Мятежный корабль

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
МЯТЕЖ

Подгоняемый свежим южным ветром, «Баунти» на следующий день оказался вблизи острова Хуахине. Здесь в 1777 году побывала экспедиция Кука, и Блаю хотелось узнать о судьбе знакомого островитянина по имени Оман и о том, что сталось с высаженными на острове домашними животными. Однако погода внушала ему некоторые опасения. Поэтому он не решился стать на якорь и принялся крейсировать в виду острова. Вскоре пироги местных жителей подошли к кораблю. Один из них узнал Блая и сообщил, что жил когда-то с Оман, что последний уже умер, а все оставленные экспедицией животные, за исключением одной лошади, погибли. Он рассказал также, что на этой лошади покойный Оман частенько катался верхом. Изображения всадника, вытатуированные на ногах у многих островитян, могли служить подтверждением его слов.

Пироги удалились. «Баунти» поднял паруса и опять пустился в свой нескончаемый бег по океану. В течение всей ночи корабль шел к юго-западу, а наутро переменил курс и повернул к островам Тонга.

Около полудня все небо внезапно покрылось густыми черными тучами. Налетел шквал. Через некоторое время вахтенный заметил на расстоянии приблизительно трех миль какое-то странное явление. Казалось, что высокая струя воды, поднявшаяся из моря, достигает своей вершиной облаков. Эта исполинская водяная колонна, значительно более толстая вверху, нежели внизу, быстро перемещалась, приближаясь к кораблю.

Блай немедленно распорядился убрать большую часть парусов, которые связывали свободу маневра. Одновременно он приказал круто взять лево руля. Едва успел рулевой выполнить эту команду, как в каких-нибудь десяти шагах от кормы со свистом и грохотом пронесся смерч. Он двигался к западу, прямо по направлению ветра, со скоростью около десяти миль в час. Минут через пятнадцать он вдруг исчез, рассыпавшись мелкими брызгами.

При виде надвигающегося смерча матросы решили, что пришел их последний час; однако большинство из них находилось в таком подавленном состоянии духа, что даже мысль о близкой гибели не могла их расшевелить.

С того самого дня, как корабль покинул Таити, их преследовали воспоминания о счастливом острове. Ничто не шло им на ум, ничто не занимало и не интересовало.

Само собой разумеется, что такое настроение не могло не отозваться весьма неблагоприятно на выполнении ими своих обязанностей. Блай, как и прежде, не делал ни малейшей поблажки своим подчиненным. За всякую оплошность матросы подвергались суровым взысканиям. Но командир видел, что экипаж корабля «распустился», и это выводило его из себя. Свое дурное настроение он срывал также на офицерах. Особенно доставалось бедному Кристиену. То и дело Блай жестоко и незаслуженно оскорблял его и пользовался каждым случаем, чтобы сделать ему выговор.

Так, однажды командир резко отчитал молодого офицера за пропажу нескольких штук кокосовых орехов. Задетый за живое, тот ответил своему мучителю какой-то колкостью. Тогда Блай приказал штурманскому помощнику немедленно отправиться в каюту и там оставаться под арестом.

Тут совершенно неожиданно вмешался Джон Адамс. С нарочитой почтительностью он приблизился к командиру и промолвил:

— Дозвольте сказать несколько слов, сэр?

— Что такое? Я вас слушаю, — ответил Блай холодно и сухо.

— Я осмелюсь доложить по поводу ареста мистера Кристиена, сэр. Он нисколько не виноват в пропаже орехов, сэр. Просто вышла ошибка в подсчете…

Блай грубо оборвал его:

— А вы чего суетесь не в свое дело? С каких пор матросы позволяют себе вступаться за провинившихся офицеров. Убирайтесь прочь, и чтобы я больше не слышал таких дерзких и глупых рассуждений.

Адамс молча отошел в сторону. Матросы переглянулись. В глазах их внимательный наблюдатель мог бы прочесть удивление перед смельчаком и еще что-то, не сулившее ничего доброго самодуру-начальнику. Но Блай считал ниже своего достоинства обращать внимание на подобные признаки и не подумал изменить свое обращение с командой.

Лейтенант Блай благополучно вывел свой корабль из-под удара водяного смерча. Но он проглядел другой смерч, закрутившийся под самыми его ногами, в духоте и мраке матросского кубрика.

Мятеж на борту шлюпа подготовлялся исподволь, но разразился внезапно и был потрясающей неожиданностью для большинства экипажа. Имелся, однако, среди команды человек, который поджидал со страстным нетерпением событий и вполне сознательно готовился к ним. Человеком этим был матрос Джон Адамс…

«Баунти» плыл путем, по которому до него прошло уже не одно судно. Поэтому Блай не надеялся наткнуться на какую-нибудь еще не открытую землю. Однако 11 апреля он заметил в юго-западном направлении, примерно в пяти милях от корабля, не указанный на картах остров, высоко поднимавшийся над морем. Следуя дальше к югу, «Баунти» миновал целый ряд небольших островков, поросших деревьями. Подойти к ним ближе оказалось, однако, невозможным из-за противного ветра и волнения.

На следующее утро с «Баунти» был замечен еще один островок, находившийся на расстоянии всего одной мили. Вскоре от берега отвалила пирога с четырьмя гребцами. Блай велел бросить находившимся в ней несколько ниток стеклянных бус. После этого островитяне вскарабкались на палубу. Они с любопытством осмотрели корабль, но ни один из них не согласился спуститься в трюм.

Узнав, что Блай — «эари», то есть начальник корабля, один из островитян, по всем признакам вождь, подошел к нему, снял со своей шеи висевшую на шнурке из сплетенных волос большую перламутровую раковину и надел ее Блаю.

Гости говорили почти на том же наречии, что и таитяне, и их легко было понять. Они сообщили название острова и рассказали, что на нем в изобилии растут кокосовые пальмы и хлебные деревья, водится много дичи, но нет ни домашних животных, ни культурных растений.

Блай приказал спустить в пирогу поросенка и молодую свинью, немного мяса и клубни таро. Кроме того, он наделил подарками каждого островитянина в отдельности.

Перед тем как покинуть корабль, вождь отобрал все подарки себе. Один из островитян выразил было некоторое неудовольствие, но после продолжительного оживленного разговора он и вождь помирились.

Сначала в пирогу спустилось только двое островитян, а двое других хотели остаться на корабле до следующего утра, когда за ними приедет пирога. Блай сказал им, что их желание неосуществимо, так как совершенно неизвестно, как далеко уйдет «Баунти» за ночь. Тогда и эти двое очень неохотно покинули корабль.

23 апреля «Баунти» очутился перед островом Анамука, где Блай решил сделать остановку. Якорь бросили на расстоянии полумили от берега. Тотчас же появилось множество пирог с местными жителями, которые привезли обычные приношения — кокосовые орехи и ямс.

Обитатели Анамуки, поднявшиеся на борт, имели далеко не обычный вид. Казалось, им недавно пришлось вынести какое-то жестокое испытание: у одних клочьями были вырваны волосы, у других на висках запеклась кровь, у третьих нехватало на руке одного или даже двух пальцев. Вообще же все производили впечатление чрезвычайно воинственных и жестоких людей, с которыми следует держать ухо востро.

Каково же было изумление англичан, когда один из этих голых, истерзанных людей, по всей видимости начальник, к которому остальные относились с большим почтением, внезапно заговорил на довольно правильном английском языке и объяснил, что повреждения и раны его спутников являются знаками официального траура по случаю недавней кончины короля.

На вопрос, откуда он знает английский язык, мнимый островитянин сообщил, что он по происхождению голландец и родился в Англии, но уже двадцать лет живет на Анамуке, где его в конце концов удостоили званием вождя. Он сказал также, что его имя Брэк.

Казалось несомненным, что это дезертир с какого-нибудь европейского корабля. Но лейтенант Блай не счел нужным углубляться в этот вопрос и вместо того очень дружелюбно стал расспрашивать голландца о его новом местожительстве. Брэк охотно поделился своими сведениями об островитянах. По его словам, они отличались величайшей жестокостью и постоянно употребляли в пищу человеческое мясо.

Блай полюбопытствовал, приходилось ли самому рассказчику принимать участие в каннибальских пирах. С грубым смехом Брэк отвечал, что всегда и везде надо сообразовываться с существующими обычаями, если не хочешь, чтобы на тебя указывали пальцами. Заодно он поведал Блаю жуткую историю о лейтенанте с английского военного корабля. Молоденькая островитянка заманила его в глубь острова к своим родителям, где его немедленно убили и затем с величайшим аппетитом съели без остатка.

Матросы «Баунти» с любопытством присматривались к Брэку. Они невольно сравнивали его судьбу со своей собственной. Когда-то он был, по всей вероятности, таким же бесправным и забитым рабом корабельной дисциплины, как и они. Но он сумел стряхнуть с себя мучительное ярмо и жил теперь на полном приволье, вдали от несносных условностей цивилизации, был не только сам себе господином, но даже вождем целого племени. Жребий его казался им завидным, и в двух десятках голов одновременно зародилась мысль о том, что в сущности от них одних зависит завоевать себе такую же участь.

В течение всего дня на «Баунти» шла оживленная меновая торговля. Жители Анамуки привозили свиней, ямс, бананы и плоды хлебного дерева. Взамен они получали мелкие железные изделия и стеклянные бусы. Так как командир желал пополнить запасы дров, то решили провести у острова несколько дней.

На другое утро часть экипажа съехала на берег за дровами. Но не успели матросы провести на острове и часа, как у них стащили топор. С помощью Брэка, узнавшего о воровстве, пропажа вскоре нашлась. К вечеру, захватив достаточное количество топлива, англичане вернулись на корабль.

26-го числа утром на остров отправилась новая партия под командой Флетчера Кристиена. На этот раз моряки взяли с собой несколько пустых бочек, которые предстояло наполнить водой. Но лишь только шлюпка пристала к берегу, ее тотчас же окружили островитяне. В один миг они завладели якорем и тотчас же пустились наутек. Товарищи прикрывали их отступление, грозно размахивая пращами.

Кристиен приказал своим людям держаться поближе к шлюпке, а сам выстрелил в воздух из пистолета. Вспышка и грохот выстрела смутили островитян. Они подняли руки и положили их на головы.

Прибежавший впопыхах Брэк объяснил, что этот жест считается знаком дружелюбных намерений. Однако он советовал не слишком полагаться на искренность жителей Анамуки и поскорее вернуться на корабль. Он сказал также, что островитяне очень злы на экипаж «Баунти» за то, что у них вчера отобрали украденный топор. По его мнению, благоразумнее было бы больше на берег не высаживаться.

Флетчер Кристиен отлично понимал, какая страшная опасность могла грозить его маленькому и плохо вооруженному отряду в случае нападения островитян. Поэтому он последовал совету Брэка и, не исполнив поручения, данного ему командиром, с порожними бочками вернулся на «Баунти».

Как на зло Блай находился в этот день в особенно скверном настроении. Выслушав доклад о неудачной экспедиции, он принялся ругать молодого офицера и в заключение произнес следующую фразу:

— Имея в руках оружие, вы испугались голых дикарей! Вы просто трус!

Что оставалось делать Кристиену? Воспитанный в весьма щекотливых понятиях о чести, он чувствовал, что на такое неслыханное оскорбление следовало бы ответить пощечиной. Но ударить командира военного корабля на борту во время плавания — это значило угодить под суд, который не станет доискиваться мотивов такого поступка, а будет обсуждать только самый факт преступления и, конечно, отправит виновного на виселицу. Поэтому Кристиен сдержал порыв душившего его гнева. Смертельно бледный, не говоря ни слова, он вышел из каюты и затворился у себя.

Повидимому, лейтенант Блай понял, что на этот раз хватил через край. Быть может, ему даже было немного стыдно своей необузданности, и он готов был пожалеть юношу, которого так жестоко и так незаслуженно обидел. Час спустя он через ботаника Нельсона передал Кристиену приглашение к себе на ужин, но тот отказался.

На следующий день поднялся попутный ветер, и Блай решил расстаться с Анамукой, жители которой оказались столь негостеприимными. «Баунти» распустил паруса и вышел в открытое море, направляясь к острову Тофуа.

В четыре часа ночи Кристиен заступил вахту. Узкий серп молодого месяца озарял призрачным светом поверхность океана, похожую на темно-синий бархат, расшитый серебром. Корабль беззвучно скользил вперед. На нем царила полная тишина. Только рулевой напевал вполголоса заунывную матросскую песню.

Кристиен угрюмо расхаживал взад и вперед по мостику. Он не думал о том, что «Баунти» находится уже на обратном пути и через несколько месяцев прибудет в Англию. Он не вспоминал о соблазнах Таити. Его помыслы были всецело поглощены настоящим, заняты той обидой, которую накануне нанес ему командир.

При мысли о лейтенанте Блае все существо молодого человека наполнялось тоскливой злобой и болью. Войти наутро, как всегда, в капитанскую каюту с рапортом, выслушивать приказания и внушения, строить почтительные мины… нет, отныне все это стало невозможным. Ужасное, режущее, как удар хлыста, слово «трус» произнесено и осталось без ответа. Теперь надо либо пустить себе пулю в лоб, либо… бежать с корабля без оглядки.

Сам наполовину не веря реальной осуществимости своих намерений, Кристиен стал мысленно обсуждать план бегства. В конце концов убежать с «Баунти» не так уж трудно. В пятидесяти морских милях от того пункта, где теперь находится корабль, лежит остров Тофуа. Добраться до него в шлюпке по абсолютно спокойному морю дело нехитрое. А дальше… дальше пусть решает судьба. Лучше попасть в качестве изысканного блюда на стол к людоедам, нежели терпеть и впредь власть злого тирана; лучше стать дезертиром и изгнанником, чем безропотно переносить оскорбления.

Мысль о немедленном дезертирстве, словно навязчивая идея, все прочнее укреплялась в сознании Кристиена и постепенно подчинила его волю. К концу вахты колебания его почти прекратились. Он решил, что пришла пора действовать. Главная трудность заключалась в том, что он никак не мог спустить шлюпку на воду без посторонней помощи. Но у руля стоял матрос Джон Миллуорд, который всегда с большим уважением относился к молодому офицеру. Быть может, этот человек, повидимому, твердый и честный, согласится оказать последнюю услугу своему начальнику, быть может, он спустит шлюпку в море… Кристиен уже хотел обратиться к рулевому, когда на палубу неожиданно вышел Джон Адамс.

Психологический момент, которого уже давно поджидал Джон Адамс, замысливший избавить самого себя и своих товарищей от тяжелой морской службы, теперь наступил. Джон Адамс знал, что возмутить рядовых матросов ему будет нетрудно. Но как вести корабль без офицеров, умеющих ориентироваться по карте и определять широту места при помощи секстана и других инструментов? Одним из самых важных параграфов неписаного, но тем более строго соблюдавшегося дополнения к официальному кодексу морских законов, было правило, согласно которому специальные познания, необходимые для навигации в открытом море, должны были оставаться исключительной монополией представителей господствующих классов. Если бы не это правило, кровавые мятежи в далеких морях происходили бы, вероятно, гораздо чаще. Но матросов постоянно сдерживало сознание того, что при отсутствии офицеров они окажутся совершенно беспомощными перед лицом неведомого океана.

Итак, чтобы восстание оказалось успешным, надо иметь на своей стороне хотя бы одного из высших офицеров. Джон Адамс пристально и зорко следил за развитием душевной драмы, которую переживал Флетчер Кристиен. Этой ночью Адамс испытывал то, что и до него и после столько раз чувствовали другие родственные ему по духу мятежники, знаменитые и безвестные: теперь или никогда!

Кристиен с изумлением смотрел на поднимавшегося по трапу матроса.

— Чего ради вы так рано встали?

— Я не мог спать: я все время думал о вас, сэр, и мне захотелось поговорить с вами до окончания вашей вахты.

Голос Адамса звучал участливо и вкрадчиво.

— Переговорить со мной? Пожалуйста. Что вы хотите мне сказать!

— Со. вчерашнего вечера я в непрерывном страхе, сэр: вы так ужасно расстроились. Я и подумал, как бы вы не сделали чего-нибудь такого, о чем после сами будете горько жалеть.

— Вы слышали, как командир оскорбил меня, — с живостью прервал Кристиен. — Неужели вы думаете, что джентльмен может безропотно снести такую обиду? В первую минуту я готов был убить его.

— Как хорошо, что вы не сделали этого, сэр.

— Но я не в силах дольше оставаться под его начальством. Я не могу встречаться с ним, видеть его лицо, слышать его голос. Для меня это хуже смерти. Как раз перед вашим приходом я собирался спустить в море шлюпку, чтобы попробовать в ней добраться до острова Тофуа.

— Где вас в один прекрасный день схватят и повесят как дезертира.

— Все равно! Будь, что будет! Я твердо решил покинуть «Баунти». Я больше не могу и не хочу здесь оставаться.

Адамс молчал. Казалось, он сосредоточенно размышлял о чем-то. Потом голос его понизился до еле слышного шопота:

— У нас, быть может, есть другой, несравненно лучший исход.

— Какой?

— Завладеть кораблем.

— «Баунти»?

— Да, сэр. Я думаю, это будет не так трудно сделать. Вы прекрасно знаете, что у нас на корабле все, за исключением офицеров и еще нескольких человек, подлизывающихся к начальству, ненавидят командира. Известно вам также, что большинство матросов только и думает о том, как бы снова вернуться на Таити. Наши ребята вас любят и верят вам. Если бы вы согласились принять командование кораблем с тем, чтобы доставить нас обратно на Таити, мы все с радостью признали бы вас своим начальником.

— Но ведь тогда придется убить Блая и всех его сторонников.

— Весьма возможно. Но нам легко захватить их врасплох во время сна и перевязать поодиночке, прежде чем они успеют опомниться.

— А потом?

— Потом, если вам так угодно, мы можем не марать рук их кровью. Мы просто посадим их в шлюпку, и пусть они плывут по океану, куда понесет ветер.

Адамс зловеще усмехнулся и добавил:

— А шлюпка у нас ветхая, ненадежная…

Кристиен прошептал:

— Это ужасно…

— Конечно! Но разве не ужаснее то жалкое прозябание среди дикарей, на которое вы готовы обречь себя?

— А если нам не удастся одержать верх?

— В этом случае, сэр, нас обязательно повесят. Но я думаю, что мы одолеем. Обождите меня здесь. Я уже как-то советовался с некоторыми из ребят. Я поговорю с ними еще раз, и, если они попрежнему согласны, мы примемся за дело всерьез.

Он спустился обратно в кубрик, а Кристиен дрожащими руками вынул пистолет из кобуры и осмотрел затравку. В случае неудачи восстания он собирался прострелить себе череп.

Дело совершилось быстрее и легче, нежели могли надеяться главные инициаторы мятежа. При первых проблесках короткого тропического рассвета Кристиен, каптенармус Черчиль, младший канонир Миллс и матрос Баркет вошли в каюту капитана. Кристиен был вооружен кортиком, остальные ружьями и тесаками. Еще три человека стояли на всякий случай в коридоре у дверей каюты. Блай крепко спал. Прежде чем он успел проснуться, его схватили и веревкой стянули руки за спиной. В то же время Адамс и несколько других матросов с ружьями и абордажными топорами вломились к другим офицерам; пригрозив им смертью, они заперли их в каютах и у дверей приставили часовых. Вооруженный переворот на борту судна не встретил ни малейшего сопротивления и не стоил ни одной капли крови, даже крови ненавистного Блая.

Завладев кораблем, мятежники выволокли командира на палубу и привязали к бизань-мачте. Возле с обнаженным палашом стал матрос Кинталь, столько раз поротый плетьми по приказанию Блая. Двое других матросов навели на лейтенанта заряженные ружья, с громкими ругательствами приказывая ему не шевелиться.

Флетчер Кристиен вызвал боцмана, старшего плотника и корабельного ревизора Самюэля на палубу и приказал им спустить в море шлюпку.

Это распоряжение было встречено хором негодующих протестов со стороны рядовых матросов. Они нисколько не были расположены щадить человека, который сам никогда не щадил их.

По их мнению, шлюпка могла пригодиться им самим, а злодея лейтенанта со всей сворой его приспешников следовало бросить за борт на съедение акулам. Тогда по крайней мере они никому не расскажут о случившемся на «Баунти». Но Кристиен твердо стоял на своем и заявил, что в случае неповиновения не возьмет на себя командование кораблем.

Джон Адамс понимал, что теперь не время заводить споры с только что выбранным командиром. Он весьма дипломатично вмешался и сумел успокоить разъяренных матросов.

Великодушие Кристиена представлялось ему не особенно благоразумным, но он убедил товарищей, что командир и офицеры, предоставленные прихоти волн в утлой шлюпке, почти не имеют шансов благополучно добраться до твердой земли. Этот довод возымел желаемое действие. Заскрипели блоки, и шлюпка закачалась на воде у корабельного борта. То был старый катер с проеденным червями днищем, плохо державшийся на воде, вмещавший самое большее 8—10 человек.

В это время запертый в своей каюте штурман потребовал, чтобы его вывели на палубу. Он уже знал, что во главе восстания был Кристиен и, увидев его стоящим рядом со связанным Блаем, попытался урезонить своего помощника.

Подумайте, Кристиен, что вы делаете, образумьтесь.

— Молчите, сэр, — резко ответил Кристиен. — Последние недели я был, как в аду. Капитан Блай сам виноват в случившемся.

Убедившись, что всякая попытка добиться умиротворения бесполезна, штурман попросил, чтобы прогнивший катер был заменен более прочной и вместительной шлюпкой. Боцман и плотник присоединились к этой просьбе. Противоречивые чувства боролись в груди молодого предводителя восставших моряков; кастовая солидарность, жалость по отношению к недавним товарищам, нежелание заведомо обречь их на неизбежную гибель подсказали ему, наконец, чреватое опасностью решение. По его распоряжению был спущен баркас.

Первыми ссадили в него двух мичманов — Хейуорда и Халлета, очень нелюбимых командой, и ревизора Самюэля. За ними последовали штурман и другие старшие офицеры. Трем остальным мичманам — Хэйвуду, Юнгу и Стюарту — предложили самим решать свою участь. Растерявшиеся юноши не знали, как им быть. Связать свою судьбу с командиром означало почти верную смерть. Остаться на «Баунти», присоединиться к мятежникам? А если их когда-нибудь разыщут, что тогда? Военный суд и, возможно, тоже смерть, позорная, жалкая?

Пока они колебались, баркас продолжал наполняться. Один за другим в него были спущены ученый ботаник Нельсон, врач, канонир, боцман, плотник, парусный мастер и несколько матросов, известных в качестве наушников и любимцев начальства. Всего набралось восемнадцать человек. Им было разрешено взять с собой куски парусины, веревки, бочонок пресной воды емкостью в сто двадцать восемь литров, семьдесят килограммов сухарей, немного рому и вина, несколько пустых бочек.

Блай все еще стоял привязанный к мачте. Бешенство душило его. Не обращая внимания на угрозы, он на чем свет стоит ругал карауливших его матросов. Один из них, по имени Мартин, при виде непреклонности своего командира стал колебаться. Многолетняя привычка к дисциплине и повиновению готова была взять верх. Наклонившись к уху Блая, он прошептал несколько ободряющих слов и поднес к его пересохшим губам сочный апельсин. Эта снисходительность не укрылась от глаз команды. Раздались крики, что Мартина тоже надо скинуть в шлюпку вместе с остальными. Но Кристиен воспротивился этому. Мартин был ему нужен как один из лучших, наиболее опытных матросов.

Оружейник, два младших плотника и один матрос выразили желание разделить судьбу командира, но им не разрешили. Воспользовавшись суматохой, вызванной пререканиями и поспешной посадкой, ревизор Самюэль с ловкостью кошки вскарабкался на палубу и прошмыгнул в каюту Блая, чтобы захватить судовой журнал, карты, компас и хронометр. Матросы заметили его исчезновение и бросились на поиски. Они застали его в каюте командира, схватили, отняли все, кроме судового журнала, и заставили снова вернуться в шлюпку. Однако Самюэлю удалось спрятать под курткой одну карту и компас.

Все время, пока шла посадка в шлюпку, матросы толпились у борта, с некоторым сомнением следя за происходящим. Они смутно понимали, что делают большую неосторожность, отпуская на волю своего командира и его приближенных.

— Будь я проклят, если Блай не выйдет сухим из воды и не доберется до Англии, — вскричал один из них. А другой, видя старшего плотника, тащившего ящик с инструментами, заметил:

— Бьюсь о заклад, что не пройдет и месяца, как он построит себе новое судно.

Но с каждым следующим пассажиром баркас все глубже оседал в воду. Было бы настоящим чудом, если бы ему удалось избежать гибели при первой буре. Джон Адамс с философским спокойствием повторял это своим товарищам. Тем временем Флетчер Кристиен, скрестив руки на груди, мрачно расхаживал взад и вперед по палубе.

Моряки, которым предстояло разделить участь Блая, попросили дать им несколько ружей, но получили решительный отказ. Лишь по настоянию Кристиена матросы сбросили им четыре палаша.

Теперь все вольные и невольные спутники командира находились в баркасе. На «Баунти» остался только Блай. Каптенармус официально доложил об этом новому начальнику. Тогда Кристиен подошел к мачте, перерезал веревку, связывавшую пленника, и обратился к своему бывшему командиру со следующими словами:

— Лейтенант Блай, ваши офицеры и экипаж находятся в шлюпке. Вы должны последовать за ними. При малейшей попытке к сопротивлению вас немедленно убьют.

Блай ответил ворчливо:

— Так-то вы платите мне за мои благодеяния.

Кристиен повторил:

— Ваши друзья ждут вас в шлюпке. Вам ничего не остается, как присоединиться к ним. Предлагаю вам исполнить мое требование под страхом смерти.

И вот связанному, полуголому, изрядно помятому лейтенанту Блаю пришлось покинуть корабль, на котором он еще так недавно пользовался бесконтрольной властью. Не выпуская веревки, которой были связаны руки бывшего командира, матросы подвели его к борту и скорее швырнули, чем спустили в шлюпку. Кристиен в последний момент велел сбросить в нее ящик солонины, немного белья и несколько матросских курток. Затем по его приказу баркас привязали к корме корабля канатом длиной примерно в пятьдесят метров.

Ветер слегка посвежел. На «Баунти» поставили все паруса, и корабль двинулся по покрывшемуся мелкой рябью океану. Шлюпка следовала на буксире.

Матросы столпились на корме, шумно обмениваясь замечаниями по поводу всего происходившего. Некоторые со смехом желали Блаю счастливого пути. Флетчер Кристиен с Джоном Адамсом и оставшимися на «Баунти» мичманами удалился на нос. Кристиен закрыл глаза руками. Его охватил припадок душевной слабости и растерянности. Молодые мичманы тихо всхлипывали. Только Адамс нисколько не был взволнован и невозмутимо глядел на покрывшееся белыми барашками море. Он добился своей цели. Он знал, что отныне он будет жить и умрет свободным.

Стало уже совсем светло. Всходило солнце. Небо окрасилось в золотые, розовые и алые тона. Находившиеся в баркасе девятнадцать человек хранили угрюмое молчание. Адамс обратился к Кристиену:

— Надо кончать, — сказал он.

Одним взмахом топора канат был перерублен. Последняя связь между мятежным кораблем и шлюпкой с изгнанниками оборвалась. Ветер заметно крепчал, и «Баунти» пошел быстрее. С его кормы до ушей спутников Блая донесся последний крик:

— Таити! Да здравствует Таити! Ура!

Шлюпка, длиной в семь метров и шириной около двух, с девятнадцатью людьми в ней, покачивалась на волнах.

Тут Блай снова вступил в обязанности командира. Твердым и, казалось, совершенно спокойным голосом он приказал своим людям взяться за весла.

«Баунти» уходил все дальше и дальше. Вскоре на горизонте видны были только его паруса. Потом и они исчезли. Шлюпка осталась одна среди враждебного океана.