Мятежный корабль

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЗА ХЛЕБНЫМИ ДЕРЕВЬЯМИ

«Комиссары-заместители главного Адмирала Великобритании и Ирландии

лейтенанту Вильяму Блаю, командиру военного корабля его величества «Баунти» в Спитхэд.

Король, вняв представлению купцов и плантаторов, имеющих предприятия на подвластных его величеству Западных островах и указавших, что ввоз хлебного дерева послужил бы к существенной пользе — в качестве предмета питания для жителей названных островов, решил принять меры, дабы получить некоторое количество этих деревьев и доставить их в Вест-Индию; во исполнение чего корабль, состоящий под вашим командованием, снаряжен и нагружен запасом продовольствия соответственно указанной цели, а также снабжен всем необходимым для сохранения такого количества вышеупомянутых деревьев, какое он в состоянии вместить. Ныне, согласно желанию короля, объявленному нам через государственного секретаря милорда Сиднея, вам надлежит при первых попутных ветрах выйти на вверенном вам корабле в море и с наивозможной быстротой направиться вокруг мыса Горн к островам Общества, расположенным в Южном океане под 18° южной широты и приблизительно под 210° долготы к западу от Гринвичского меридиана, где, согласно донесениям капитана Кука[1], хлебные деревья произрастают в изобилии.

Прибыв на указанные выше острова и погрузив на корабль необходимое количество хлебных деревьев, вы направляетесь затем через пролив Индевор[2] (который отделяет Новую Голландию[3] от новой Гвинеи) к острову Принца[4].

С острова Принца вы будете держать курс мимо мыса Доброй Надежды в Вест-Индию и сдадите половину хлебных деревьев на Сент-Винсенте в королевский Ботанический сад, после чего направитесь на Ямайку; сдав оставшиеся хлебные деревья правительственному уполномоченному — на этом острове, вы пополните ваш экипаж, погрузите на корабль необходимые для дальнейшего путешествия припасы и как можно скорее возвратитесь в Англию. Пристав в Спитхэде, вы незамедлительно сообщите о своем прибытии нашему секретарю и вручите ему отчет о проделанном вами путешествии.

Дано сие за нашими подписями 20 ноября 1787 года.

Хоу

Чарлз Брет

Ричард Хопкинс

Д. Левенсон-Хоуэр

По приказу их сиятельств, лордов Адмиралтейства,

П. Стефенс».

Этот приказ, скрепленный большой адмиралтейской печатью, достиг Спитхэдской гавани 24 ноября. 29-го числа того же месяца шлюп «Баунти» снялся с якоря, несмотря на неблагоприятную погоду. Но все попытки выйти в Ламанш остались безуспешными: противные ветры все время относили корабль обратно к Спитхэду.

Близость зимы заставляла лейтенанта Блая опасаться, что ему не удастся своевременно обогнуть мыс Горн. Поэтому он обратился в Адмиралтейство с просьбой разрешить ему — в случае необходимости отклониться от первоначально указанного маршрута и плыть на Таити кружным путем, мимо мыса Доброй Надежды.

18 декабря просимое разрешение было получено, а 23 го числа поднялся попутный ветер и понес корабль вдаль, прочь от берегов Англии.

По размерам «Баунти» отнюдь не велик; это скорее простой парусный баркас, нежели корабль дальнего плавания. Водоизмещение всего 220 тонн, длина 30 метров, ширина — восемь; высота, считая от киля до отверстия большого люка, не превышала четырех метров. Под палубой, между каютами командного состава и камбузом, имелось специально оборудованное помещение с отверстиями в полу и кадками для хлебных деревьев. Это помещение заняло последние остатки свободного пространства. На суденышке буквально негде было повернуться.

Тем не менее эта утлая скорлупа обладает первоклассными морскими качествами. Именно судам такого типа — легким, быстроходным, подвижным, увертливым, а вовсе не многопушечным трехъярусным линейным кораблям с высокими бортами — обязана Англия своим морским могуществом, которое создалось еще во времена королевы Елизаветы и окончательно упрочилось после Навигационного акта, изданного Оливером Кромвелем. Английские моряки лишь в случае крайней необходимости решались вступать в большие сражения, когда судьба целых эскадр зависела от какого-нибудь удачного или неудачного маневра. В огромном большинстве случаев они предпочитали тактику мелких внезапных налетов, долгим измором подрывали заокеанскую торговлю противника, разоряли и грабили его колонии и постепенно создавали для своей страны привилегированное положение во всех частях света. Многие прославленные английские мореплаватели XVI–XVIII веков — Дрейк, Дампир, Дэйвис и другие, немало способствовавшие созданию колониального могущества своей родины, были в сущности пиратами, плававшими под национальным флагом, или, как их называли, «каперами». Командир «Баунти» по своим склонностям также мог бы стать отличным пиратом, если бы его мореходные таланты не нашли применения в британском военном флоте.

Лейтенанту Блаю тридцать три года. Он родом из Корнуэла и принадлежит к одной из старинных тамошних фамилий. Но он младший сын, а неумолимый английский закон о майорате все отцовское наследство предназначает в удел первенцу. Поэтому Вильям Блай вынужден служить на королевском флоте.

Плавая на кораблях с четырнадцатилетнего возраста, он прошел суровую школу, которая закалила и ожесточила его характер, но зато сделала первоклассным моряком. В науке навигации у него был превосходный учитель: знаменитый капитан Кук во время своего третьего кругосветного плавания руководил его первыми шагами. Но в отличие от Кука, человека из народа, Блай и на морской службе остался представителем аристократической касты. В кругу людей, равных ему по общественному положению, он мил, любезен, ровен в обращении, порою даже очарователен. Но служить под его начальством тяжело. Всегда и во всем он требует слепого повиновения; он хотел бы, чтобы его подчиненные были простыми автоматами, не имеющими ни собственной воли, ни мелких человеческих слабостей. При малейшем противоречии он становится деспотичен, придирчив и холодно жесток; и он не признает никаких компромиссов, никогда и ни в чем не поступается даже маленькой частицей той абсолютной власти, которая доверена ему по закону.

Английского матроса XVIII века нельзя было ни испугать, ни удивить обычной начальнической строгостью. К строгости и даже к жестокости он привык, так как не знал ничего иного. Дисциплина была суровая, и поддерживалась она варварскими способами. Главным орудием дисциплинарного воздействия была «кошка» — девятихвостая плеть, то и дело разгуливавшая по матросским спинам. Кроме того, командир имел право заковывать непокорных в кандалы, томить их по целым месяцам в темном и душном трюме, а в случае открытого неповиновения мог повесить любого из своих подчиненных на большой корабельной рее. Такими правами были наделены все флотские командиры и почти все ими охотно пользовались. Но у Блая к обычной строгости примешивалось нечто иное: деревянное бездушие, а порой, пожалуй, даже чисто садистское удовольствие, доставляемое видом чужих мучений. Матросы «Баунти» инстинктивно чувствовали, что командир корабля видит в них существа низшей породы; офицеров Блай изводил постоянными мелочными придирками, иногда переходившими в грубые оскорбления.

Но если экипаж «Баунти» имел все основания быть недовольным своим командиром, то и командир со своей точки зрения мог считать экипаж весьма мало соответствующим тому идеалу безупречной морской службы, который выработался у лейтенанта Блая в результате плавания на других кораблях его величества. Прежде всего матросы… Матросы были, конечно, если не хуже, то уж во всяком случае не лучше среднего уровня, который существовал в описываемое время в английском флоте. Когда шлюп «Баунти» оснащался для предстоявшего ему дальнего пути в Дептфордском доке, на него были списаны матросы с других кораблей, причем, как всегда бывает в подобных случаях, их командиры постарались отделаться от самых недисциплинированных и неисправимых людей. Наихудшей репутацией пользовались матросы Мак-Кой и Кинталь. Это отъявленные пьяницы, буяны и забияки, привыкшие к кровавым дракам и поножовщине портовых кабаков. Другие были немного посмирнее. Но служили они неохотно и следовало ожидать, что при первой возможности любой из них постарается пуститься в бега. Иначе и быть не могло при той системе вербовки, которая применялась в британском флоте. Матросы получали нищенскую плату, а дисциплина была строже-и служба значительно труднее, нежели на коммерческих судах. Поэтому набрать достаточное число охотников для военно-морского ведомства представлялось совершенно невозможным. Вербовщики, чтобы добиться своей цели, были вынуждены прибегать ко всевозможным хитростям. Обычно они заводили знакомство с матросами какого-нибудь торгового судна, кутившими в дешевой таверне, начинали угощать их, спаивали до бесчувствия и в подходящую минуту подсовывали для подписания договор, закабалявший их на несколько лет. Но так как подобные проделки не всегда удавались, то в конце концов британские морские власти стали прибегать к приемам более простым и грубым: партии вооруженных моряков высаживались на берег в портовых городах, оцепляли целые кварталы и силой задерживали прохожих, которые, судя по внешности, казались подходящими для морского дела. Конечно, молодым джентльменам с напудренными косами позволяли при этом проходить своей дорогой, но простой народ, особенно лодочников, рыбаков и портовых грузчиков, хватали без малейшего сострадания. Их сбивали с ног, жестоко колотили и, связав, тащили на корабли. После того как такой подневольный рекрут попадал на борт, все его протесты не могли уже ни к чему повести. Его заносили, в-списки, и он становился матросом, обязанным под угрозой жестоких уголовных наказаний отбыть многолетний срок службы.

Эта система, распустившаяся пышным цветом несколько позже, когда войны с Францией заставили значительно увеличить личный состав военного флота, существовала в зачаточном состоянии еще в 80-х годах XVIII столетия и уже тогда дала свои неизбежные плоды: глухое недовольство охватило матросскую массу. Каждый военный корабль того времени представлял собой как бы пороховой погреб, ежеминутно готовый взорваться от неосторожно залетевшей искры.

Недовольства матросов лейтенант Блай не боялся, а мысль о возможном бунте с их стороны, повидимому, не приходила ему в голову. Он твердо верил в воспитательное значение девятихвостой плетки и был убежден, что со временем ему удастся прибрать к рукам распущенную команду. На свою беду Блай был плохой психолог. Он не знал, что человеческое терпение все же имеет границы, переступать которые не смеет никто, даже командир британского военного корабля. А среди экипажа «Баунти» не имелось ни одного человека, который мог бы остановить Блая, повлиять на него. Со штурманом и одним из штурманских помощников, как с людьми не своего круга, командир держался строго официально. Второй штурманский помощник, которого звали Флетчер Кристиен, происходил из мелкопоместных дворян. Его старший брат был известным в свое время ученым, профессором богословия. Тихий, задумчивый, печальный и очень деликатный Флетчер Кристиен имел чувствительные нервы — вещь редкая для английского морского офицера — и, что встречалось еще более редко, отличался подлинной гуманностью в обращении с командой. Все его симпатичные свойства представлялись Вильяму Блаю жалкой слабостью, непростительной для бравого моряка. Он постоянно преследовал Кристмена выговорами, замечаниями и ехидными сарказмами, жестоко уязвлявшими самолюбие молодого человека.

Из остальных членов экипажа никто не смел и пикнуть перед грозным командиром. Пять мичманов, совершавших на «Баунти» свое первое плавание, были почти еще дети: самому старшему едва исполнилось восемнадцать лет. Корабельный секретарь Самюэль отмалчивался и держался в стороне. Ботаник Давид Нельсон и садовник Броун, сопровождавшие экспедицию, чтобы содействовать благополучной доставке хлебных деревьев, не могли итти в счет, как люди береговые и штатские. О канонирах, корабельных плотниках, квартирмейстерах и боцманах говорить не приходится. Эти люди младшего командного состава стояли к матросам ближе, чем к офицерам, и трепетали перед Блаем. С некоторым благоволением командир относился только к судовому врачу. Иногда по ночам, когда на корабле все, кроме вахтенного офицера и рулевого, спали, Вильям Блай отправлялся коротать время с доктором. Матросы, видя огонь, мерцавший в окошечке каюты, говорили шопотом, что лейтенант и медик вместе пьянствуют, истребляя джин, запас которого хранился под докторской койкой. Неизвестно, насколько справедлив был этот слух относительно Блая, но доктор действительно все чаще и чаще стал подниматься наверх в сильно нетрезвом виде.

Меловые утесы Англии еще не успели окончательно скрыться за сеткой мелкого дождя, а на корабле уже стала сгущаться атмосфера озлобления и недоверия.

Вскоре по выходе «Баунти» в море поднялся шторм, длившийся три дня. Огромная волна, с яростью налетевшая на корабль, сорвала прикрепленные цепью запасные мачты. Водой снесло несколько бочонков пива, привязанных к палубе. Затем новая волна перекатилась через борт и чуть не смыла все шлюпки. С невероятным трудом и опасностью для жизни экипажу удалось их спасти и снова прикрепить к палубе. Морская вода проникла также в трюм, где хранились съестные припасы, и испортила значительную часть сухарей. Однако ветер понемногу утих, море успокоилось, и весь остальной путь до острова Тенерифе был пройден при тихой погоде. Вечером 5 января 1788 года шлюп бросил якорь на рейде Санта-Крус. Здесь пришлось немало поработать, чтобы привести в порядок корабль, сильно потрепанный бурей. Кроме того, Блай надеялся пополнить в Санта-Крус запас продовольствия. Но оказалось, что цены на все продукты стоят высокие, и Блай счел за лучшее отказаться от своего намерения.

Таким образом, в продолжении большей части бесконечно долгого пути экипаж «Баунти» был вынужден питаться подмокшими заплесневелыми сухарями и червивой солониной, полученной от Адмиралтейства. Правда, на борту имелась кое-какая живность. Но очень скоро от нее уцелели только свиньи; овцы, гуси и куры погибли, не вынеся тяжелых условий плаванья.

10 января корабль снова вышел в море. Дул юго-восточный ветер. Погода стояла хорошая. Но когда миновали тропик Рака, начались дожди и туманы, перемежавшиеся со шквалами.

Полтораста лет назад морское путешествие на военном корабле совершалось в тех условиях, какие ныне можно наблюдать лишь на каких-либо небольших рыболовных баркасах. Та же абсолютная зависимость от состояния погоды, та же мучительная медленность движения, та же напряженная, изнуряющая работа при авралах, чередующаяся с промежутками полного бездействия во время штиля или ровного попутного ветра, та же вынужденная экономия в пользовании пресной водой. Только на рыболовных судах нет и не может быть той нудной и мелочной показной дисциплины, которая стараниями лейтенанта Блая царствовала на «Баунти», отравляя жизнь четырем десяткам людей, стиснутым на тесном пространстве двухсот с небольшим квадратных метров. Дни тянулись один за другим с томительным однообразием. Как всегда, в положенные часы колокол, висевший рядом с рулевым колесом, отбивал склянки. Вахта сменяла вахту. Матросы то поднимали паруса, то опять опускали. Больше двух месяцев подряд ни одного клочка суши не было видно на горизонте. Встречные суда попадались редко. Огромная водяная пустыня, большей частью застланная пеленой тумана, со всех сторон окружала корабль. По небу неслись угрюмые тучи, гонимые резким ветром. Холодные ливни пронизывали до костей, вызывая простуду и лихорадку.

Матросы томились и скучали. Лишь поблизости от берегов Южной Америки они нашли себе кое-какое развлечение. Здесь появились большие стаи альбатросов и фрегатов, упрямо летевшие параллельно курсу корабля. Матросы занялись охотой. Они насаживали приманку на рыболовный крючок, а когда птица хватала ее, резким движением вытягивали добычу на палубу.

Для еды альбатросы оказались мало пригодными: они были тощи, костлявы, и мясо их воняло рыбой. Но судовой врач посоветовал выдерживать птиц некоторое время, откармливая их, прежде чем убить. Мысль оказалась удачной. Фрегаты и альбатросы жирели и под конец делались почти такими же нежными, как домашняя птица. Это дало возможность несколько улучшить питание. Но вскоре и ловля альбатросов наскучила. «Баунти» все еще держал курс на юго-запад, но никак не мог обогнуть мыс Горн.

Впервые Огненная Земля была замечена сигнальщиком в середине марта. С тех пор прошло больше месяца. Противные ветры с нагонявшим тоску упорством относили к востоку корабль, стремившийся пробиться в Тихий океан. Настроение команды стало явно ухудшаться. Офицеры нервничали и злились. Они стали более требовательными и в ответ, случалось, нарывались на дерзости. Тогда Блай решил показать пример строгости. Однажды старший боцман пожаловался ему на матроса Кинталя. Дело в сущности было пустяковое. Но Блай приказал отсчитать виновному двенадцать ударов девятихвостой плетью.

Кинталя обнажили до пояса и привязали к фок-мачте. Мускулистый квартирмейстер взял орудие пытки в руки. Взвизгнули в воздухе хвосты «кошки», каждый из которых оканчивался свинчаткой. После первых же ударов вся спина Кинталя залилась кровью. На десятом ударе здоровенный матрос был в обмороке. Только тогда Блай смилостивился и велел его отвязать.

Впечатление было сильное, но совсем не такое, на какое рассчитывал суровый начальник. Команда внешне смирилась, но в глубине души затаила злобу. Вместе с тем матросы заметили, что Флетчер Кристиен, повидимому, не одобряет жестокой расправы. С этого момента понемногу началось сближение рядовых матросов со штурманским помощником. Теперь они часто заговаривали с ним, и он охотно вступал в беседу.

Особенно долгие разговоры вел с Кристиеном матрос, значившийся в судовых списках под именем Александра Смита. Вряд ли то было его настоящее имя — впоследствие он стал называть себя Джоном Адамсом. В этом человеке было что-то загадочное. Во всяком случае, любому сколько-нибудь внимательному наблюдателю не могло не броситься в глаза, что и по умственному развитию и по воспитанию он стоял значительно выше своих товарищей. При этом он считался одним из самых исправных матросов на корабле, никогда не получал выговоров и не подвергался взысканиям. Даже придирчивый и отнюдь не отличавшийся справедливостью Блай не мог упрекнуть его ни в одном самом мелком упущении. Однако именно у этого во всех отношениях безупречного матроса впервые зародилась мысль о том, чтобы сбросить опостылевшее ярмо военно-морской дисциплины. Впрочем, до поры до времени он таил эту мысль про себя.

По виду Джону Адамсу можно было дать около тридцати лет. Высокий, довольно полный, со светлыми волосами и правильными чертами лица, он на всех производил самое выгодное впечатление. Манеры у него были спокойные, вежливые и полные чувства собственного достоинства. Среди товарищей он пользовался авторитетом, хотя, невидимому, совсем не стремился к этому. Зато он всеми способами явно старался заслужить расположение и доверие Флетчера Кристиена.

20 апреля ветер стих, и у Блая появилась надежда, что его кораблю, наконец, удастся обогнуть мыс Горн. Но, увы, надежда эта не оправдалась, как и во все предыдущие дни: через несколько часов подул западный ветер, и разыгралась страшная буря.

Как ни упрям был лейтенант Блай, но и он в конце концов понял, что приходится отказаться от попытки пройти в Тихий океан кратчайшим путем. Целый месяц безуспешно пробивался он на запад, борясь со штормами и встречными ветрами. Время года для тех широт стояло самое неблагоприятное и рассчитывать на перелом погоды не приходилось. 22 апреля, установив, что за сутки корабль ни на одну милю не подвинулся ближе к вожделенной цели, командир, наконец, отдал приказ изменить курс и итти на восток. Весь экипаж «Баунти» вздохнул с облегчением. Люди смертельно устали и были совершенно обессилены физически и душевно этой безнадежной и бесцельной борьбой со стихией, борьбой, продолжавшейся сорок дней без перерыва.

Западные ветры дули с большим постоянством, так что Блаю не пришлось раскаиваться в своем решении. Плавание протекало благополучно, и ровно через месяц, 22 мая, в два часа пополудни на горизонте показались характерные очертания Столовой горы, возвышающейся над Кейптауном. Так как в это время года для парусных судов небезопасно бывает входить в Столовый залив, Блай приказал обогнуть мыс Доброй Надежды и бросить якорь в бухте Симонс-Бей.

У берегов Южной Африки, которая в описываемую эпоху еще принадлежала к числу голландских колониальных владений, «Баунти» простоял тридцать восемь дней. Надо было заново проконопатить весь корпус, привести в порядок паруса и снасти и возобновить запасы провизии. Ботаник Нельсон воспользовался случаем приобрести в бухте. Симонс семена и рассаду различных растений, которые он хотел посадить на Таити и других островах, лежавших на пути корабля. Пока голландские плотники приводили в порядок обшивку «Баунти», экипаж отдыхал и набирался сил. К концу стоянки корабль опять был в образцовом порядке. 1 июля в четыре часа пополудни шлюп поднял якорь, поставил парусй и вышел в открытое море.

В течение первой недели дули переменные ветры, нередко гремел гром, сверкали молнии и шли дожди. Над кораблем часто носились огромными стаями морские птицы, но как только ветер начинал дуть с севера, они немедленно исчезали. Их возвращение обычно служило предвестником южного ветра.

«Баунти» все время шел к востоку. 28 июля он миновал остров Сен-Поль, но не пристал к нему. Ближайшая остановка была намечена на Вандименовой земле[5].

И на этой части пути на долю экипажа выпало достаточно невзгод. Приходилось бороться с сильными бурями, часто мерзнуть и мокнуть. Временами шел снег и град.

19 августа в два часа дня экипаж с радостью увидел скалу Чаек, расположенную на Вандименовой земле у Юго-Западного мыса.

Весь следующий день корабль тщетно пытался войти в бухту Адвенчур — все время дули сильные противные ветры. Только 21-го утром удалось туда проникнуть и бросить якорь в защищенном от ветров месте.

Здесь решено было сделать запас пресной воды и дров. Блай в шлюпке отправился знакомиться с берегами бухты. Он обнаружил, что наиболее благоприятные условия для высадки представлял западный берег острова, где прибой был не так силен, как в других местах. Сойдя на лесистый берег, командир вскоре заметил небольшое озеро, расположенное примерно в шестидесяти шагах от моря.

К вечеру Блай вернулся на «Баунти». На следующий день с рассветом часть экипажа под начальством Кристиена и канонира отправилась на землю за водой и дровами.

Оставшиеся на корабле занялись рыбной ловлей; на удочку хорошо ловилась треска.

На острове оказалось много различных птиц. Высоко в небе парили орлы. Кое-где на болотах попадались цапли с пышным оперением. На деревьях сидели пестрые попугаи. Над морем у берега летали и ловили рыбу белоснежные чайки. В озерке плескались дикие утки.

Работа по рубке и распиловке деревьев шла очень успешно, и в течение двух недель было заготовлено достаточное количество топлива.

Однажды матросы наткнулись на сухой древесный ствол с выцарапанными на нем буквами А. Д. и цифрами 1773. И буквы и цифры прекрасно сохранились. Очевидно, надпись была сделана кем-то из экипажа капитана Фюрно, посетившего этот остров на корабле «Декуверт».

Восточный берег Вандименовой земли был менее лесистым; Блай и Нельсон решили, что там можно будет найти подходящее место для посадки фруктовых деревьев, вывезенных с мыса Доброй Надежды. Так как в этих краях всякие насаждения подвергаются большой опасности из-за пожаров, легко и быстро распространяющихся в сухое время года от костров местных жителей, то после долгих поисков путешественники остановили выбор на открытой поляне, где и посадили три яблони, девять виноградных лоз, а также косточки вишен, слив, персиков, абрикосов, апельсинов, лимонов, яблок и груш. Плодородие почвы на Вандименовой земле давало все основания предполагать, что посаженные деревья хорошо примутся и будут давать обильные урожаи. Около озерка Нельсон посадил лук, капусту и картофель.

За все эти дни никто из моряков «Баунти» не встретил ни одного местного жителя. И только в ночь на 1 сентября с борта корабля впервые были замечены признаки того, что где-то поблизости должны находиться островитяне. Тут и там на берегу замаячили огни костров. На рассвете в подзорные трубы удалось разглядеть и самих островитян. Весь следующий день Блай провел на суше около того места, где часть его экипажа занималась заготовкой дров, в надежде, что местные жители придут туда. Однако его предположения не оправдались, и на следующий день он решил сам отправиться на их поиски.

С несколькими людьми из своего экипажа он поплыл в шлюпке к мысу, на котором накануне горели костры. Из-за сильного прибоя высадиться там оказалось невозможным; англичане бросили якорь невдалеке от берега и стали ждать, не покажутся ли островитяне. Прошло больше часа, как вдруг из лесу появился какой-то человек. К величайшему разочарованию Блая и его спутников, оказалось, что это садовник Броун, бродивший по острову в поисках за растениями, а вовсе не долгожданные жители Вандименовой земли; но Броун сообщил, что в лесу он встретил нескольких островитян.

Через короткое время находившиеся в шлюпке услышали крики, походившие на гоготание гусей, а вскоре затем на берегу появилась группа островитян, состоявшая из двенадцати мужчин и восьми женщин.

Шлюпка несколько приблизилась к берегу и остановилась метрах в двенадцати от него. Блай завернул в бумагу захваченные подарки и бросил на берег. Однако островитяне, хотя и видели те вещицы, которые Блай им бросил, не притронулись к ним до тех пор, пока шлюпка не стала удаляться. Только тогда подарки были вынуты из бумаги. Но лишь только Блай сделал попытку снова подойти к берегу, островитяне побросали все вещи и притворились, будто вовсе не интересуются ими. Блай бросил еще несколько гвоздей и ниток стеклянных бус и знаками предложил островитянам сесть к нему в шлюпку. В ответ те знаками же предложили Блаю причалить к берегу, но так как из-за прибоя это было совершенно немыслимо, то командир решил на этот раз расстаться с жителями Вандименовой земли в надежде, что ему удастся впоследствии познакомиться с ними поближе.

Действительно, на следующий же день островитяне явились к тому месту, где люди с «Баунти» набирали воду. Они приблизились с громкими криками, положив руки на голову в знак мирных намерений. Подойдя к Блаю, они начали что-то говорить, но так быстро, что тот не смог уловить ни одного слова. Среди островитян Блай узнал одного, которого видел в 1777 году, когда посетил эти края с капитаном Куком.

Жители Вандименовой земли облагали матово черной кожей. Плечи и грудь были разукрашены татуировкой. У одного из островитян все тело было выкрашено в красный цвет; остальные были разрисованы черной краской, а их плечи и лица покрывал густой слой сажи.

Островитяне с необыкновенным проворством карабкались по скалам и ловко ловили стеклянные бусы и гвозди, которые им бросал Блай. Во время разговора они сидели на корточках, уперев колени в подмышки. Они не носили никакой одежды.

Садовник Броун во время своих странствований по острову для сбора растений встретил как-то группу местных жителей, состоявшую из старика, женщины и двух или трех детей. Сначала старик, повидимому, сильно испугался, но, получив в подарок нож, совершенно успокоился. Тем не менее он тотчас же отослал женщину, которая ушла не без сожаления. Броун видел также несколько жалких хижин, все убранство которых состояло из шкур кенгуру и тростниковых цыновок.

Дрова и вода были запасены, но наступивший штиль не дал «Баунти» возможности выйти в море. Вопреки ожиданиям Блая островитяне больше не появлялись. Только по ночам с корабля видны были их костры.

Утром 4 сентября поднялся свежий северо-западный ветер; воспользовавшись им, «Баунти» покинул бухту.

Вскоре земля исчезла из виду, и Блай направил свое судно к востоку-юго-востоку, так как решил обогнуть Новую Зеландию с юга, надеясь таким образом все время иметь попутный ветер. Но его надежды не оправдались: ветер часто менял направление и нередко дул с востока, принося с собой густые туманы.

Обогнув Новую Зеландию, «Баунти» переменил курс и двинулся к северо-востоку. 19-го на рассвете он прошел мимо группы небольших скалистых островков, находившихся приблизительно в четырех милях. Северо-восточный ветер помешал подойти поближе. На этих островках нельзя было заметить никакой зелени; кое-где виднелись какие-то белые пятна, напоминавшие снег. Капитан Кук в своем описании Новой Зеландии упоминал о подобных же пятнах, которые, по его мнению, представляли собой обнажения белого мрамора. Блай назвал эти острова по имени своего корабля островами Баунти.

По ночам экипаж часто любовался зрелищем исключительной красоты. Все море покрывалось как бы золотистой пеленой и чудесно переливалось. Это явление объяснялось наличием в воде огромного количества мелких фосфоресцирующих животных.

Птицы продолжали сопровождать «Баунти». Изредка встречались киты. Матросы снова, как у мыса Горн, ловили альбатросов и откармливали их.

9 октября произошло печальное событие, нарушившее однообразное течение жизни на корабле: ночью от припадка и удушья умер один из матросов. До прибытия в бухту Приключения он был одним из самых сильных и здоровых людей во всем экипаже. Там он впервые стал жаловаться на легкое недомогание. Ему пустили кровь, и он почувствовал себя лучше. Через некоторое время рука, из которой ему пускали кровь, воспалилась и начала болеть. Вскоре появился сухой кашель и затрудненное дыхание, не исчезавшее до самой смерти.

25 октября в половине восьмого утра «Баунти» очутился в виду острова Ваираатеа, который капитан Уоллис, открывший его, назвал Оснабрюк. Корабль прошел довольно близко от восточной части острова. Всеобщее внимание привлек хорошенький домик, стоявший в очень красивом месте и окруженный рощицей кокосовых пальм. Вдоль берега за кораблем бежали человек двадцать островитян, размахивавших большими лоскутами ткани.

«Баунти» продолжал итти к востоку, и в шесть часов вечера на горизонте показался остров Таити. Матросы с громкими криками бросились к борту и с восторгом смотрели на очертания земли, прекрасной Земли, о которой они столько наслышались.

26-го на рассвете можно было уже различить мыс Венеры, находившийся на расстоянии каких-нибудь четырех миль.

По мере приближения «Баунти» от берега отделялось все больше и больше пирог, направлявшихся навстречу гостям. Находясь еще на некотором расстоянии от корабля, таитяне уже начинали обращаться к матросам с вопросами: «Вы «тайо» (друзья)? Вы из Претани (то есть из Британии) или из Лима?»

Не дожидаясь ответов, таитяне стали взбираться на палубу. Меньше чем за десять минут на корабле собралась большая толпа, среди которой Блай с трудом мог различить своих матросов.

В девять часов утра «Баунти» бросил якорь на внешнем рейде бухты Матаваи.

После десяти месяцев пути, избороздив в различных направлениях Атлантический и Тихий океаны, пройдя девять тысяч тридцать миль, «Баунти» прибыл, наконец, на Таити.