Моя лучшая роль

38

Райан

Я никогда не пью, потому что алкоголь вырывает из неизвестных мне самому глубин дикую неконтролируемую ярость, которую почувствовал в свое время в старших классах Лекс Спаркс на одной из вечеринок, неудачно пошутив. Его окровавленное лицо в памяти каждый раз останавливает во мне желание заказать выпивку. Сдерживать агрессию в пьяном состоянии для меня слишком сложная задача.

А сегодня все летело к ебеням. Все, ради чего я проложил годы труда, разваливалось… трещало, как выжившие из ума швы, и едко смеялось мне в лицо.

Все, во что я верил, оказалось ложью.

Мать, строившая из себя жертву и столько лет вливавшая мне в уши помои, от которых хотелось блевать своим желудком.

— Аманда Стил, — спокойно говорила моя младшая сестра, оказавшаяся не по годам старше меня — Конечно, сука. Но всё-таки наша мать. Ты придёшь к этому, поверь мне.

Может, однажды, но не сейчас. Сейчас мне проще заказать памятник и попросить установить его на кладбище, чтобы считать ее давно ушедшей, а всю эту многолетнюю мифологию, которой она меня спаивала, травмой детского сознания от утраты матери.

Отец, о котором я столько мечтал лежит в больнице. Сколько времени потеряно из-за гнилой лжи и моей тупой доверчивости словам бездушной матери. Я буду около него сколько понадобится. Небо. Умоляю. Не отнимай его у меня. Врачи говорят, что худшее позади, но мне сейчас сложно кому-то верить…

«Калифорнийская Мечта», где ведущим актером был я, и без которого они не представляли ни одной дельной драмм-пластинки, решила разорвать со мной контракт. Ну да хрен с ними!

Роль в большом и стоящем фильме. У самого Джонни Ройя.

Блин, он похвалил мою игру на прослушке. И я был рад, как десятилетний школьник. Да, роль не главная, но это же, мать его, Джонни Ройя.

И на дне рождения его внучки вроде все неплохо прошло…

И на тебе! Вам просили передать, что не могут подписать с Вами контракт.

И всё из-за чего? Из-за гребанной статьи с тайной подружкой Райана Лива.

Почему ты так со мной поступила?

Почему?

Почему именно ты?

Да если бы Зоуи кровью расписалась под этими словами, мне было бы плевать. Если бы даже Эмилия в ответ подтвердила, мне было бы вдвойне плевать, потому что ты была бы на моей стороне.

Русалочка…

Мне хочется разгромить все и выть. Я гребанный слабак, но мне, черт его дери, больно. Очень больно. Я же любил тебя! Всем сердцем! И, блядь, я и сейчас тебя люблю! Сука! А, ведь, посмей кто так тебя называть, разбил бы лицо нахрен, похлеще, чем Спарксу…

Пью снова и снова. Пока в дверях не раздаётся щелчок.

Пару неуверенных шагов и тонкое «Райан?» врезается в тело, проходясь по воспалённым нервам. Ха! Единственная, чью игру я не разгадал.

Стоит в дверях комнаты и смотрит на меня. Подумать только, какой невинный взгляд.

— Райан, я…

— Сука. — заканчиваю за неё и её взгляд немеет.

Кое-как встаю и, пошатываясь, подхожу к ней. Провожу пальцем по линии губ. — Очень лживая сука. Блядь! — вторая рука, сжатая в кулак, врезается в стену около ее головы.

— Почему? — обхватываю тонкую челюсть. — Отвечай мне, почему?

Потому что я послал их всех нахрен, когда они назвали твоё имя и сказали, что всё это твоих рук дело. Да, послал грубо и повесил трубку. Ни на минуту не сомневался в тебе. А потом они прислали запись. И я снова не поверил. Не хотел. Ты хоть представляешь, насколько глубоко проникли в меня твои лживые глаза и слова. А потом они прислали скрины переписки. Кроме тебя я никому не рассказывал об отце. Но ты, помимо этого, захотела представить меня чуть ли не психопатом, озабоченным козлом, который берет женщин силой…. И даже это не ранило так сильно, как фотографии…

Беру за руку и тащу к столу, где лежат ее снимки с этим убогим футболистом. Как они нежно обжимаются в коридоре и идут к ней в номер. А рядом снимки с каким-то темнокожим парнем, приобнимающим ее за плечи. А она стоит вся и светится, еще бы, на втором снимке уже сосется с ним вовсю.

— Смотри, — тычу в снимки. — За эту неделю, что тебя не было, ты с ними обоими трахалась?

— Райан, я…

— Или вы групповушки, может, закатывали?

Из всех женщин вокруг я полюбил самую лживую суку!

— Хочешь сказать, фотомонтаж? — трясу ее. Блядь, ну скажи, что гребанный монтаж.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Нет, Райан…

— Признаешь! — от выпитого и нервов меня будто лихорадит. — Мне порадоваться, что футболист задрал тебе юбку?

— Нет! — кричит она. — Нет!

Но я не могу остановиться. Мне слишком больно. У меня физическая потребность до нее дотрагиваться, именно поэтому я все еще удерживаю русалочку. И ненавижу себя за то, что даже сейчас, зная о ее двуличности, готов ее целовать. Целовать, обнимать, снова целовать. Ненавижу то, как сильно хочу. Потому следующей фразой стараюсь отрезвить и ранить себя:

— Или может ты и раньше с ним трахалась, а при мне изображала из себя недотрогу? Ой, смотрите, я вся такая невинная, но во мне уже успела побывать целая футбольная команда!

Она дергается и резко убирает мою руку от себя. Лицо теряет цвет, стеклянный взгляд смотрит сквозь меня. Во мне вспыхивает невыносимое желание прижать ее к себе, за что я сам себе противен…

Она уходит прежде, чем я успеваю среагировать. Мир вокруг плывёт, опускаюсь на пол и закрываю глаза…

— Райан? — кто-то трясет меня за плечо. Открываю глаза и смотрю на обеспокоенное и размазанное для моего нынешнего зрения лицо своей сестры. — Ты в порядке? Хлоя приходила? Почему ты напился? Где она?

— Твоя лживая подружка всех нас перехитрила, — усмехаюсь.

— Ты слишком много выпил и бредишь, — пытается поднять меня с пола. — Ты же, — чувствую, как мысль рождается в умной голове моей сестры, — Не поверил, что это моя Хлоя-моня могла дать то дебильное интервью? Райан?

— Не поверил… Но они, блядь, все доказательства прислали…

— В наш век я тебе сама, что угодно пришлю, — очередная попытка меня поднять с треском проваливается.

Притягиваю ее к себе и шепчу в ухо:

— А ты знаешь, что она трахается с твоим футболистом?

— Заткнись, — Элизабет сердито отталкивает меня.

— Она не была девственницей, как ты считала. Посмотри фотографии на столе.

Сестра больше не пытается меня поднять. Она встает и с опаской косится на стол, как если бы по нему бегали крысы.

— Не может быть. Она бы сказала… — присаживается на край дивана и хватается за голову.

— Что… что… могло ее заставить молчать? — мое пьяное убожество на полу перестает ее волновать. — Только не это… — глухим, чужим голосом, произносит Элизабет. — Гребанный мудак…

— Согласен… мудак футболист… А она втерлась к тебе в доверие…

— Блин, Райан! Нет! Пожалуйста, замолчи! Она точно не предпринимала попыток на сближение со мной. Я все сделала сама! Шептон, как ты понял, нравится мне давно. В средней школе он встречался пару недель с Самантой Броди, которую я откровенно недолюбливала из-за ее лживой сучьей натуры. Эта крашенная блондинка, как и многие пыталась сдружиться со мной, но получала заслуженный отворот-поворот. Потом они с Джорджем расстались, и я стала свидетельницей ее одиноких крокодильих слез на спортивной площадке. Сомневаться из-за чего она убивается не было повода. Строить из себя целиком и полностью стерву тоже не хотелось, она меня заметила, поэтому я подошла ее поддержать в убеждении о скотской натуре Шептона

— Он сказал, что ему нравится другая. — со злостью говорила она, проходясь по мне взглядом.

— Да? И Кто? — стараясь не звучать заинтересованно, спросила я.

— Хочешь знать, да? — усмехнулась эта ведьма.

— Да не то чтобы…

В этот момент на дорожке показалась Хлоя. Новенькая, не так давно перешедшая к нам.

— Она. — тыкнула в нее пальцем Саманта. — Джордж очарован новенькой.

Сестра посмотрела на меня, как после долгой исповеди.

— В этот день я подсела к Хлое в столовой.

— Держи друзей своих близко, а врага еще… — я не успел договорить.

Мы оба повернулись на шорох в дверях. Та, о ком рассказывала Элизабет, стояла и смотрела на нас. И мне в эту минуту было плевать, что она разрушила всю мою карьеру. У меня сердце кровью обливалось от одного вида на нее. Войдя, она прошла к столу и поставила на него кружку.

— Хлоя, я… — сестра встала со своего места и сделала к подруге пару неуверенных шагов. Но та остановила ее рукой.

— Не подходи, пожалуйста, ко мне сейчас. Ладно? — подобие кривой улыбки на лице.

Хлоя подошла ко мне, опустилась на пол напротив меня и тихо произнесла:

— Сделала тебе ромашковый чай. И еще. Я тебя никогда не предавала.

Прежде чем смог что-то ответить. Прежде чем, смог дотронуться до нее, она встала и быстро ушла.

Попытка подняться удалась, но через пару шагов последовало падение и боль. Элизабет кинулась ко мне, и сквозь расфокусированное пространство я видел ее слезы.

— Догони…, — злясь на себя, гаркнул я. — Видишь, ей плохо.