Мой отец, его свинья и я

IV

Когда мне было девять, нам достался пенсионер. Он позвонил в дверь, когда мать и я сидели перед телевизором.

— Поди посмотри, кто там, — сказала мать.

Я пошла посмотреть. Перед дверью стоял старый человек с потёртым кожаным чемоданом в руке. На голове у него была шляпа.

— Тут перед дверью стоит старый человек! — крикнула я в сторону гостиной.

— Пожилой, — поправил меня старик.

— Пожилой! — крикнула я.

Мать вышла из гостиной.

— В чём дело? — спросила она.

Старик снял шляпу и прижал её к животу. Вокруг его головы сиял венчик седых волос. Посередине ничего не было.

— Я ваш пенсионер, — сообщил он.

— Вы ошиблись, — сказала мать, — у нас нет никаких пенсионеров!

Она взглянула сначала на меня, потом на пенсионера.

— Именно поэтому меня и распределили к вам.

Мать не нашлась, что ответить.

— Но не беспокойтесь, — сказал старик, — я прихожусь не на вас одних. Помимо вас, меня кормят ещё трое работающих.

— Ах вон как, — сказала мать, — ну, тогда ладно.

— Последние девять месяцев я был у других, теперь на три месяца ваша очередь. — Пенсионер заглянул через плечо матери в квартиру. — Если вы позволите…

Он отодвинул мать в сторону своей шляпой. Мы смотрели, как старик вешал своё пальто и шляпу в гардероб и с интересом оглядывался.

— Подозреваю, здесь у вас кухня, — предположил он и направился в ванную.

— Напрасно подозреваете, — сказала мать и пошла назад в гостиную.

Я направилась за ней. Спустя четверть часа пришёл и пенсионер.

— Ах вот вы где. — Он подсел к нам на диван. Некоторое время все молчали. — И что вы смотрите? — спросил он потом.

— Сериал «Линден-штрассе», — ответила мать.

— Ах, — сказал пенсионер, — разве он теперь идёт по средам в шесть?

— Это повторение. — Мать не отрывалась от экрана. Только что госпожа Баймер как раз узнала, что её муж с Анной Циглер ждут ребёнка.

— Вон оно что, — сказал пенсионер. — А это неужто Хрис Барнштег? Разве она не блондинка?

— Она уехала в 1987 году! — Мать сердито глянула на него.

Госпожа Баймер пошла с Габи Ценкер домой, а там Анна Циглер и Ганс Баймер как раз говорили об их общем ребёнке.

— Привет, — послышалось сзади.

Я обернулась. В дверях гостиной стоял отец. Мать не повернула головы.

— Привет, — сказала она. — Позволь представить тебе нашего пенсионера.

Старик встал и направился к отцу.

— Добрый день, я пенсионер, распределённый к вам.

Отец протянул ему руку и сказал:

— Хм.

— Хм? — угрожающе переспросила мать.

— Пенсионное обеспечение, — пролепетал отец.

— Ганс! — прошептала госпожа Баймер.

И сразу после этого пошла сопроводительная музыка «Линден-штрассе».

Мать попросила пенсионера выйти в коридор.

— Ну? — обратилась она к отцу.

Он объяснил, что в последний раз, заполняя налоговую декларацию, поставил галочку в графе «Пенсионное обеспечение», потому что он подумал, что было бы неплохо, если на пенсии его будут обеспечивать. Он не мог предположить, что это, наоборот, мы должны обеспечивать пенсионера.

— Но ведь это, — сказал отец, — не такая уж большая проблема.

— Ах, — вздохнула мать, — да ты, вообще, знаешь, сколько всего требуется пенсионеру? Еда, одежда, протезирование зубов, не говоря уже о таких вещах, как бридж-клуб или абонемент на посещение зоопарка!

— Я не умею играть в бридж, только в «дупль-копф», — пенсионер уже давно просунул голову в дверь гостиной.

— Вот видишь! — Отец успокоительно похлопал мать по спине. Потом он прошмыгнул в дверь гостиной мимо пенсионера и исчез в своём кабинете.

— А где же моя комната? — спросил пенсионер.

Мать немного подумала.

— Ваша комната в подвале, — сказала она. — Сейчас мы используем её как прачечную и гладильную, но она очень уютная и светлая.

Да, подумала я, если включить лампу. Окна в гладильной нет.

— Не годится, — сказал пенсионер, увидев помещение, — это неадекватное жильё для меня.

— Разве? — спросила мать.

— Да.

И он пошёл назад в гостиную.

— Идём, — позвала меня мать и направилась в кабинет отца.

Отец с трубкой во рту сидел за письменным столом. Я хотела усесться в кресло-вертушку, но мать опередила меня. И мне пришлось примоститься на коробке из-под бананов, набитой книгами.

— Семейный совет, — объявила мать. — Тема: изыскание жилого помещения для нашего пенсионера.

Отец поднял глаза от своей книги:

— Это решение я полностью передоверяю тебе, — и снова уставился в свою книгу.

— Тогда, — сказала мать, — он будет жить здесь.

Она оттолкнулась ногами от стеллажа с книгами и пару раз крутнулась в кресле.

Отец перестал читать. «Это не годится, — возразил он, — в своей комнате я должен работать».

Мать остановила вращение кресла, затормозив ногами.

— А у меня, — сказала она, — нет своей комнаты.

Мои родители посмотрели сперва друг на друга, а потом на меня.

— Но он может жить и в гостиной, — быстро сказала я. — Она принадлежит нам всем.

Пенсионер поселился в гостиной. Я помогла ему распаковать чемодан. Там, кроме трёх костюмов и нескольких рубашек, оказались ещё две фотографии в рамках.

— Поставь их на телевизор, — велел он мне.

На одной фотографии была пожилая женщина, на другой — женщина помоложе.

— Это ваша жена и ваша дочь? — спросила я, ставя фотографии на телевизор.

— Нет, — сказал он, — но мне нравится на них смотреть.

На ночь он постелил себе на диване.

На следующее утро, перед тем как уйти в школу, я заглянула к пенсионеру. Он сидел на диване, уже одетый, и смотрел утренние передачи по телевизору.

— А, — сказал он, увидев меня, — ты пришла, чтобы принести мне кофе?

— Э, нет, — сказала я, — я ещё не умею.

Я принесла ему из кухни баночку растворимого кофе и кипятильник.

Когда я вернулась из школы, пенсионер всё ещё сидел на диване. Он смотрел телевизионный магазин.

— А, — сказал он, увидев меня, — ты пришла, чтобы принести мне обед?

— Нет, — сказала я, — но я могу позвать маму.

Я нашла мать в рабочей комнате отца. Она сидела на кресле-вертушке и слушала Брюса Спрингстина.

— Нынешние пенсионеры, — сказала она, — только и знают, что есть да смотреть телевизор.

Сегодня утром, в одиннадцать, рассказала мама, пенсионер потребовал булочку. Поскольку отца дома не было, ей пришлось самой идти в булочную.

— Но теперь, — она остановила кресло, — с меня довольно.

Я побрела за ней в гостиную.

Между тем уже началась программа для детей, как раз показывали «Пеппи — Длинный-Чулок».

— Скоро, — сказала мать пенсионеру, — из-за этого телевизора у вас будут квадратные глаза.

— Скоро, — сказал пенсионер, — у меня будет обед, я надеюсь.

— Вполне возможно, — сказала мать, — если вы его себе приготовите.

Пенсионер запыхтел и прибавил в телевизоре громкость.

Вечером отец принёс от китайцев курятину в кисло-сладком соусе. Я понесла контейнеры из алюминиевой фольги мимо дивана к обеденному столу, который отец накрывал на четверых. Мать выключила телевизор.

— Ах, вы едите в моей комнате? — спросил пенсионер с дивана.

— Да, — сказала я, стягивая с контейнеров крышки.

Пенсионер сел за стол и очень скептически посмотрел на еду.

— В моей прежней семье, — сказал он, — готовили добропорядочную пищу.

После этого он съел две порции курятины в кисло-сладком соусе, сел на диван и включил телевизор. Там шло «Наши училки — большие чудилки». Мать села рядом с ним, взяла пульт и переключила программу.

— Сейчас, — сказала она, — будем смотреть «Художник по понедельникам».

— Нет, — сказал пенсионер, — будем смотреть про училок. Я люблю про училок.

Мать метнула на отца угрожающий взгляд. Отец тоже любил про училок. Пенсионер взял пульт и переключил назад.

— Я вас совсем не понимаю, — сказал он, — ведь это же сериал из вашей юности.

— Нет, — сказала мать, — моя юность обошлась без него!

— Ну, ты, стрекоза, — сказала Хрис Робертс, обращаясь к Венке Мирэ.

Мать встала и вышла вон. Я поплелась за ней следом.

В рабочей комнате отца она уселась в кресло-вертушку. Я поставила Брюса Спрингстина и села на письменный стол.

Вскоре пришёл и отец.

— Что, фильм уже кончился? — спросила мать.

Отец сел на коробку из-под бананов.

— Нет, — сказал он и сообщил, что пенсионер запрещает ему курить в гостиной трубку.

— Этот пенсионер, — сказала мать, — выводит меня из себя.

— Правильно, — отец закурил свою трубку. — А три месяца ещё далеко не истекли! Но ничего, на следующей неделе мы от него отдохнём.

— О, боже мой! — Мать вскочила с кресла. — А я и забыла!

Мы забронировали себе на осенние каникулы на следующей неделе поездку на Мальорку.

Мать сказала, что ни за что на свете не оставит нашу квартиру на этого пенсионера и что нам в таких обстоятельствах придётся отказаться от поездки.

— Разве что, — сказала я, — мы возьмём его с собой.

— И бросим его там, — сказала мать. — Лучшего места, чтобы подкинуть пенсионера, просто не найти.

Мы решили на следующий день купить билет и для пенсионера.

Субботним утром мы все четверо были в аэропорту. Пенсионер уложил свой кожаный чемодан и, судя по всему, предвкушал радость от путешествия.

— Я ещё ни разу не был на Мальорке, — то и дело повторял он. — Только на Лансароте, на Тенерифе и на острове Эльба.

— Вот и наверстаете, — сказал отец и подмигнул матери.

В самолёте пенсионер сидел рядом со мной.

— Первым делом сразу же пойдём купаться, — сказал он и помог мне извлечь из целлофановой упаковки пластиковые вилку и нож.

После еды мы с ним играли в морской бой на наших гигиенических пакетах.

Когда на Мальорке мы вышли из самолёта, нас так и обдало тёплым, мягким воздухом.

— Хорошо-то как! — воскликнул пенсионер и быстро зашагал к автобусу.

Я шла позади него и видела, как радостно покачивалась его голова в белом венчике. Эх, знал бы ты, подумала я.

Отдохнув немного в отеле, мы прошлись по местечку и осмотрелись. Там было много баров и кафе, они перемежались лавками, битком набитыми товаром. В них продавались почтовые открытки, ласты, резиновые надувные звери и майки с видами Мальорки. У одного бара отец остановился. На двери было написано: «Здесь говорят и по-испански».

— Хо-хо! — воскликнул отец. — Надо зайти!

Не успели мы опомниться и остановить его, как он уже вошёл внутрь. В баре было очень темно, у стойки сидели черноволосые мужчины и пили пиво. Отец направился к столику посередине. Мы подсели к нему. Мужчины у стойки дружно уставились на нас. Вскоре один из них подошёл к нашему столу, достал блокнот из заднего кармана своих джинсов и сказал:

— Por favor?

Отец глянул на мать. Мать смотрела в стол.

— Una cerveza y tres helados, — сказал пенсионер.

Кельнер пошёл к стойке. Мы с удивлением посмотрели на пенсионера.

— Теле-колледж, — сказал тот.

Кельнер поставил перед пенсионером пиво, а каждый из нас получил по порции шоколадного мороженого.

— Я бы, честно говоря, лучше тоже выпила бы пива, — сказала мать, — но всё равно спасибо.

— De nada, — сказал пенсионер.

Следующие дни мы проводили на пляже. Пенсионер обучал мать и отца испанскому языку. Со мной он строил замки из песка, хотя на пляже это было запрещено.

— Да-да, — говорил он, — нас, немцев, так и тянет построить дом. Нас хлебом не корми.

Мои родители переглянулись.

Вечером, накануне нашего отъезда, мы снова отправились в бар, где говорили и по-испански, и ели там шоколадное мороженое.

— На прощанье, — сказал отец и многозначительно посмотрел на нас.

Я отвернулась.

На обратном пути в отель отец сказал пенсионеру:

— Итак, отъезд завтра в девять! — и подмигнул нам.

Автобус отходил в семь.

Уже улёгшись в кровать, я никак не могла заснуть. Мне было жаль пенсионера. Что с ним будет? Останется на Мальорке один-одинёшенек. Я тихо встала с кровати и прокралась в коридор. Комната пенсионера была через три двери. Я тихонько постучалась к нему. Он не ответил. Я постучалась громче. Никакого движения. Ведь старые люди, подумала я, слышат уже не так хорошо — и нажала на ручку. Дверь открылась. Я вошла и стала на ощупь пробираться к кровати.

— Извините за беспокойство, — сказала я, — но завтра вас здесь бросят.

— Что? — послышалось с кровати.

Это был голос отца. В этот момент зажёгся свет. В дверях комнаты стояла мать.

— Привет, — сказала я. — Я только хотела…

— Я тоже! — сказал отец, сидевший на краю кровати.

Кровать была пуста. И фотографии исчезли с ночного столика. Мать раскрыла шкаф. Там висели только плавки, которые мы купили пенсионеру для пляжа.

— Пенсионер, — сказала мать, — сбежал от нас. Как это бессовестно.