Московское золото или нежная попа комсомолки

Глава 9. Лямки яйца не жмут.

Убеленный сединами моряк, председатель комиссии, выступая перед собравшимися, торжественно объявил:

— По многочисленным просьбам участников, галифе выделены! Однако в этом году они будут уставного зеленого цвета, — председатель комиссии сделал паузу, добавляя значительности. — Но на следующий год принято решение специально заказать красные! Пролетарские! Галифе для поощрения участников! Ура, товарищи! — голос его торжественно прозвучал над притихшей толпой. — А подпись командующего флотом решено всё таки оставить на грамоте, которая будет прилагаться к этим штанам!

Конец апреля 1936. Аэродром Кача.

В то время как другие лётчики полка совершенствовали свои навыки на истребителях, Лёха всё больше и больше чувствовал себя извозчиком на своём маленьком У—2. Каждый день он вылетал с каким-нибудь поручением — то отвезти начальство, то доставить пакет, то перевезти что—то важное. Взлёт, посадка, монотонные маршруты... Летать он научился прекрасно, но это уже начало его тяготить.

Почитав инструкцию по эксплуатации У-2, он для себя определил, что и на таком учебном самолёте можно освоить ряд фигур пилотажа. Конечно, это был не И—5, и слабенький мотор У-2 не позволял выполнять многие манёвры, зато Лёха имел возможность тренироваться хоть каждый день.

Теперь, когда он летел один и над безлюдными районами, Лёха использовал свободное время для тренировок. Он отрабатывал крены под углом в 45 градусов, пикировал с разных высот, тренировал кабрирование — всё это становилось для него естественным. Несмотря на слабый двигатель У-2, самолёт оказался на удивление послушным, легко прощая даже грубые ошибки пилотирования.

Боевой разворот у него получался смазанным — мощи мотора явно не хватало для разворота с резким набором высоты и бочкой.. Но зато Лёха быстро освоил ранверсман, при котором самолёт буквально «зависал» на месте, разворачиваясь вокруг мо тора на пятачке.

Однажды, надев парашют, Лёха залез почти на три километра высоты, отдал ручку вперед и постарался сделать максимально отвесное пикирование. Полотняный биплан был конечно не лучшим выбором для пикирования, крылья трещали, ветер пел в растяжках, мотор пытался заглохнуть от отрицательной перегрузки. Лёха резко потянул штурвал на себя. Самолетик жалобно затрещал, но послушно задрал нос в небо.

— Главное, что бы крылья не отвалились, — успевал подумать Лёха и дал полный газ мотору.

Самолет встал почти вертикально, и нехотя перевалился на спину, завершая неправильный овал.

— Есть мертвая петля! – Лёха аж кричал от радости, подпрыгивая на сиденье.

Все эти фигуры пилотажа стали частью Лёхиного «репертуара», и вскоре он выполнял их с лёгкостью доведя порядок действий до автоматизма. Теперь каждый полёт был не просто рутинной работой, а возможностью отточить мастерство.

Конец апреля 1936. Аэродром Юхарина Балка.

Вдохновителем очередного Лёхиного блудняка по какой странно сложившийся традиции опять стал политрук. Если полеты по заданиям командира, начальника штаба и даже зама по тылу проходили в целом спокойно, то стоило появиться политическому вдохновителю в строчке полетного задания, можно было смело биться об заклад, что Лёха пишется в какую то очередную идиотскую историю.

Вот и на этот раз, с подачи Политрука, Лёху отправили на три дня кидать парашютистов на Юхарину Балку – огромную проплешину на южной стороне Севастополя. В этом году Черноморский флот принимал чемпионат по военно-прикладным видам спорта среди родов войск, и Лёхе поручили обеспечивать десантирование.

Быстро смекнул, что без поддержки Петровича ему не справиться, Лёха подмигнул своему технику и пошёл договариваться с начальством.

В результате хитрого торга, помимо Петровича, ему удалось заполучить в заднюю кабину бутыль со спиртом для протирки оптических осей и прочих разных поверхностей и командировочное предписание в город Севастополь с открытой датой.

- Пусть будет, запас попу не еб… - дальше наш герой не стал додумывать.

- Какой такой отпуск, одна сплошная каторга! – на показ громко плевался Петрович, хотя Лёха видел, что тот доволен.

И вот, как Шерочка с Машерочкой, махнув крыльями, наши орлы исчезли в голубом небе Качи отбыв вместе в аэропланом на свое очередное задание.

Командир полка Гена Зеленковский посмотрел им вслед и украдкой сплюнул через левое плечо, подозревая, что и на этот раз скучно уж точно не будет.

Весь первый день прошел в череде тренировочных прыжков, и Лёха только и делал, что взлетал, набирал километр высоты и, выкидывал иди…, ой, простите, давал команду парашютистам на покидание самолета. Затем было резкое пикирование, приземление, загрузка новой партии безумных парашютистов — и всё повторялось по кругу.

Парашютисты, как любые фанаты своего дела, были готовы прыгать круглосуточно, в любых условиях и без остановки.

Для ускорения процесса на бедный попробовали У-2 прицепили две гондолы прямо на крылья, куда втискивались эти ненормальные парашютные фанатики, держась за поручни. Первый взлет с этим «цирком» прошел для Лёхи, как страшный сон: перегруженный самолет долго разбегался и натужено ревя двигателем с трудом набирал высоту. Лёха, едва вернувшись на землю, категорично отказался повторять такие выкрутасы. Сославшись на то, что двигатель не выдает полной мощности, и если командование будет настаивать, он предупредил, что просто улетит на регламентные работы.

Командование пошло на компромисс: для ускорения процесса стали запихивать в заднюю кабину по два мужика в прыжковых комбинезонах с пристегнутыми парашютами. Один садился другому на колени, и хотя зрелище было забавным, никаких шуток или подколов про гомосятину на удивление не прозвучало.

«Другие времена,» - подумал Лёха.

У-2 отрывался от аэродрома, и несмотря на приличную загрузку, исправно тянул своих фанатичных пассажиров в небо снова и снова.

В какой-то момент, в пылу бесконечных взлетов и прыжков, Лёха невзначай пошутил: «Первый приз у нас — красные пролетарские галифе с личной подписью командующего флотом на заднице». Ему казалось, что это удачная шутка для разрядки обстановки. Но, к его удивлению, шутка не зашла:

— Что, правда? Здорово! Точно знаешь, что красные?

Лёха даже оторопел от неожиданности, не веря, что кто-то мог всерьез задуматься о таких необычных призах. Наличие самих галифе с подписью командующего у участников даже каких то сомнений не вызвало.

Через день слух, случайно запущенный Лёхой, разлетелся по лагерю, охватив всех парашютистов. Ходили разговоры, обсуждения, споры о том, кому достанутся заветные красные галифе.

Ажиотаж дошёл до того, что убелённый сединами моряк, председатель комиссии, прояснил лично ситуацию с трибуны. Выступая перед собравшимися, он торжественно объявил:

— По многочисленным просьбам участников, галифе выделены! Однако в этом году они будут уставного зеленого цвета, — председатель комиссии сделал паузу, добавляя значительности. — Но на следующий год принято решение специально заказать красные пролетарские галифе для поощрения участников соревнований! Ура, товарищи!— голос его торжественно прозвучал над притихшей толпой. — А подпись командующего флотом решено оставить на грамоте, которая будет прилагаться к этим штанам! Да здравствует товарищ Сталин и Рабоче-Крестьянская Красная Армия! – объявление постепенно съехало на митинг.

Лёха, услышав это, чуть не подавился от смеха и удивления — его случайная шутка приняла серьезные обороты!

Конец апреля 1936. Столовая, аэродром Юхарина Балка.

Петрович был доволен отсутствием контроля начальства и собственной важностью, Хотя он и пыхтел, сопел, кривился, было видно он благоухал, легко успевая обслуживать свой любимый самолетик.

На второй день, отлично отобедав с Петровичем в местной палатке - столовой и даже сделав по глоточку из заветной карманной фляжечки, Лёха подошёл к самолетику, готовясь в очередной раз подпрыгнуть в небо и увидел трех не крупных парашютистов. Облаченные в зеленые мешковатые комбинезоны и стандартные зеленые прыжковые шлемы с очками на лбу, они нетерпеливо ждали команды грузиться в самолет.

Из-за крыла, слегка припозднившись, вальяжно выплыл Петрович, разморенный южным солнцем. Он бросил скучающий взгляд на очередную смену, зевнул, затем отвернулся и достав свой агрегат, спокойно отлил на колесо самолета. Закончив свое «дело», он с ленцой обернулся к ожидающим парашютистам и с ухмылкой произнес:

- Ну что пацаны, лямки яйца не жмут?

- Мы девушки! - самое крупное из созданий пропищало тоненьким голосом.

Лёха ржал до слёз, до икоты. Он думал его разорвёт на части и придется подохнуть от смеха.

И самое обидное, он не мог никому рассказать, что теперь точно знает, откуда в будущем берутся армейские анекдоты!

Надо сказать, что выражение вошло в традицию.

Теперь перед каждым Лехиным взлетом, крупный Петрович его строго спрашивал:

- Ну что командир, лямки яйца не жмут?

Хотя в большинстве полетов у Лёхи и не было парашюта.

Конец апреля 1936. Аэродром Юхарина Балка.

В заключительный день Лёха оказался в центре неожиданного спора. Местный начальник авиации черноморского флота, комбриг Миронов, будучи уже слегка «под градусом», сцепился с таким же поддатым представителем от ВВС. Спор завязался на тему, может ли У-2 выполнять фигуры пилотажа. На вопрос комбрига: «Может?» Лёха, не раздумывая, ответил:

— Конечно, может, товарищ комбриг! Мощности двигателя не хватит на боевой разворот, но многое из высшего пилотажа У-2 точно потянет!

— Фигня, — тут же, безапелляционно заявил поддатый представитель от ВВС, отмахнувшись, как будто это было само собой разумеющимся.

Слово за слово, спор перерос в азартное пари. Забившись на ящик вина, ВВСник отправился к организаторам пробивать разрешение на показательный полет. То ли у ВВСника были хорошие связи, то ли сама идея показательного полета вызвала всеобщее любопытство, но, к удивлению Лёхи, разрешение на полет неожиданно согласовали.

Теперь всё зависело от Лёхи — ему предстояло доказать, что старенький У-2 способен на гораздо большее, чем о нем думают.

Лёха на пару с Петровичем выкинули все что могли из самолета, подтянули растяжки, слили лишний бензин и Лёха взлетел. Лёха дал полный газ, подкрутил опережение зажигания и корректор смеси, мотор взревел, чуть опустив нос Лёха подразогнал самолетик, расчалки запели победную песню, крылья завибрировали.

Первым в программе Лёхиного выступления стала «восьмерка».

Дав ручку влево и затем взяв на себя Лёха завалил самолетик в крутой левый вираж, авиагоризонт показал градусов 50, дав полкруга он энергично переложил ручку вправо и ввалил самолет в правый вираж. Самолетик обиженно заскрипел всеми своими сочленениями. Сделав полную восьмерку Лёха вывел самолет горизонт, потеряв немного высоты и прилично в скорости. Он задрал нос и стал набирать и то и другое.

Опять набрав высоту Леха спокойным виражом развернул самолет оставляя поле справа от курса метрах в трехстах для лучшего обзора собравшихся.

Следующей в программе должна была стать «бочка» — вращение самолета вдоль оси полета. Лёха, сосредоточившись, снова дал максимальные обороты мотору и чуть взял ручку управления на себя, задрав слегка нос самолета. С энергичным движением ручки влево он начал крутить У-2 вокруг продольной оси, помогая вращению дав левую педаль.

Когда самолет прошел крен в 45°, Лёха начал плавно отдавать ручку от себя, и маленький самолетик неожиданно ловко встал на ребро. В положении "на ноже" Лёха слегка поддал верхнюю педаль, чтобы удержать капот выше линии горизонта. Самолет, словно удивленный своими новыми возможностями, покорно продолжил вращение. Лёха поднял голову и увидел внизу зеленое поле аэродрома и стоявшие на нем самолеты — мир будто перевернулся вверх ногами. В перевернутом положении У-2 задержался лишь на мгновение, продолжая крутить бочку.

Когда самолётик подошел к завершению вращения и стал вертикально на второе крыло, Лёха осторожно подтянул ручку на себя. Как только самолет вернулся в горизонтальное положение, Лёха сделал короткое движение ручкой в другую сторону, чтобы полностью прекратить вращение, и поставил её в нейтраль.

Он выдохнул с облегчением — У-2 скрутил бочку.

Опять развернувшись, Лёха посмотрел на аэродром, красного полотна, запрещающего полет видно не было.

Самолет опять пошел в набор высоты.

Мёртвая петля, или петля Нестерова, — элемент, который Лёха выполнял всего два раза. На загруженном самолёте во время плановых полётов её не особо попрактикуешь, поэтому он прилично нервничал.

На этот раз Лёха набирал высоту дольше обычного и остановился только на восьмистах метрах, выйдя параллельно взлетной полосе и слегка помахал крыльями задравшим головы участникам соревнований. Он отдал ручку от себя, и У-2 неохотно опустил нос, переходя в пикирование.

— Главное, чтобы крылья не отвалились, — думал Лёха, наблюдая за быстро падающей высотой и растущей скоростью. На пятистах метрах он резко потянул ручку на себя. Самолет задрал нос, мгновение завис в вертикали, перевернулся на спину и плавно вернулся в горизонтальный полет. Петля Нестерова скрутилась как то легко и удалась на славу.

Высотомер показывал четыреста пятьдесят метров. Лёха выдохнул с облегчением, чувствуя, как вспотел за эти напряженные секунды.

— Ладно, заключительный штрих и на посадку, — решил Лёха.

Разогнав самолет в пологом пикировании, он выровнял его на высоте около двухсот метров, а через пару секунд потянул ручку на себя, заставив самолет резко поднять нос и взмыть под углом в сорок пять градусов. Когда скорость начала падать и самолет почти завис в воздухе, Лёха дал энергично левую педаль до упора. У-2 ловко закинул хвостик вверх, развернувшись на месте носом к земле, на мгновение замер, а затем плавно пошел снова в разгон.

Вернувшись на высоту начала маневра, Лёха вывел самолет в горизонтальный полет .

- Получите Ранверсман!! - покачав крыльями, Лёха завершил показательное выступление.

На земле Лёху обступил восторженный народ. Флотский комбриг долго бил по плечам и лез целоваться. С трудом отмахавшись от такой гомосятины, совершенно измочаленный Лёха спрятался от всех, чтобы перевести дух в тишине.

02 мая 1936. КП и окрестности аэродрома Кача.

Эта история имела забавное продолжение несколькими днями позже. Лёху вдруг вызвали на командный пункт родного Качинского аэродрома

Добежав, Лёха привел в порядок форму, зашел внутрь и попытался доложиться о прибытии..

На КП оказалось неожиданно много народа. Лёха увидел того самого начальника флотской авиации, которому недавно выиграл спор, несколько неизвестных ему флотских в разных чинах и уж конечно родное начальство почти в полном составе.

- О! Наш герой! –обрадованно полез обниматься к Лёхе любящий целоваться гомосятский комбриг.

Чем собственно он ввел в совершенное удивление комполка и особенно комиссара, и встав лицом к Лёхе торжественно объявил:

- Товарищ Лейтенант! Объявляю вам благодарность за блестящее владение техникой пилотирования и показанную истинную флотскую выучку! – громко объявил комбриг, - армейские сапоги аж перекусили ж@пой гвоздик! - громко добавил он радостно улыбаясь.

- Служу трудовому народу!- рявкнул в ответ удивлённый Леха.

- Заноси! – кивнул комбриг одному из сопровождающих и повернувшись к Лёхе пояснил, - лучшее из Коктебеля! Выиграли мы пари у армейцев!

И тут случилось невозможное с точки зрения армии, под удивленные взгляды Лехиного начальства Комбриг вручил Лёхе шесть бутылок вина в деревянном ящике.

Правильно поняв очень нехороший взгляд комиссара, Лёха отрапортовал:

- Благодарю за высокую оценку моего пилотирования! Разрешите передать ценный подарок в детский дом имени Клары Цеткин в Севастополе!

Окружающие расслабились и радостно засмеялись.

- Молодец, - похвалил Лёху комиссар, хлопая по плечу, - ну детскому дому мы обязательно сами поможем, а этот подарок передадим в нашу столовую!

Как показала действительность, комиссар не соврал ни на грамм. Правда он забыл уточнить, что «нашей» в его понимании является столовая для высшего комсостава, где подарок был употреблен в тот же день и тем же составом- комбригом и окружающей его гоп-компанией. Лёха в ряды употребителей не пролез...

А Лёха получил на складе по записке комиссара пару ящичков тушенки, сгущенного молока и галет и с Максом и парой приятелей по эскадрильи съездил в детский дом.