Мой любимый враг

21

Дима

После её сообщения сон как рукой сняло. Хотя кроме «привет» Таня ничего больше не написала. Но и этого оказалось достаточно, чтобы полночи потом маяться. Ну то есть лежать в темноте и пялиться в потолок, вновь и вновь переживая в уме те несколько случайных моментов, когда мы с ней встречались.

Я не мог понять, какие чувства она во мне вызывает. Сначала мне было забавно наблюдать за ней – слишком уж выразительная и живая у нее мимика. Бери и читай как открытую книгу – буквально всё у неё на лице написано. Ну тут ещё, конечно, важно и то, что лицо у неё интересное. В смысле, симпатичное… ну, то есть красивое.

Потом мне было её жалко. Чисто по-человечески. Хотя, вроде, ей ничего такого не делали, обычные девчачьи разборки. Да и она, очевидно, из тех, кому палец в рот не клади. Я вспомнил, как ее одноклассницы галдели в фойе, как она им запальчиво, с вызовом отвечала. На самом деле, сплошь и рядом бывают ситуации куда похлеще. Правда, тут не в ситуации дело, а в том, сколько в ней отчаяния и бессильной ярости в тот момент кипело.

Звучит по-идиотски, знаю, но она с горящими злостью глазами просто завораживала так, что дыхание забирало. Хотя по жизни я скандалов и скандальных людей на дух не выношу.

А еще была наша встреча возле библиотеки…

У меня и без того из головы не шел тот момент. А теперь, после её сообщения, так тем более. Стоило закрыть глаза – и снова её лицо, пусть и размытое полумраком, но так близко, что чувствуется жар кожи… и снова её чуть дрожащее дыхание в тишине...

Я ей, конечно же, ответил. Написал сразу «привет», потом, подумав, спросил ещё, как у нее дела. Что еще можно написать совершенно незнакомому человеку, я не знал. Да и она, к тому же, вышла из сети.

***

На другой день школу пришлось пропустить – из-за маминых причуд. Она собралась навестить наших родственников, с которыми не виделась десять лет, и сейчас откладывала визит каждый день, пока они не позвонили и не сообщили, что обиделись. Жили они в соседнем Ангарске, так что выезжать имело смысл с утра пораньше.

Еще вчера мама приготовилась, накупила подарков, мне надавала ценных указаний, что делать и куда звонить, если вдруг что. А утром за завтраком вдруг выдала:

– Не могу к ним ехать. Вот не могу и всё тут.

– Ну позвони, скажи, что заболела, – пожал я плечами.

– Нехорошо, – покачала она головой. – Я обещала. Тамара сказала, что позвала ещё тётю Нюру. Она так обрадовалась, что увидимся. Ты представляешь, она уже такая старенькая – и приедет. А я – нет. Да и у Тамары наверняка там пир горой. Очень некрасиво получится…

– Ну тогда езжай, – не понимал я дилеммы.

– Да, надо, но… не могу. Всю ночь не спала, нервничала. И сейчас сердце болит и колотится. Одна не могу. Дим, а поедем со мной? Вот они все там обрадуются! Они же тебя совсем маленьким помнят, а ты вон какой уже… мужчина.

– Мне же в школу надо.

– Ты у меня умный, ничего страшного не случится, если один раз пропустишь. А вашей классной я позвоню, предупрежу. Ну… не могу я одна… мне и так тяжело… а встретимся – разговоры начнутся, воспоминания, вопросы… Боюсь, не выдержу я…

В общем, в начале девятого мы мчали в такси на северо-запад по Московскому тракту.

Уверен, если бы мама знала, каким скандалом в итоге закончится сегодняшний вечер, так бы не рвалась выполнить свое обещание.

***

Мама оказалась права – наши многочисленные родственники, близкие и дальние, в том числе и те, о существовании которых я и не подозревал, собрались на эту встречу в доме тети Тамары, маминой старшей сестры.

Мне там не понравилось сразу. Просто не привык я к такому скоплению разновозрастного народа в одном маленьком месте. От шума, суеты, духоты и всяких смешанных запахов накатила тошнота.

В Питере у нас тоже, конечно, случались какие-то празднества, но всё происходило иначе. Любой повод отмечали в ресторане. Дома – лишь изредка и только в тесном кругу семьи: отец, мать, Вадик.

По коридору гурьбой и с воплями пронеслись какие-то дети, едва не сбив маму с ног. Отовсюду орали, смеялись. Незнакомые женщины и старушки норовили меня обнять, и все, как будто договорились, повторяли одни и те же фразы. Мне – «Димочка, какой ты стал взрослый!», а маме – «Надюша, ты ничуть не изменилась».

Застолье организовали на просторной веранде, благо погода ещё позволяла. Стол был длинный, но мест едва хватило для всех. К нам сразу же привязались, точнее, к маме: требовали рассказать про питерскую жизнь и как сейчас устроились. Мама им что-то отвечала, я слушал вполуха. И… то и дело поглядывал в телефон, но Таня больше не писала.

Про маминых родственников я почти ничего не знал. Даже про тетю Тамару. То есть знал, что у мамы есть старшая сестра, с которой они то мирились, то ссорились, чаще ссорились. Ну и всё.

Есть я не хотел, выпил стакан брусничного морса и думал потихоньку улизнуть в сад – заприметил там в кустах беседку. Но мама, стоило мне привстать, вцепилась в мое запястье. Так что я остался сидеть со всеми, вынужденный слушать болтовню про неизвестных мне теток, дядек, чужих внуков и племянниц. А, ну и тосты.

Я, само собой, не пил, хотя какой-то дед напротив уговаривал: «Ты чего, не мужик, что ли?». Да и не только он. Справа от меня сидела женщина лет тридцати, плюс-минус. И тоже: «Выпей немножко. Ты же уже большой мальчик».

С неё, между прочим, всё и началось.

Если её воркования я мог спокойно пропускать мимо ушей, как и дребезжание старика напротив, и тупо игнорировать, то когда она, уже нормально подвыпив, принялась наглаживать под столом мою ногу – стало противно.

– Руку убери, – сказал я.

Она и не подумала – наоборот, потянулась к ширинке. Тогда я сам отбросил ее руку, и то она упиралась, жарко нашептывая: «Не бойся, маленький, тебе понравится».

Мама заметила возню и как-то сразу всё просекла. Резко встала из-за стола, глядя на тетку во все глаза. Ноздри ее затрепетали, и сама она пошла пунцовыми пятнами.

– Я гляжу, ты не меняешься, Галина!

– В смысле? – прищурилась та и тоже поднялась. За столом сразу стихли все разговоры, и всё внимание обратили на них.

– Сначала к Вадику постоянно лезла. Думаешь, я не помню, как вы тогда с ним...на нашей даче? А теперь еще и к Диме пристаешь. Постыдилась бы! Ему всего семнадцать!

Эта Галина взвилась как ужаленная. Остальные тоже сразу оживились.

– Помолчала бы ты уж про своего Вадика. Он сам меня домогался!

– Вот уж не надо! Я все прекрасно помню, – мама издала нервный смешок.

– Вадик твой был редкой мразью. И тебе бы лучше вообще о нем не заикаться!

– Да как ты смеешь! Он за себя ответить теперь не может, но скажу я. Он был замечательным сыном, чтоб ты знала…

Галина пьяно расхохоталась.

– Говном он был и убийцей. Да-да, убийцей! И если он сдох, туда ему и дорога!

Мама открывала и закрывала рот в бессильном ужасе, а эта дура продолжала хохотать. Кто-то попросил её замолчать, кто-то, наоборот, выкрикнул, что она права.

Я подхватил маму и чуть ли не силой уволок ее в дом. Усадил в кресло на кухне, пропахшей чадом, налил воды, достал из сумки бутылёк с успокоительными каплями. Пока она пила, мелко стуча зубами о край стакана, вызвал такси. Какие-то тетки штурмовали кухонную дверь, которую я закрыл на шпингалет. Хотели обсудить стычку. Еле их спровадил.

Машина подъехала через четверть часа. Я вывел маму во двор, и к нам подбежала Тамара:

– Ну что ж вы сразу уезжать-то? Побудьте еще! Надя!

Мама что-то пробормотала, глотая слезы. Но все-таки они обнялись на прощанье. Тамара отступила к воротам, махнула рукой, я усадил маму на заднее сиденье. И тут снова нарисовалась эта Галина. Подплыла к машине, вихляя задом, встала передо мной.

– Эй, мальчик-красавчик! А попрощаться?

– Пошла вон, – отодвинул я её, особо не церемонясь, и сел рядом с водителем.

В открытое окно ворвался ее визгливый крик:

– Младшенький-то тоже, как погляжу, вырос говном высокомерным! Ну и валите! А то приехали тут, как цари к бедным родственничкам, одарили своим царским вниманием. Столько лет носы от нас воротили. Думали, мы стелиться перед вами будем? Да катитесь!

***

Всю дорогу мама тихонько плакала. Я боялся, что дома будет настоящая истерика, но обошлось. Даже получилось уговорить её лечь спать, не без помощи пилюль, конечно. Затем я спустился вниз, на кухню. На встрече родственников поесть как-то не удалось, а голод уже давал о себе знать.

Ничего готового в холодильнике я не обнаружил – домработница по велению мамы варила ровно на день, чтобы всё было свежее и ничего не пропадало. Ну а сегодня она вообще ничего не готовила, раз уж мы поехали в гости. Хорошо хоть нашёл баночку с сыром, рыбу, зелень, помидоры, горчицу. Соорудил себе пару бутербродов.

И тут пришло новое сообщение. От Тани Ларионовой. Телефон коротко звякнул, и внутри у меня так же коротко ёкнуло. Забыв про голод, я отставил в сторону блюдо с бутербродами, взял сотовый и поднялся к себе. Почему-то хотелось прочитать его в уединении, спокойно, не на ходу. Хотя смешно, конечно, это ж всего лишь сообщение, говорил я себе и тем не менее…

«Привет. А ты был сегодня в школе?»

Выходит, она заметила, что не был. Я улыбнулся.

«Нет, пропустил, так получилось»

И вдогонку поздоровался как культурный. Ну а дальше она меня попросту ошарашила:

«Вот оно что. А то я не видела тебя с ашками ни в столовой, ни на переменах. Высматривала тебя весь день и думала, ну и где он прячется».

Я завис, не зная, как реагировать на такую прямоту. А она продолжала:

«А завтра придешь?»

«Собирался»

«А сейчас что делаешь?»

«Ничего особенного. Хотел поужинать и, наверное, спать пойти»

«В десять??? В такую рань? Это ж детское время! Я думала, что такие большие мальчики ночи проводят поинтереснее. Или ты у нас малыш?».

Я снова завис. Не из-за подколки – такая ерунда меня не трогает в принципе. Только вот это как-то не очень на нее похоже. Хотя… откуда мне знать, какая она и что на нее похоже, если мы ни разу не разговаривали.

Пока я соображал, она написала:

«Аууууу!»

«Ты еще тут?»

«Ты не хочешь со мной разговаривать?»

И следом – череда рыдающих смайликов.

«Ну давай поговорим», – ответил я, совершенно обескураженный.

В ответ – ещё больше смайликов с поцелуями.

«Как настроение?» – спросил я самое нейтральное, что пришло на ум.

«Задорное».

И опять смайл, на этот раз подмигивающий.

«С одноклассницами помирилась?»

«Да ну их! Зажравшиеся тупые богатенькие сучки. Ненавижу их! Давай лучше о тебе? У тебя кто-нибудь есть? Встречаешься или свободен?»

«Нет, ни с кем не встречаюсь».

Теперь стикер, потирающий ручки.

«Но с ориентацией у тебя всё норм?»

«Ладно, Таня, малышам пора спать»

«Нет, нет, нет, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, поговори со мной!Хнык-хнык». И смайлы, смайлы, смайлы… Дурдом какой-то.

«Ну ладно»

«Уиииии!А скажи, какие тебе девушки больше нравятся?»

«Да нет у меня особых канонов»

«А я тебе как? Ну, на лицо и вообще?»

И что тут скажешь? Честно говоря, от неё я не ожидал такой вот глупости и пошлости. Никак не вязалось это с её образом, который, впрочем, придумал я сам. А ведь в классе говорили, что она с приветом. Обычно я не слушаю подобный треп, но сейчас сразу вспомнилось.

«Что, совсем-совсем не нравлюсь?»

И снова рыдающие смайлы, десятки рыдающих смайлов.

«Нравишься».

«На лицо или вообще?»

«Ты красивая, но я в самом деле хочу спать»

Между тем, было уже за полночь.

«Ладно, я тоже пойду спать. А то отец вчера всю ночь бухой орал, ну как обычно. Он у меня недавно откинулся. Десять лет отсидел, представляешь? А вернулся алкашом конченным. Каждый день бухает»

«Сожалею.Спокойной ночи»

«Постой… а хочешь я тебе кое-что покажу? Чтобы спалось слаще))))»

«Что?»

«Ну как что? Что все мальчики просят обычно?»

Теперь я вообще ее не понимал. Абсолютно.

«Ну ты же сказал, что я красивая, что тебе нравлюсь. Ты мне тоже нравишься. В общем, хочешь я покажу тебе себя? Без цензуры типа»

«Ну? Дима? Ты там уснул уже?»

«Я не совсем тебя понял»

«ОМГ… вы там все в Питере такие? Короче, хочешь покажу грудь?»

К лицу резко прихлынул жар. Однако меня всё же взяло сомнение.

«Таня, ты сейчас всерьез пишешь?»

«Ну конечно. А что тут такого?»

Что такого? Да ну нет. Она прикалывается, решил я.

«Дима, ау! Ну так что? Показать?»

Наверное, стоило прекратить этот странный, дурацкий диалог или просто молча выйти из вк, но что-то меня удерживало. Стоило признаться себе, что вместе с разочарованием и даже легкой неприязнью она вдруг вызвала во мне интерес, совсем другой, чем раньше, низменный.

И я написал:

«Ну покажи»

И сразу же прилетела фотка с девичьей грудью. Даже две. Почти одинаковых, но на одной под левой ключицей красной помадой было нарисовано сердце, а в нем – буква Д. Фон был убогий, какие-то грязные обои, но я на фон особо и не смотрел, а на фотку, которая без Д, залип конкретно. В паху тотчас сделалось горячо и тяжело. В общем, пришлось идти в душ. Только потом стало еще противнее…

Утром, на свежую голову, мне вдруг пришла мысль: а, может, эта не она? Не Таня? Вдруг ее аккаунт взломали? Ну или мне хотелось так думать.

Решил, что, встретив Таню в школе, я это пойму. В лоб, конечно, спрашивать не буду, она ли мне скинула вчера свой нюдс. Но наверняка и так догадаюсь по ее поведению, по мимике, тем более в её случае это не сложно. До этого ведь она делала вид, что не смотрит на меня, даже когда смотрела. Как, интересно, поведет она себя сейчас?

Четыре урока я ждал, когда её увижу, выискивал в толпе на переменах, но встретились мы только в столовой. Таня вошла чуть позже, села в стороне от всех – видимо, так и не помирилась с одноклассницами, а потом взглянула прямо на меня. Не просто мельком, а надолго задержала взгляд и многозначительно улыбнулась. Я тоже выдавил в ответ улыбку. Значит, вчера всё-таки переписывалась со мной она?