Мой любимый враг

56

До восемнадцатого июня, то есть до самого выпускного, мы с Рощиным больше ни разу не виделись. Я вообще о нём ничего не слышала, никаких новостей. Хотя, как бы невзначай, спрашивала у Филимоновой – она в нашем классе единственная, кто общался с ашками. Но и она о нём ничего не знала.

В соцсети он не заходил ещё с декабря. В инсте его одноклассников тоже ничего интересного не появлялось. Единственное – я смогла узнать только его результаты ЕГЭ, потому что сохранила номер его паспорта.

Сдал Дима, конечно, блестяще, но в этом я даже не сомневалась. Теперь бы выяснить, куда он всё-таки подаст документы. Хотя, по большому счету, для меня особой роли не играло: в Москве он будет учиться или в Канаде. После выпускного мы, скорее всего, больше не увидимся.

Меня это угнетало, да вообще рвало душу. Даже то, что я сама набрала двести восемьдесят шесть баллов – а это практически гарантированное поступление – мало радовало. То есть я радовалась, конечно, но только умом. Сердце же у меня болело и ныло…

Оставалась одна надежда – на выпускной. Нет, я не дура какая-нибудь наивная и прекрасно понимала, что ничего уже не изменить, если уж за полгода не получилось до него достучаться. Он уедет, я останусь и… всё. Но мне хотя бы попрощаться с ним по-человечески хотелось. Иначе вся эта ситуация меня так и не отпустит.

Пусть у нас всё плохо закончилось, но было же и много хорошего. Было то, чего никогда ни с кем больше не повторится… И теперь я знала, что он тоже это помнит. В общем, я решила, что подойду прямо к нему и скажу: давай расстанемся друзьями.

Выпускной состоял у нас из двух частей. Первая – официальная – проходила в нашем же актовом зале. Сначала нас вызывали на сцену, где Ян Маркович про каждого говорил хорошие слова, вручал аттестат и грамоту. Потом нам показали небольшой концерт, на этот раз, правда, без самодеятельности. Родительский комитет раскошелился на настоящих артистов. Выступали они, конечно, феерично, но я всю дорогу высматривала Диму. Он сидел ближе к сцене, чем я, и левее, так что, когда его не загораживали чьи-то головы, я могла вдоволь любоваться его профилем.

Когда церемония закончилась, всех пригласили спуститься во двор, где нас уже ждали два автобуса. Я хотела подойти к Рощину, но в сутолоке потеряла его из виду. Думала, во дворе его выловлю – там, во всяком случае, просторнее, но, когда мы вышли, я увидела отца. На церемонию он опоздал, и я, если честно, надеялась, что он вообще не придёт. Не потому что я его стыжусь, но там, в ресторане, будет алкоголь. А если он выпьет, то всё, это конец просто. Он и трезвый то и дело вспоминает Рощиных со злобой и ненавистью, а пьяный… я даже представить боюсь, что он Диме сделает.

– Пап, ты же на работе должен быть, – с отчаянием сказала я, подходя к нему.

– Я отпросился. Как я мог не пойти на выпускной дочери?

Я оглядела его старый костюмчик с потертыми лацканами (он в нём, наверное, ещё женился на маме), застиранную рубашку, галстук совершенно не в цвет и вычищенные до блеска ботинки. И мне вдруг стало его очень жалко. Он, во всяком случае, старается. Побрился, полил себя одеколоном…

Я, конечно, тоже не блистала шикарным нарядом, как все остальные девчонки. И причёска у меня была не салонная, как у других.

Я просто распустила локоны по спине, прихватив слегка сзади заколкой. Ну а платье… пришлось надеть то, в котором я уже ходила на школьный вечер в прошлом году и на свидание с Гольцем этой осенью. Что поделать – все деньги, что удалось скопить, я сдала на сам выпускной. И то не всю сумму, должна осталась. Правда, мать Ленки Барановой – она у нас рулит родительским комитетом – милостиво простила мне этот должок.

Платье у меня, может, слегка и простовато для такого случая, но очень даже симпатичное и сидит на мне как влитое. Я подумала – ну, кто вспомнит, в чём я там была полтора года назад, а Дима так и вовсе меня в нём никогда не видел. Однако Зеленцова ещё перед церемонией успела меня обсмеять, обращаясь к Бусыгиной:

– Лидка, чувствуешь – нафталином завоняло? Откуда? А-а, это ж Ларионова опять в своём платье из секонда…

Отца моего Зеленцова, проходя к автобусу, тоже оглядела с головы до ног и состряпала такую физиономию, словно мимо зловонной кучи прошла. Ну не дура ли?

***

До места мы ехали почти час – ресторан находился за городом. В автобусе даже роптать потихоньку начали, зачем выбрали так далеко, ведь полно заведений и поближе.

Но когда мы наконец добрались до ресторана, стилизованного под рыцарский средневековый замок, в миниатюре, естественно, – недовольство сразу сменилось восторгами.

– О, как тут чудесно! Красиво! Сказочно! Романтично! Как замечательно придумали!

Интерьер тоже соответствовал: массивные дубовые двери под старину, каменные полы и стены, низкие потолки с широкими деревянными балками и какими-то прутьями, основательные столы и стулья. Даже светильники были выполнены в виде факелов. А у входа стояли манекены в рыцарских доспехах. Среди такого антуража, правда, малость нелепо смотрелись арки и инсталляции из воздушных шариков, бумажные растяжки в духе «В добрый путь, дорогой выпускник!» и прочие наши современные украшения.

А затем меня ждало глубочайшее разочарование: в ресторане нас с ашками развели в два разных зала, даже не смежных. Их разделял широкий коридор.

С одной стороны, я, конечно, немного успокоилась из-за отца, а с другой – выловить Диму будет теперь гораздо сложнее. Ну не караулить же мне его у дверей.

Из-за этого, наверное, я всё никак не могла расслабиться. Раз за разом выходила: то в коридор, то на улицу, якобы, подышать. Иногда сталкивалась с какими-то ашками, но ни разу – с Димой. Да и в зале сидела как на иголках, потому что напряженно следила за отцом. А он пил! Не то чтобы глушил одну рюмку за другой, но не отказывался. А, значит, это всего лишь вопрос времени, когда он начнет звереть.

Все веселились, а мне отчего-то становилось плохо. Я даже не могла объяснить причину. То есть понятно, что из-за отца я тревожилась, из-за Димы расстраивалась, но было что-то ещё. Какое-то дурное предчувствие. А, может, у меня просто расшатались нервы от постоянного напряжения.

Я не танцевала, как все, не пила, не участвовала в конкурсах ведущего. Я металась и никак не могла успокоиться. В конце концов написала Рощину смс-ку: «Давай выйдем поговорим?». Но ответа от него не получила. Может, в таком шуме он и не услышал, а телефон не проверял, а, может, просто не захотел. Но настроение у меня скатилось в минус.

Тем временем отец пьянел и мрачнел. Хотя, мне не пригубившей даже ни капли шампанского, почти все казались изрядно поддатыми. Зеленцова вообще раскисла и плакала. Бусыгина ее утешала. Шлапаков отплясывал с чьей-то мамой. Гольц хихикал сам с собой, а до этого вязался ко мне с невнятными извинениями, но я его отшила. Учителя пели какую-то задушевную песню, не обращая внимания на трек, громыхающий из колонок. Бедной Филимоновой поплохело, вероятно, с непривычки.

Устремившись к дверям, она налетела на ближайший к выходу стол, опрокинула чей-то оставленный бокал с вином, и на белой скатерти расползлось багровое пятно. И сама чуть не завалилась.

Я сидела поблизости и быстренько подскочила к ней. Удержала, ну и взялась проводить до уборной.

– Ой, что-то дурно мне, – простонала она, когда мы вышли из зала. – Голова так кружится. Я ж раньше ни разу… ой… тошнит… фу… больше никогда… ни капли… спасибо тебе… ты знаешь… я всегда тебя уважала…

Мимоходом я заглянула к ашкам. Они тоже уже вошли в раж – танцевали дружной толпой и хором орали «Мокрые кроссы». Но Диму среди них я не заметила. А вдруг он вообще уже ушёл? А вдруг и не приезжал в ресторан? Я ведь после церемонии его так и не видела.

Филимонову опять качнуло, и я покрепче приобняла её за талию.

Уборные находились почти в самом конце коридора. Перед ними были ещё две какие-то двери. Наверное, что-то типа подсобки, а может, черный ход или лестница, ведущая в подвал.

Я завела страдающую Филю в женский туалет и вышла в коридор. Решила подождать снаружи, чтобы не смущать её. Ну и чтобы самой тоже не слышать всякие малоприятные звуки.

И тут одна из дверей приоткрылась и оттуда вывалились Паутов, Зеленцова и Бусыгина. Из каморки, а, может, и от них пахнуло чем-то странным.

Женька, которая ещё полчаса назад плакала по всем углам так, что под глазами размазалась тушь, теперь заливисто хохотала. Однако завидев меня, тут же зашипела. Язык ее плохо слушался, и кроме как «ненавижу» я толком ничего разобрать не могла.

Но высказаться ей, видимо, очень хотелось. Она преградила дорогу, глядя на меня мутными глазами. Паутов её позвал за собой, но потом махнул рукой и ушёл один.

– Как же я тебя ненавижу… ты… пиявка… пршшш… шала…ва…

Она надвигалась, оттесняя меня собой. И видок у нее был, прямо скажем, жутковатый.

– Отвали, Зеленцова, – спокойно ответила я. Знаю же по опыту, что с пьяными лучше вообще не разговаривать ни о чем.

И вдруг она кинулась на меня с кулаками. Я этого никак не ожидала. Всякие мелкие пакости и обзывательства вслед – вот это по её части. Но драка…

Впрочем, это была не совсем драка. Она просто меня толкнула. Точнее, втолкнула в ту самую каморку, откуда они только что втроем выползли. Я повалилась на какие-то коробки, но всё-таки на ногах устояла, хоть и с трудом.

– Совсем с ума сошла?! – прикрикнула я на неё, но выйти не успела. Зеленцова вдруг захлопнула дверь.

Я толкнула что есть силы, но тяжёлая дверь не поддавалась. Эта дура заперла меня на защелку!

Я долбила по ней кулаками, пинала, кричала – всё без толку. Конечно, кто тут что услышит, когда кругом грохочет музыка. Я взвыла от отчаяния. Нет слов, прекрасное завершение вечера!

Хватилась – ещё и телефона в руках не оказалось. Вспомнила: да, точно, я же оставила его на столе. Потому что бросилась к Филе, когда та чуть не упала, да так и забыла про него.

Потом я попыталась взять себя в руки. Какой смысл паниковать? Только силы тратить и нервы. Меня всё равно скоро найдут, сказала я себе. Филимонова сейчас выйдет из уборной, или отец хватится… наверное.

В любом случае, уже почти одиннадцать вечера. А ресторан, насколько я помню, арендовали только до полуночи. Значит, примерно через час праздник закончится, музыку выключат и услышат мои крики.

Я уселась на одну из коробок и приготовилась ждать…