Мятежный корабль

ГЛАВА ПЯТАЯ
ВОЗВРАЩЕННЫЙ РАЙ

— Ура, на Таити! — закричали матросы, лишь только им удалось стряхнуть с плеч постылое ярмо военно-морской дисциплины. Все их мысли и желания неслись обратно к волшебному острову любви и сладкого безделья, где они провели столько счастливых часов.

Но главные вожаки восстания — Флетчер Кристиен и Джон Адамс — вовсе не собирались вернуться на Таити. Они знали, как непреклонна железная воля Блая, и опасались, что в своей утлой шлюпке он все-таки доберется до какого-нибудь порта. А в этом случае весть о мятеже не позже, чем через несколько месяцев, достигнет Адмиралтейства. Английские фрегаты в поисках мятежников обрыщут всю Полинезию и, конечно, прежде всего нагрянут на Таити. При таких обстоятельствах возвращаться туда было бы чистейшим безумием.

Когда по прошествии некоторого времени новый командир объявил экипажу о своем решении, матросы стали горячо возражать. Ведь именно для того, чтобы вернуться на Таити, они приняли участие в мятеже. Джон Адамс счел нужным и на этот раз всеми силами поддержать авторитет Кристиена. Зная, на каких струнах легче всего можно сыграть, он яркими красками нарисовал товарищам картину ужасов, ожидающих их в том случае, если они попадут в руки английского правосудия.

В это время «Баунти» находился в виду острова Тубуаи. Внешний вид острова напоминал Таити. Видны были покрытые зеленью горы, на равнинах в изобилии росли пальмы и хлебные деревья.

С общего согласия всего экипажа было решено высадиться на Тубуаи и остаться там до тех пор, пока время не изгладит всякое воспоминание о мятеже.

Как почти все острова Тихого океана, Тубуаи был окружен кольцом коралловых рифов; ряд проходов вел в спокойные воды лагуны.

Спустили шлюпку, и несколько человек во главе с Кристиеном подошли в ней к берегу, высадились и стали продвигаться в глубь острова. Несмотря на то что капитан Кук в описании своего путешествия причислил этот остров к обитаемым, местных жителей нигде не было видно.

Внезапно из рощи кокосовых пальм показалась толпа островитян; они не носили никакой одежды; все их тело было покрыто татуировкой. Размахивая дубинами и пращами, они испускали громкие крики.

Кристиен выступил вперед, повторяя: «Тайо, тайо» и держа перед собой сорванную пальмовую ветвь. Но тубайцы, повидимому, не понимали его, да и не старались понять. Они принялись метать из своих пращей большие камни; один из них попал в плечо матросу Хилбранту.

Кристиен построил своих людей в каре и выстрелил из пистолета. Испуганные островитяне обратились в бегство и скрылись из виду.

Столь недружелюбный прием делал невозможным приведение в исполнение плана мятежников. Очевидно, со времени капитана Кука, встреченного тубуайцами очень приветливо, здесь приставало еще какое-то европейское судно, экипаж которого вел себя так, что возбудил в местных жителях ненависть к белым. Быть может, запасшись терпением, удалось бы убедить островитян в том, что матросы «Баунти» не хотят причинить им никакого вреда. Но для этого нужно было знать их язык или хотя бы иметь переводчиков.

Как бы там ни было, в данную минуту не оставалось другого выхода, как вернуться на корабль и обсудить вопрос о том, что делать дальше.

Несмотря на осложнившуюся обстановку, Кристиен уговаривал остаться на Тубуаи. Он предложил построить там крепость, в которой поселенцы смогли бы защищаться от нападений островитян, а также и от английских моряков, если бы тем удалось обнаружить их убежище.

Снова Адамс потратил много красноречия, убеждая товарищей последовать совету ими самими избранного командира. На этот раз он не имел никакого успеха, и его доводы были заглушены недовольными криками. Все без исключения мятежники, как самые благоразумные, так и самые легкомысленные, слышать ни о чем не желали, кроме Таити. В мечтах им уже казалось, что они вновь ощущают аромат гардений и слышат сладострастные песни, которым аккомпанируют тихие всплески волн, набегающих на берег.

Быть может, даже Джон Адамс не остался нечувствительным к этим соблазнам. Но по его непроницаемому лицу трудно было угадать обуревавшие его мысли. Один Флетчер Кристиен совершенно ясно понимал, что возвращение на Таити рано или поздно поведет к неизбежной гибели. Если даже Блай и его спутники нашли свой конец в пучинах океана, все равно всякий корабль, посланный< Адмиралтейством на поиски пропавшего «Баунти», первым делом направит свой путь на Таити.

Наконец, после долгих обсуждений, перекоров и бесполезных взаимных попреков был выработан некоторый компромисс. Решено было плыть на Таити, уговорить там несколько человек — мужчин и женщин — присоединиться к экипажу и с ними вместе вернуться на Тубуаи. С помощью переводчиков можно было надеяться установить с тубуайцами дружелюбные отношения. Если бы этого удалось достигнуть, то матросы могли бы жить на Тубуаи, наслаждаясь всеми радостями, которые сулило им Таити, и в то же время подвергаясь несравненно меньшей опасности быть пойманными.

Скрепя сердце, Кристиен дал приказ взять курс на Таити. Через несколько дней в бледнорозовой дымке утреннего тумана над морской далью показался мыс Венеры.

Едва только островитяне заметили с берега «Баунти», как десятки пирог двинулись к нему навстречу. Вскоре вся палуба была заполнена толпой таитян, которые весело и шумно приветствовали возвращение старых друзей.

Жители Таити не могли не обратить внимания на то обстоятельство, что экипаж судна значительно уменьшился и что на нем больше не было хлебных деревьев, давно выброшенных за борт. Возвратившихся засыпали вопросами о том, где строгий начальник Блай и некоторые другие, бывшие с ним моряки. Кристиен и его товарищи предвидели подобные расспросы и заранее сговорились, как отвечать на них. Они сообщили, что лейтенант Блай нашел пригодный для поселения остров и высадился там с частью своих людей, а остальных послал обратно в Матаваи за полезными растениями и животными, а также за таитянами и таитянками, которые пожелают приехать к нему и принять участие в устройстве новой колонии. Вполне удовлетворенные этими разъяснениями, островитяне и их вожди наперебой старались удовлетворить все желания гостей. Они привезли на корабль коз, свиней, всякого рода плоды и даже подарили экипажу «Баунти» старую корову, оставленную капитаном Куком пятнадцать лет назад.

Предложение отправиться вместе с английскими моряками показалось соблазнительным многим мужчинам и женщинам. Завербовав достаточное количество тех и других и пополнив запасы воды и провизии, мятежники 19 июня вторично распростились с оставшимися на Таити друзьями и снова направились к Тубуаи.

Прибыв туда 26 июня, они с помощью своих спутников вступили с тубуайцами в переговоры; как и следовало ожидать, теперь они встретили более дружественный прием.

Кристиен снова выдвинул свой проект о постройке форта. Необходимость иметь место для защиты была ясна каждому, и в ближайшие же дни все мужчины принялись за работу. Прежде всего приступили к рытью широкого рва, который должен был со всех сторон окружать крепость. Островитяне, не вполне убежденные, однако, в мирных намерениях пришельцев, вообразили, что ров представляет собой их будущую могилу, заранее приготовляемую непрошеными гостями, и решили напасть на белых, когда те, ничего не подозревая, отправятся утром на работу.

Совершенно случайно один из таитян подслушал разговор о готовящемся нападении. Со всех ног бросился он к берегу, вплавь добрался до корабля и рассказал о заговоре. Наутро английские матросы вместо того, чтобы как обычно отправиться на работу, напали на тубуайцев, ранили и убили многих из них, а оставшихся в живых заставили покинуть остров.

Это событие послужило поводом для новых разногласий и бесконечных споров: одни настаивали на том, чтобы вернуться опять на Таити, другие, соглашаясь с необходимостью покинуть Тубуаи, предлагали отправиться на Маркизские острова; третьи поддерживали первоначальный план и советовали довести до конца постройку форта; первое мнение в конце концов победило. Несмотря на все уговоры Флетчера Кристиена, большинством голосов было постановлено плыть на Таити и остаться там. В конце сентября жители Таити, неизменные в своем радушном гостеприимстве, еще раз приветствовали белых, в которых уже видели старых, испытанных приятелей. И в окончательный восторг привело всех — мужчин и женщин — известие о том, что теперь англичане намерены остаться на острове надолго.

С каждым днем мятежники все реже вспоминали, что они моряки военного флота. Дисциплина, основывавшаяся исключительно на добровольном согласии, постепенно слабела. Островитяне больше не покидали корабля, в каютах водворились женщины, палуба, рубка и даже пушки были украшены цветами. С утра до ночи повсюду раздавались песни и веселый журчащий смех таитянок.

Уже давно Флетчер Кристиен отменил ежедневную перекличку. Он знал, что с последними еще сохранившимися у него остатками начальнического авторитета он не сможет наложить на провинившихся самого легкого взыскания; он даже не решался обращаться к кому-либо из своих людей с выговорами и увещаниями. Корабль перестали чистить и убирать, вахтенный больше не стоял на палубе, и корабельное имущество открыто расхищалось. Когда, наконец, два человека — каптенармус Черчиль и матрос Томпсон — пропали без вести, никто на это не обратил внимания.

Под влиянием чувства гнева и обиды Флетчер Кристиен мог присоединиться к восставшим матросам, но в глубине души, по всем своим привычкам и взглядам, он оставался английским морским офицером. Зрелище постепенного разрушения так хорошо слаженного механизма военного корабля доводило его до отчаяния. Картины матросской «распущенности» оскорбляли все его существо. Кристиен уже подумывал о том, чтобы покинуть на произвол судьбы корабль и его команду. В парусном ботике он рассчитывал добраться до какого-нибудь пустынного острова, лежащего в стороне от путей военных и торговых судов. Тут к нему на помощь снова пришел Джон Адамс.

Истинный вдохновитель мятежа на «Баунти» Адамс принадлежал к числу тех могучих натур, которые не меняются ни от страдания, ни от радости. Он нисколько не поддался изнеживающему влиянию сладострастной атмосферы Таити. Он согласен был до поры до времени пожить на счастливом острове, пользуясь всеми дарами его роскошной природы, но вместе с тем ясно понимал, что рано или поздно наступит день, когда придется расстаться с беззаботным существованием и поискать какое-нибудь более надежное убежище. Но он убедил Кристмена, что для этого нет никакой надобности расставаться с «Баунти». Напротив, корабль еще мог им очень пригодиться. Присмотревшись к настроениям товарищей, он заявил, что мичмана Юнга, садовника Вильяма Броуна, младшего канонира Джона Миллса, а также двух матросов — тех самых, которые отличались когда-то своей недисциплинированностью, Мак-Коя и Кинталя — можно захватить с собой в замышляемую экспедицию. На остальных, по его мнению, рассчитывать не приходилось.

Действительно, весь остальной экипаж, не исключая и двух мичманов, Хэйвуда и Стюарта, слышать не хотел об отъезде с Таити. Даже перспектива очутиться в когтях английской военно-морской юстиции не пугала их более.

О неизбежном грядущем возмездии чаще других задумывался мичман Питер Хэйвуд, и эти мысли нагоняли на него мрачную тоску. Воспоминания о матери и горячо любимой сестре Несси не давали ему покоя ни днем, ни ночью. Но у него нехватало душевных сил, чтобы предпринять какое-нибудь энергичное усилие для своего спасения, и он с тупой покорностью ожидал неизбежного.

Мичман Джордж Стюарт относился к своей судьбе с несколько большей беззаботностью. Он жил с дочерью одного из вождей, носившей имя Оминеа, которое он превратил $ Пегги. Белизна кожи Пегги заставляли предполагать, что ее мать в свое время изменила мужу с каким-нибудь моряком одного из первых европейски^ кораблей, посетивших Таити.

Стюарт был усыновлен семьей своего тестя и жил с новыми родственниками в маленькой хижине, расположенной невдалеке от моря среди рощи кокосовых пальм. Он позабыл Европу с ее цивилизацией; вспоминая изредка о той драме, одним из участников которой ему невольно пришлось стать, он спрашивал себя с недоумением, не приснилось ли ему все это в кошмаре. Посещения Хэйвуда, который приходил иногда делиться своими мрачными предчувствиями и опасениями, были ему неприятны.

Со дня мятежа на «Баунти» миновало около года. Если лейтенант Блай и его спутники не погибли, то они могли уже достигнуть какого-нибудь голландского порта в Ост-Индии, оттуда перебраться в Англию и донести обо всем случившемся Адмиралтейству. Отныне всякая проволочка становилась чрезвычайно опасной. Флетчер Кристиен потерял терпение и, сговорившись с Адамсом, созвал на борту корабля общее собрание мятежников. Он обратился к ним со следующей речью:

— Обстоятельства не позволяют больше терять время. Со дня на день английские военные корабли могут появиться у берегов Таити. Я, Адамс, и еще ряд наших товарищей не желаем подвергаться риску быть пойманными и повешенными. Мы решили отыскать какой-нибудь пустынный остров в одном из архипелагов, которыми так изобилует Южное море, и поселиться на нем. Быть может, там нас не отыщут, а если и отыщут, то мы будем в состоянии защищаться. Наше решение окончательно, а вас я созвал для того, чтобы предложить последовать нашему примеру.

Кристиен поставил свое предложение на голосование. Только восемь человек изъявили согласие навсегда расстаться с цивилизованной жизнью. Пятеро из них были те самые, которых еще раньше намечал Джон Адамс. К ним присоединились матросы Мартин и Вильямс. Маленькая команда избрала Кристиена своим командиром, а Джона Адамса его помощником.

Из остальных моряков некоторые решили поселиться в горах Таити и жить там одной жизнью с островитянами; другие, считавшие себя менее виновными, надеялись, что им удастся вымолить себе прощение. Некоторые мечтали о том, чтобы оснастить лодку и доплыть в ней до голландских владений.

Во всяком случае, ни одной из этих групп «Баунти» не был нужен, и они согласились предоставить его Кристиену при условии, что он отдаст им часть казенных денег, хранившихся на корабле, и одну из двух оставшихся шлюпок.

Кристиен назначил день отплытия; однако раньше чем покинуть Таити, следовало решить еще один важный вопрос — о женщинах для будущей колонии.

Кристиен опасался также, что их маленькая группа из девяти человек не сможет справиться со всеми работами, необходимыми для создания нового поселения. Ему пришло на память, что на заре своей истории римляне пополняли свой состав, похищая мужчин и женщин соседних племен, и решил последовать их примеру. Грубые, насильнические методы суровых воинов показались ему, однако, мало подходящими; он считал, что кроткие таитяне заслуживают более деликатного обращения.

Накануне назначенного для отплытия дня Кристиен пригласил восемь мужчин и десять женщин на прощальное празднество. Приглашенные не принадлежали к таитянской знати. Молодые женщины были известны в качестве наиболее легкомысленных красавиц острова. Часть из них была замужем, но снисходительные мужья, также присутствовавшие на празднестве, никогда не претендовали на их верность. Более того, они даже поощряли любовные шалости своих жен, так как извлекали из них некоторую выгоду — в виде гвоздей, стеклянных бус, рыболовных крючков и прочей мелочи. Остальные островитяне относились к этим малощепетильным мужьям с легким пренебрежением, но вовсе не осуждали их: в конце концов всякий имеет право устраивать свою жизнь, как ему угодно.

Итак, 12 мая на «Баунти» весело справляли прощальное празднество. По окончании традиционных танцев и песен женщинам предложили провести эту последнюю ночь на корабле. Мужей их так основательно напоили ромом, что они впали в бесчувственное состояние и заснули на палубе.

С первыми лучами зари якоря были подняты, паруса поставлены, и подгоняемый свежим утренним ветром корабль вышел в открытое море.

Прошло два месяца со дня отплытия «Баунти». Оставшиеся на Таити мятежники устроили свою жизнь сообразно со своими наклонностями.

Хэйвуд жил один; его беспокойство и меланхолия с каждым днем возрастали. Он дошел до того, что начал даже желать появления английского фрегата.

Невдалеке от его хижины находился холм, с вершины которого открывался широкий кругозор на дали Тихого океана. Там Хэйвуд проводил целые дни, следя за длинными валами, один за другим медленно набегавшими на берег.

Он мечтал об острове Мэн и об Ирландском море, зеленом или сером, вечно беспокойном, покрытом короткими волнами с гребнями белой пены.

С наступлением ночи океан нередко начинал светиться фосфорическим блеском. На берегу рыбаки, вернувшиеся с ловли тунцов, зажигали костры. Слышно было их пение и тихие всплески волн, лизавших коралловые рифы.

Хэйвуду чудился грохот валов, разбивающихся о гранитные скалы острова Мэн, или звон колокольчиков бродящего по пастбищу стада.

Редкие встречи со Стюартом вызывали в нем только раздражение. В объятиях своей Пегги тот забыл обо всем на свете; когда Хэйвуд начинал говорить об Англии, его товарищ отвечал рассказами о забавных проделках Пегги.

Остальные поселившиеся на Таити моряки совершенно слились с местными жителями. Они вели такую же жизнь, так же одевались или вернее ходили почти голыми; некоторые разукрасили свое тело татуировкой, как того требовала мода, принятая среди островитян. Все обзавелись любовницами.

Черчиль и Томпсон принимали участие в политической жизни. Черчиль не покидал старого короля Тину, который не мог без него обойтись, а Томпсон стал первым министром Тетауары — вождя, управлявшего полуостровом Те-тавои.

Тетауара, питая честолюбивую мечту сделаться королем, начал распространять слухи, будто «эари-рахи» вовсе не является сыном Тины, ибо его мать Иддеа, как известно всем жителям острова, находилась в связи с одним простолюдином, и, следовательно, юный король не имеет никаких прав на престол.

Одновременно Тетауара объявил сбор всех воинов полуострова Тетавои.

Возможно, Тина пропустил бы мимо ушей оскорбление, нанесенное чести его жены, но права сына он решил защищать. Он разослал по всему острову гонцов, призывая жителей к оружию и назначив им место сбора.

Все здоровые мужчины в возрасте от 15 до 40 лет сняли со стен свои луки, дротики и копья и тщательно смазали их тунцовым жиром. Они обмотали вокруг тела три куска материи (красной, белой и синей), расположив их один за другим, и надели на головы продолговатые корзинки из ивовых прутьев, украшенные зелеными и синими перьями. К щитам они прикрепили красные перья и зубы акул.

В такой ослепительной амуниции они собрались на берегу около резиденции Тины в количестве примерно четырех тысяч человек.

Прежде всего, как предписывал старинный обычай, приступили к религиозной церемонии, называемой «тиа-миа», которая должна была обеспечить помощь бога Оро. Обычные богослужения заключались у таитян в молитвах, плясках и мелких жертвоприношениях, но в столь серьезных обстоятельствах Оро не мог удовлетвориться подобными пустяками. По утверждениям жрецов, он требовал человеческой крови.

Накануне дня, назначенного для церемонии, намеченная жертва была убита. Как и всегда в подобных случаях, выбор пал на какого-то бедняка, безродного бродягу. Его не заставили слишком долго страдать. Внезапно забросанный камнями, он упал, и его немедленно прикончили, размозжив ему череп.

На следующий день четыре жреца, одетые в белое, подняли тело несчастного и в пироге доставили его к месту жертвоприношения. Усевшись вокруг трупа, жрецы приступили к произнесению положенных по ритуалу молитв. Другие жрецы в это время приготовляли жертвенный алтарь.

Тина в полном походном облачении, то есть совершенно голый, если не считать красного передника — знака его королевского достоинства, прибыл в сопровождении толпы ареоев, раскрашенных в красные и черные цвета. Рядом с ним стоял Черчиль с ярким султаном в волосах.

Церемониал начался немедленно. Один из слуг преподнес королю молодое банановое дерево; другой пучком красных перьев стер пыль с его ног; четверо мужчин принесли на носилках ковчег, покрытый белой тканью. Внутри ковчега был заключен дух бога Оро.

После долгих молитв тело жертвы положили на алтарь. Верховный жрец обратился к трупу с небольшой речью, в которой заклинал убитого не сердиться за то, что его принесли в жертву, ибо этим ему оказали большую честь, и просил его вымолить у Оро, к которому он теперь стоит так близко, победу для короля Тины.

Затем жрец отрезал у трупа прядь волос и вырвал у него левый глаз; последний он завернул в банановый лист и с одним из своих прислужников послал королю. Тина даже не притронулся к глазу, но принесшего его одарил пучком красных перьев. В этот миг в соседней роще из кокосовых пальм раздался крик зимородка. Тина в восхищении заметил Черчилю:

— Это запел дух умершего, мы победим.

Один из жрецов отрезал голову жертвы и положил ее на специальный помост, напоминавший эшафот. Жрецы зарезали еще собаку и молочного поросенка; тем временем два человека мерно ударяли в барабаны, приглашая бога отведать предложенные ему приношения. На этом церемония закончилась. Тина и ареои устроили военный совет, в котором принял участие и Черчиль. Через некоторое время войско получило приказ выступать в поход.

В ту эпоху войны на Таити велись на рыцарский манер. К засадам и тому подобным хитростям, бесчестящим победителя, прибегать не было принято. Вражеские армии встречались лицом к лицу; обычно это происходило ночью, и поле битвы освещалось факелами, которые несли слуги, не принимавшие участия в сражении. Битва начиналась единоборством между двумя силачами, избираемыми из числа ареоев. Они прежде всего объявляли свои имена, имена своих предков, перечисляли прежние подвиги, а затем приступали к взаимным оскорблениям. Наконец, они сходились и вступали в рукопашную, после чего драка становилась всеобщей. Во время сражения ораторы с копьем в одной руке и пучком зеленых листьев в другой пламенными речами возбуждали рвение бойцов. После битвы победители вели себя так, как полагается победителям, то есть убивали возможно больше людей и опустошали страну побежденных, сжигая деревни, срубая хлебные деревья и кокосовые пальмы. Впрочем, женщин победители не трогали; всякое насилие над ними в этой стране показалось бы чем-то чудовищным и достойным презрения. Они довольствовались тем, что вырезали из трупов павших врагов челюсти, кости рук и ног, которые служили им в качестве трофеев.

В том сражении, о котором идет речь, было убито около ста человек. Тина одержал полную победу, и Тетауара отправил к нему послов с просьбой о мире. Мирные предложения были немедленно приняты. Недавним врагам принесли кусок ткани, наполовину белой, наполовину красной. Оба вождя взялись за концы и разостлали ее на алтаре бога Оро. Пение и танцы окончательно скрепили мирный договор.

Одни только моряки с «Баунти», Черчиль и Томпсон, надолго затаили ненависть друг к другу. Каждый раз, как им приходилось встречаться, они обменивались ругательствами. Повидимому, дело заключалось в том, что Томпсон попросту завидовал Черчилю, занимавшему должность королевского советника; тогда как он сам был только адъютантом простого вождя. Иногда, начав с брани, европейцы переходили к драке.

Однажды Черчиль, обладавший большей физической силой, основательно избил своего противника к великому удивлению и даже отвращению присутствовавших при этой сцене таитян. С той поры Томпсон не переставал мечтать о мщении. Как-то ночью он подстерег Черчиля и выстрелом из ружья убил его. На его несчастье, островитяне видели, как он расправился со своим товарищем. Вне себя от возмущения они закидали убийцу камнями. Так погибли первые два мятежника с «Баунти».

«Баунти» шел под всеми парусами, и вскоре остров Таити скрылся из виду. Перед находившимися на судне мятежниками встал вопрос о том, куда направить свой путь. Первоначально Кристиен предполагал искать убежище на одном из Маркизских островов. Прочитав, однако, описание Питкэрна, сделанное открывшим этот остров капитаном Картеретом, он изменил свое намерение. Этот маленький уединенный островок показался ему наиболее подходящим для поселения местом; к нему Кристиен и направил «Баунти».

13 июня 1790 года мятежники увидели Питкэрн. Он произвел на них малоприятное впечатление. Цепи скал тянулись по всему острову; лишь кое-где виднелись покрытые зеленью долины. Общий вид был настолько мрачен, что столпившиеся на палубе мятежники с недоумением спрашивали себя, неужели Кристиен не мог придумать для них ничего лучшего. Таитянки плакали и причитали, вспоминая ласковую природу родного острова. Таитяне, молчаливые и угрюмые, уже обдумывали планы мщения. У них имелось достаточно оснований быть недовольными своими «белыми друзьями». На борту «Баунти» находилось десять женщин и семнадцать мужчин — девять англичан и восемь таитян. Трудно было ожидать при таких условиях, чтобы жизнь маленькой группы протекала совершенно мирно. И действительно, несмотря на легкость нравов таитян и на обычную терпимость мужей, некоторые из них не слишком охотно соглашались на раздел своих супружеских прав.

Один из мужей, по имени Меналеа, особенно резко проявлял свое недовольство тем, что его жена Манимаст была любовницей матроса Кинталя. Взаимная неприязнь между таитянами и европейцами все время росла; Кристиену и Адамсу стоило больших усилий поддерживать хотя бы внешний порядок. Впрочем, со времени отплытия с Таити Кристиен твердо взял власть в свои руки и в случае нужды не останавливался даже перед мерами строгости. Экипаж «Баунти», повидимому, признал необходимость повиноваться. Адамс, всегда спокойный и хладнокровный, исполнял обязанности помощника командира. Его знание товарищей и такт, с которым он передавал им приказания Кристиена, являлись, быть может, главной причиной, способствовавшей сохранению дисциплины. Мичман Юнг, нежный и мечтательный, держался в стороне от всех. Он был сильно влюблен в молоденькую таитянку, которую звали Миото, и наслаждался своим счастьем.

«Баунти» медленно двигался вокруг Питкэрна в поисках подходящего места для стоянки. Наконец, Кристиен заметил узкий канал и направил в него корабль. Через несколько минут «Баунти» очутился в спокойных водах залива. Вблизи остров показался еще более неприветливым. Отвесные скалы спускались к самой воде, и высадиться на берег представлялось совершенно невозможным. Тогда Кристиен приказал спустить шлюпку и в сопровождении Адамса и Мак-Коя поплыл вдоль берега. Через некоторое время в крутых скалах обнаружился извилистый проход; он вел в маленькую бухту — нечто вроде внутренней лагуны во время прилива туда мог проникнуть и «Баунти». Вытащив шлюпку на покрытый мелкими ракушками берег, Кристиен и его товарищи разошлись в разные стороны, чтобы как можно подробнее исследовать местность.

Остров представлял собой скалистый массив, расположенный уступами; на спускавшихся к морю террасах росли кокосовые пальмы и хлебные деревья; кое-где струились маленькие ручьи, образовывавшие водопады. Кристиен вскарабкался на первый уступ; его площадь не превосходила 25 гектаров. Несколькими метрами выше другой уступ, примерно таких же размеров, был покрыт хлебными деревьями. Дикие свиньи, щипавшие траву, испугались приближения человека и скрылись.

Итак, жизнь на Питкэрне была возможна, пожалуй, даже легка; именно поэтому следовало установить, не заселен ли он полинезийцами.

К вечеру трое моряков снова встретились у шлюпки. Все были согласны в том, что остров Питкэрн является вполне подходящим местом для поселения. Различные плоды росли здесь в изобилии; имелась пресная вода, почва отличалась плодородием; скалы были настолько круты, а проходы между ними так узки, что несколько человек могли бы оказать сопротивление целой армии.

Никаких следов местного населения никто из них не обнаружил. Правда, когда-то здесь жили люди. Мак-Кой заметил среди скал четыре грубые статуи, высеченные из красного туфа. Они представляли собой человеческие фигуры со свирепым лицом и имели в вышину около двух метров. Эти изваяния, неизвестно когда и кем воздвигнутые, стояли на каменной площадке и были обращены лицом к морю; казалось, то были суровые стражи острова. У подножья одной из статуй под грудой камней Мак-Кой нашел человеческие кости, а неподалеку валялись каменные топоры из очень твердого черного базальта.

Моряки с «Баунти» мало интересовались антропологией. Остров, невидимому, был необитаем, и этим они удовлетворились. Начинавшийся прилив мог помешать им выбраться из внутренней бухты, а потому следовало, не мешкая ни минуты, вернуться на «Баунти» и сообщить товарищам о результатах своих исследований.

На следующий день «Баунти» прошел через канал во внутреннюю бухту и во время наступившего отлива очутился на мели. Мужчины немедленно принялись за работу. Надо было унести с корабля все, что могло пригодиться для новой колонии. Когда от «Баунти» остался только остов, встал вопрос, что с ним делать дальше. Выдаваясь из воды, он, конечно, привлек бы внимание английских фрегатов, которые могли явиться сюда в поисках мятежников. Так как дерева на острове имелось вполне достаточно, то корпус корабля решили сжечь.

«Баунти» пылал целые сутки. Ночью таитянки, возбужденные видом яркого пламени, устроили на берегу дикую пляску. Мятежники размышляли о том, что последняя нить, связывавшая их с цивилизованным миром, оборвалась.

Временно изгнанники разместились в палатках, устроенных из парусов. Через несколько месяцев усердной работы был готов поселок, который состоял из простых, но достаточно удобных деревянных домиков. Перед ними насадили несколько рядов пальм, скрывших поселение со стороны моря.

Весь остров был разделен на девять равных участков — по числу английских моряков. Что касается таитян, то они самостоятельных участков не получили, а должны были работать на своих «белых друзей». На первых порах они не проявляли никакого недовольства и старательно помогали возделывать землю. В одной из пещер, отделенной от моря рядом неприступных утесов, Кристиен устроил нечто вроде крепости, где хранилось оружие и запас продовольствия.

Жизнь маленькой колонии наладилась и некоторое время текла совершенно спокойно.