Мой отец, его свинья и я

XII

О том, что у меня большой талант, я узнала в девятнадцать лет в парке на скамье. Я ела сырную булочку. Без масла. На другом конце скамьи сидел мужчина, держа на коленях раскрытый лэптоп. Но не писал.

— Элиза, ты можешь меня простить? — вдруг сказал он.

— Никогда! — сказала я.

— Никогда, — он кивнул и напечатал. — Отлично. У вас талант.

— Я знаю, — сказала я. — Только вот к чему?

— В вас таится Лассе Хит! — Он придвинулся ко мне поближе. — Как и во мне.

— А, вот как, — сказала я.

На нём были тёмный костюм и светлая рубашка. На вид ему было чуть за сорок.

— Никогда! — воскликнул он снова. — Даже если бы и хотела этого!

— Чего? — спросила я.

— Вернуться к Эрику, — вздохнул мужчина.

— К Эрику, — сказала я и кивнула.

— Я вижу, вы понимаете, — он протянул мне визитную карточку, захлопнул свой лэптоп и ушёл.

На карточке золотыми буквами было напечатано: «Лассе Хит, писатель».

На следующий день я опять сидела на этой скамье. Мужчина не пришёл. Не показался он и на третий день. Я позвонила по телефону, указанному на карточке. Пока в трубке шли гудки, я твердила себе, что у меня талант.

— Лассе Хит, — назвался он, сняв трубку.

— Привет, — сказала я. — Это говорит девушка со скамейки.

Он сказал, что ждал моего звонка и что мне надо приехать на улицу Моцарта, шестнадцать, желательно сейчас же.

Я села на внутригородской поезд. По дороге я думала о Лассе Хите. Его имя показалось мне знакомым. Но среди моих ровесников всех парней звали Лассе, Боссе, Хауке или Таммо.

— Их называли именами икейной мебели, на которой их произвели! — говорил мой бывший парень.

Самого его звали Христиан. Христиан находил меня неромантичной, потому что у меня не было желания по два часа подряд беспрерывно слушать «Love is all around». Знал бы он, думала я, шагая вдоль улицы Моцарта, что у меня талант! Я расписывала себе, как буду писать книги вместе с Лассе Хитом; любовные романы, судя по всему. Мы будем вместе сочинять сцены, полные романтики и страсти.

Дом под номером шестнадцать оказался старым и ветхим. Я позвонила внизу, и из домофона послышалось:

— Это вы?

— Да, я, — сказала я.

Домофон запищал, и я смогла открыть дверь.

На четвёртом этаже в дверях квартиры стоял мужчина из парка.

— Чудесно, что вы приехали! — воскликнул он.

Я прошла за ним через прихожую в комнату, где стоял письменный стол и множество коробок из-под обуви.

— Здесь царство Лассе Хита, — сказал мужчина и сделал широкий жест, — а вот его произведения! — Он указал на стопку пёстрых книжек в мягкой обложке. Название серии было: «Гитта — романы любви». Автор Лассе Хит.

— А, бульварные романы, — сказала я.

— Романы любви, — сказал он.

— И где же сам Лассе Хит? — спросила я.

— Он перед вами.

Я посмотрела на него.

— Ну да, вообще-то меня зовут Альберт, а мой профессиональный псевдоним — Лассе Хит.

Он указал на коробки из-под обуви, стоящие на полу. На каждой коробке была наклеена этикетка. На одной было написано: «Страсть (неукротимая)», на другой — «Любовь (жертвенная)». Альберт поднял с пола коробку неукротимой страсти и передал её мне.

— Загляните внутрь, — сказал он.

Я сняла крышку. В коробке были карточки, расставленные в алфавитном порядке по ключевым словам. Вначале шла «аристократия», потом «богатые», потом «врачи», а в конце были «цирковые» и «яхтсмены». Я вынула одну карточку из «врачей». «Каждый день видеть вас, сестра Юлия, — прочитала я, — и не иметь права вас любить я больше не в силах. Не иметь возможности прикоснуться к вам, почувствовать…»

— Теперь посмотрите в разделе «медсёстры»! — Альберт заглядывал мне через плечо.

Я нашла медсестринскую карточку. «Господин доктор, я уже так давно по вам тоскую!» — было там написано и «альтернатива»: «Господин доктор, как вы смеете!..»

Я сунула карточки на место. Альберт взял у меня из рук коробку и взамен дал другую. На ней была этикетка «Кризисы». Я заглянула внутрь. Коробка была пуста.

— Это моя проблема, — сказал Альберт. — Мне плохо даются проблемы. А ведь они мне нужны — для середины романа. Без проблемы в середине не может быть счастливого конца.

Я кивнула.

— Но теперь у меня есть для этого вы! — Он радостно улыбнулся мне.

— Ах, — сказала я.

— Да! — сказал он. — Это мне сразу бросилось в глаза: у вас есть талант к кризисам!

— Хм, — сказала я.

— Сейчас я дам вам с собой эту рукопись, — он протянул мне папку. — Там всё готово, за исключением кризиса в середине. Сделаете к понедельнику?

— Да, — сказала я и ушла.

Дома я заварила себе чай и прочитала роман. Героиня там была Лаура, которая потеряла своих родителей в автокатастрофе, и ей пришлось перебиваться самой и воспитывать младшего брата. На странице двадцать три она встречает привлекательного врача Йоханнеса фон Кордов и влюбляется в него. И он в неё. Страницы с сорок третей до пятьдесят второй отсутствовали. Девять страниц кризиса. «Йоханнес, я вас прощаю!» — стояло в самом начале пятьдесят третьей страницы. Дальше, до страницы шестьдесят четыре, врач усыновлял маленького брата Лауры, и женился на ней, и впредь она работала у него помощницей. Хорошо, подумала я. Потом я сконцентрировалась и взяла себя в руки, ведь я отвечала за кризисы. Я села за компьютер и задумалась. Мне не приходил в голову никакой кризис. Врач, в конце концов, был очень привлекательный, и к тому же врач, а Лаура была тоже очень привлекательная и юная, какая же тут проблема? А что же всегда становится проблемой? У Христиана, например, меня раздражал хронический насморк. Он спал с открытым ртом и всюду оставлял следы в виде скомканных бумажных носовых платков. «Лаура, поцелуй меня! — сказал Йоханнес, шмыгая носом», — написала я. «Вначале высморкайся как следует! — Лаура отвернулась».

Я откинулась на спинку стула. Неплохо для начала. Но как Лаура и Йоханнес преодолеют этот кризис? Он мог бы решиться на операцию по удалению полипов. Она могла бы стать терпимее. И всё? Нет, насморк я отвергла. А что, если вместо этого Йоханнес будет воинственным противником курения, подумала я, и в кино во время рекламы всегда будет громко кричать: «Ха! Какой там «вкус хорошего вкуса», когда это «вкус рака»!» А Лауре будет стыдно за него — достаточно стыдно для порядочного кризиса.

К утру следующего дня я заполнила все девять страниц. Йоханнес в кино метал громы и молнии по поводу рекламы сигарет, шмыгал носом и одновременно критиковал фигуру Лауры, чтобы потом лечь в постель в носках, а на следующее утро, не приняв душ, за завтраком читать газету. Он был настоящее чудовище. Я сунула кризис в сумку и поехала к Альберту.

Альберта дома не оказалось, и я бросила страницы в его почтовый ящик. По дороге домой я чувствовала себя подавленной. Как же Лаура и Йоханнес выберутся из этого кризиса? Что станет с её маленьким братом, если они расстанутся? Ведь так хорошо всё начиналось! Дома я принялась мыть посуду. Но ведь он хотел, чтобы был кризис, думала я.

Вечером позвонил Альберт.

— Мне надо с вами поговорить, — сказал он. — Не могли бы мы встретиться через полчаса в кафе «Чудесное»?

Когда я пришла, он был уже там.

— Я буду краток, — сказал он. — Ваш кризис неромантичен.

— Мой кризис неромантичен, — повторила я и стала разглядывать крошки на скатерти.

— Да, — сказал он. — Он банален. Но не вешайте голову. У вас ещё есть время до понедельника. Придумайте какой-нибудь романтический кризис. Может, вставите что-нибудь из собственного опыта.

Мне надо напиться, подумала я, когда он ушёл, и заказала себе безалкогольное пиво. «Тебе всегда нужно что-нибудь ненастоящее, — сказал мне однажды Христиан. — Пиво без алкоголя, колу без сахара, масло без жира». Правильно, подумала я тогда, Христиан без Христиана — тоже было бы неплохо. Теперь мне это уже не казалось таким забавным. Может, Христиан был прав? Я выпила своё пиво и отставила стакан. Потом я поехала к Христиану.

— Чего тебе? — шмыгнул носом Христиан, когда я стояла перед его дверью.

— Ты не хотел бы сейчас пережить со мной романтический кризис? — спросила я.

Христиан комкал свой носовой платок.

— Знаешь, сейчас как раз некстати, — сказал он.

— Кто это там? — послышался голос из квартиры.

Я ушла.

Была уже полночь, когда я звонила в дверь Альберта.

— Что-то у меня плохо с кризисами, — сказала я в домофон.

Альберт открыл мне.

Он утешал меня как мог. Поставил на письменный стол свечу и глубоко заглядывал мне в глаза.

— Зачем такой красивой девушке ещё и какие-то кризисы, — сказал он.

Тотальная романтика! — подумала я, когда вскоре после этого мы лежали под письменным столом. При этом опрокинули несколько коробок. Когда позднее Альберт заметил рассыпанные карточки, он ползал по полу и собирал их.

— Помоги же мне, чёрт тебя возьми! Теперь «симпатия» и «страсть» перемешались, это будет стоить мне нескольких часов!

Я смотрела, как Альберт, чертыхаясь, ползает по полу голый. Я тихонько сгребла свои тряпки. На лестничной площадке оделась и пешком побрела по пустой улице Моцарта домой.