Мой любимый враг

39

– Рощин? – прохрипел отец, будто его душили.

– Ваня, Ваня, ты всё не так понял! – засуетилась Валя, вскочив из-за стола.

А я просто одеревенела, впала в ступор. Смотрела на отца, на его изуродованное шоком и гневом лицо, на горящие безумием глаза и не могла пошевелиться.

– Ты… моя дочь… – медленно и угрожающе надвигался он на меня, – ты… связалась с ними… с одним из них… с теми, кто убил Аришку… нашу маму… меня на десять лет… Да кто ты после этого?

И отец вдруг с размаху ударил меня. Голова дернулась вбок и тут же будто взорвалась. На несколько секунд я ослепла и оглохла. Открывала и закрывала рот, не в силах глотнуть воздуха. Потом сквозь тяжёлый гул в ушах различила звон бьющейся посуды и вопли тети Вали.

Она визжала, металась. По-моему, отец и её стукнул.

– Ваня, успокойся!

– Ты всё знала! Знала и молчала! – он схватил её за волосы и вытолкнул из кухни в прихожую. – Пошла прочь! Чтоб ноги твоей в моем доме не было!

Потом повернулся ко мне:

– А с тобой я разберусь.

– Это родительский дом! Не твой! – верещала Валя, торопливо натягивая шубу.

– Пошла вон! – рявкнул отец.

– Имей в виду, я этого так не оставлю! Я твою дочь растила, пока ты сидел. И после этого ты ещё…

Отец двинулся к ней, Валя тотчас подхватила в охапку сумку, шапку, шарф и выскочила в подъезд, не успев даже сапоги застегнуть.

– Сучка… всегда такой была… – процедил отец. Потом перевел тяжелый взгляд на меня. – Ну а ты… Не думал я, что моя собственная дочь окажется такой продажной дрянью…

– Дима никого не убивал. Он не при чем! – срывающимся голосом произнесла я. И тоже поднялась из-за стола.

Однако мне пришлось ухватиться за край столешницы. Голову по-прежнему наполнял вязкий гул, а перед глазами всё плыло и качалось.

– Дима? Ах, Дима! Бесстыжая ты дрянь! – рыкнул отец и опять замахнулся.

Я отклонилась, и его ладонь, сухая и твердая как доска, прошлась по моему лицу лишь вскользь. Но отец тут же, не дав мне даже вздохнуть, ударил снова. Я впечаталась спиной в стену и потихоньку начала сползать вниз. А после следующего удара и вовсе провалилась в забытье как в черную яму.

***

Очнулась я в полной темноте и не сразу сообразила, что лежу на своей кровати прямо в одежде, а на дворе – глубокая ночь. Отец, видать, меня перенёс. Заботливый какой, с ума сойти. Избил до потери сознания, но не бросил на полу, а отнес в кроватку.

Я горько усмехнулась, и губы тотчас засаднило. Нащупала кончиком языка на нижней губе ранку и почувствовала привкус крови. Видать, о зубы порезалась, когда он стукнул. Ну отлично!

Попробовала встать и тут же со стоном бессильно рухнула обратно. Всё тело болело так, словно по мне проехались катком. Или как у Бёрджесса: «всю ночь били, колотили и не давали опомниться». Голова, по ощущениям, весила целую тонну. Особенно левая ее сторона.

Но как-то встать надо было. Хотя бы для того, чтобы попить. И осмотреть себя. И понять, как быть теперь. Потому что для меня то, что сегодня произошло, то, что отец посмел меня избить – это конец всему. Я никогда его не прощу. И жить с ним не останусь.

В какой-то мере мне даже легче стало. Последние месяцы я так тряслась и боялась, что он узнает про нас с Димкой. Каждый день жила в напряжении. Мне даже кошмары снились такие, что я порой в холодном поту вскакивала.

И вот – оно случилось. И что? Небо не рухнуло. Я жива, пусть и не совсем здорова. И бояться больше нечего и некого.

Превозмогая боль, я поднялась, вышла в коридор. Отца дома не оказалось – и слава богу. Видеть его сейчас было бы совсем невмоготу. Да и не только сейчас.

Голова трещала, затылок ломило, и думалось с трудом. Но я знала точно – так просто этого не оставлю. Не проглочу. Немножко приду в себя, а там уже придумаю, что делать дальше.

В ванной взглянула на себя в зеркало над умывальником. И охнув, отшатнулась. Распухший кроваво-красный рот – это еще не самое страшное. Слева пол-лица попросту заплыло. И левый глаз превратился в щелку.

С минуту я разглядывала себя, всхлипывая от боли, от обиды, от отчаяния. В таком виде я ведь даже из дома не смогу выйти неделю как минимум. Да и куда я пойду? Без денег, без ничего…

И я позвонила Диме.

Нет, я не стала ему рассказывать, что отец избил меня. Это ни к чему. Я просто сказала: он всё знает.

Димка спросонья соображал медленно и всё время переспрашивал:

– Кто узнал? Что узнал?

– Мой отец узнал про нас.

На том конце повисла недолгая пауза.

– Он тебе что-то сделал? – сразу встревожился Димка.

– Я боюсь, что он тебе что-то сделает.

– За меня не беспокойся…

– Ты его не знаешь. Дим… он к вам не приходил?

– Нет. Ты, главное, скажи – с тобой всё в порядке? У тебя голос… какой-то не такой.

– Со мной всё в порядке. Только… – я запнулась, понимая, что сейчас скажу безумную вещь. Настолько безумную, что самой в это до конца не верилось.

– Что – только?

– Дима, ты говорил, что мы через полгода уедем с тобой вдвоем.

– Да. Так и будет.

– Дима… зачем нам ждать полгода?

– В смысле?

– Давай уедем.

– Куда?

– Да хоть куда! Давай сбежим. Просто сбежим куда-нибудь подальше… от них.

– Таня, что случилось? Он тебе что-то сделал? Он тебя ударил?

Я подавила всхлип. Ударил? Да он избил меня! Зверски! Изуродовал... Как ещё руки-ноги не переломал. А что он сделает с Димкой, если встретит, – я и представить боюсь.

– Дима, ты хочешь, чтобы мы были вместе?

– Конечно!

– Тогда давай сбежим.

– Сейчас?

– Завтра, послезавтра… не знаю.

– А школа?

– К черту школу. Пойми, они же свихнулись на этом прошлом. Они не дадут нам быть вместе.

– Ну как не дадут? Прикуют цепями? Или... отец тебе угрожает чем-то? Если так, то можно придумать что-нибудь. Всегда можно найти какой-то выход.

– Сбежать от них – это и есть выход. Единственный!

– Прости, но я не могу так. Резко взять и бросить всё. Бросить…

– …свою маму, – договорила за него я.

Вышло зло и ехидно, но он проигнорировал мой выпад. Хотя я почувствовала, что ему это не понравилось. В общем-то, я не специально съязвила. Просто со зла нечаянно вырвалось. И если бы он, как тогда, раньше, попросил: "Не надо", я бы даже извинилась, но Димка сказал другое:

– Давай я поговорю с твоим отцом?

– Нет! Ни в коем случае! – испугалась я.

– Я подумаю, что можно сделать. Пожалуйста, не предпринимай пока ничего. Давай утром поговорим?

– Ладно, – тяжело вздохнув, согласилась я.

А спустя полчаса заявился домой отец, пьяный вдрызг. Грязный, с разбитым лицом и без шапки. Видать, где-то с кем-то он уже крепко поскандалил. Но не угомонился.

Не разуваясь, ввалился в мою комнату и начал выступать: срам, позор, дрянь, продажная девка…

Я старалась не слушать его и не реагировать. Просто стояла, опершись спиной к подоконнику, и смотрела на отца исподлобья. Смотрела и всей душой его ненавидела в эту минуту.

– Молчишь? Сказать нечего? Вот и молчи! А смотрит-то как? Как на вражину! Вырастил дочь, называется! С подонками и убийцами она романы крутит, а на родного отца смотрит зверем. Да что ты за дрянь-то за такая? – отец покачнулся, но уцепился за спинку кровати. Чуть сдвинул ее за собой, но все же устоял на ногах. – Хоть бы вспомнила мать свою несчастную… сестренку невинную… хоть бы стыдно стало… дрянь… дешевка…

И тут вдруг зазвонил сотовый. Как назло, я оставила его на кровати. И отец тут же схватил мой телефон, на экране которого высветилось: Дима. А ещё его фотография.

– Сссука, – изрыгнул отец с яростью. И вдруг со всей дури швырнул телефон о стену.

– Ты что творишь? Что ты наделал? – закричала я.

Быстро наклонилась, стала собирать разлетевшиеся части, но было ясно – телефону конец. Экран потух и покрылся густой паутиной трещин.

Отец выругнулся, пригрозил, что убьет «этого подонка» и, шатаясь, ушел к себе. Там пару раз чем-то громыхнул, а вскоре захрапел.

А я до самого утра лежала в кровати без сна и, глотая слезы, лихорадочно шептала: "Я больше так не могу... Дима, пожалуйста... я не могу так...не могу..."