Мой неожиданный сиамский брат

Польский синдром и иракский гешефт

Коммунистическая партия Советского Союза, ее ленинский Центральный комитет, трудящиеся города и деревни, весь многонациональный советский народ в едином трудовом порыве готовились встретить XXVI съезд Коммунистической партии и Новый, 1981-й год. Энтузиазм трудящихся подкреплялся происходящими на глазах переменами к лучшему. Партийные же деятели с большим энтузиазмом готовились к реформам, сулящим многим из них повышения и награды. Казалось, что основные проблемы внутри страны практически решены, или, в крайнем случае, могут подождать до их решения на съезде, и можно переключить основные усилия на внешнюю политику. Тем более что и в мире, и в странах социалистической системы накопились сложные проблемы.

Одним из труднейших вопросов внешней политики стал к концу года польский. Польская драма, которая могла «привести страну к братоубийственной гражданской войне, под корень подсечь её позиции в мирном сообществе, превратить Польшу во всеевропейского нищего, в международного попрошайку», готовилась давно — задолго до того, как она начала разворачиваться на открытой сцене польской общественной жизни. И к 1980 году стала ясно видна всем заинтересованным лицам. Этот год часто называли «самым веселым годом в польской истории», а саму Польшу иногда называли даже «самым веселым бараком в социалистическом лагере». Еще в августе Политбюро ЦК приняло постановление «К вопросу о положении в Польской Народной Республике». Была образована секретная комиссия ЦК во главе с Михаилом Сусловым, В её задачи входили наблюдение за ситуацией в Польше ситуации и выработка предложений о мерах со стороны СССР «как гаранта нерушимости социалистического лагеря» по сохранению ее в организации Варшавского договора. Первый секретарь ЦК Польской объединённой рабочей партии Эдвард Герек, находившийся на посту с конца семидесятого года и много сделавший для создания нынешней ситуации, 5 сентября был заменён, по предложению Москвы, генералом Войцехом Ярузельским. Но и генералу не удалось восстановить порядок. Профсоюз, а фактически антикоммунистическая партия, «Солидарность» приобретал все больший авторитет, по мере падения последнего у ПОРП.Поэтому первым вопросом очередного заседания Политбюро должен был быть польский. Руководители СССР пытались разобраться с тремя вопросами: «Как же случилось, что Польша была ввергнута в пучину столь разрушительных бедствий? Почему контрреволюционным силам удалось повести за собой часть — и довольно значительную — польских трудящихся, в том числе и рабочего класса, на разрушение того, что создавалось в течение десятилетий их собственными руками? И что же делать с ситуацией в Польше?». Вводить войска, по примеру Чехословакии и Афганистана, не хотел никто. Тем более, что поляки отличались самым высоким уровнем национализма среди стран социалистического содружества. А их войска были намного боеспособнее той же чехословацкой армии и вполне могли вступить в бои с советскими войсками. Как заметил однажды сам Брежнев:

— Нам сейчас только войны с поляками и не хватает.

Вот только предложить какую-нибудь эквивалентную замену вводу войск пока никто не мог. А ситуация обострялась…

Вчера Брежнев все-таки вырвался с работы, сразу после очередного совещания в Кремле. Махнув рукой на все. И он ни на мгновенье не пожалел об этом. Охране велел передать, чтобы не звонили и не соединяли ни с кем. Только если война начнется, не иначе. В дороге Леонид Ильич просмотрел привезенный ему реферат о сложившейся ситуации. После чего отвлекся на «личную медсестру». Наконец, после бурных «медицинских процедур» они успокоились и смогли погрузиться в объятия Морфея. Но генсек тут же внезапно проснулся, от того, что Викторин в голове условно говоря, скакал от нетерпения:

«- Что случилось, а? Спать не даешь, словно пожар начался.

— Вспомнил кое-что. В Польше ведь самый закоперщик — Лех, который Валенса! Убрать его и еще парочку-другую, причем тихо и дальше с этой польской замятней Ярузельский сам справится.

— Ты не слишком разошелся, подшефный? — невыспавшийся Леонид Ильич был в плохом настроении и явно хотел только снова спокойно заснуть. — Всех подряд убивать…

— Очнись, Ильич! — симбионт настойчиво пытался достучаться до своего собеседника. — «Кабачок 13 стульев» смотреть хочешь?

— Конечно. Нравится мне эта передача. И что?

— А то, что после введения военного положения какие могут быть шутки о Польше? Закроют «кабачок» и все…

— Вот вечно ты, Викторин, не вовремя вылазишь. То про Машерова в четыре часа утра вспомнил, то сейчас про Польшу в…, - проворчал Брежнев, — включая ночник, — два часа ночи. Не мог еще до утра подождать? Ладно, запишу для памяти… и давай все-таки поспим».

Наутро Леонид Ильич был не в самом лучшем настроении и непрерывно ворчал по любому поводу. А прочитав записанное ночью, разозлился окончательно.

«- Викторин, ты что, совсем не обратил внимание на то, что я вчера читал?

— А ты вчера еще и читал, шеф? Неужели ЭТО теперь так называется? — съехидничал Виктор.

— Дурак ты, подшефный, — обиделся Ильич. — В машине я читал, не смотрел? А девочка… ну да, приятно мужиком себя почувствовать. Но еще один слой ты так и не уловил, Викторин. Вчера после совещания, что Юра сказал, забыл?

— Что в партии ищут главного инициатора всей этой заварушки и большинство считает, что виноват Андропов? Ну и что?

— Нет, ты все-таки умный, умный, а дурак, Викторин. Все видят, что мне не до политики — я очередной медсестрой занят. Значит — что? Значит, против меня интриговать не будут. Наоборот, будут мне «открывать глаза». Понял?

— Понять понял, — опять пошутил Виктор. — «Работаем под прикрытием». Только ведь с Польшей тоже решать надо.

— А устранением там уже ничего не добьешься, Витя, — ответил Брежнев. — Надо что-то другое придумывать.

— А если… — Викторин вдохновенно начал импровизировать…»

Пока шел этот разговор близких друзей. Лицо медсестрички становилось все более испуганным. Брежнев же был в ступоре, ну так ей казалось.

— Это инсульт…Что теперь со мной будет? Мамочка моя. Леня, что с тобой? Не молчи! — Юля стала укладывать Брежнева на пол, при этом засовывала свой халат ему под голову. Потом в чем мать родила, бросилась открывать дверь. Там за дверью находились два охранника. От волнения дрожали руки, к тому же они стали потными скользили. Замок никак не поддавался. По щекам Юли текли слезы, зубы стучали.

Два охранника, находящиеся за дверью, услышав плач и крики медсестры, поняли, что- то с «дедом». Медведев, недолго думая, решил выбить дверь. В следующую минуту массивная, крепкая на вид дверь пала под дружным ударом могучих плеч телохранителей генерального секретаря.

— Что с Дедом, где он? — рявкнул Медведев. Зареванная трясущаяся Юля побежала на кухню. Скорости, с какой рванули за ней охранники позавидовал бы и Карл Льюис с Беном Джонсоном. Пробегая мимо Юлечки, Володя отметил про себя: «А губа у Деда не дура».

В то время пока у Юлии, и сотрудников девятки сердце трепетало от страха за Генерального секретаря, диалог между «сиамскими родственниками» продолжался. Ильич старательно искал в предложениях Викторина слабые места, а последний отбивался, опираясь на прочитанные книги и фильмы о разведчиках, рассказы Рыбакова и собственный здравый смысл.

В это время вбежали в комнату охранники, и Медведев увидел, что Брежнев лежит в одних трениках на холодном кафельном полу с халатом под головой, и не шевелится. А Юля лежала в коридоре, поскользнувшись на испанском кафеле. Слезы лились прямо ручьем на упругую девичью грудь…

— Леонид Ильич, что с вами? Леонид Ильич! Звони в скорую, — приказал Медведев напарнику. Сам опустился на колени проверить сердце. В горячке не осознав, что слышит стук и решив, что не бьется. «Будем делать искусственное дыхание, рот в рот», — и прильнул со всем рвением губами ко рту Генерального секретаря. Несмотря на всю увлеченность спором, Викторин забеспокоился первым.

«- Шеф, кончай базар. Включай ориентацию, глянь, что вокруг делается».

— У-у… ой… Юля, ну что ты так крепко целуешь? А ж губам больно! — очнулся Брежнев.

Полковник Медведев радостно заулыбался.

— Как вы, Леонид Ильич? Что с вами? Где болит?

— Да все со мною в порядке, задремал вот чуток. А вы все всполошились. — Брежнев рукавом вытирал губы и плевался на пол. На кухню буквально влетел другой телохранитель.

— Все, скорую вызвал. Как «Дед»?

— Дед вам, молодым, еще сто очков фору даст, — недовольно ответил Ильич.

— А где Юля? Юленька, ты где, рыбка моя? — Брежнев встревоженный, вскочил. Тут все услышали всхлипы и причитания в коридоре. Пожилой Ромео бросился к ней.

— Леонид Ильич, я коленку ушибла-а-а, — протянула дрожащие тонкие пальцы к избраннику. — И вот, два ногтя сломала. у-у-у-у, — плакала на плече Брежнева Юля.

«Посмотри Викторин, до чего ты девушку довел, — упрекнул Викторина Брежнев. — А все поляки. — неожиданно переключился он. — Что будем делать? — успокаивая ревущую медсестру, которая поспешно натягивала на себя поданный халат, мысленно спросил генсек своего «сиамского брата». — А чего расстраиваться? Ну, упала, ноготь сломала. Купи ей кольцо с брюликом. Как поется в одной песне «лучшие друзья девушек — это бриллианты». На море свози…Думаю, у тебя зарплаты хватит… А лучше поехали, а то на заседание опоздаем. Она и без нас успокоится».

— Юлечка, хочешь, на море поедем? Поплаваем вместе, позагораем. Отдохнем…

— Ленечка, у меня нового купальника нет. А куда поедем? В Сочи или в Ялту? Сейчас там холодно — не сезон. Может в Болгарию на Золотые пески? Мне знакомая рассказывала, какие там пляжи. Просто восторг, — рыдания сразу прекратились, горе было забыто.

— Вот с заседания вернусь и подумаем, — решил Леонид Ильич, делая охране знак собираться.

Все присутствующие на Политбюро заметили, что сегодня «наш дорогой Леонид Ильич» был непривычно возбужден для его нового состояния и резок в решениях. Но его хитрый, прямо таки иезуитский план пришелся по душе даже обиженному за снятие с поста министра иностранных дел Громыко. После Польши обсудили ирано-иракскую войну и возобновление поставок боевой техники Саддаму. Громыко опять резко выступил против, но решающим стало слово Машерова, заявившего:

— Саддам конечно сукин сын, но он за технику платит и против нас воевать не собирается. С коммунистами своими борется… ну, с этим еще разобраться надо. Какие там у него коммунисты, а то Китае, мы знаем, тоже коммунисты… А эти муллы из Ирана нас уже назвали «малым сатаной». Так что, полагаю, надо Ирак поддержать. Пусть платит за оружие и мы ему все продадим. Любой каприз — за его деньги. Пусть воюет.

— Цену на нефть поддерживает, — добавил негромко Громыко. С явно осуждающей интонацией. Но все сделали вид, что не расслышали.

— Что наш «арабский друг» просит конкретно? — решил уточнить Брежнев с подачи Викторина.

Оказалось, что недавано ввязавшийся в войну с Ираном иракский диктатор хотел всего и побольше. От стрелкового оружия, которое иракцы производили и сами, но которого не хватало, до танков, самолетов и ракет. Разгорелся спор, стоит ли давать иракцам относительно современное оружие или им хватит и обычных экспортных образцов. В пылу спора о поляках все, кроме составлявшего протокол секретаря и Брежнева, как-то незаметно забыли.

Но вот получившие кокретные указания, где и что делать и что искать грушники и кагэбисты ничего не забыли…

Войцех Ярузельский, при всем его хорошем отношении к русским, в душе все же оставался истинным поляком, потомком шляхтичей и выпускником школы, в которой всем заправляли католические монахи. Поэтому сейчас новый первый секретарь ПОРП и премьер-министр Польши пребывал отнюдь не в лучшем настроении. Русские действовали непривычно нагло. Их посол разговаривал с Войцехом, словно пахан на зоне с шестерками. Не просил, а просто указывал, что делать. При этом откровенно поддерживал «партийный бетон», как называли в Польше сталинистские, консервативные силы в руководстве партии. К этому добавились еще и действия русской разведки, причем непонятно какой — раньше так не действовали ни ГРУ, ни КГБ. Нагло устроили прямо во время Рождества автомобильную катастрофу нескольким церковным деятелям. А заодно подбросили компрометирующие материалы, что они, оказывается, ехали из католического приюта, где, вместо поздравлений с праздником, занимались непотребными делами с детьми-сиротами. Разразился большой скандал, многие сначала не поверили, но когда на него наложилось разоблачение вожака «Солидарности»…

«Я, нижеподписавшийся Лех Валенса, сын Болеслава и Феликсы, 1943 года рождения, обязуюсь сохранять в тайне содержание моих бесед с сотрудниками служб безопасности. Также обязуюсь сотрудничать со службой безопасности в деле выявления и борьбы с врагами Польской Народной Республики. Информацию я буду передавать в письменной форме. Факт сотрудничества со службой безопасности обязуюсь хранить в тайне и не раскрывать даже семье. Передаваемую информацию я буду подписывать псевдонимом Болек» — Ярузельский запомнил слово в слово прочитанную им лично расписку «агитатора, горлопана и главаря». От кого русские получили эти данные, установить так и не удалось. Но органы безопасности пришлось чистить, причем чистить под присмотром «кураторов» из КГБ, нового министра внутренних дел Мирослава Милевского и представителя «партийного бетона» Мечислава Мочара — бывшего министра внутренних дел, человека КГБ и сторонника решительного подавления оппозиции.

С другой стороны, неожиданные разоблачения привели к резкому падению популярности «профсоюза». Одно дело, когда рабочие под руководством простого электрика из Гданьска совершают революцию против ужасной тоталитарной системы, за «социализм с человеческим лицом». Это очень символично, духоподъемно и призывает к борьбе. Другое дело, когда оказывается, что все это движение используют для непонятных интриг или желающие просто свергнуть нынешнее правительство, или вообще иностранные шпионы из гебни. Такая ситуация обычных людей не вдохновляет. А всякие деятели из КОС-КОР, Державной лиги и Клуба католической интеллигенции притихли после арестов части руководителей и опубликования в печати доказательств получения этими организациями иностранной помощи. Как выяснилось на борьбу с социализмом в Польше шли большие средства, только по официальным каналам было перечислено свыше 90 тыс. фунтов стерлингов.

Потом русские напечатали у себя, а за ними перепечатали и многие газеты мира, отрывки из плана «Полония», одним из создателей и вдохновителей которого оказался покойный антикоммунистический американский политик Бжезинский. Стало ясно, почему вдруг повысились цены, зачем пришлось неожиданно и срочно выплачивать большую часть кредита с помощью СССР (о чем русские тоже объявили на весь мир), почему с такой охотой полякам давали деньги даже банки, обычно не желающие иметь дело с «коммунистическими режимами». Страна оглушено затихла, пытаясь осознать, что произошло, и куда ее тянули прежние власти и бунтари.

Такая ситуация, конечно, Войцеху нравилась, поскольку устраняла возможность прямого военного вмешательства стран ОВД, по примеру Чехословакии. Но методы, но все усиливающееся влияние русских, полное повторение пятидесятых с подчинением поляков русским, вплоть до прямого управления его совсем не устраивали. С другой стороны, всего тысяча арестованных и две тысячи эмигрантов из антисоциалистических организаций и сотня из госбезопасности — не такая уж и большая цена за спокойствие в стране. Не дай Бог, на его место придет Грабский или Ольшовский. Эти, не моргнув глазом, введут военное положение и прольют реки крови, заставив поляков стрелять друг в друга. А вот этого Ярузельский хотел не допустить любой ценой. Черт с ним, пусть посол тайно командует ему. Он посмотрит, что выполнять и как. В конце концов, Польша — суверенная страна…

Звонок раздался внезапно. Войцех, внутренне напрягшись в ожидании очередной неприятности, поднял трубку.

— Слушаю, — по голосу он узнал нового министра внутренних дел. — «Помяни черта, он и появится» — мелькнула мысль.

— Докладываю, — судя по интонации, новости у пана Мирослава были действительно не из приятных. — Сбежал Яцек Куронь. Из четырех наблюдавших за ним офицеров безопасности трое убиты, точнее — отравлены. Один исчез, очевидно сбежал с поднадзорным.

— Понятно. Проведите тщательное расследование. Предварительный доклад жду от вас завтра, в шестнадцать ноль ноль, — голос главы Польши не дрогнул, хотя внутри все кипело. — «Пся крев, русские оказались правы — в самой Службе Безопасности полно предателей!» — Всех посаженных под домашний арест перевести на тюремное содержание.

— Так есть, — по-военному кратко ответил Милевский и положил трубку…