Мы - Николай Кровавый!

36. От Буга до Аляски

Вторая Мировая война, если она произойдет, будет выглядеть совсем не так, как в моём времени. Одна из причин этого: Германия только что потеряла Адольфа Алоизовича Гитлера. Вот только не следует думать, что я запачкал руки убийством невинного ещё ребенка. Ребёнок жив и здоров и прекрасно себя чувствует. Хотя, я не знаю, как он переносит морскую качку. Да и знать не хочу. Потому что мне это неважно. А важно то, что будущие германские реваншисты будут вынуждены довольствоваться совсем иным фюрером. Таким, у которого и труба пониже, и дым пожиже. А Адольфа, его сестру Паулу как и их родителей ждёт Америка.

О том, как поступить с этим семейством, я задумался ещё в первый год своей жизни в этом времени. Проще всего было дать задание команде ликвидаторов из наёмной сволочи. Нет человека — нет проблемы. Решил так не поступать. Потому что: нет человека — нет возможности его использовать. А Адольф со своими незаурядными способностями ещё пригодится. Не мне. Нашим здешним потомкам.

Была мысль: организовать переселение его вместе с семьёй в Россию. А что тут такого? Найти человека, который углядит в юном даровании талант художника или архитектора, для меня несложно. Устроить учиться на казённый кошт, воспитать в нужном духе… А вот в том, что получится воспитать так, как это нужно нам, у меня возникли сомнения. Как говорится: "Кровь сильнее паспорта". Среди гитлеровцев ведь были и выходцы из России, например — Розенберг. Нет уж ребята! Коль оставляем этого типа живым, то пусть он живёт подальше от Старого Света! Америка для таких как он — самое то! Страна больших возможностей. Главное — помочь ему эти возможности приобрести.

Именно поэтому в один прекрасный день, его папаша получил письмо из Америки о том, что у него там недавно умер дальний родственник, о котором он может быть даже и слышал, но в глаза никогда не видел. И этот таинственный родственник сумел сколотить небольшое состояние размером в тридцать тысяч долларов. А дальше, будучи бездетным, в качестве наследника своего состояния указал Алоиса Гитлера.

Конечно, упомянутый в завещании Алоис, долго не мог поверить в то, что это не проделки мошенников, но бумаги были выправлены правильно и заверены нужными подписями и печатями. В конце концов, старый зануда решился на переселение за океан. Вряд ли он долго ещё протянет. Здоровье у человека уже не то. Мне главное, чтобы он успел унаследовать указанную в завещании сумму и устроиться жить на новом месте. И вряд ли Адольф, который несмотря на беспрерывные споры и натянутые отношения, всё-таки любил своего отца, захочет покидать Америку, где вскоре к одной могиле, добавится могила другого, дорогого для него человека.

Что будет с ним дальше? Не могу знать и вряд ли узнаю. Вряд ли он пропадёт. Наверняка постарается реализовать себя в полной мере. Возможно, что всей душой возненавидит всех, кто не принадлежит к нордической расе. Знаю одно: в Америке таких как он полно, но к высшим должностям в государстве их не допускают. Возможно, что он сумеет создать и возглавить движение местных нацистов. Но президентом ему не быть. Зато слегка пошатать Америку он сможет. Что в принципе меня устраивает.

Но некоторое уменьшение размера угрозы в будущем, вовсе не значило, что уменьшилась угроза войны с Германией в настоящем. "Польский буфер" — это слишком ненадёжно. Французы всё равно не хотели выпускать нас из своих цепких объятий. А именно в этом союзе, я видел наибольшую угрозу. И на всякий случай готовился к худшему. Следовало предусмотреть вариант "Великого отступления". И если оно случится и в моей реальности, то потерянные территории не должны усилить военные возможности врага. А тут были свои сложности. Местность от границы до линии Западной Двины и Днепра была густо заселена, но плохо развита во всех отношениях. Казалось бы: вот она та самая полоса обеспечения, захват которой врагу ничего не даёт, кроме растянутых коммуникаций и существенной нагрузки на его экономику. Оставь всё как есть и дело в шляпе. Но не выйдет. В моём времени так поступили поляки, которые владея "Всходными Кресами" старались их не развивать. В результате, в 1939 году, в спину польским солдатам дружно стреляли все: и коммунисты, и сионисты, и бандеровцы, и даже беспартийные. Поэтому, хорошенько подумав, я решил эти территории развивать так, чтобы качество жизни населения менялось к лучшему, но серьёзного производства по-прежнему не было. Что это означало на деле?

А на деле это означало развитие в основном предприятий местной промышленности. И этот процесс я всячески подстёгивал при помощи административного кнута.

— Стыдно, господа! Гордитесь близостью к Европе, а в городах ваших грязь и убожество! Разве наш мужик перестал платить подати? Ведь целая четверть сбора идёт в местные бюджеты! Этого достаточно для того чтобы в каждой избушке стоял ватерклозет! Только не стоит меня уверять в том, что в западных губерниях отсутствуют песок и глина. Не поверю! И не забывайте про то, что ваше бездействие, если оно приведет к бунту, может быть расценено как преступное! — объяснял я представителям земств и городских управ, которые прибыли меня встречать, когда я посетил Минск.

— Но ваше величество, — недоумённо спросил самый решительный из депутатов, — зачем мужику ватерклозет? Он ведь даже не поймёт, что это такое и для чего нужно. Его скотская сущность такова…

— Его скотская сущность состоит в добыче достатка, — насмешливо ответил я, — достаток семье, обществу и державе создаёт только он. И пока он этим занят, дурные мысли ему в голову не лезут.

Я не ограничивался одними словами. Помня про старое чиновничье правило "Ждать третьего указу", приготовил для любителей волынить неплохой кнут. Назывался он общественным контролем. Работало это так. Либералы, проигравшие "левым" местные выборы, узнали про то, что существует такая прекрасная вещь, как органы общественного контроля при губернской канцелярии. Пожарный, санитарный, финансовый, торговый… комитеты. Денег за работу в них не платят, зато выдают временные удостоверения на право осуществления текущего контроля. А это что? Для кого-то это возможность получения взяток с последующей отправкой на постоянную работу за Полярный круг. А для самых умных, это возможность сбора компромата на соперников в борьбе за власть. Наберись терпения, собери доказательства того, что соперники проявляли преступное бездействие или занимались незаконным обогащением. На следующих выборах выложи всё это на всеобщее обозрение, после чего проигравший выборы едет "в гости к Макарову", а ты целых пять лет заседаешь в земстве или городской управе.

Правду сказать, когда до передовой общественности дошло, что за пребывание во власти можно схлопотать уголовный срок, она отнеслась к этому явно неодобрительно. Тем не менее, во власть стремилась. Ну а я позаботился о том, чтобы были созданы нужные руководящие документы типа технических регламентов. Не всё сразу, но хватало пока и созданного.

Итак, регламенты эти требовали, чтобы все капитальные постройки в городах были обязательно оборудованы канализацией, чтобы был проведен водопровод, чтобы в каждой квартире имелись санузлы. За чей счёт весь этот банкет, решает городская управа: за счёт городской казны или домовладельца — неважно. Кроме этого были требования по наружным сетям. Это уже на совести городского главы. В результате этого, довольно быстро в западных губерниях начало развиваться производство керамических изделий: керамические трубы, облицовочная плитка, раковины, унитазы, ванны и даже изоляторы для электрических сетей. А это уже какая то занятость для населения. Мы тоже не стояли в стороне, ибо силами муниципалитетов всех проблем не решить. Взять проблему уборки навоза. Это действительно проблема, решить которую можно лишь отказом от использования гужевого транспорта в городах. Чем заменить? Прежде всего трамваем. А как его запустишь без электростанций? То-то и оно! И потому началось строительство в подходящих для этого местах тепловых и гидравлических электростанций. Правду сказать, они не впечатляли. Гигантов энергетики я решил в этих краях не держать. Именно малые электростанции. Тепловые проектировались для работы на торфе. В общем, местное население получило работу, а фирма "Симменс" неслабый такой госзаказ. Правда, ради получения этого заказа, владельцам "Симменса" пришлось согласиться на локализацию производства в России.

Ещё одним способом решения "навозной проблемы" был переход на автотранспорт. Увы! Машины Фрезе-Яковлева выпускались в слишком малом количестве и были не по карману обывателю. Я конечно давил на наш убогий автопром, но чудес не добился. Там делали всё, что только можно, постепенно набирая обороты, вот только выпуск всё-равно был мал. Да и что они выпускали? Легковушки, которые назвать членовозами можно было с большой натяжкой. Правда, Фрезе клялся-божился, что все готово для того, чтобы наладить выпуск карет "Скорой Помощи". Делалось это в рамках оборонного заказа и к решению проблемы городского транспорта отношения не имело. Правда, некоторое облегчение могло быть при широком внедрении в обиход обычных велосипедов. В этом вопросе мы тоже были позади планеты всей. Производили конечно, но особой популярностью у населения велики не пользовались. Пришлось вмешаться лично и воткнуть в планы второй пятилетки заказ на велосипеды. Мне они нужны были в первую очередь для войск связи. Кроме того, стоило позаботиться об обычных почтальонах. Да и полиции этот вид транспорта не помешает. Ну а там увидим, как дело пойдёт.

Как раз сейчас, я находился в Минске, где готовились торжественно открыть велосипедную фабрику. Но не только велосипеды были причиною моего визита в Минск. Этот город был мне важен по иной причине. Настолько важен, что в дополнение к местному бюджету получил на развитие солидные средства из казны. Здесь во время войны будет располагаться моя Ставка. Поэтому в городе и вокруг него развернулось грандиозное строительство. Совершенствовался железнодорожный узел. Строился аэропорт для дирижаблей и аэродром "РосБельАвиа". Естественно, что узлам проводной и беспроводной связи было уделено особое внимание. Памятуя о том, что я являюсь не только военным руководителем, но и правителем страны, то забота об устойчивой связи с гражданскими ведомствами была тоже проявлена. Для каждого ведомства строилось отдельное представительство. Город быстрыми темпами электрофицировался и телефонизировался. Не обошел я вниманием и местные лечебные заведения. Ведь транспортный узел, это ещё и место, куда во время войны хлынет поток раненых. А значит, возможности города по их приёму и излечению должны быть достаточными. А раз так, то строятся новые и совершенствуются старые лечебные заведения. В мирное время они обслуживают местных жителей, а в военное работают на войну.

Не один только Минск удостоился подобной чести. Помимо него такое же внимания были удостоены Москва и Самара. В качестве запасных командных пунктов. Василий Иванович предлагал иные варианты: Екатеринбург и Новониколаевск.

— Василий Иванович! Отступать можно до бесконечности. До самого Тихого Океана. Моя армия, — я нарочно это выражение подчеркнул своей интонацией, — должна знать предел, за которой для неё земли нет! Минск ничем не хуже Сталинграда. Армия, знающая заранее, что после Минска для неё земли нет, убьёт любого, кто скажет, что отступать есть куда.

— А если враг пройдёт дальше?

— Значит, вместо Ленинградской Блокады будет Минская Блокада!

— А не боишься, что белорусы тебя проклянут?

— Нет, не боюсь. Я знаю простую вещь: мёртвые святые: ещё святей! А раз так, то всякий, кто заявит о том, что можно было ценой сдачи города врагу, сохранить жизни жителям, будет убит на месте и белорусом, и русским!

Как раз во время посещения Минска, со мною пожелал встретиться никто иной как кайзер Вильгельм Второй. Причем, в личном послании он сообщал, что желательно придать этой встрече частный характер. Я не возражал, понимая при этом, что разговоры будут вестись не только на личные темы. Встретились мы в имении Поставы, что расположены в Виленской губернии, правда, никакой охотой на лис мы не развлекались. Мы просто провели время в беседах на щекотливые темы. То есть, о политике. А если точнее, то большую часть времени мне пришлось выслушивать претензии в свой адрес. Кайзеру не нравилось многое. В первую очередь наше стремление отпустить поляков на свободу.

— Дело даже не в том, что такой шаг уже породил брожение умов у нас и в Двуединой монархии. Плохо то, что мы получили на своих границах задиристого цыплёнка, который хоть и зависим от галльского петуха, но способен самостоятельно затеять драку с кем-нибудь из соседей. Мы получаем государство-провокатор с непредсказуемой политикой. Это чревато всеевропейской войной, — просвещал меня Вильгельм.

В ответ я сослался на мнение русского общества, с которым мне приходится считаться. Оно в данный момент не желает видеть в составе нашей империи таких проблемных людей, как поляки.

— Могу ли я надеяться на то, что между вашими странами не возникнет союза, враждебного Германии?

— Вилли! — фамильярно обратился я к нему, поскольку кайзер сам мне предложил отбросить всякие церемонии и вести разговор так, как ведут его два товарища по полку, — честно говоря, я вообще не желаю ни союза с будущим Польским королевством, ни выступать в роли гаранта его независимости.

— Но в случае возможной войны между…

— Я приведу войска приграничных округов в состояние боеготовности.

Я знал, чего именно опасается Вилли и старался не дразнить гусей. "Привести войска в боевую готовность" и "объявить мобилизацию" — разные вещи. Вилли опасался второго варианта, ибо мобилизация в такой стране как Россия, совсем не то, что мобилизация в той же Швеции. Конечно, реагируют и на Швецию, вопрос только в количестве отвлекаемых сил на парирование возможной угрозы. С Россией парой дивизий не обойдёшься. Даже не воюя, мы создаём тот Восточный фронт, который так не нужен Германии.

— То есть, вступать в войну с Германией вы не намерены? — продолжал пытать меня кайзер.

— Вилли, я вступлю в войну только тогда, когда меня к этому принудят, — продолжал юлить я.

— А Франция?

— С Францией всё непросто. Я до сих пор не знаю: друг она нам или враг? Мой отец считал её другом большим, нежели Германия. Общество наше считает точно так же. Но у меня есть причины сомневаться в искренности французов. А потому я в нерешительности. Скорее всего, я воздержусь от опрометчивых шагов, — как можно уклончивей отвечал я.

Мой ответ совершенно не удовлетворил кайзера и он продолжал зондировать почву уже по "Балканскому вопросу".

— Вилли, я с уважением отношусь к интересам Германии не только на Балканах, но и на Ближнем Востоке. Но есть один камень преткновения: Проливы. Этот вопрос можно решить по-разному. На заре своей истории, русские осаждали Константинополь. В итоге так и не захватив его, наши предки заключили неплохой торговый договор с византийцами. Договор был настолько хорош, что нам не потребовался ни Крым, ни выходы к Черному морю, ни сами проливы. Если бы турки в своё время были столь же разумны, как и византийцы, то вопрос о проливах никогда бы не стоял на повестке дня. Что нам нужно по большому счёту? Свободное мореплавание для своих торговых и военных кораблей и отсутствие чужих флотов в Чёрном море. Нам не страшен турецкий или германский флоты. Но заход британских или французских флотов… У нас ещё помнят Крымскую войну. К сожалению, Турция не желает понимать нас.

— Значит, если Германия установит свой контроль над Проливами…

— Смотря какой контроль. Если Черное море так и останется закрытым для нашего флота и доступным для флотов недружественных стран, то нам с этим нужно что-то делать. Германские или австрийские боевые корабли в нашем море мы не будем считать угрозой, с которой невозможно справиться. Но британский флот нас не устраивает ни под каким видом.

И по этому пункту разговор окончился ничем. Кайзера совсем не устраивала ситуация, в которой Босфор будем контролировать мы. Черноморские проливы были для него не так важны, как трасса Берлин — Багдад. Он прекрасно понимал, что владея проливами, мы в любой момент можем прервать эту ниточку, которая свяжет Центральную Европу с Ближним Востоком. Мне уже докладывали о намерении кайзера создать крейсерскую станцию в Персидском заливе. Нам от этого было ни жарко, ни холодно. Турки тоже не возражали. Зато британцы были резко "против", а потому начали вывешивать перед нашим носом вкусную морковку под названием "Черноморские проливы". Именно поэтому они лояльно отнеслись к устроенному мной перевороту в Болгарии. "Болгарский вопрос" тоже беспокоил кайзера. Но тут я сослался на то, что русское общество неравнодушно к судьбе братьев-славян, а потому у власти в Софии удержится лишь прорусски настроенное правительство. Тот факт, что имея Болгарию в качестве плацдарма, мы в любом случае держим под контролем пути сообщения с Ближним Востоком, с этим придётся смириться. А ведь есть ещё Сербия, народ которой не менее дружественен нам. Конечно, правящие им Обреновичи те ещё сволочи, но я не стану диктовать "братушкам" о том, какой правитель для них будет лучшим. Сами поймут. А поняв — примут надлежащие меры.

Говоря про это, я достал с книжной полки географический атлас и раскрыв его на соответствующей странице, провёл пальцем по линии Дуная. Вилли всё понял без слов. Ведь эта река столь же важна для стран Европы, как и сухопутный путь в Азию. И перекрыть этот путь я смогу с такой же лёгкостью. Тем более, что в Николаеве сейчас строятся речные корабли не только для нашей, но и для болгарской речных флотилий.

Вот тут у нас и пошла торговля, результатом которой была договорённость: как там у балканских народов сложатся дальнейшие дела с турками, для нас неважно, но в отношении Германии и Австро-Венгрии болгары будут соблюдать нейтралитет. Ни я, ни кайзер не должны привлекать Болгарию к участию в чисто европейских войнах. Взамен этого, я согласился с правом Германии или Австро-Венгрии содержать в Дарданеллах свои гарнизоны. Всё это было чисто на словах и гарантий того, что достигнутые договоренности будут строго выполняться, никто из нас дать не мог. Заключать формальное соглашение? Тоже не выйдет. И я, и Вилли не в состоянии творить произвол.

После Балкан возникла иная тема для обсуждения: воздушные егеря и гренадёры. Вилли встревожили виденные им кадры "кинохроники" и демонстрация в Крыму. Поэтому он сразу задал вопрос: насколько это реально?

— Реально, мой друг, очень реально, — не моргнув глазом отвечал я, — но здесь существует множество трудностей технического плана. Десантирование целого взвода в грузовом контейнере дорого мне обошлось. Целый взвод солдат пришлось отправить в отставку из-за полученных телесных повреждений.

— Но ведь это неразумно! — живо откликнулся кайзер, — зачем губить прекрасных и храбрых людей? Разве нельзя было поместить в контейнер каких-нибудь туркмен или евреев?

— Вилли! Как можно? Они тоже мои поданные!

— Клаус! Но ведь ты мог попросить у меня каких-нибудь готтентотов! Уверяю, я бы не отказал тебе в таком пустяке. Такие испытания нужно проводить на дикарях, как это делают лягушатники.

Вот это новость! Французы значит тоже клюнули. Да и немцы судя по всему призадумались. Мою догадку кайзер подтвердил немедленно, предложив мне продать парочку экземпляров парашютных устройств и дельтапланов. Отказывать ему в такой малости я тоже не стал. Дело в том, что если дельтапланы ещё на что-то годились, то с парашютами немцы особо не попрыгают. Мои ребята использовали для прыжков не ранцевые парашюты, которые пока ещё здешнему миру неизвестны, а именно "парашютные устройства", которые представляли собой алюминиевый футляр, внутри которого помещался сам парашют в вытянутом виде. Футляр этот подвешивался внутри гондолы дирижабля, будучи жёстко закрепленным. Из нижней части футляра на стропах выглядывало плетёное креслице, в которое и садился парашютист. Сев в креслице и пристегнувшись ремнями, парашютист ждал, когда экипаж откроет нижние створки десантного отсека и дёргал спусковой фал, которым открывался замок подвесного устройства, после чего и происходил сам прыжок. Запихивать такую громоздкую "колбасу" в аэроплан было невозможно, а в дирижабль — самое то! Поэтому я с лёгким сердцем согласился помочь кайзеру с организацией нового рода войск: "люфтегерей".

На этом авиационная тема не была исчерпана. Вилли сообщил о намерении организовать трансконтинентальное воздушное сообщение. Всё-таки получив базы и колонии на Тихом Океане, немцы вынуждены держать там свои войска и каким то образом поддерживать с ними связь. Телеграфные линии это позволяли, но ведь не всё передашь по телеграфу. Часть сообщений приходится доверять бумаге и перевозить почту специальными курьерами — фельдегерями. Подозреваю, что перевозить будут не только почту. Наверняка постараются и подглядывать где только возможно. Но с другой стороны: что это немцам даст? Ничего такого, что стоило бы прятать от глаз воздушной разведки, на большей части материка нет. Зато построенные с немецкой помощью "аэропорты" нам самим пригодятся. Их дирижабли будут лететь в основном вдоль Транссиба, а нам нужно и в иные стороны летать. Как ни крути, но без нормально оборудованного аэропорта, лучше к делу не приступать. Вот потому и дал я на это своё согласие.

Разногласия возникли лишь по конечному участку маршрута. Немцам после Читы требовалась трасса на Шаньдун и дальше на Филиппины. У меня был иной интерес и я настаивал на прохождении трассы через Хабаровск, Владивосток и дальше не Сеул. В итоге, договорились, что сперва оборудуем трассу до Читы, а там решим по обстоятельствам.

К участию германского промышленного капитала в совместных с нами проектах, Вилли отнесся неоднозначно. Я его прекрасно понимал. Немцам нужен не конкурент, а покупатель их товаров.

— Вилли! В стране, с нищим населением не может быть много покупателей ваших товаров. Чтобы повысить емкость потребительского рынка, нужно увеличить доходы населения. Тут надеяться на одно только земледелие не приходится. Всё, что оно может нам дать, так это обеспечить приличную жизнь для пятнадцати миллионов человек. Прочие сто двадцать миллионов ничего у вас не купят, потому что едва сводят концы с концами. Единственный выход из нищеты — развитие собственной промышленности. Именно это должно нам дать увеличение народного достатка. Если это произойдет — количество покупателей возрастет в разы. В долгосрочной перспективе вам выгодней вложиться в наше развитие, чем довольствоваться теми крохами, которые ваши промышленники имеют с России.

— Ваши отношения с Францией…

Кто о чем, а голый о соитии! Впрочем, понять немцев можно. Французы лезли в Россию как нахлыстанные, стараясь скупить все более или менее ценные активы. И зависимость от их банкиров была огромна. Немцы прекрасно понимали это. Понимали они и то, что в один прекрасный момент, французы сумеют прижать нас к ногтю и заставить вести такую внешнюю политику, которая удобна им. Нужно сказать, что государственного долга потихоньку уменьшался, а новых долгов я не допускал. Но ведь были ещё долги частных лиц и компаний. И должники эти были влиятельны. Воздействуя на них, французы вполне могли организовать переворот и поставить у власти удобное для них правительство. Но не только это беспокоило немцев. Проявлять осторожность их заставило и нашумевшее "Дело Торнтонов".

История бизнеса братьев Торнтонов была давняя и мерзкая. Эти дельцы проникли в Россию ещё при моём деде. Вложив средства в строительство ткацкой фабрики в Петербурге, они сделали ставку на дешевизну местной рабочей силы. Так поступали многие иностранцы и жестокая эксплуатация труда аборигенов была повсеместной, но эти англичане в своей бесчеловечности превзошли всех. Один раз они уже довели рабочих до полного отчаяния и кончилось всё это их участием в Промышленной войне. Забастовку конечно подавили, но дальше такое терпеть я не собирался. Меры мной были приняты решительные и Торнтоны пострадали в числе прочих заводчиков. Но нужных выводов не сделали. Когда с помощью Зубатова стали возникать фабрично-заводские союзы, началась новая эпоха противостояния труда и капитала. Так вот, часть деловых людей приняли это как данность, с которой приходится считаться. А Торнтоны упёрлись. Все попытки создать при их фабрике профсоюз заканчивались тем, что членов этого союза, под любым предлогом выкидывали на улицу. И тогда Торнтонами занялся товарищ Ульянов.

Нужно сказать, что у Ильича были давние счеты с владельцами этой фабрики. Он ведь в Шушенскую ссылку поехал как раз из за них. Я прекрасно знал, что Владимир Ильич обиды всегда помнил и никогда их не прощал. Так было и тут: Ильич для начала подал на фабрикантов в Промышленный суд. Торнтоны, в своём высокомерии проигнорировали поданный малоизвестным в тот момент политиком и отказались даже явиться на заседание суда. Вот только дело это было на особом контроле и потому их туда доставила полиция. А дальше началась тяжба.

Положение ответчиков осложнялось тем, что слишком многие жаждали их крови. Я не говорю о простых рабочих. И даже Ильича можно не упоминать. Практически все фабрично-заводские союзы рабочих Питера желали примерного наказания английских дельцов. Чтоб прочим хозяевам было неповадно. На их стороне был и сам Зубатов со своей уже неслабой "конторой". Про себя я уже не говорю. Поэтому было кому помочь представителю истца, чтобы собранный им материал был максимально доказательным. А накопали такое, что чисто гражданский процесс перерос в уголовное дело. И не помогли ответчикам ни самые дорогие адвокаты, ни протесты английского посла. Двенадцать лет каторги и запрет на дальнейшее управление собственной фабрикой в течении такого же срока.

Что было дальше? Было предложение по национализации производства. Я воспретил это делать. Увлекаться национализацией — только плодить безмерно бюрократию. Вместо этого произошла СОЦИАЛИЗАЦИЯ фабрики. То есть, она стала собственностью трудового коллектива. То есть, все стали акционерами. Вопрос: а смогут ли пролетарии квалифицированно управлять производством? Ответ: не смогут! Но уникальность ситуации была в том, что помимо иностранных управленцев, на этой фабрики был и чисто русский управленческий персонал, который страдал от английского расизма ничуть не меньше работяг. Уже это способствовало их солидарности с трудовым коллективом. Немалую роль играло и то обстоятельство, что при социализации фабрики они повысили свой статус. В общем, получилась фабрика, собственником которой стал срочно созданный фабрично-заводской комитет.

"Дело Торнтонов" вызвало в обществе неоднозначную реакцию. "Левые" ликовали: все-таки первый случай передачи средств производства в распоряжении тех, кто в нем участвует. Зато "правые" были встревожены: ведь теперь можно лишать владельцев собственности, найдя для этого подходящий предлог. Поэтому и немцы стали осторожничать.

— Вилли, не стоит проявлять беспокойство по этому поводу, — толковал ему я, — в нашей стране германофилов немного, но лично я предубеждений против немецких деловых людей не испытываю. Русского человека, в отличии от немцев, трудно заставить выполнять все пункты и параграфы. Мы к этому стремимся, но мешают ложные убеждения о том, что законы пишутся только для простонародья. А так быть не должно. Закон един для всех. У вас это понимают. До наших людей такое с трудом доходит. И если ваши предприниматели будут соблюдать наши законы, то собственности и доходов с ней их никто не лишит. И пусть тебя не пугает слово "социализация". Она может быть и частичной. Это обычное акционирование. Ведь никто не мешает рабочему инвестировать свои сбережения в развитие производства. В Европе, насколько я знаю, это нигде не запрещено. Просто у нас есть маленькое отличие: приобретает долю собственности не конкретный Иван Лаптев, а тот профсоюз, в котором сей Иван состоит. В идеале, если немецкий промышленник потеряет интерес к делу и захочет продать его, профсоюз первый в очереди на покупку.

В общем, мой ответ кайзера удовлетворил. Расставшись с кайзером, я вернулся к текущим делам. Итак, решение проблемы развития приграничных губерний я видел в устройстве многочисленных предприятий местного значения. Предприятия эти должны быть небольшие, при этом потреблять как можно меньше привозного сырья. Помимо местной промышленности, придется выделить средства на разного рода ремонтные заводики. Без этого никак не обойтись. Всё-таки паровозы и вагоны лучше ремонтировать на месте, да и для водного транспорта ремонтные базы требуются. В сельской местности тоже придётся заводить предприятия пищевой промышленности. Но тут будет идти работа по линии "Военторга". В состав мобилизационных мероприятий входит требование создания годового запаса продовольствия. Естественно, что строительство хранилищ для него нами предусмотрено. Правда, возникла другая проблема: возможное воровство. То что оно будет, я не сомневался. Вопрос был лишь в том, чтобы оно не выходило за определённые рамки. В конце-концов, я принял такое решение: сократить сроки хранения продуктов. В общем, работало всё это так: "Военторг" на выделенные казной средства, закупал у местного населения и фабрикантов продукты в том виде, в котором они пригодны для длительного хранения. Это и разного рода крупы, рыбные, мясные, овощные и фруктовые консервы, сахар, сгущенное молоко, макароны. Не забыл я и про проклятущий сушеный картофель. Все это некоторое время хранилось на складах, а затем по оптовым ценам поступало в свободную продажу. Полученная прибыль, за вычетом налогов, шла на развитие самого "Военторга". Естественно, что при такой системе, никто из служащих этой конторы обижать свой карман не желал. Единственное, что я ограничил, так это размер той части дивидендов, которую официально разрешалось положить в свой карман. Собственно говоря, воровством как раз и считалось превышение установленного процента вознаграждения. Наших отставников такой порядок вещей устраивал и меры они пока что не теряли. Было еще одно ограничение: бесплатные поставки "продовольствия в те места, где возник голод. За попытку нажиться на голодающих: трибунал, лишение российского подданства и выселение в Гавайское королевство. Думаете, что лучше в Заполярье? А какой там с них толк? Пусть лучше на Гавайях "отдыхают". Тем более, что в данный момент там вовсе не курорт и жизнь там тоже нелёгкая.

Но вообще, затея с "Военторгом" себя начала оправдывать. Дело в том, что имея дело с таким товаром, который в мирное время в Европу не очень то и продашь, отставники начали делать то, что и должен делать истинный европеец: приступили к налаживанию системы колониального ограбления стран Азии. Правда, на грубый грабёж это не походило. Шел процесс создания сети торгово-закупочных пунктов. В тех местах, на которые распространялось наше влияние, закупалось всё то, что могли предоставить нам кочевые народы: в основном кожи и шерсть. Взамен этого, кочевники приобретали довольно нехитрые, но очень нужные им промышленные изделия, с изготовлением которых мог справиться любой кустарь. В принципе, это начало процесса и объём торговли ещё невелик. Да и аппетиты жителей азиатских степей и нагорий со временем возрастут. Им понадобятся более сложные в изготовлении вещи. Чудесно! Значит, поток сырья на русские фабрики возрастёт, а заводы будут расширять своё производство. Но главное — есть шанс, что мы постепенно уйдём от такой дурости, как вывоз сырья и продовольствия в Европу, в обмен на промышленные товары от неё. Чем это чревато, показала ещё Крымская война. Вот потому и начата индустриализация страны. В первую очередь — в коренных землях России.

А в коренных землях творилась иная политика. Я не стал идти тем путём, которым шли большевики в моём времени. То есть, делать всё исключительно собственными силами. Пока буржуи не обиделись на Россию-матушку, их немалые возможности стоило использовать. Внешне всё выглядело так, что в страну начал проникать зарубежный капитал. Бельгийские, швейцарские, американские и немецкие фирмы открывали у нас свои филиалы. Тот же Крамп строил у нас судостроительные заводы в Приморье и в Северодвинске. Швейцарские фирмы вовсю трудились на Урале, налаживая производство точных механических и оптических изделий. Электротехника, силовые установки и приборостроение — это уже немцы. Производство оружия — это бельгийцы. А куда деваться? Без иностранной технической помощи нам пока что не обойтись. Но в полной собственности иностранцев эти заводы и фабрики не были. Пакет акций распределялся как правило следующим образом: часть акций и весьма увесистая доля, принадлежала иностранному частнику. Доля иностранного участия была разная. На сколько удавалось договориться. Остальную часть делили государство и трудовой коллектив. То есть, смешанная форма собственности: частично в частной собственности, частично национализировано, частично социализировано. Буржуям конечно такой подход не совсем нравился, но им во время переговоров объясняли:

— Господа! Сейчас новые времена. Посмотрите на Британию: там уже лет двадцать идёт процесс, при котором частный капитал делится с рабочим классом долей от прибыли, полученной в результате эксплуатации колоний. То же самое происходит и в Бельгийском королевстве. Его величеством королём Леопольдом давно запущен процесс социализации. Он тоже часть получаемой прибыли тратит на повышение уровня жизни своих подданных. Мы в России тоже идём таким же путём. За этим перспектива господа! Социализация — это путь достижения внутреннего мира. Уверяем вас, на подобных фабриках не будет никаких забастовок!

Конечно, рабочий класс был не в состоянии покупать акции. Это делала казна, которая потом передавала этот пакет фабрично-заводскому комитету. А уж как профсоюз будет делить дивиденды среди самих работников — это уже не моя забота. Главное было то, что предпринимателям уже сложнее стало тех, кто чем-то недоволен, натравливать на государство. Да и как тут натравишь? Люди ведь неглупые у них работают и оценивают ситуацию не только рублём. То, что при моей власти над народом издеваться стали меньше. и то, что с каждым годом их всё меньше и меньше притесняют — они прекрасно поняли. Кстати, не только в промышленности. В армии тоже положение с личным составом стало лучше. Начну с того, что исполнилась мечта моего военного министра об улучшении питания нижних чинов. Солдат стал питаться не только кашей и щами. В его рацион включили рыбу, яйца и чай с сахаром. Раньше это не получалось, потому что было слишком дорого. Но Александр Федорович сумел оптимизировать траты на нужды своего министерства и деньги на улучшение питания сразу нашлись.

Много споров среди генералитета вызвал "алюминиевый вопрос". Дело в том, что как только был получен первый алюминий, его пустили вовсе не на стратегические какие то цели, а на военное снаряжение личного состава. Алюминиевые котелки, кружки, фляжки, ложки. Вроде бы и ничего особенного, если только забыть про то, что мы только учились работать с этим металлом. И как раз номенклатура выпускаемых изделий и вызвала споры среди генералов.

— Ваше величество, разворуют всё, непременно разворуют! — уверяли меня высокие чины Военного министерства, — эти шельмы сделают вид что потеряли вещь, а сами для дома его приберегут.

Я конечно не сомневался в их правоте. Армия у меня в основном крестьянская и небогатая. Хорошие и добротные вещи, которые не будут лишними для крестьянина, народ обязательно замахорит. Досадно конечно, но ведь выход всегда можно найти. И нашли! Как ни странно, хорошая мысль пришла в голову именно Аликс.

— Ники! Зачем мелочиться? Подумай сам: мы отпускаем солдата со службы в той форме, в которой он эту службу нёс…

— Аликс! Но ведь если так не делать, если заставить его сдавать на склад казённую форму, то большинство отслуживших уйдут домой либо в нижнем белье, либо совсем без него. Народ у нас небогат. Денег у солдата на покупку цивильной одежды как правило нет.

— Вот именно Ники! Мы ведь не считаем, что всё казённое следует возвращать. Так зачем требовать возвращать то, что смело можно считать вещами для личного употребления? Да объявите вы все эти котелки да ложки памятными вещами и забудьте о них!

Это была мысль, с которой я не сразу смог согласиться. Просто привык к тому, что в Советской Армии, которая была многократно богаче императорской, подобные предметы имели очень длительные сроки службы и списать их по физическому износу было ой как трудно! Но с другой стороны: зачем так поступать? Государство не обеднеет от того, что честно отслуживший человек уйдет со службы с памятными вещами. Разве он не заслужил памятного подарка за верную службу?

Приняв предложение супруги, я его слегка усовершенствовал. Отныне, все эти алюминиевые вещи, которые поступали не в свободную продажу, а в армию, были украшены двуглавым орлом, а в число обязательных требований было включено такое: за свой счет гравировать на них номер воинского билета и фамилию с инициалами владельца. А что? В Советской Армии все, что было на солдате, обязательно клеймилось. Это чтобы свои вещи с чужими не путать. Ну а с памятными вещами и другой смысл. Хорошие вещи в семье всегда переходят по наследству. И вот представьте себе чувства правнука солдата, который спустя десятилетия с гордостью показывает приятелям флягу, на которой гравер оставил надпись примерно такого рода: "Рядовой гвардии Е.И.В. Финского стрелкового батальона Похуй Нахуйнен".

Кстати, насчет финской армии. Она до сих пор существует. В отличии от моего времени, я не стал дразнить финских гусей. Великое княжество Финлядское пребывает в прежнем статусе и финские военные формирования продолжают существовать. Численность их конечно не увеличилась, зато в моей гвардии прибавилось добровольцев из этой страны. В большинстве своём, они служат бекасниками — именно так официально стали называть снайперов. И кстати, служат исправно. Не дают повода говорить о том, что "чухна не солдат". Что их привлекло на службу? "Дюженки"! Те самые бумажки, которые дают право на безвозмездное получение земельного надела. Как правило — в Сибири. Финны конечно живут лучше русских, но безземельных и у них хватает. Вот и потянулся народ свои хутора выслуживать. И не только финны. Латыши, эстонцы, литовцы, поляки… Вроде бы и не так много их, но мотивация имеется и Сибирь их уже не пугает. Почему? А потому что сотворил я то, что в моём времени отродясь не было. У нас Сибирь никогда не знала помещика, а тут они завелись. Офицеры ведь тоже получают свои "дюженки". Не все из них продают эти бумаги. Многие наоборот, стараются еще и прикупить. Не успел я оглянуться, а в реестре появились сведения о нескольких сотнях помещичьих хозяйств в Сибири! А ведь это прекрасная агитация! Сколько не мани мужика на новые земли, но толку будет мало, потому что он всегда задаст вопрос:

— Если там в Сибири такие райские места, то почему дворяне туда не едут?

А меня эти самые дворяне едут! А раз им там мёдом намазано, то и мужик охотней с места снимается.

Особое внимание — Дальнему Востоку. С ним не всё так просто. Транссиб еще не имеет сквозное движение, хотя уже вот-вот и будет. И это даёт надежду на то, что удержать свои земли на берегу Тихого океана мы сможем при любом раскладе. И тут у большие надежды на недавно образованное Тихоокеанское казачье войско. Это особое войско, не похожее на прочие казачьи войска. В первую очередь тем, что потомственных казаков там немного. В основном — дембеля из "мужичья". Но не только в этом отличия. Землями, пригодными для возделывания, я их одарил. Вот только на этом не разбогатеешь. И то, что подходящий скот при обзаведении хозяйством новые казаки получили, тоже не было показателем. Самое главное — рыбные промыслы. Именно они и определили особый уклад жизни казаков-тихоокеанцев. Каждый из них был приписан к определённой ватаге, с которой и ходил в море на промыслы. Главное достояние ватаги — рыболовное судно. Его ватага получает бесплатно, как и рыболовные снасти. Ну а амортизация имущества — это за их уже счет. Самый смак был в том, что большую часть акватории Охотского и Берингово морей я официально объявил "Поместьем Тихоокеанского казачьего войска". По этому поводу возник даже международный скандал. Но повернуть всё вспять уже и я не мог. Ватажники были вовсе не смирными овечками и уходя в море, прихватывали с собой и оружие. В этом была нужда, потому что иностранных браконьеров в этих водах хватало. Порой целые партии вооруженных браконьеров высаживались на наших берегах и грабили местное население, как русское, так и инородческое. Сибирская флотилия, которая должна была нести в этих водах охрану, везде не поспевала. Но теперь прежней вольнице наступал конец. Казаки рьяно взялись за устранение конкурентов. Что там творилось, мало кто достоверно знал, потому что заморачиваться с юридическими тонкостями ватажники не любили. Обнаружив судно браконьера, они бросали все дела и брали его на абордаж. Ну а дальше — концы в воду. Кто это был, с какой страны, кто его знает?

Вообще то, подобные действия могли стать боком не только самим казакам. Министерство Иностранных дел уже било тревогу по поводу "поощрения неприкрытого пиратства". Я понимал причину беспокойства чиновников с Певческого моста. Рано или поздно, неконвекционные методы защиты своих интересов вызовут ответную реакцию со стороны заинтересованных держав. И скорее всего, после пары формальных протестов, в наши воды зайдёт сильная эскадра и всем нам станет плохо.

— И всё-таки господа, совсем не отвечать на посягательства — дурная политика. Вы беспокоитесь о том, как воспримут действия наших казаков во всём мире. Конечно, никто не будет в восторге от того, что наши бравые ребята творят с их подданными. Но ведь и их подданные не ангелочки. Их действия в наших водах смело можно причислять к пиратским. А раз так, то где ноты протеста в адрес неких держав?

Что есть, то есть. Наши дипломаты, боясь осложнений, никогда не заявляли протестов по поводу возмутительных действий чужих поданных на нашей территории. Но если бояться подобных осложнений, проявлять нерешительность, то рано или поздно, об тебя вытрут ноги и скажут, что это есть хорошо. Поэтому, я решил не мешать казакам творить правое дело. Но подкрепить их усилия, упорядочить этот процесс и придать ему законную форму, обязательно стоит. Поэтому на свет появился документ под названием "Высочайший Манифест о борьбе с пиратством и прочим хищничеством в восточных водах Российской империи". В этом манифесте, после положенного в таких случаях перечисления тех безобразий, что творили иностранные поданные, следовало повеление о беспощадной борьбе с подобными явлениями. Отныне, любое иностранное промысловое судно, чтобы не попасть под действие этого "Манифеста", должно было приобрести лицензию на промысел в российских водах. Лицензию эту по установленной казачьим кругом цене, должно приобретать в канцеляриях Корсаковского, Поронайского и Камчатского отделов Тихоокеанского казачьего войска. Срок действия лицензии — один промысловый сезон. Судно, не имеющее лицензии — считать пиратским и поступать с экипажем этого судна "согласно принятым в цивилизованном мире обычаям и законам". Что это означало на деле? Задержанного браконьера, если он не оказывал сопротивления, предписывалось отводить в порты, где имеется морской призовой суд. Таких портов было три: Корсаков, Поронайск и Петропавловск-Камчатский. Там дело рассматривали судьи, выбранные казачьим кругом сроком на один год. Правда, учитывая, что казаку во время промыслового сезона недосуг дома сидеть, разрешалось выбирать судьями женщин из числа казачьих жен. Непременное условие: члены суда должны быть совершеннолетними и иметь не менее двух классов образования. Участие женщин в судебном разбирательстве не означало смягчение участи виновных, потому что именно женщины редко находили в деле подсудимых смягчающие обстоятельства. Приговоры, выносимые ими не отличались разнообразием. Если задержанный экипаж не оказывал сопротивление и не был уличен в разбое и насилии, то по приговору суда происходила конфискация судна вместе с уловом, а экипаж получал от трёх до пяти лет каторжных работ. Впрочем, каторгу браконьеры отбывали своеобразную. Учитывая, что в тех местах всегда не хватает рабочих рук, я разрешил казакам использовать каторжников в качестве ватажных батраков. Оправдательные приговоры тоже выносились. Например, задержат кого без лицензии и с пустыми трюмами, а накануне был сильный шторм. Всё ясно: штормом занесло его в заповедные воды. Ну не казнить же за это бедолаг! Отпускали с миром.

Самые суровые кары налагались на тех, кто либо разбоем себя запятнал, либо оказал сопротивление казакам. Призовой суд не имел права выносить смертные приговоры или отвешивать астрономические сроки. Этого просто не требовалось, ведь был ещё закон о самоуправлении в сельской местности, согласно которому, народ собравшись на сходку мог вынести и исполнить приговор любой степени суровости, по обычаю, принятому в данной местности. И если суд происходил на суше, то судья просто передавал таких негодяев в распоряжение казачьего круга. Ну а в море, это в море. Ватажный старшина, обладавший в открытом море всеми правами командира боевого корабля, был властен сотворить с ослушниками что угодно: расстрелять, повесить, утопить или помиловать да отпустить на все четыре стороны. И только бог да царь могли отменить его решение. До бога, как известно всем — высоко, а до меня — далеко. Я ведь не всякий год бываю в тех местах.

— Ники! Зачем тогда вся эта комедия с судом? — вопрошала меня Аликс, — ведь вряд ли занятый важными делами капитан, станет тратить время на сопровождение убогой лоханки за сотни миль от места задержания.

— Дорогая! Кто-то конечно предпочтет не тратить зря времени и спрячет концы в воду. Но разумный старшина поймёт, что приглянувшаяся ему рыболовная шхуна, неизвестно каким образом оказавшаяся в распоряжении ватаги — это улика, свидетельствующая о том, что он сам не чужд пиратства. Поэтому он и до порта доведёт трофей, и через суд выправит бумаги на конфискацию и передачу в ватажную собственность добытого приза. Люди там не глупые. Как правильно поступить — догадаются сами.

Но как бы рьяно не несли свою службу казаки, численность их была всё-таки невелика. Личного состава — едва только полк укомплектовать. Поэтому пришлось им в помощь формировать отряд морской пограничной стражи и заказывать для него в Николаевске-на-Амуре корабли специальной постройки в количестве двенадцати штук.

Все эти меры конечно уменьшили размеры браконьерства, но они же и осложнили наши отношения с Японией и частично с Америкой. Но если американскому правительству, у которого возникли осложнения в Колумбии и Китае, было сейчас не до воплей обиженных граждан, то с японцами всё было иначе. Рыболовство для них было жизненно важной отраслью. Поэтому они на действия наших казаков реагировали очень болезненно. Обладая самым мощным на Тихом океане флотом и поддержку со стороны Британии, они могли себе позволить разговаривать с нами языком угроз. За последние два года мои дипломаты провели с ними множество переговоров на самые разные темы. Доводить Японию до отчаяния своей неуступчивостью мне не хотелось. Я предлагал японцам заключить конвенцию по рыболовству, в которой все спорные моменты можно будет урегулировать. Японцы в принципе соглашались, но когда дело доходило до конкретных деталей соглашения, упорно стояли на своём и не проявляли никакой уступчивости. Более того, месяц от месяца их требования становились более жесткими.

Ближе к 1903 году я понял: конфликта не избежать. Поэтому я отдал приказ о начале подготовки к войне с Японией. Для Георгия и адмирала Дубасова моё решение неожиданным не было. Подготовка к возможной войне на Дальнем Востоке нами велась давно. Мой последний по времени приказ просто требовал ускорить её. Поэтому, я надеялся на то, что к нужному времени у нас будет в этом месте достаточно сил для ведения маленькой и надеюсь, что всё-таки победоносной войны.

Подготовка эта велась по многим направлениям. Но сейчас то, что я задумал ранее, нуждалось в дополнении. В частности, нужно было что то делать с японскими шпионами. Японская разведка не шла ни в какое сравнение с британской, но это не делало её менее опасной. А толковой контрразведки у нас как не было, так и нет до сих пор.

До недавнего времени, вопросы контрразведки находились всецело в руках политического сыска являясь его подсобным делом. Этим и объясняется то обстоятельство, что борьба с неприятельскими шпионами велась бессистемно, шпионские процессы являлись редкостью.

Зубатов, прекрасно показавший себя на ниве борьбы с революционерами, совсем никак не проявил себя в борьбе с иностранным шпионажем. Ежевский, в чьём ведении были особые отделы, понимал в этих делах ещё меньше Зубатова. Мне позарез нужен был человек, способный создать такую организацию. Что интересно, такой человек имелся. Просто я не был до конца уверен в его лояльности. Но деваться мне было некуда и я дал Зубатову задание:

— Сергей Васильевич, у меня имеется для вас очень важное задание. В моём "особом списке" числится некий Феликс Эдмундович Дзержинский. Наверняка он и у вас на заметке.

— Да, ваше величество, у меня есть сведения об этом человеке. В настоящий момент господин Дзержинский состоит в разрешенной партии христианских социалистов и выполняя задание своей партии, работает в Маньчжурии в области Албазинского православного войска.

— Чудесно! Задание ваше будет вот каким: нужно уговорить господина Дзержинского создать и возглавить отдел по борьбе с иностранным шпионажем. Подчиняться этот отдел будет вашему Комитету. Уверяю вас, если у вас выйдет уговорить Феликса Эдмундовича поступить на службу, то этим самым будет сделано большое дело.

Спустя месяц после этого разговора, лично съездивший в Албазинский округ Сергей Васильевич, доложил о том, что вербовка прошла успешно и прием на службу Феликса Эдмундовича осуществлён.

— Вот только я, ваше величество, позволил себе дерзость, не до конца выполнить ваше повеление, — я кивнул Зубатову головой, разрешая продолжать и он объяснил мотивы своего самовольства, — не смотря на то, что господин Дзержинский принимал участие в революционном движении, у него нет ни необходимых знаний, ни нужного опыта для руководства тайной деятельностью. Поэтому я взял на себя смелость нарушить ваше повеление и поставить его на более скромную должность, на которой он приобретёт начальный опыт.

— И кем теперь является господин Дзержинский?

— Столоначальником Приамурского особого сыскного бюро, без присвоения классного чина и правом непосредственного доклада мне. Раньше такого бюро у нас не было. Я принял решение образовать первое из территориальных учреждений такого рода. Если господин Дзержинский оправдает возлагаемые на него надежды, то его службу можно и укрупнить. Смею заметить, лично я сомневаюсь, что сей дилетант добьётся успеха в незнакомом для него деле.

Вообще то, не спеша придавать новой службе всероссийский размах, Зубатов поступал правильно. Феликсу Эдмундовичу действительно требовался хоть какой то начальный опыт. А вот насчет неверия…

— Сергей Васильевич! Принятое вами решение я одобряю. А насчет дилетанта вы не совсем правы. В политическом сыске и до вас хватало профессионалов. А каковы их успехи? Можете не отвечать. Прекрасно помню о том, что до начала вашей деятельности, смутьяны только росли в числе. Повышая вас по службе, я делал ставку на человека, который способен принимать необычные решения. И вы оправдали мои надежды. Но в таком деле, как ловля иностранных шпионов, ваша служба себя не проявила. Значит вам нужен человек, способный принимать необычные решения. Пусть он ещё многому не учён. Так даже лучше. Сложившийся подход к делу будет только мешать ему. А мне нужно, чтобы в момент начала войны, японская разведка внезапно ослепла и оглохла.

Итак, первым противником будущего "Железного Феликса" стали японские спецслужбы. Нужно сказать, что они в это время были далеко не на высоте своего положения. Нужного для таких дел искусства у них ещё не было. Понимая это, японцы пошли верным путём, применив принципы "муравьиной разведки". То есть, брали не качеством работы, а количеством задействованных в деле агентов. Огромное количество японских агентов, проникали на нашу территорию и работали разного рода парикмахерами, массажистами, мелкими торговцами… Ценность каждого такого агента была невелика. Информации, интересной японским штабам от каждого них шло мало. Но курочка по зёрнышку клюёт. Когда сведения к резиденту поступает от множества людей, из таких вот "зёрнышек" постепенно складывается целостная картина. Примитивно? Но зато эффективно.

Дзержинский начал с того, что завел картотеку на всех поданных микадо, которые легально пребывали на территории нашего Дальнего Востока. Но были и те, кто маскировался под корейцев или китайцев, резонно полагая, что отличить их от японцев мало кто из европейцев сумеет. В моём времени такой подход себя оправдал. Разоблачить таких хитрецов с помощью тех же китайцев было нетрудно. Но так как сами китайцы не испытывали желания сотрудничать с русской полицией, японские агенты чувствовали себя достаточно вольготно. Но здесь у них такое не прошло. Особенность подхода Дзержинского к делу была в том, что он делал ставку на сотрудничество с простым народом. Поэтому, для выявления тайных агентов, он привлёк албазинских христиан, с которыми успел хорошо поработать ещё до процесса вербовки. Именно албазинцы стали первыми оперативными работниками Приамурского особого сыскного бюро. Благодаря им, было выявлено немало японцев, скрывавших своё происхождение. Помимо албазинцев, Дзержинскому начала помогать "Красная стража" председателя Ли, с которой он тоже установил сотрудничество. Благодаря такому подходу, большая часть японской агентуры стала нам известна. Правда, хватать и сажать этих явных шпионов мы не спешили. В первую очередь потому, что здесь пока что так не принято. Арест поданных микадо в мирное время, без достаточных доказательств их подрывной деятельности, мог вызвать международный скандал. Поэтому, я дал задание Зубатову подготовить операцию "Артель", сигналом к началу которой будет начало войны между японцами и нами. А заодно определить места, где мы во время войны будем держать арестованных. Пока же, службу Дзержинского мы усилили специалистами из "сливного бачка", чтобы "кормить" супостатов качественной "дезой".

Шпионаж конечно важен, но не менее важным делом я считал подготовку тыла к войне. Я не спешил отдавать команду на массовую переброску войск на Дальний Восток. Она конечно потихоньку производилась, но в основном в форме переброски маршевых команд, которые шли на формирование новых частей. Зато создание складов с запасами военного имущества шло полным ходом. Те же самые боеприпасы в огромном количестве везли в срочно создаваемые в Приморье и Приамурье склады. Параллельно создавались госпитали и лазареты, накапливались запасы медикаментов и перевязочного материала. В общем, везли всё, что невозможно было производить на месте, резонно полагая, что лучше всё подготовить заранее, чем спешно завозить с началом войны.

Но не только нужное имущество везлось в те края. Военно-топографическая служба тоже была брошена на подробное изучение этого театра военных действий. Кроме топографов, для ознакомления с местными условиями начали прибывать выпускники АГШ, Московской академии и штабные офицеры намеченных к переброске частей.

Точно так же туда начали следовать подчинённые полковника Кованько: воздухоплавательные отряды, чьё хозяйство было весьма сложным и громоздким. Переброске подлежали аэростатные команды и экипажи дирижаблей. Последних было целых четыре штуки и они носили свои названия: "Илья Муромец", "Святогор", "Алёша Попович" и "Добрыня Никитич". Но не только они определяли лицо наших ВВС. Почтовые самолёты "РосБельАвиа" тоже начали обживать только что созданные аэродромы. В мирное время они не подчинялись Кованько, но в военное время я решил их использовать в качестве самолётов разведки и связи. Подвешивать на них бомбы я не спешил: незачем преждевременно раскрывать их настоящие возможности. Бомбить будут дирижабли и только дирижабли! Кстати, аэропланы теперь были не только у нас. Американцы вот-вот испытают свой первый аэроплан. Весьма близок к этому и бразилец Сент-Дюмон. А перуанский изобретатель Паулет уже построил свой самолёт, причем оснастил его аж реактивным двигателем и готовился конструировать для голландцев реактивную "летающую торпеду". Все эти новости меня не очень беспокоили. Этим ребятам пока что далеко до нашего Потапова, который значительно превосходит их нужными знаниями.

Пока шла вся эта возня, обстановка на Дальнем Востоке в очередной раз изменилась. Японцы продолжали усиливать свою сухопутную группировку в Китае. В этом году они наконец то подавили партизанское движение на Тайване и додавливали филиппинских партизан на Лусоне. Это позволило им более плотно заняться делами на материковом Китае. А войск у них уже было там немало. В Чжили они держали целый армейский корпус, который сумел покончить с ихэтуанями в окрестностях Бейпина. Кроме того, они могли рассчитывать на помощь войск марионеточного правителя Южной Цин. Войска эти даже второсортными трудно было назвать, но численность в полторы сотни тысяч — это серьёзно. Правда, пока что эта сила, совместно с контингентами европейских армий готовилась воевать с войсками Не Шичена. В Маньчжурии же, против НОАК, численность которой достигла ста тысяч человек, действовала японская группировка равной численности. Большинство японских вояк несло гарнизонную службу вдоль линии ЮМЖД и строящейся дороги из Бейпина в Харбин. Полевых войск пока что было мало, но подкрепления всё таки прибывали и к концу 1903 года следовало ожидать, что численность Квантунской армии достигнет двухсот пятидесяти тысяч человек. Именно к этому сроку и мы собирались выставить свою группировку равной численности.

Это мы так планировали, а в действительности, планы пришлось менять. Всё началось с сообщения, которое поступило из штаба председателя Ли. У того за эти годы в составе "Красной стражи" сформировалась довольно неплохая разведка. Именно она, через своих агентов в самой Японии добыла важные сведения о дальнейших планах Японии. Там как всегда, после длительной склоки между флотской и армейской фракциями, победила одна из них: а именно армейская. Лидеры этой фракции считали, что не смотря на блестящую победу над настоящей европейской страной — Испанией, воевать с Россией японцам пока что не под силу. Сперва требуется усилить свои позиции на Азиатском материке. Для этого, следует завоевать Корейский полуостров, а потом уже думать о войне с Россией. Флотская же фракция считала наоборот: война с Кореей автоматически приведёт к войне с нами, поэтому терять Японии особо нечего, а воспользоваться слабостью Российской Империи на Дальнем Востоке, следует как можно быстрей. Армейцы, связанные по рукам и ногам войной в Китае, пускаться на такую авантюру опасались. В итоге, всё решило обещание англичан, которое они довели до японцев. Англичане уверяли, что сумеют создать нам такие проблемы, что мы не решимся вмешаться в эту войну.

Что это за проблемы, мы узнали от лидера ЛДПР Жирикова. Создание этой партии дало эффект, совсем не тот, который мы ожидали. По крылышко Жирикова сбежались все те, кто хотел радикальных перемен и при этом презирал свой собственный народ. Естественно, что нашлись и те, кто это хотел использовать в своих целях. Сперва Жириков докладывал нам про эмиссаров, засланных великим князем Владимиром Александровичем. Потом пошли сообщения про французских эмиссаров. И вот, наконец, к нему пришли посланцы Альбиона. Что планировали эти ребята? Как всегда — Смуту! Где именно? Для затравке британцы собирались разжечь пожар на территории бывшего Кокандского ханства, а дальше по всему Туркестану. Моя реакция была простой: я назначил наместником Туркестана генерала Куропаткина, прекрасно знакомого с местными условиями. Второй мерой было поголовное вооружение русских переселенцев. Более того, я приказал Куропаткину обучить обращению с огнестрельным оружием всех русских переселенцев, не делая исключения даже для женщин и несовершеннолетних детей обоего пола. Отныне, каждая русская семья в тех краях обеспечивалась спортивным карабином на каждого боеспособного члена семьи. Более того, я потребовал от Иосифа Джугашвили посылки опытных агитаторов для организации отрядов самообороны. Не остались в стороне и еврейские национал-социалисты. Для организации защиты жизни и имущества бухарских евреев, Маня Вильбушевич послала в те края своих агитаторов. Начни местные бунт — легкой расправы не выйдет. Кроме того, в Туркестане сосредотачивались части Отдельного корпуса внутренней стражи и пребывали в повышенной готовности военные гарнизоны и семиреченские казаки. Скажу сразу: местные смутьяны идиотами не были и планируемый англичанами бунт так и не состоялся. Но это стало ясно позже. А пока что обстановка в Туркестане была тревожной. Вторым направлением англов был революционный террор. Тут у них тоже всё вышло криво и косо. Сперва была серия удачных террористических актов. В Одессе от рук террористов погиб "Семь пудов августейшего мяса", в Киеве — Ник-Ник Младший, а в Варшаве — "Сандро". Меня такой падёж среди Романовых в общем то устраивал, но ведь всему есть пределы! Кончилось это тем, что я "заказал" самого Владимира Александровича. Не просто так "заказал", а с согласия правящей семьи. Ну раз такое трогательное единодушее, то извольте бриться! К концу года, дядюшка насмерть отравился некачественными устрицами в парижском ресторане. Жаль, что не все его делишки удалось выявить. Скорее всего, мы потеряли в деньгах, украденных им у России. Но ведь и оставлять его живым было опасно! Я и не оставил. На что маменька отреагировала весьма оригинально:

— Ники! Наконец-то я вижу в тебе монарха, а не пародию на царя.

Не стоит удивляться таким словам. Пожалуй, только бельгийский монарх понимал, что я на деле являюсь подлой и жестокой сволочью. Большинство правительств оценивали меня как труса и размазню. Формированию этого мнения способствовала моё стремление избегать ненужных конфликтов. Что же господа, вам осталось недолго пребывать в этом благостном заблуждении! Вы ещё увидите¸ какова моя истинная рожа! Вы поймёте скоро, что за внешность двойника моих английских родственников, скрывается настоящий русский мужик. Мужика, который всегда вводил иностранцев в заблуждение своим выражением покорности. Зато в тот момент, когда сей смирный мужик внезапно поднимал их на вилы, они видели его истинную медвежью суть.

Итак, ставка англичан на внутреннюю смуту в самый подходящий для них момент, была мне понятна. Пусть и дальше питают надежды. Кстати говоря, дела у них сейчас шли не очень важно. Тибетская экспедиция кончилась поражением английских войск. Регулярные экспедиции англичан из Гонконга в направлении Кантона тоже удачными не были. А на реке Янцзы не утихало ожесточённое сражение между их флотилией и китайскими войсками, получившими от американцев неплохую артиллерию. Более того, задробив американцам путь на Панамский перешеек, англичане ничего не смогли противопоставить им в Китае. Неделю назад, в Нанкине Не Шичен провозгласил образование Китайской Республики. Практически сразу он отдал американцам в аренду на 49 лет город Шанхай с окрестностями. Поток американских товаров хлынул на внутренний китайский рынок, а Азиатская эскадра США обрела базу. Меня конечно это не радовало, но ничего поделать с этим я не мог. Только наращивать своё военное присутствие на Дальнем Востоке. И я это начал. Первой туда была переброшена Кавказская Туземная дивизия, которая вошла в оперативное подчинение командованию Бурят-Монгольского конного корпуса Северной Цин. Командующего этим корпусом, полковника Дансаранова пора уже было производить в генералы. Правда, это сделаю не я, а вдовствующая императрица Цыси. Ей уже сделаны нужные намёки. Вслед за кавказцами туда отправилась Вторая Закаспийская Туземная дивизия (евреи). Этим ребятам в любом случае следовало заранее обрести боевой опыт. Вместе с этой дивизией на Дальний Восток отправились добровольческие санитарные дружины, сформированные Маней Вильбушевич из своих соплеменниц. Их как раз и распределят по боевым частям Приамурского округа. В третью очередь туда перебросили польскую гвардейскую бригаду латышских егерей вместе с их будущим королём Андреем Владимировичем. Не отказались от поездки на край света и финские стрелки, имевшие права Старой Гвардии. Но самый смак был в том, что и русская гвардия была готова появиться там. С ней дела обстояли так: "Лужские мучения" только вначале вызывали недовольство у гвардейских офицеров. Все, кто был очень сильно недоволен, со временем либо подали в отставку, либо перевелись в армейские части, где служба была более спокойна. Зато те, кто остался и пришел на смену убывшим, воспринимали всё иначе. Они уже привыкли к тому, что для меня гвардия стала экспериментальным войском, в котором создаётся "Наука побеждать". Они даже гордились своей ролью и действительно готовы были идти к чёрту на рога. Нижние чины относились к этому тоже лояльно. На Восток, значит на Восток. "Наше дело убивать и умирать. А кого и зачем, про то господин полковник знает". Но не только русские части брались в расчет. Народно-Освободительная Армия Китая и войска Северной Цин должны были дополнить наши усилия. Отдельный вопрос был с Корейской Императорской армией. Она была не очень большой. В данный момент в её составе было 26 полков. Кроме полков регулярной армии, мы могли рассчитывать на "Армию Справедливости" — корейское народное ополчение. Тут возникали сомнения. Что регуляры, что ополченцы, никто из них не был в настоящем бою. А ведь именно им предстояло принять на себя первый японский натиск.

Но больше всего меня беспокоили внутренние дела в Корее. Согласно депешам нашего посла в Сеуле Павлова, в этой маленькой империи много чего держалось на королеве Мин. Умри она и дела там могут повернуться иначе. Все мог испортить формальный правитель Кореи, её муж — император Коджон. Потеряв свою энергичную супругу, Коджон был способен все усилия патриотов Кореи слить в унитаз. Не внушал доверия и его сын, крон-принц Сонджон. Этот молодой ещё человек тоже по натуре был не боец. Правда, выход был найден. "Неизвестные отцы" долго обхаживали королеву Мин, прежде чем она решилась на радикальные действия. Год назад, при загадочных обстоятельствах погибла супруга Сонджона. Принцессу Сунджонхё кто-то отравил. После отбытия траура, крон-принц женился на некой Тен, девушке из небогатого рода. Ну а осиротевшие дети были вывезены в Россию и для получения приличного образования, и для их же безопасности. Новая принцесса вполне пришлась ко двору, да и со свекровью неплохо поладила. То, что эта самая Тен ранее где то получила неплохое образование и воспитание, разумеется было чистой случайностью. Главное — девица, обладавшая от рождения твёрдым и непреклонным характером, могла в случае чего, энергично править страной. Не скажу, что крон-принц был счастлив в этом браке, но противостоять влиянию матери и новой супруги он не мог по свойствам своего характера. Династия продолжала существовать и править, а страна развиваться.

Кроме Кореи, внезапно возникла проблема Гавайского королевства. Отказываясь от его приобретения, я стремился и с американцами не поссориться, и заодно не позволить им создать на пути в Азию промежуточную станцию для их флота. Дальнейшие события показали, что я получил больше, чем мог ожидать. Установление австрийского протектората ничуть не улучшило положения Франца-Иосифа. Да он и не стремился хоть как то развивать подмандатную территорию. Всё, что было на Гавайях австрийского, так это резиденция губернатора, у которого не было ни войск, ни денег, ни поддержки среди местного населения. А население было пёстрым. Кроме коренных жителей архипелага, там осело немало американских китобоев и корейских да китайских работников. Русское влияние там тоже вначале почти не чувствовалось. Женитьба моего брата Михаила на гавайской принцессе, положило начало новой жизни для местного населения. Вместе с Михаилом из России прибыл его собственный двор и замаскированные под прислугу наши разведчики. Затем, "неизвестные" открыли представительство своего банка, а "Морвоенторг" в Жемчужной бухте получил возможность строить базу. Пока что коммерческого флота. Следующим шагом было увеличение количества наших бывших поданных. Практически одновременно с великим князем Михаилом, на острова прибыли некие "гавайские дворяне", которые довольно быстро организовали Дворянское собрание. Большинство внешних наблюдателей воспринимало это как забавную клоунаду. Вот только эти "дворяне" оказались далеко не клоунами. Местные начали это понимать после того, как я расформировал Сахалинскую каторгу. Судьба бывших каторжан сложилась по-разному. Всё зависело от того, кто и за что сидел. Одних убрали к Макарову за Полярный Круг. Другие, получили от меня помилование и статус вольных поселенцев там же, на Сахалине. Зато судьба самых неисправимых была иной. Их ссылали именно на Гавайи. Скажите: какой от этого толк? Огромный! Прибыв в сии райские края, они ставились перед выбором: либо быть рабами у американских китобоев, либо поступить на службу к одному из гавайских дворян. Вы понимаете, что предпочли выбрать эти сволочи. В итоге, каждый местный дворянин получил в своё распоряжение банду негодяев, по которым в любой иной стране, скорое свидание с виселицей становилось неизбежным. В дальнейшем, сочтя сей опыт удачным, я начал таким же образом "чистить" и прочие каторги, амнистируя попавших в дурную ситуацию бедолаг, отправляя к Макарову тех, на чьё исправление стоило надеяться и сплавляя на Гавайи неисправимых рецидивистов.

Получив в своё распоряжение банды, "дворяне" развернулись вовсю. А ведь кроме банд, они получили доступ к дешёвому кредиту, который им давал "краснозвёздный" банк. Судя по докладам моего посла, в королевстве возникла ситуация, похожая на ситуацию в России времён Ельцина.

Захват и скупка по бросовой цене земельных участков было только началом процесса. Гавайские "братки" начали подминать под себя рыболовный и китобойный промыслы. Самым полезным для нас было то, что они взялись и за американских браконьеров, частенько шаливших в наших водах. И всё это сопровождалось частой стрельбой, ибо американцы не были смирными и беззащитными овечками. Конкурировали "братки" и между собой. Но от взаимного истребления их уберегли наши кураторы. Получив инструкции из Петербурга, они собрали в только что построенном в Гонолулу здании Дворянского собрания всех этих криминальных дворян на сходняк, где и были выработаны и приняты твёрдые правила хорошего поведения между своими.

Кроме обычных уголовников, на эти острова я начал ссылать проворовавшихся чиновников. Их судьба в миниатюре походила на судьбу белоэмигрантов из моего времени. Лишенные имущества, подданства и прав состояния, они по-разному устраивались на новом месте. Кто-то из них стал люмпеном, промышляя попрошайничеством, торгуя телами своих жён и дочерей, да промышляя мелким воровством. Другие смогли удержаться на плаву, заимев "крышу" уйдя в полукриминальный бизнес: игровые притоны да дома терпимости. Самые успешные из них и тут не пропали. Стоит помнить, что в большинстве своём это были люди образованные, а королевство испытывало в таких нужду. Они сумели поступить на государственную службу и на жизнь не жаловались. Те, кто и в России проявил себя в качестве управленца и хозяйственника, поступили на службу к криминальным авторитетам, которым "неизвестные отцы" помогли начать процесс легализации честно отжатого бизнеса. Так что королевство это выходило вовсе не смешным и чьё влияние там будет наиболее сильным, ещё предстояло выяснить.

А я сейчас был озабочен проблемой финансов. До сей поры денег в казне хватало. Не шиковали конечно, но на самое необходимое нам хватало. Особенно после того, как удалось значительно уменьшить размеры казнокрадства. Да и сокращения поголовья членов правящего дома уменьшило размеры непроизводительных по сути своей расходов. Но сейчас, самой необходимой статьёй затрат стали затраты на подготовку к войне на Востоке. Если судить по моему времени, то два с половиной миллиарда рублей вынь да положи. Причем, в течении полутора лет. И это в стране, где имелось:

Золотой запас — 1.7 млрд руб.

Рост госдолга: с 6.6 до 8.7 млрд руб.

Народный доход — 4 млрд руб/год.

У меня положение было значительно лучше. Золотой запас благодаря моим "краснозвёздным" союзникам сейчас составил полтора миллиарда рублей.

В наследство мне достался внешний долг аж в 2.3 млрд рублей из которых я погасил уже 1.4 млрд рублей. Народный доход сейчас был порядка пяти миллиарда рублей в год. Казалось бы: живи счастливо и дальше процветай. Но как говорится: "Лишь бы не было войны". А она будет и предотвратить её или даже оттянуть сроки её начала у меня не выйдет. Приходится резко наращивать военную мощь. А деньги на это где взять? Лезть в кабалу к французам и прочим европейским банкирам мне очень не хотелось. Скрепя сердце, я вызвал для секретного разговора Василия Ивановича и за рюмкой чая изложил ему свою просьбу: дать нужный мне займ. Моя просьба ничуть не удивила его.

— Ну что же, Николай Александрович, мы так и предполагали. Наше слово: миллиард частями в течении года под четыре процента годовых.