоданах, точно следуя духу момента.

— Лёша, а куда нам дальше? — Кузьмич, уверенный в товарище, с любопытством разглядывал через окно суету на перроне. Для него вся поездка была чем-то вроде приключения для ребенка, где решения принимают взрослые, и о будущем он особо не задумывался. Он без колебаний передал всю полноту ответственности за их судьбу Лёхе, довольствуясь ролью очень ответственного исполнителя.

— Говорили, что нас должны встретить у вагона, — отвечал Лёха, пытаясь разглядеть в толпе знакомые лица. — Но если никого нет, не переживай, Кузьмаччо, мы знаем, куда двигаться. Не пропадем!

Через пятнадцать минут ожидания у вагона, так и не увидев встречающего, Лёха только пожал плечами.

— Ну что ж, Кузьмич, пошли, пора самим искать свой уголок в этом Париже, — с улыбкой сказал он.

Наши герои подхватили свои чемоданы и отправились устраиваться в городе самостоятельно.

*****

Париж их не ждал, и очередное приключение начиналось с неизвестности.

Оставив Кузьмича стеречь чемоданы в зале ожидания на вокзале, Лёха отправился исследовать вокзальную площадь пытаясь определиться куда им стоит выдвигаться дальше.

Пользоваться явками, выданными им в Москве он не собирался. Судя по отсутствию встречающего все пошло не про плану и кто его знает, на что можно было нарваться.

Познакомившись с русскоговорящим таксистом, Лёха расположил его, угостив сигаретой, и через пятнадцать минут стал обладателем последних сведений о русской эмиграции, местных ценах и общей несправедливости жизни.

Таксист охотно рассказал о Париже, приправив это собственными мыслями о жизни и деньгах:

— Я смотрю ты не из красных.- решил таксист.

— Да, - ответил Лёха,- родители умерли, сам жил в Латвии, но там хреново к русским относятся, вот ищу лучшей жизни.

— Думаешь тут лучше! – сплюнул таксиcт, - тут все про деньги.

*****

После небольшой беседы и размышлений Лёха выбрал район Батиньоль. Это место было отличным компромиссом: на северо-западе Парижа, недалеко от центра, но при этом недорогой и спокойный. Тихие улицы с частными пансионами и кафе, небольшими парками, и самое главное — меньше русской эмиграции, чем в более популярных среди соотечественников районах. "Да и до Пласс Пигаль с сексшопами и кварталом красных фонарей всего полчаса неспешной ходьбы", - поржал Лёха, - вдруг пригодится!

Вернувшись к Кузьмичу, который верно охранял чемоданы, Лёха передал ему только что купленную карту Парижа. Кузьмич, расцвел, довольный новой задачей, минут пять разбирался с обозначениями на карте и знакомился с местностью, и доложил, что готов проложить маршрут.

— На Батинель! — радостно воскликнул он, немного переиначив название района на свой лад.

Погрузившись в поезд на четвёртую линию метро, Лёха и Кузьмич без проблем добрались до станции «Ла Фурше». Выйдя на поверхность, Кузьмич сразу начал ворчать:

— Фигня это их метро! Маленькое, низкое! Вот у нас, от Сокольников до Парка Культуры — это метро! — Кузьмич, впервые прокатившийся по московскому метро, теперь с гордостью отстаивал его превосходство.

17 августа 1936. Батинёль, район Парижа.

На улице Лёха быстро сориентировался и скоро нашёл приличные и недорогие апартаменты с двумя смежными комнатами. Хозяйка квартиры оказалась миловидной молодой француженкой, которая, к счастью, немного говорила по-английски. Это сильно упростило общение. Улыбчиво предложив готовить завтрак по утрам, она моментально покорила Лёху, и он не раздумывая расстался с частью доставшихся ему в поезде франков, договорившись на неделю аренды.

*****

На утро за завтраком произошло крушение ленинизма в отдельно взятом организме. Кузьмич был в полном шоке от увиденного. Перед ним стояла тарелочка с несколькими аппетитными круассанами, небольшие фарфоровые пиалочки с тремя разными джемами, сливочное масло на маленьком блюдечке под крышечкой, и, на его удивление, хозяйка ещё принесла ему яйцо всмятку на подставке. Кофейничек, блестящий и аккуратный, излучал густой аромат свежесваренного кофе, рядом стояли маленькие чашечки с молоком и сахаром.

Всё это было сервировано так красиво и элегантно, что Кузьмич просто не знал, как на это реагировать. Он шёпотом спросил:

— Лёша! А она что, буржуйка какая то, ну из буржуев? — в его голосе сквозило неподдельное восхищение и удивление, как будто он впервые увидел нечто столь утончённое и красивое.

Хозяйка встала, прощебетала что-то радостное, выдала им ключи и уехала, сев на велосипед.

— Она в местной школе работает, учительницей, - перевёл, что смог понять, Лёха.

— Не волнуйся, Кузьмич! Вот мы им сейчас поможем сделать мировую революцию, и они тоже будут есть селёдку с газеты на чёрном хлебе! — радостно воскликнул Лёха.

— Тьфу на тебя, — с видом обиженного ребёнка посмотрел на него Кузьмич.

— Ну что, Кузьмич, поедем смотреть центр Парижа? — спросил Лёха, когда они окончательно устроились в апартаментах.

Кузьмич задумался на минуту, потом, осмыслив карту, выдал:

— Надо сесть на линию 13 на Ля Фурше, доехать до Шампс-Элисес, пересесть на первую линию, и мы на месте!

Без лишних слов они отправились на метро и вышли в начале Елисейских Полей. Пройдя главную улицу Парижа, их путь привёл к знаменитой Эйфелевой башне.

Кузьмич стоял, задрав голову вверх, зачарованный величественным сооружением.

— Пошли, плюнем им на головы! — весело предложил Лёха, радуясь, как ребёнок, ощущению свободы и масштаба нового города.

Уставшие, но довольные, товарищи вернулись домой уже поздно вечером.

У метро Лёха купил маленький букетик синеньких цветов и вручил его Мишель, их хозяйке. Та засмущалась, но приняла, стреляя в Лёху глазками.

— От, кобелино! — одобрительно пробурчал Кузьмич, пополнивший свой иностранный арсенал ещё одним словом.

*****

Вечером Лёхе не спалось. Он спустился в небольшую столовую, где подавали завтрак, и застал Мишель, сидящую и что-то считающую в очаровательных круглых очках. Она подняла на него взгляд и призывно улыбнулась. Лёха потерял голову, подошёл, приблизил своё лицо к Мишель и аккуратно поцеловал её за верхнюю губку.

Молодая женщина ответила поцелуй, потом отстранилась, аккуратно сняла очки и, обхватив Лёхину голову уже обеими руками, поцеловала его в засос.

— Пошли, кобелино! — так перевел Лёха сказанное, когда смеясь она потянула его в свою спальню.

*****

На следующий день, обговорив с хозяйкой все формальности, Лёха обзавелся бумагой из местной полиции, подтверждающей, что товарищи Хуян и Кузьмаччо зарегистрированы по месту проживания в Париже. Это позволяло ему свободно передвигаться и вести дела в городе. Оставив Кузьмича, Лёха отправился заниматься финансовыми вопросами.

Подумав, Лёха отложил действие на день. Он пошел и на пару дней снял стремный номер во вшивеньком отеле по своему британскому паспорту за 10 франков. Зато клерк убеждал, что прямо завтра утром выдаст бумагу о регистрации из полиции и не подвёл. На утро Лёха стал обладателем маленькой бумажки аж с тремя синими печатями.

Достав свой британский паспорт, он отсчитал 500 франков — сумму, приблизительно равную месячной зарплате рабочего, — и пошёл открыть банковский счёт. Лёха рассудил, что лишний банковский счёт в Париже точно не помешает.

Походив по городу, Лёха выбрал банк Société Générale, в Лёхином исполнение звучащий как - Сосите Генераль - просто потому что он помнил его по прошлой жизни, да и название призывающее генерала действовать, его веселило.

Лёха, сильно нервничая и обливаясь потом, он дождался своей очереди на прием в банке. Клерк, абсолютно индифферентный, но вежливый, с легким пренебрежением быстро заполнил необходимые документы и мельком взглянул на британский паспорт Лёхи. Несмотря на все опасения Лёхи паспорт каких то сомнений не вызвал.

Он без лишних вопросов выдал жетон на кассу — так в банке проходил процесс внесения средств.

После того как Лёха сдал 500 франков в кассу, ему пришлось немного подождать, и вскоре он получил свою сберегательную книжку. Клерк спокойно объяснил, что чековая книжка будет готова к концу недели, что является обычной процедурой для таких операций.

Даже выйдя из банка и пройдя с километр Лёха всё ждал, что его сейчас кинутся толпой арестовывать. Он сел в кафе и заказал себе пива, что бы как то расслабиться.

Так, Лёха с жуткими нервными переживаниями, но без лишних осложнений открыл себе банковский счёт в Париже. Если бы его спросили, зачем ему нужно, то кроме некоторой легализации Лёха бы не сумел бы назвать причину. Скорее всего привычка из будущего иметь счёт сыграла свою роль.

В конце недели окрылённый Лёха получил свою чековую книжку в местном отделении банка и отправился в центральное отделение Сосите Женераль на Елисеевские поля, чтобы арендовать крохотную банковскую ячейку. Он решил оплатить аренду сразу на три года вперёд, рассудив, что в 1939 году немцы придут во Францию, и подданному британского монарха тут будут не рады, да и что тогда будет с французскими банками непредсказуемо.

Получив ключ от ячейки, Лёха спрятал в неё большую часть денег дипкурьера оставив себе франки и выданные на Родине песеты, потом подумал сунул в подкладку куртки еще все наличные двести рейхсмарок. Он также размышлял над тем, чтобы положить в ячейку и британский паспорт, но, тут его осенило, а как же он будет получать доступ в ячейку!

— А мама сказала деньги в бидоне! – сам себе продекларировал Лёха анекдот из будущего.