Моя лучшая роль

43

Хлоя

Два года спустя

— Хлоэ, — ласково щекочет кожу возле уха голос Антуана, а его рука нежно гладит мои волосы. — Знаешь выражение «застенчивость деревьев» в ботанике?

Отрицательно мотаю головой.

Пикник в укромном лесном уголке — его идея, как и плед, на котором мы сейчас лежим и та корзинка с едой и бутылкой розового вина.

Он старше меня всего на два года, но его всесторонняя образованность заставляет ощущать себя неграмотной дикаркой. И это, несмотря на все мои отличные оценки. Выросший в семье французских аристократов, где каждый родственник так или иначе связан с кино, музыкой, литературой или архитектурой, он никогда не кичится своим происхождением. Только усмехается и качает головой, отмечая, что он одно большое разочарование в могучей кроне семейного древа.

И да, он уверен в себе, но ни капли не самоуверен.

— Видишь, кроны деревьев не соприкасаются? Образуя промежутки, светлые каналы, похожие на небесные реки. — длинные пальцы, придающие ему сходство с пианистом, устремляются вверх, давая направление моему взгляду. — Деревья, словно неопытные любовники, — размеренно звучит низкий голос, — Волнуются и стесняются, боясь прикоснуться друг к другу.

— Красиво, — отвечаю, завороженно наблюдая за необычным явлением.

— Каждый раз, когда я смотрю на них, у меня щемит внутри, — тихо произносит он и поворачивает меня к себе. — Тоже самое я испытываю, смотря на тебя. Но намного сильнее. — дыхание становится ближе и губы накрывают мои. Закрыв глаза, я отвечаю на поцелуй и запускаю ладони в его растрепанные волосы. В ответ, горячее мужское тело прижимает меня к себе, и около живота ощущается прикосновение затвердевшего паха. Рука скользит к моему бедру и проникая под платье, сжимает ягодицу.

— Хочу тебя, Хлоэ, — тяжело дышит Антуант.

Провожу пальцем по его брови и улыбаюсь в знак согласия.

Когда он входит в меня, я стараюсь ни за что не закрывать глаза, чтобы образ совершенно другого человека предательски не вставал перед глазами.

Такова моя личная нездоровая и мучительная борьба с собой.

Лизи часто приезжала меня навестить. Он не приезжал ни разу.

Мое сознание на протяжении первого года во Франции раз в месяц будило во мне странные навязчивые мысли о его присутствии, заставляя то и дело оборачиваться на съемках или забывать свои реплики, покрываясь мурашками от стойкого ощущения, что он смотрит на меня.

Вот до чего может привести глупое самовнушение…

Его номер я заблокировала в тот же день. Но разве это остановило бы любящее сердце? Не верю, что лишь в книгах и кино герои способны на поступки. Не верю, потому что сама вылетела бы первым рейсом, зная, что в этой ситуации я не права.

Роль помогала мне упиваться болью и страданием, зеркаля настоящие эмоции. Его слова при каждом воспоминании, которыми я любила изводить себя, впивались в тело холодными иглами. И несмотря на это… его невыносимо и до головокружения душно не хватало. Не хватало настолько, что временами я просыпалась среди ночи, дрожа всем телом, готовая кричать его имя, как запуганный ребенок в темноте, зовущий самого дорого человека… только в ответ мне звучала бы тишина. Насмехающаяся и давящая, убеждающая в моей нескончаемой слабости.

Но я находила отдушину на съемках и кричала…

— Клема-а-а-а-а-а-н! — не жалея себя, отдавалась настроению кадра, и горевала о возлюбленном, не поверившем моим словам. Съемочная группа восхищенно хлопала, и только до моего слуха доносилось искаженное беззвучное эхо, рисующее грустью моих голосовых струн неуверенное: «Райан…»

Он был глух и не слышал.

Лизи в день нашего примирения попыталась заговорить о брате:

— Райан, он… — начала она.

— Нет. — я дернулась, словно меня ударили на электрическом стуле. Все нутро гудело и хотело слушать о нем, хотело задавать вопросы, связанные только с ним, узнать все детали. Как он? Спрашивал ли обо мне? Но… неужели во мне нет ни капли гордости? Холодная внутренняя пощечина горячему возбуждению, если не спасла, то на пару секунд отрезвила. — Если будешь о нем говорить, нам придется прекратить наше общение. — голос прозвучал резче, чем мне бы хотелось. — Пойми меня правильно.

Через полгода съемок, когда мы завершили первую часть «Расколовшихся», Дюран устроил что-то вроде вечеринки для съемочной группы. Закрыл для торжества фешенебельный бар «Rêves Аfricains», славившийся необычными диковинными коктейлями, а сам уехал в свою загородную резиденцию, прихватив с собой оператора Поля и моего Сэма, превратившегося в весы сомнения, изменив вопрос Гамлета на «ехать или не ехать?». Ни один мой поступок за время нашей совместной работы не играл против меня, но он неприлично долго раздумывал над предложением режиссера и хмурил бровь, пролистывая «Любовника леди Чатерллей».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍В итоге, чаша весов пошатнулась под уговорами самого Дюрана. Но перед тем, как сесть в машину, Тойлон свирепо пригрозил мне расправой «в случае чего», будто я уже успела пару раз ненароком сломать декорации:

— Завтрашнюю съемку никто не отменял, так что веди себя прилично.

— Не волнуйтесь, мистер Тойлон, — ангельски улыбался ему Антуан. — Я за ней присмотрю.

— Это и пугает.

«Африканские сны» полностью оправдывали свое название. Стоило вступить внутрь, как тебя окутывал полумрак, а уши заполняла музыка, пропитанная звуками барабанов, над которой шаманил известный французский диджей Пьер, выступающий под псевдонимом «Интро».

Стены и перегородки расписаны вождями, охотниками и животными саваны. Деревянные столы, на каждом из которых стоят стеклянные светильники с одинокими белыми свечами, окружены диванами и креслами лимонного цвета, покрытыми леопардовыми рисунками. В центре помещения, как особый фольклорный элемент устроился большой деревянный сундук, накрытый национальными коврами и различной деревянной посудой, расписанной иероглифами.

Мои ожидания относительно официантов в набедренных повязках не оправдались. К нам подошла миловидная девушка в темных брюках и светлой рубашке. Широко улыбнувшись, разложила перед нами этно-меню и осведомилась нашими предпочтениями.

Увидев мою нерешительность, Антуан любезно предложил мне свою помощь и сделал заказ за меня.

После двух бокалов, мой партнер по фильму вежливо мне намекнул о необходимости остановиться. Хоть я понимала, что он прав, но алкоголь по странности приятно ударил мне в голову и сумел на время размыть гнетущее внутри воспоминание о Райане. Еще придал мне уверенности и решительности позвонить ему и сообщить о моем полном к нему безразличии.

— Мне надо позвонить, — хихикнула я повернувшемуся ко мне Антуану, — И высказать кое-что одному человеку.

— Хлоэ, — прищурился тот, — У меня сел телефон. Ты не одолжишь свой?

— Хорошо, — послушно протянула ему мобильный. — Только верни быстрее.

Он кивнул, взяв сотовый и, встав, направился к выходу.

Когда его спина удалилась в темном проеме выхода, ко мне придвинулся Марк, исполнитель второстепенной роли одного из друзей Клемана. Он облизнул сухие губы и пододвинул ко мне зеленый коктейль с оранжевым зонтиком. Такой мне еще не удалось попробовать, в моем списке числились малиновый и черничный.

— Попробуй, — хмыкнул парень. — От него сразу улетишь.

Однажды я обещала себе не пить и сейчас ощущала, что моя черта прямо хождения пройдена… Но мне было так хорошо…поэтому волшебная жидкость потекла вверх по трубочке в мой рот.

Когда Антуан вернулся, половина коктейля радостно плескалась в моем желудке. Вторую от меня отодвинули, а на Марка обрушилась тихая, но слаженная цепочка ругательств, на которую тот обиженно надулся, но ничего в ответ не произнес.

— Зачем ты выпила? — сверкнул на меня глазами Антуан.

Большая часть ушла танцевать и покурить на улице, поэтому за столом нас осталось всего пара человек.

— Мне так нравятся твои брови, — искренне улыбнулась я.

Рука сама потянулась к его лицу и палец беззастенчиво опустился на правую бровь. Он перехватил мою руку, скользнув взглядом к моим губам. Повернул мою ладонь к себе, нежно поцеловал и глухо спросил:

— Только брови?

Во рту становится сухо, а в тело ударяет горячая волна жара, потому что на меня направлена пара океанских синих глаз… Эти светлые взъерошенные волосы, в которые так хочется зарыться рукой. Сердце бешено стучит, потому что тот, кого я хочу забыть сидит передо мной, заставляя терять контроль и тянется к моим губам.

Не знаю сколько длятся по времени наши поцелуи, но я горю от его прикосновений, ненасытно изучающих и гладящих мое тело.

До моего номера мы добираемся с редкими перерывами на дыхание, и когда очередная остановка происходит около моей двери, сознание на миг трезвеет, и я вижу, что рядом со мной не Он… Что все это время мое тело отдавалось Антуану… Но прежде, чем успеваю что-то сказать, юноша открывает дверь и притянув меня к себе впечатывается в губы. Мозг и тело изучают прикосновение без обманной призмы другого лица. Это не похоже на поцелуй с Ним, и не похоже на те ужасные прикосновения Брендона, потому что запах Антуана не отталкивает. Он нравится мне. Действительно. Только иначе. Не вызывает во мне бурю или вихрь, не заставляет колени подкашиваться, он обволакивает, как теплый плед. Поэтому я решаюсь отдаться моменту, но в ту же секунду мой партнер отодвигается от меня и часто дыша произносит:

— Тебе надо идти спать. — его наставление удивляет, и мои брови спешат воплотить в реальность эмоции. На губах Антуана появляется усмешка. — Да, я очень тебя хочу, Хлоэ. Но не так. Не когда ты пьяна и сможешь пожалеть…

Актер аккуратно подталкивает меня в номер и кладет мою сумку, про которую я давно забыла, на столик около зеркала.

— Доброй ночи. — дверь за ним захлопывается, и я остаюсь одна со спутанными мыслями и чудовищным желанием спать. Дойдя до кровати, плюхаюсь на нее и засыпаю быстрее, чем закрываются мои глаза.

— Ещё раз так напьёшься и твоя жопка встретится с моим ремнём, бемби! И нет, я не боюсь, что ты меня засудишь, потому что быстрее сам выиграю дело о моральном разочаровании в своей подопечной! — суровый голос Сэма ощущается так громко, будто мою голову засунули внутрь колокола, по которому целенаправленно и метко бьют.

Попытки прикрыться одеялом и уйти в «домик» обрываются сразу. Он стаскивает с меня защиту и подносит к носу стакан, от которого пахнет откровенной отравой. «Пей и спи вечно» — именно так трактует аромат моя ватная голова.

— Пей. — не терпя возражений говорит голос, так как глаза мои до сих пор закрыты. Я играю в игру, «если я вас не вижу, значит вас нет», но она почему-то бракованная и не срабатывает.

— Съемка через три часа. Пей. Считай, это твоим спасательным нектаром. Поверь старине Сэму, благодаря этому, ты через полчаса будешь, как огурчик.

Морщась и задержав дыхание, вливаю в себя напиток. Мне не разрешают остановиться на половине, и при попытке отодвинуть чудодейственное пойло, доливают его в меня уже насильно. Потом забирают из моих рук стакан и поднимают меня на руки.

— Второй ингредиент чудодейственного средства, — безжалостно произносит мой мучитель, — Холодный душ.

Эти слова вмиг открывают мои глаза.

— О! Доброе утро, мамзелька. — усмехается Сэм, крепче сжимая меня в руках, нокаутируя вмиг жалкие попытки к бегству. — Твои оленьи глаза не помогут. В другой раз будешь думать, прежде чем напиваться перед съемкой! На один день доверил тебя этому бездарю и нате здравствуйте! Бемби-алконавт в похмелье.

— Он ни в чем не виноват. — мычу в ответ, краснея от воспоминаний вчерашних поцелуев. И как мне теперь вести себя с Антуаном? Разыграть роль с амнезией? Алкогольная прогрессирующая амнезия! Стараться избегать его весь день? Как я буду его избегать, если у нас сегодня сцена на вилле почти тет-а-тет… Сослаться на роль и необходимость уединения? Где, кстати, мой паспорт… Найти и срочно вылететь обратно в Америку?

— Ты хоть трусишками своими перед ним не светила? — добивает меня Сэм. — Или он оказался благородным дундуком?

— Благородным. — честно признаюсь я.

— О-о-о…

Я больше никогда не буду пить. Даю себе слово. Никогда никогда.

Вокруг кишат и готовятся к съемке. Листаю роль, повторяя сегодняшнюю сцену.

— Ты прекрасно выглядишь, — рядом на стул садится темноволосая Мари, играющая Лею. Роль, на которую изначально должна была пробоваться я. — Как тебе это удаётся? У меня все лицо опухло, да и половина на площадке с перекошенными лицами. Дюран в ярости! — смеётся девушка. — У тебя какой-то секрет?

— Нет особого секрета, — улыбаюсь, внутренне морщась от воспоминаний о вонючем пойле и позорных кадрах под холодными струями воды.

— Вы вчера с Антуаном так страстно покидали ресторан, — таинственно придвигается она ко мне, надеясь на подробности. — Говорят, он в постели великолепен…

На это предложение девушка ждет от меня то ли ликующего подтверждения, то ли заготовленной хлопушки с конфетти. Понятия не имею, как себя вести.

— А вот и наш главный герой, — сжимая губы, указывает головой в сторону. Поворачиваюсь и вижу движущегося в нашу сторону Антуану. Не знаю, какой секрет у него, но он выглядит великолепно. На нем темные брюки с подтяжками и светлая рубашка. Волосы аккуратно уложены, и на лице ни единого следа вчерашнего вечера. Одетый для роли, неспешно шагает к нам, докуривая сигарету. Мое сердце пропускает удар. Еще немного и ногти проткнут кожу на моих руках. Что мне делать? Только не покраснеть, только не покраснеть…

Подойдя, он гасит окурок, снимает очки и поочередно целует в щеки сначала меня, а затем Мари.

— Прекрасный день сегодня, девушки. Как считаете? — он ведет себя спокойно и расслаблено. Его взгляд чуть дольше останавливается на мне, но в этом же нет ничего страшного?

— О, меня зовут! — разочарованно охает девушка и отходит к оператору, настраивающему оборудование.

— Хорошо спала? — спрашивает Антуан, и я почему-то краснею.

— Без задних ног. — честно отвечаю.

Он усмехается и подходит ближе. Склоняется над моим лицом и проводит пальцем по щеке.

— То, что я сказал до того, как уйти, не просто пьяный вздор. Но я подожду, сколько ты захочешь, Хлоэ.

Дюран зовет его, и до того, как уйти он наклоняется к моему уху, заставляя меня снова краснеть:

— День прекрасен, но не настолько, насколько прекрасна сегодня ты.