Мой отец, его свинья и я

VII

На мой тринадцатый день рождения мне подарили Гюнтера Грасса. Завёрнутый в прозрачную целлофановую плёнку, он сидел в кресле рядом со столиком для подарков.

— Вот все птички прилетели и расселись по ветвям! — запели мои родители.

Гюнтер Грасс не подпевал им. Да у него бы и не получилось — из-за трубки во рту, которая шишкой выпирала из целлофана.

Пока мои родители перечисляли всех птичек, которые меня поздравляли и счастья-радости желали, я успела как следует разглядеть Гюнтера Грасса. Он был такой же, как по телевизору, только совсем не шевелился. И только когда мои родители дошли до «расти большой и будь счастливой», он слегка вздрогнул. Потом песня кончилась. Мои родители принялись меня обнимать и желать всего самого лучшего. Я похвалила их за хорошее пение.

— А теперь, — сказал отец, указывая на столик с подарками, — ты можешь всё рассмотреть!

Я повернулась и воскликнула:

— О! — как будто только сейчас заметила этот столик.

Кроме Гюнтера Грасса, там было несколько больших и маленьких пакетиков, завёрнутых в жёлтую бумагу и перевязанных розовыми ленточками. Гюнтер Грасс тоже был украшен бантиком. Ленточка перехватывала целлофан над его головой. Я взяла из комода ножницы и направилась к Гюнтеру Грассу. Он снова вздрогнул и втянул голову в плечи.

— Ах, — сказала мать, — что же ты сразу к главному подарку?

Я опустила ножницы. Гюнтер Грасс с облегчением вздохнул.

В одном из маленьких пакетиков было трое трусов: одни в розовый горошек, а двое с сердечками.

— Спасибо, — сказала я матери и снова быстро завернула пакетик. Было немножко неудобно перед отцом и Гюнтером Грассом.

Потом я развернула подарок от моего отца. То были комиксы про Астерикса — на латыни.

— Приятное с полезным, — сказал мой отец и кивнул Гюнтеру Грассу.

Мать достала из-под стола большой коричневый пакет и протянула его мне:

— Это от дедушки.

На пакете было написано «Egle», и то же самое было и в пакете. К каждому нашему дню рождения мои дедушка присылал нам пакет «Egle» с экологически чистыми продуктами для здорового питания. В кухонном шкафу у нас всегда оставались такие продукты с предыдущего дня рождения. Поэтому, когда я открывала пакет, возникло неловкое молчание. Только мать сохраняла оптимизм и твёрдо верила в то, что когда-нибудь к нам придут гости, любящие экологичные семечки и паштет из биологически неизменённой гусиной печени.

Оставался ещё один пакет, если не считать Гюнтера Грасса. Я взяла его в руки.

— А это с намёком на главный подарок, — сказал отец.

Это был роман Гюнтера Грасса «Жестяной барабан».

— Ага, — сказала я и повернулась к Гюнтеру Грассу, — надеюсь, это не причинит…

— Можешь сверить цитаты! — воскликнул отец и протянул мне ножницы.

Осторожно, чтобы не испугать Гюнтера Грасса, я разрезала ленточку. Целлофан был дополнительно заклеен скотчем. Я сорвала липкие полоски и извлекла Гюнтера Грасса из упаковки.

— Мои сердечные поздравления, — сказал он, когда его голова высвободилась.

Трубку он так и держал во рту.

— Спасибо, — сказала я.

— Не за что! — сиял отец.

— Мы были не вполне уверены, — сказала мать. — А вдруг бы ты предпочла Мартина Вальзера?

— Не-ет, Гюнтер Грасс — это супер, — сказала я.

Гюнтер Грасс довольно пожёвывал трубку. На некоторое время установилась тишина.

— Я-то предпочитаю пенковые трубки, — сказал затем отец, подвинул стул к креслу Гюнтера Грасса и принялся набивать свою трубку.

— Тогда я пошла в школу, — сказала я.

— Нет проблем, празднование продолжим сегодня после обеда, — сказал отец.

Гюнтер Грасс кивнул.

В школе меня расспрашивали, что мне подарили.

— Трусы, — сказала я, — и Гюнтера Грасса.

— Клёво! — сказала моя подруга.

Когда после обеда я пришла домой, отец с Гюнтером Грассом сидели в гостиной. Было сильно накурено, но это, судя по всему, им не мешало.

— Представь себе, — сказал отец, — Гюнтер раньше тоже носил нейлоновые водолазки. — Гюнтер Грасс кивнул. — Но теперь он предпочитает хлопок.

Отец набил себе очередную трубку.

— А где мама? — спросила я.

— Она поехала за бабушкой, — сказал отец.

Когда мать вернулась с бабушкой, мы устроили чаепитие в честь дня рождения.

— А кто этот молодой человек? — спросила моя бабушка, когда отец и Гюнтер Грасс сели за стол.

— Это Гюнтер Грасс, — сказал отец, — знаменитый писатель. — Он гордо посмотрел на Гюнтера Грасса, который наливал себе кофе. — Он сейчас как раз пишет новую книгу, которая называется «Война и мир».

— «Война и мир»? — переспросила моя бабушка. — А разве такой книги ещё нет?

Гюнтер Грасс быстро взглянул на мою бабушку, но потом его внимание отвлёк лимонный пирог, который мать как раз ставила на стол.

После чая мы начали приготовления к вечеринке. Мать послала отца купить еду и напитки.

— Я возьму с собой Гюнтера, — сказал отец.

Я убрала со стола чайную посуду и расставила разовые тарелки и стаканы.

Когда пришли мои первые гости, отец и Гюнтер Грасс ещё не вернулись. У нас нечего было ни есть, ни пить. Мать принесла из кухни груду фаянсовых мисочек. Она поставила их на стол и насыпала в них экологически чистые хлопья проса и кукурузные крекеры без жира.

— Вот вам пока погрызть, — сказала она.

Из напитков была водопроводная вода.

— Могу вам приготовить чай матэ, разумеется, не очень крепкого настоя, — сказала она и с надеждой посмотрела на пакет «Egle». Мои подруги отговорились аллергией.

Полчаса спустя собрались все, кроме отца и Гюнтера Грасса. Мы соревновались, кто больше съест экологически чистых хлопьев, это была идея матери. При этом мы пили много водопроводной воды, потому что хлопья были чересчур сухие.

Когда кончились прошлогодние хлопья, мать сказала:

— Так, а теперь викторина!

Она достала из шкафа растрёпанный рулон обоев. На нём когда-то, ещё к моему восьмому дню рождения, были написаны фломастером вопросы из «Большой игры».

Только мы успели разбиться на команды, как вернулись отец с Гюнтером Грассом. Они притащили каждый по банановой коробке книг.

— Мы тут по пути заглянули к букинисту, — сказал отец.

— А еда и напитки? — спросила я.

Отец посмотрел на Гюнтера Грасса. Тот с довольным видом посасывал свою трубку.

— А ктой-то? — спросила Виола Лёффлер, которую мне пришлось пригласить, потому что и она приглашала меня на свой день рождения.

— Так, один дяденька, — сказала я.

— А второй кто?

— Мой отец.

— Ой, как мило! Пусть они тоже играют с нами! — Виола осклабилась.

— Да! — воскликнул отец. — А, Гюнтер, ты не прочь?

Гюнтер был не прочь. Он попал в команду Виолы, а отец — в мою. Гюнтер Грасс начинал.

— «Литература, восемьсот», — выбрал он раздел.

— Как, — огласила вопрос мать, — будет дальше: «Вмурованное крепко в землю…»

— «…из глины изваяние стоит»! — выкрикнул мой отец с другой стороны.

— Сейчас не твоя очередь, — строго посмотрела на него мать. — Но господин Грасс наверняка тоже это знал, и очки переходят его команде. А вы получаете сто штрафных очков.

Я сердито глянула на отца.

Когда наступила моя очередь, я выбрала «Историю искусства, пятьсот».

— Какая группа живописцев, — спросила мать, — взяла себе название, которое рифмуется со словом «хвост»?

— Мост, мост! — крикнул отец.

— Именно так я и хотела ответить, — сказала я.

— Ну, хорошо, ответ засчитывается, — сказала мать.

Следующий вопрос был к Виоле. Она выбрала «Спорт, двести».

— Где, — зачитывала мать, — состоялись Олимпийские игры 1986 года?

— В Мехико! — гаркнули в один голос отец и Гюнтер Грасс.

Десять минут спустя все игроки сидели на полу, а отец и Гюнтер Грасс стояли перед матерью и по очереди отвечали на её вопросы. Получалась ничья. Отец выбрал «Орфографию, триста».

— Ва-банк!

Мать изобразила музыку «ва-банк» из «Большой игры» и сделала напряжённую паузу.

— Сколько ты хочешь поставить на кон?

Отец поставил всё.

— Как, — спросила мать, — пишется «взялась ниоткуда», вместе или отдельно, «не» или «ни»?

Отец смотрел в пол и переступал с ноги на ногу. В комнате стало очень тихо.

— Ну? — спросила мать.

— Дурацкий вопрос, — сказал отец. — Особенно если учесть, что всё равно скоро будет реформа правописания.

Гюнтер Грасс сердито фыркнул.

— Пять, четыре, три, два, один — ноль! — воскликнула мать. — Ты потерял всё, другая команда выиграла.

— Нет! — вскричал отец. — Это нечестно!

— Честно, — сказал Гюнтер Грасс. — Ещё как честно!

Отец выбежал из комнаты. Мать вручила победившей команде Виолы главный приз в виде шести баночек экологически чистого паштета.

— Мы поделимся, — сказал Гюнтер Грасс.

Он стянул крышки и поставил баночки на стол.

— А вот вам чем подцеплять, — мать принесла чипсы из проса с моего предпоследнего дня рождения.

Гюнтер Грасс взял один и окунул его в паштет.

— Хм, — сказал он. — Вкусно.

Другие посмотрели на него недоверчиво. Виола тоже попробовала.

— И правда вкусно, — сказала она.

Гюнтер Грасс уже почти опорожнил первую баночку. Он взял себе новую.

Когда мы съели весь паштет, Виола предложила поиграть в бутылочку.

— Ух ты, здорово! — сказал Гюнтер Грасс.

Мы сели в кружок, и тут снова пришёл отец.

— Я опять с вами играю.

И уселся рядом со мной.

Гюнтер Грасс крутил бутылку первым.

— На кого она покажет, — сказал он, — тот должен откусить кусочек мыла!

Бутылка попала на отца. Виола засмеялась. Гюнтер Грасс тоже. Я пошла в ванную за мылом. Я не стала брать бирюзовое с раковины, а достала из зеркального шкафчика медовое. Вернувшись в комнату, я протянула мыло отцу.

— Приятного аппетита, — сказал Гюнтер Грасс.

Отец закрыл глаза и надкусил мыло.

Теперь настала его очередь крутить бутылку.

— На кого она попадёт, — сказал он и посмотрел на Гюнтера Грасса, — тот должен признаться в любви нашей соседке, старухе Сульст и поцеловать её!

Бутылка неровно закачалась, повернулась на один оборот и остановилась на мне. Отец испуганно глянул на меня. Виола и Гюнтер Грасс засмеялись.

— Вот спасибо! — Я сердито посмотрела на отца.

Гюнтер Грасс похлопал меня по плечу:

— Сейчас мы это устроим. Так где живёт эта старушка?

Я позвонила в дверь старухи Сульст. Рядом со мной стоял Гюнтер Грасс, а позади нас отец и все остальные гости. Послышались шаркающие шаги, потом дверь открылась.

— В чём дело?

— Я…

Но Гюнтер Грасс отодвинул меня в сторонку.

— Добрый вечер, меня зовут Гюнтер Грасс.

— Я ничего не покупаю.

Старуха Сульст хотела захлопнуть перед нами дверь. Но Гюнтер Грасс не дал ей этого сделать.

— А вам и не нужно ничего покупать, милая дама. Разве вы не видели меня по телевизору?

— А какую передачу вы ведёте? — спросила старуха Сульст, уже немного дружелюбнее.

Гюнтер Грасс откашлялся и выставил меня вперёд:

— Эта юная дама, — сказал он, — хочет вам что-то сказать.

Остальные у нас за спиной возбуждённо загалдели.

— Госпожа Сульст, — прошептала я, — я вас люблю.

— Что? — спросила госпожа Сульст.

— Люблю, — прогудел Гюнтер Грасс.

— А, да, — сказала госпожа Сульст.

— А поцеловать! — крикнула сзади Виола.

Мне стало дурно. У старухи Сульст над губой свисала огромная бородавка. Я уставилась прямо на неё. Эта бородавка ещё никогда не казалась мне такой большой.

— Я сделаю это за тебя!

Отец отодвинул меня в сторону. Потом он схватил госпожу Сульст за талию, притянул к себе и запечатлел на её губах поцелуй.

— И-и-и-и! — послышался сзади восторженный визг.

Мой отец отпустил старуху Сульст.

— Всего вам хорошего, — сказал он.

— Спасибо, и вам того же, — старуха Сульст закрыла дверь.

— Вот как это делается! — мой отец потирал руки и поглядывал на Гюнтера Грасса.

Вернувшись в гостиную, мы играли в «Путешествие в Иерусалим». Мать заправляла кассетным магнитофоном, пока мы топали вокруг стульев. Гюнтер Грасс был самый ловкий из нас. Он ходил вполуприсяд, так что его зад всегда нависал над каким-нибудь стулом. Сразу вслед за ним шёл мой отец.

«Finden Schlümpfe tanzen fein?»[2] — доносилось из магнитофона. Мать поставила кассету Папаши Абрахама и гномиков.

Когда музыка оборвалась, мне стула не нашлось, и я вылетела из игры. Я села на диван и смотрела на остальных. Через пять кругов остались только Виола, Гюнтер Грасс и мой отец. Втроём они ходили вокруг двух стульев.

«Wir wolln gar nicht größer…»[3] — музыка закончилась, отец и Гюнтер Грасс бросились к двум стульям, при этом Гюнтер Грасс лёгким движением отстранил Виолу.

Мать убрала второй стул и снова запустила музыку. Она не торопилась. Отец и Гюнтер Грасс ходили на полусогнутых вокруг стула, и тот, кто оказывался на стороне сиденья, всегда заметно замедлялся, а второй напирал на него сзади.

«Soll ich euch ein Lied beibringen?»[4] — вопрошал Папаша Абрахам. Не успели гномики ему ответить, как мать нажала на кнопку «стоп». Гюнтер Грасс стоял перед сиденьем, а отец напирал сзади. Оба бросились на стул. Гюнтер Грасс опередил отца. Отец угодил ему на колени.

— Я сижу, я сижу, я сижу! — заорал он.

— На мне, — уточнил Гюнтер Грасс.

— Ну и что?! — вопил отец. — Главное, что сижу!

Отец продолжал сидеть на коленях у Гюнтера Грасса.

— Но, дорогой друг… — начал Гюнтер Грасс. Его голос звучал несколько измученно.

— Признай, что я выиграл! — кричал отец.

— Нет, — сказал Гюнтер Грасс.

Остальные сидели в кружок вокруг стула. Никто не вмешивался в спор. Мать снова включила кассету.

— Ну, скажи! — время от времени требовал отец.

— Нет, — говорил Гюнтер Грасс.

Через четверть часа кассета кончилась. Отец так и сидел на коленях у Гюнтера Грасса. Я увела своих подруг к себе в комнату.

Когда через час они разошлись по домам, я отправилась в гостиную. Отец сидел на стуле один.

— Мне нужно было в туалет, а он этим воспользовался, чтобы улизнуть. А мама ещё дала ему с собой пакет сушёных слив, — отец поднял на меня глаза.

— На будущий год возьмём лучше Мартина Вальзера, — сказала я.

— И правильно, — сказал отец.