Мой механический роман

5. Инструменты

После первых двух собраний клуба робототехники, которые проходят дважды в неделю, стало ясно, что хотя Тео и решил взять меня в команду в одностороннем порядке, сейчас он либо сожалеет об этом решении, либо ему все еще нужно остыть после моих слов о том, что его бота нужно изменить. Он совсем не объясняет, что делает, лишь позволяет Дэшу или кому-то из друзей болтать с ним, пока возится с программным обеспечением или печатными платами для робота. И он очень, очень недооценивает, насколько Мак, который, как я надеялась, будет объяснять большую часть процесса, помогает команде на самом деле. В основном преподаватель появляется, чтобы уточнить, не нужно ли что-либо, или чтобы издать восторженные звуки в ответ на замыслы Тео, однако теперь мне стало совершенно очевидно то, что команда робототехники – это единолично мистер Луна.

Так что, технически, меня ненавидит весь клуб. Я чувствую это по тому, как другие члены команды внезапно напрягаются и начинают перешептываться друг с другом, когда подхожу задать вопрос, или по тому, как они обмениваются вопросительными взглядами, когда предлагаю помощь. Словно на дверях лаборатории висит табличка «Клубом рулят четкие парни», которую я по своей глупости не заметила, когда меня чествовали на отборочных.

Сейчас я пытаюсь помогать Нилам, которая, судя по всему, полностью сосредоточилась на роботах, ориентированных на выполнение определенных задач, потому что это единственное направление, которым Тео не интересуется (они ниже его достоинства), пусть она по-прежнему и считает меня слабоумной.

Не помогает и то, что на уроках Нилам ведет себя так же. Похоже, моему появлению на физике обрадовались Лора и Джейми – ведь теперь их лабораторная группа состоит из четырех девушек, – но не Нилам. Она, кажется, считает, что я здесь только для того, чтобы подлизаться к Тео, что не может не раздражать. Ведь если бы я пришла только ради него, то разве не заметила бы, что мои усилия не приносят результата, и не бросила бы уже все это? Да и несмотря на все ее соображения относительно моих познаний в физике, эта ее догадка откровенно глупа.

– Давай помогу? – предлагаю я, наблюдая за тем, как Нилам изучает свои расчеты.

Мы разделили работу на четыре части, но, кажется, мне нечаянно досталась четвертая – самая легкая.

– Почему, – она даже не поднимает на меня глаз, – ты думаешь, что я не в состоянии справиться сама?

– Что? Нет! – Такая реакция застает меня врасплох. – Я просто подумала…

Я осекаюсь, потому что не понимаю, чем именно ее оскорбила.

– Я просто предложила помощь, – бурчу, и Нилам награждает меня злобным взглядом.

По иронии судьбы, Рави тоже выбирает этот момент, чтобы сделать аналогичное предложение Лоре, сидящей за лабораторным столом слева от нас.

– Могу взглянуть, если хочешь, – говорит он, и Лора с благодарностью выдыхает, передавая ему свой блокнот.

– Спасибо. Впрочем, я не уверена, что цифры правильные, – замечает она, поморщившись. – Мне было плохо видно доску.

Наш стол находится в самом конце аудитории, что неудобно не только для Лоры. Мак проводит большую часть времени, проверяя работу, похоже, только группы, сидящей на передовой, а именно – стол Тео, поскольку тот находится к нему ближе всех. По случайному совпадению обстоятельств (или нет) результаты лабораторных работ Луны всегда оказываются лучше остальных, потому что ему – или, что более вероятно, Дэшу, Каю или Эммету – достаточно всего на полсекунды принять растерянный вид, и тогда Мак сразу же оказывается на ногах, чтобы помочь им с ответами на все вопросы. Здесь же, на галерке, нам приходится полагаться только на самих себя. Как на Диком Западе, только не с такими высокими ставками и без дизентерии (насколько мне известно).

– Видишь? – говорю я Нилам, жестом указывая на Рави. Лора не стала отмахиваться от его предложения помочь.

Карандаш в руке Нилам застывает.

– Как думаешь, кто-нибудь когда-нибудь предлагал Рави проверить его расчеты? – шипит она. – Или расчеты Тео?

– Понятия не имею, – ворчу я, уязвленная, хотя на самом деле лгу.

Каждый в этом классе безоговорочно верит, что все, что делает Тео Луна, правильно. Позже я замечаю, что Рави действительно не обращается к Лоре за помощью, и от этого мне становится еще хуже. Я и без того не могу забыть, как неловко было получить от Тео затрещину на его вечеринке, а что теперь? Я вообще не знаю, куда деться от всех этих ужасных чувств, которые, кажется, только нагромождаются в моей груди в большую кучу так, что я едва могу дышать.

В этот день я стараюсь не говорить на тему робототехники, что не так уж и сложно. Лора – моя единственная подруга в клубе, и она администратор, а не один из инженеров, поэтому избегать разговоров о конструировании или программном обеспечении с ней легко. Нилам четко дала мне понять, что я не обладаю достаточным словарным запасом, чтобы рассуждать о подобных вещах, а ругаться с Тео, как это все время делает она, у меня нет сил. Поэтому в основном я просто делаю все, о чем меня просят, пока не наступает время перерыва.

Позднее до меня доходит: то, что парни считают, будто я не в состоянии вообще что-либо сделать сама, задевает. Никто не говорит этого вслух, но и без слов все прекрасно видно: они думают, будто я понятия не имею, как называется тот или иной инструмент, когда просят его передать. Эммет даже спросил, не нужна ли мне помощь с лабораторной по динамике, что могло бы показаться милым, если бы я не прослушала точно такую же лекцию на одном с ним уроке. Сначала я убеждаю себя, что все это потому, что иногда людям требуется помощь, или потому, что я не нравлюсь Маку, но через какое-то время приходится признать – дело не в этом.

Я отлично знаю, в чем дело. Ребята ни за что не признаются в этом – возможно, они даже сами не осознают, почему именно так поступают, – но Эммет и остальные смотрят на меня и автоматически делают выводы, что мне трудно дается материал из-за пола. От этого становится еще обиднее, что мои отношения с Нилам не задались.

Хотите честно? Физика – это очень простой предмет.

Хотеть все время стать невидимкой – вот что тяжело.

Джейми: Как все прошло??? Стало лучше???

Бель: Сегодня никто не проявлял ко мне активной враждебности.

Джейми: Это же улучшение, да???

Бель: Скорее, скрытая враждебность.

Джейми: Да ладно?

Бель: Ну, может, они и не ненавидят меня.

Бель: Но я точно могу сказать, что Тео жалеет о своем решении взять меня в команду.

Джейми: Но они ВСЕ проголосовали за тебя, Би.

Джейми: Это же не случайность.

Бель: Нет, это был Тео.

Бель: И банда его прихвостней.

Джейми: Ну, ты же в курсе, что я всегда не прочь пострелять в парней.

Бель: Это ты любишь, правда.

Джейми: Очень.

Джейми: Но дело в том, что они выбрали тебя безо всяких раздумий, верно?

Джейми: А значит, они не совсем уж идиоты.

Бель: Шутишь? Взять меня в команду – это самое глупое, что они могли сделать.

Бель: Я же буквально ничего не знаю о роботах.

– Привет! – восклицает Люк, врываясь ко мне в комнату, пока на экране моего телефона маячат несколько плавающих точек, свидетельствующих о том, что Джейми пишет сообщение. – Хочешь что-нибудь поделать?

– С тобой? Не-а, – отвечаю я, не поднимая глаз от телефона.

Джейми: Не вешай нос, Лютик.

Джейми: Тебе просто нужно продемонстрировать им, насколько ты гениальна, креативна и умна!!!

Бель: О боже.

Бель: Да-да, я работаю над этим.

– Да серьезно, давай, – снова говорит Люк. – Пожалуйста?

Он никогда не говорит «пожалуйста», поэтому я, само собой, настораживаюсь.

– С чего это?

– Не могу сказать. Давай в машину.

Мы не самые дружные брат и сестра, но даже я понимаю, что машина Люка – это безопасное место. Нет, даже больше, это священное место. Он подвозил меня в школу пару лет, когда только получил права, и там состоялись единственные наши полноценные разговоры, так что «давай в машину» от него практически равносильно сообщению от Джейми с текстом SOS.

– Ладно, пошли, – вздыхаю я.

В любом случае мне нужно заполнить документы для поступления в колледж, чем я, разумеется, не имею ни малейшего желания заниматься. Это домашнее задание от школьного консультанта, который, судя по всему, не совсем понимает, что фразы «Я не знаю, куда хочу поступать» и «Я не знаю, на кого хочу учиться» являются не самой блестящей частью будущего вступительного эссе.

В машине Люк ненадолго замолкает, поручая мне подобрать музыку на его телефоне, прежде чем подключить гаджет к аудиосистеме, которая, мы оба это понимаем, в сравнении с остальными частями его машины слишком неуместно новая. Он выезжает из гаража и по давней привычке поворачивает направо, затем налево, бесцельно петляя по улицам.

А потом он, наконец, произносит:

– Итак, о папе.

Вот и началось. Я старалась не думать об этом человеке последние полгода. Я провожаю взглядом бесконечную череду многоквартирных домов, мимо которых мы проезжаем, и жалею, что не догадалась выторговать себе какой-нибудь десерт в качестве награды за этот загадочный разговор в машине.

– Ну?

Может быть, мне удастся уговорить его на те булочки таро, которые мы всегда прятали от Гейба.

– Папа нашел мне работу на осень. А может, и дольше.

Люк постукивает по рулю в такт своему любимому треку Пуша Ти. Я не понимаю истоков возникновения большинства рэп-противостояний, но мне они кажутся вполне… поэтичными, что ли? Отдаленно напоминают Шекспира: кровавые войны, предательства и все такое… что, впрочем, совершенно не относится к теме разговора.

– Стоп, – говорю я, нахмурившись. – Ты что, его видел? Видел папу?

Люк ерзает на водительском сиденье.

– Ну да… – Он прочищает горло. – Тебе еще нет восемнадцати, – медленно продолжает он, – а мне уже двадцать один.

– Ну и что?

– И… – Люк явно чувствует себя неуютно сейчас. Не то чтобы мне нравилось, к чему все идет, но я бы очень хотела, чтобы он поскорее покончил с этим. – Слушай, у папы просторная мастерская, и если я буду с ним работать…

– Ты собираешься работать с ним? – перебиваю я, потому что он выражается как-то туманно.

– Если я буду работать с ним, – повторяет Люк, – так будет проще.

– Но мама… – начинаю я было протестовать, но тут же осекаюсь. Внезапно у меня пропадает аппетит.

– Я знаю. – Люк смотрит на приборную панель, созерцая красный свет перед нами. – Но, честно говоря, Ибб…

Он единственный, кто называет меня так – Ибб. Это как Ибб-эль, его детское прозвище для меня, которое просто отвратительно слышать сейчас, когда он, по всей видимости, бросает меня.

– …мама не хочет, чтобы я был тем, кем я являюсь.

Я корчу гримасу.

– Ты хочешь сказать, она хочет, чтобы ты был как Гейб.

– Да. В общем-то, да.

Брат подносит руку ко рту, и я снова задумываюсь о том, насколько сильно он похож на нашего отца.

Я, наоборот, не похожа ни на одного из наших родителей.

– Значит, ты переезжаешь?

Я опускаю взгляд на свои руки. Мы с Люком не то чтобы много тусовались или говорили друг другу больше, чем несколько слов за раз, но мысль о том, что я буду возвращаться домой – и брат больше не будет играть в свои видеоигры или копаться в машине в гараже, – внезапно обрушивается на голову с такой силой, что у меня перехватывает дыхание. Что мне теперь делать, когда нужно будет писать вступительное эссе, а мамы не окажется дома? Когда Люк уезжал в колледж, все было по-другому: тогда я испытывала облегчение, но знала, что он вернется. А сейчас я уже не так в этом уверена.

– Мне еще нужно поговорить об этом с мамой. Но да, думаю, переезжаю. – Он поворачивается ко мне. – Ты в порядке?

– В порядке? Нет, не в порядке, Люк. – Я и понятия не имела, что могу почувствовать себя настолько одинокой из-за того, что мой надоедливый старший брат съезжает из квартиры, в которой он вообще-то и не должен жить. – То есть, конечно, мне неприятно, что я больше не могу видеться с папой, но…

Я шумно выдыхаю, не зная, что сказать теперь, когда мне приходится думать о том, о чем усердно старалась не думать. О том, что мои отец и мать живут двумя разными жизнями. Их развод был очень тяжелым и неприятным – папа кричал, мама плакала, и теперь они оба кажутся мне чужими людьми.

– Ты же знаешь, что сделал папа, – говорю я.

Никто не говорит об этом открыто, но я и сама знаю, что в их разрыве был виноват отец, и это тяжело. Очень, очень тяжело признавать кого-то из них злодеем, когда ты точно знаешь, что любишь обоих.

Люк поджимает губы.

– Я знаю.

– И тебя это устраивает?

– Конечно, нет. Но при данных обстоятельствах…

– Да каких обстоятельствах? – перебиваю я, потому что знаю: мама своего мнения не меняла, а папа, конечно же, даже не пытался ничего уладить.

– Я имею в виду… – Люк неловко сдвигается в кресле, крепко держа руль одной рукой. – Нам что, вечно на него злиться? Будто… Будто папа был отменен, все, баста?

Эта мысль выбивает меня из колеи.

– Нет, но… – Я сглатываю, не в силах закончить фразу.

– Действительно ли имеет значение, сколько мы с ним не будем разговаривать – шесть месяцев или шесть лет? – спрашивает Люк. – В какой-то момент нам придется забыть об этом и двигаться дальше.

– А как же мама? – напоминаю я, колеблясь.

Люк корчит гримасу.

– А как же папа? – возражает он.

Никто из нас не знает, что сказать дальше.

Даже несмотря на то, что я прекрасно понимаю, что отец разбил сердце маме, и даже несмотря на то, что ему следовало сильнее бороться за то, чтобы мы не уехали, иногда я по-прежнему хочу видеть его больше всех на планете. Это странно: преданность матери не дает мне поднять трубку, когда он звонит, а преданность отцу прожигает в моей груди настоящую дыру. Я та, кто я есть, только благодаря ему. Так куда же мне девать все, что я считала своим, когда он ушел?

Гейбу в свое время было нетрудно отдалиться от отца. Даже Люку, папиному помощнику, было несложно переехать к нам, когда мама подала на развод, потому что мы всегда были одной командой – по крайней мере, так мне казалось. Хотя, судя по всему, у Люка уже тогда были какие-то потаенные сомнения.

– Ты можешь навещать нас в любое время, – предлагает он, когда сигнал светофора переключается.

Ну да, конечно. Идея – огонь.

– Просто он не пытается меня ни к чему принудить, понимаешь? – продолжает Люк, все еще не догоняя, что это самая нелестная вещь, которую я когда-либо слышала в жизни. – Мама хочет, чтобы ее сын стал финансовым аналитиком, врачом или еще кем-нибудь, а я просто не могу. Почему то, что мне не нравится учеба, является таким уж преступлением? Я просто хочу делать что-то руками и проводить время на свежем воздухе.

Уверена, папа сказал Люку, что тот не обязан получать образование и становиться кем-то определенным. Они всегда были похожи как две капли воды, – мысленно брюзжу я, но потом спохватываюсь, что поступаю сейчас несправедливо.

Я ведь знаю, что Люк скучает по папе больше, чем кто-либо. Знаю, что брат просто пытается поступить так, как считает правильным. Знаю, что он очень напоминает маме о нашем отце, на которого та все еще злится, и от этого им обоим только тяжелее. Так что дело точно не во мне.

Но неужели это действительно случится?

Я закрываю глаза и выдыхаю, пытаясь понять. Я расстроена, скорее, обстоятельствами отъезда Люка, а не самим его отсутствием. Ведь если бы он просто вернулся в университет, разве я злилась бы на него? Конечно, нет. Но вот так…

В качестве весомого оправдания я даже думаю о том, что будет неплохо снова иметь холодильник, полный йогурта, который никто не будет у меня таскать.

– Если ты действительно этого хочешь, Люк, то я за тебя рада, – произношу я, потому что самое худшее, что можно сейчас сделать, как мне кажется, – это расплакаться или надуться.

Более того, я даже не верю, что это сработает.

Брат смотрит на меня с облегчением, а потом начинает подпевать песне. Я вижу, как ему стало легче – он решил принять мои слова на веру, даже если мы оба знаем, что это неправда.

Очерчивать свои границы на самом деле очень трудно. Жаль, что мисс Восс не снабдила меня инструментами для этого до того, как решила перевести в другой класс физики.

– Сосредоточься, Луна!

В глаза мне затекает пот, и это очень отвлекает. Ноги горят, легкие тоже. Здесь жарко; в этой адской части Долины температура превышает, кажется, все сто градусов, и я даже могу разглядеть, как поднимается пар от газона, почувствовать, как сушит мое горло жар. Ненавижу эти дневные матчи.

Сосредоточиться.

Полузащитник, которого я не смог перехватить (второкурсник, который, скорее всего, не спал полночи, паяя схемы для роботов), отправляет мяч в ворота, но, к счастью, промахивается, и моя секундная задержка оборачивается в мою пользу. Я оказываюсь рядом с мячом, отскочившим от края штанги. Разворачиваюсь, чтобы отправить мяч в поле, и уже готовлюсь к серьезному забегу, несмотря на то, что сил у меня в запасе почти не осталось, как вдруг Маркус Феррар, наш местный магнит для фолов, врезается в меня со всего маху. Я не успеваю сгруппироваться, и сильный удар в грудину чуть не вышибает из меня дух.

– Это футбол, а не Спарта, Феррар! – кричит тренер.

Вот бы назначили пенальти, и тогда мы сравняем счет. Под давлением я показываю особенно хорошие результаты. Не многие люди могут тащить всю игру на себе, но мне это по плечу. Когда остаются только я и цели, которых действительно необходимо достичь, весь остальной мир отходит на второй план.

К сожалению, это будет не пенальти. Я вывожу мяч на поле, туда, где его уже поджидает Кай, и он тут же срывается с места. Тренер вопит, чтобы мы пошевеливались. Будто я и сам не понимаю.

Сосредоточиться.

В конце концов мне удается забить, хотя ноги сводит судорогой так сильно, что кажется, они вот-вот подкосятся.

– Эй, – окликает меня Маркус, догоняя после тренировки. – Ты как?

– Я? Я в порядке, – отвечаю я. – Как твоя голова?

– Бывало и хуже, – ухмыляется он. – Ты с нами? Мы собираемся в «Чипотл».

Мысль о буррито почти заставляет мой желудок заурчать, словно по команде.

– Не, мне нужно на робототехнику, – говорю я, и Маркус пожимает плечами.

– Ну, как хочешь, – бросает он, переходя на бег.

Да-да. Как бы соблазнительно это ни звучало, я все же предпочту второй национальный трофей по робототехнике и место в МТИ, нежели буррито.

Пробираюсь через студгородок, предполагая, что придется воспользоваться ключом от лаборатории робототехники, который выдал мне Мак на случай, если я захочу задержаться после уроков. Там полно дорогостоящего оборудования – одна только печатная плата стоит не менее десяти тысяч долларов, – но я провожу в ней так много времени, что мне вполне можно доверять.

К моему удивлению, он все еще на месте.

– Слушай, Бель, ты прекрасно справляешься с учебной программой, – говорит Мак, и я невольно замедляю шаг, оставаясь незамеченным в небольшом закутке между кабинетом физики и лабораторией. – Но робототехника – это командная деятельность. Если ты хочешь преуспеть в этой области, тебе нужно научиться быть командным игроком.

Я жду ответа Бель, но она молчит. По крайней мере, я ничего не слышу.

– Я не пытаюсь как-то выделить тебя, – продолжает Мак. – У меня состоялся точно такой же разговор с Нилам, когда она только присоединилась к нам. Ты должна понять, что все остальные в команде тоже хотят, чтобы ты добилась успеха.

– Хорошо. – Ее голос ровный и тусклый, такой же, каким он был, когда я впервые сказал ей, что она в команде. – Да, я все понимаю.

– Вот и отлично! – восклицает Мак, и я нарочито громко звеню ключами, сообщая о своем присутствии. – Луна, это ты? – кричит преподаватель, и я громко хлопаю дверью, создавая эффект, будто только что вошел.

– Да, только с тренировки, – кричу в ответ.

Мак сразу же материализуется за углом.

– Здесь Бель, она заканчивает лабораторную, – сообщает он, жестом указывая себе за плечо. – Но я ухожу через пятнадцать минут.

– Если хотите, я могу запереть дверь сам, – заверяю его я. – Мне не нужно ничего из крупного оборудования.

Мак пожимает плечами.

– Ты знаешь правила: никакого огня, тяжестей, острых предметов…

– Только софт, – повторяю я, положа руку на сердце. – Слово скаута.

– Луна, я ведь знаю, что ты не был скаутом, – вздыхает Мак, изображая недовольство, но на обратном пути в класс усмехается.

Я подсоединяю наушники с шумоподавлением и запускаю программу для проектирования, чтобы проверить кое-какие изменения, которые набросал, прежде чем вступить в спор с Нилам завтра. Почти сразу же приходит сообщение от Дэша, что-то о начос с десертом, которые он только что изобрел, но я игнорирую его.

Потом кто-то хлопает меня по плечу, и я подскакиваю.

– Господи, извини, я не хотела тебя пугать, – оправдывается Бель, отступая на шаг назад, когда я резко поворачиваюсь к ней на стуле. Я ставлю на паузу Skrillex, который обычно слушаю во время кодирования, и слышу конец ее фразы: – …что-то вроде расстройства концентрации внимания, да?

Я снимаю наушники.

– Что?

– Да неважно, – бормочет она.

Сегодня на ее веках фиолетовые блестки, а в ушах пара разных сережек: на одной болтается полумесяц, а другая представляет собой крошечный меч, похожий на кинжал.

– Я закончила свою лабораторную. Мак просил сообщить тебе, когда я буду уходить.

– Хорошо, – отвечаю я и отворачиваюсь, чтобы снова надеть наушники, но Бель не двигается с места. – Что-то еще?

Она молчит, уставившись в экран моего компьютера, и я громко вздыхаю.

– Ну, что?

Бель колеблется, по меньшей мере, секунд тридцать, прежде чем произнести:

– Не думаю, что эта сварка выдержит.

– Что-что?

– Мой отец как-то делал подобное. Любая нагрузка, и вот тут все развалится. – Бель показывает на часть конструкции. – Но выглядит круто, – добавляет она и отворачивается.

И мне очень хочется, чтобы эта девчонка ушла, но какая-то часть меня ощущает настоятельную потребность удержать ее.

– А что бы сделала ты? – спрашиваю я, и она застывает на месте.

– Эм-м-м… Дай подумать.

Бель оборачивается через плечо, чтобы снова заглянуть в мой экран, и мне начинает казаться, что она лукавит. Она точно знает, что бы изменила в конструкции, но явно не собирается делиться со мной этой информацией. Неожиданно я начинаю жалеть, что не дал ей уйти.

Именно эта ее черта и заставляет меня жалеть о своем решении взять ее в команду. Бель не глупая, но ничего не предлагает.

У меня создается впечатление, что она ведет какой-то внутренний монолог о том, насколько ей не по душе мои идеи, но, похоже, выдвигать свои собственные не желает.

– Знаешь, Мак прав, – говорю я. – Это командная деятельность.

Она бросает на меня раздраженный взгляд.

– Теперь и ты будешь читать мне нотации?

– Не без причины же.

Бель поджимает губы.

– Он хороший учитель, – объясняю я. – И если тебе нужна помощь, то все, что тебе требуется, – это просто попросить.

– Да неужели?

Ее тон неожиданно резок, и я недоуменно моргаю.

– Что, извини?

Она пристально смотрит мне в глаза.

– Когда ты сам просил Мака о чем-нибудь?

– Что?

– Ни разу, – отвечает она за меня. – И да, может быть, потому что ты умнее или одареннее всех нас, но, может, это не так? Может быть, он уже давно решил, что не даст тебе отстать. Но ты же этого не замечаешь, верно? Ты привык, что тебе все дается проще. Что тебе не нужно ни о чем просить и все приходит к тебе само.

Ее слова кажутся мне несправедливыми, и я даже слегка расстраиваюсь, когда понимаю, что крыть мне нечем.

– Если тебе трудно дается материал, или ты не успеваешь по робототехнике…

– Я не испытываю никаких трудностей, – огрызается она.

– Ладно, как хочешь, я просто…

– Это слабый шов, – внезапно заявляет она, приближаясь к экрану. – Нельзя просто соединить два куска металла и ждать, что они будут держаться на честном слове. Если ты хочешь, чтобы что-то было прочным, оно должно иметь надежную опору.

– Ладно, отлично, – отвечаю я, поскольку Бель, очевидно, просто хочет со мной подискутировать. – Ты же видела, как я работал над этой конструкцией на прошлой неделе. Почему ничего не сказала тогда?

– Чтобы ты заткнул меня, как заткнул Нилам? Или чтобы Мак прочитал мне лекцию о том, что я должна быть командным игроком? – Она насмешливо улыбается. – Нет уж, спасибо. Ты ясно дал понять, что мой вклад не требуется.

– О чем ты… – начинаю я и замолкаю, вдруг сообразив, что она, должно быть, говорит о том своем предложении, которое внесла в конструкцию бота на моей вечеринке. Если, конечно, ее двусмысленную пантомиму вообще можно назвать предложением. – Ладно, во-первых, я не уверен, что это можно было расценивать как вклад…

– Да ладно, – бурчит она, теребя серьгу с мечом. – Ты же понял, что я имела в виду!

Она права, я понял, но сейчас мне совершенно не хочется это признавать.

– Мы никого здесь не затыкаем, а просто…

– Я не вижу смысла продолжать этот разговор.

Слушать меня она явно не желает.

– Окей, разработай тогда какую-нибудь элементарную концепцию, а завтра мы проведем голосование, – предлагаю я. – Если ты считаешь, что проблема во мне, то давай узнаем, что думают остальные.

Выражение ее лица снова становится напряженным.

– Да как скажешь, – отвечает Бель.

Я принимаю ее ответ за согласие и отворачиваюсь.

И если бы я был сейчас менее раздражен, то обязательно обратил бы внимание на то, насколько сильно она изменилась за эту минуту. Бель выглядела так же, как когда чертила свою схему на отборочных, и какой я больше ни разу ее не видел с того дня. Пока она кричала на меня, ее щеки раскраснелись, глаза широко распахнулись, и она словно бы ожила, и именно эта ее версия кажется мне гораздо более интересной, чем все остальные. Даже если я не в восторге от того, что именно Бель говорит.

Я уже поднимаю наушники, чтобы надеть их, и тут она неожиданно заявляет:

– Это просто смешно, что ты ведешь себя со мной так грубо только потому, что я заметила недостатки в твоем боте. Мне казалось, именно это тебе и нужно. Иначе зачем вообще было брать кого-то в команду? Ты просто искал новичка, который постоянно будет с тобой соглашаться? Однако в этом, поверь мне, у тебя нет недостатка.

К счастью, я уже успел надеть наушники, поэтому, хотя и слышал каждое сказанное слово, у меня есть возможность притвориться, будто я ничего не разобрал. Бель уходит, а я снова снимаю «уши», испытывая, как мне кажется, разочарование.

А может быть, и чувство вины.

По правде говоря, она права. Я действительно веду себя с ней по-скотски, и это именно потому, что она видит в моем проекте проблемы (а Бель, вне всяких сомнений, их видит, потому что даже если он и не доведен до ума, нельзя отрицать того, что она уже дважды указала мне на них), так что дело не в ней. Совсем не в ней. Просто видеть недостатки в том, над чем ты так упорно работал, трудно. Это заставляет меня сомневаться в себе, а я к этому не привык.

Потому что она права и тут. Окружающие вечно соглашаются со мной. Даже я себе потакаю.

У меня начинает болеть голова, видимо, от длительного созерцания экрана, поэтому я закрываю программу, запираю лабораторию и иду к своей машине. На парковке остается всего несколько авто, и я подавляю зевок, внезапно ощутив усталость.

Вообще-то мне нравится быть занятым. Отвечать за что-либо. Мне нравится, что люди доверяют мне – победный гол, ключи от лаборатории, – так что да, меня бесит, что Бель не в их числе. Мне кажется, она считает меня просто самодовольным придурком, а это не так. Ну, или просто я так не думаю.

По крайней мере, я стараюсь таковым не быть. Разве нет?

Но потом я подъезжаю к своему обнесенному высоким забором дому, поднимаюсь по длинной подъездной аллее к чемодану, который все еще не распакован после встречи с родителями в Денвере, и мне в голову приходит мысль, что, возможно, Бель просто не видит меня настоящего. Может, я и в самом деле не удосужился показать ей себя.

– Как футбол? – спрашивает папа, когда я вхожу из фойе в гостиную.

Непривычно видеть отца на диване, поэтому его присутствие на секунду меня удивляет. Он всегда держится несколько официально, словно позирует для невидимого репортера журнала «Форбс», берущего интервью; все в нем производит умышленно выверенное впечатление – от седины на висках (в прошлом году издание «GQ» окрестило его «серебряным лисом Силиконового пляжа») до закатанных манжет рубашки.

– Хорошо, – небрежно отвечаю я. Вопреки скудным нордическим вкусам моей матери отец намного выше светских бесед о том, как прошла моя сегодняшняя игра. – А где мама?

– Встречается с подругами. Ты победил? – спрашивает он и опускает взгляд на свой телефон, когда тот пикает один раз, потом второй.

Я не вижу смысла объяснять ему, что это была просто дружеская встреча, поскольку это займет больше времени, чем сам разговор. С минуты на минуту он ответит на звонок или примется набирать ответное сообщение.

– Да.

Папа снова поднимает глаза и кивает.

– Хорошо. А в школе?

– Нормально.

Его телефон снова жужжит.

– Всего лишь нормально?

Я пожимаю плечами.

– Получил «отлично» за сочинение по английскому.

– Как с физикой? – спрашивает он, хмуря брови, когда заглядывает в телефон.

– Как будто Мак когда-нибудь ставил мне что-то ниже пятерки, – отвечаю я, не задумываясь, а потом внезапно вспоминаю выражение лица Бель.

«Когда ты сам просил Мака о чем-нибудь?»

Такое могла ляпнуть только Нилам. Хотя, если бы это сказала она, то я бы пропустил это мимо ушей.

«Чтобы ты заткнул меня, как заткнул Нилам?»

Проклятье. Как же это меня бесит. Она права, это действительно так.

– Что-то случилось? – спрашивает отец, видя выражение моего лица. – У тебя что-то не ладится в школе? Если ты хочешь, чтобы мы нашли тебе репетитора…

Я качаю головой, прогоняя видение больших разочарованных глаз Бель.

– Мне не нужен репетитор, пап. Мой средний балл 4,3. Все хорошо.

– Для Гарварда «хорошо» недостаточно, Тео.

– Я…

Я осекаюсь, прежде чем успеваю напомнить ему (в очередной раз), что поступление в Гарвард не входит в мои планы. Не знаю, почему все родители так хотят, чтобы их дети поступили в Гарвард, но парня, который учился в обычной государственной школе, это тоже не миновало.

– У меня нет проблем с учебой, пап, даю слово. По всем предметам у меня пятерки.

Если, конечно, я осилю книгу, которую мы читаем сейчас на английском: «Инферно» Данте. Что очень в тему, учитывая, в каком аду мы оказались.

– Сейчас только начало октября, – замечает отец. – Надеюсь, ты не отстанешь от программы.

Я киваю, ничуть не удивленный его словами. Согласно данным TechCrunch[6], мой отец печально известен в отрасли своей «безжалостной эффективностью», что является следствием его раннего опыта, когда он был одним из немногих цветных людей в компании, где преобладали белые. Матео Луна не приемлет ошибок, потому что не может позволить себе их совершать, и весь тот труд, который он проделал, поднимаясь с самых низов, заставляет его быть максимально нетерпимым к тем, кто не справляется со своими обязанностями.

Я уже поворачиваюсь к лестнице, собираясь подняться в свою комнату и переодеться в домашнюю одежду, чтобы наконец расслабиться, как вдруг отец снова окликает меня.

– Ты же знаешь, что я просто хочу тебя подготовить к будущему, верно? – спрашивает он. – У тебя все будет по-другому, не так, как у меня, сынок. Ты – сын Матео Луны. Люди многого от тебя ждут.

– Я знаю, пап.

– Для тебя все будет и проще, и сложнее одновременно.

– Знаю, да.

– Ты не сможешь просто полагаться на свое имя.

– Я и не буду.

Он внимательно смотрит на меня в течение минуты, а затем кивает.

– Голоден?

Точно. Я совсем забыл об ужине.

– Вообще-то, да.

– Мама оставила в холодильнике вчерашнюю тайскую еду, – сообщает он, поднимаясь на ноги. – А мне нужно переговорить с потенциальным инвестором из Осаки. Если тебе что-то понадобится, дай знать, – добавляет он, хлопая меня по плечу, и уходит в кабинет.

Я провожаю его взглядом и направляюсь к холодильнику, пересматривая свои планы на вечер, пока ставлю в микроволновку лапшу.

Вообще-то, я собирался лечь спать пораньше, но теперь, пожалуй, вернусь к чтению «Инферно». Отец прав, я же не хочу ничего испортить в самом начале года, ведь люди ждут от меня больших свершений.

И в первую очередь – я сам.