Альва помогала Лотэссе собирать вещи в дорогу. Король все-таки настоял на отказе от траура, поэтому большинство платьев являло собой нечто среднее между траурными и обычными одеяниями. Вот темно-серое дорожное платье, а вот черное со светло-серыми вставками. И еще парочка в том же стиле. Ага, знакомый наряд. Альва встряхнула в руках бальное платье, призванное позлить короля. Еще одно очень похожее. Черный шелк с лиловой отделкой по поясу и рукавам, расшитый россыпью агатов. Все наряды эньи Линсар — дорожные и парадные — роднила строгость покроя и мрачность цветов.
Упаковывать одежду сподручней служанкам, но Лотэсса отпустила их, чтобы провести последние часы наедине с подругой. Нармин уже давно вернулась в свои покои, и девушки с ней практически не встречались. Жаль, что именно жрице, а не ей — Альве — назначено сопровождать энью Линсар в ее путешествии к Храму. Альва не то чтобы мечтала покинуть столицу, но бросать подругу ей тоже не хотелось. Как Лотэсса будет уживаться с Нармин, которую явно недолюбливает, уму непостижимо. Жаль, что они так и не смогли подружиться со жрицей. Как же сложно бедной Лотэссе придется в пути, ведь обоих спутников она на дух не переносит.
Дверь распахнулась, и в комнатах послышались легкие торопливые шаги. Альва уже по звуку узнала походку герцогини. Тэсса, очевидно, тоже. Красивое лицо эньи Линсар исказила недовольная гримаса, едва хлопнула дверь. Хотя последнее время девушку раздражали любые визитеры, кроме любимой фрейлины, среди нежданных гостей эна Линсар занимала самое почетное место. Даже приход Дайрийца не встречался с таким недовольством. Впорхнувшая в спальню герцогиня, едва завидев разложенные на широкой кровати платья, бросилась на них, как коршун на добычу.
— Нет, это решительно не годится! — и как только этой женщине удается возмущаться, сохраняя игривые нотки? — Тэсса, эти платья…
— Мама, — так Лотэсса, по крайней мере, на памяти Альвы, к матери еще не обращалась. И голос девушки звучал грустно и проникновенно. — Не надо о платьях. Не начинай, прошу.
Обычно дочь обращалась к эне Мирталь на «вы» и звала ее «маменькой», причем почтительное, в принципе, слово звучало донельзя ехидно, а то и вовсе презрительно. И вот, надо же — мама! И ссориться, кажется, не хочет…
— Я ведь скоро уезжаю, — Тэсса по-прежнему говорила тихим, грустным тоном, не поднимая глаз. — Стоит ли на прощанье в тысячный раз ругаться из-за цвета платьев?
— Ты так говоришь, словно уезжаешь навсегда, — герцогиня вроде бы выражала недовольство, но за ворчанием слышалась плохо скрываемая тревога. — Его величество свозит тебя в Тиарис, а потом вы вместе вернетесь. Ведь правда? — вопросительно-настороженный взгляд, направленный на дочь. Та же по-прежнему избегала смотреть матери в глаза.
Конечно же, от эны Мирталь сочли за благо утаить истинную цель путешествия Дайрийца и ее дочери. Герцогиня — последний человек, кого стоило посвящать в подоплеку страшных событий, особенно в той части, что касалась Лотэссы.
— Кто знает, — Лотэсса пожала плечами. — Всякое может случиться.
— Если хочешь, я поеду с тобой! — кажется, бедная женщина встревожилась не на шутку.
Ее можно понять, Тэсса вела себя слишком странно. Очевидно, именно печальная покорность дочери перепугала эну Линсар. Привыкшая к дерзости и постоянным колкостям Лотэссы мать, должно быть, смутно осознавала, что для столь резкой смены поведения должны иметься весьма серьезные причины.
— Не хочу, — Лотэсса отрицательно помотала головой. — Но, главное, этого не хочет ваш обожаемый король. А высочайшую монаршую волю вы вряд ли решитесь оспаривать.
Энья Линсар вновь сбилась на привычный язвительный тон, что несколько успокоило встревоженную мать. По крайней мере, испуганное выражение исчезло с красивого лица эны Мирталь.
— Но разве его величество не говорил, как скоро он планирует вернуться?
— Не говорил. Малтэйр не имеет привычки обсуждать с кем-либо свои царственные решения, — безжалостно заявила девушка, но тут же смягчилась. — Поэтому нам стоит хотя бы проститься по-человечески. Простите мою дерзость, матушка, — Лотэсса склонила голову, очевидно, полагая, что именно так должна выглядеть покорная дочь. — Я не имела целью вас обидеть.
Альва знала, что подруга не совсем искренна. Тэссой, которая непонятно почему вбила себе в голову, что не вернется, овладело желание расстаться со всеми по-хорошему. Решение, может, и похвальное, но вот в жизнь оно воплощалось с трудом. Не могла девушка в одночасье простить мать, забыть все обиды и претензии. А оттого и извинения звучали фальшиво. Хорошо хоть, эна Мирталь принимает все за чистую монету. После последних слов дочери герцогиня совсем разомлела и заключила дорогую маленькую строптивицу в горячие материнские объятия.
— Тэсса, девочка моя, — томные карие глаза эны Линсар наполнились слезами умиления. — Разве я не понимаю?! Я же мать! Если бы ты знала, как я тебя люблю!
Герцогиня осыпала дочку поцелуями, а та сносила материнские ласки со стоическим терпением. Как, однако, хорошо, что эна Мирталь не могла видеть лица Лотэссы: почти страдальческое выражение, застывшее на нем, сильно охладило бы ее пыл.
Умиление и радость женщины казались вполне искренними и трогательными, однако Альва про себя отметила, что герцогиня, в свою очередь, не считает нужным просить прощения у дочери. А ведь она куда больше виновата перед Лотэссой, чем та со своей непочтительностью.
— Ну полно, мама, — Тэсса наконец мягко высвободилась из объятий. — Все будет хорошо.
Интересно, что она имела в виду? Свое скорое и благополучное возвращение, в которое сама не очень верит? Или дальнейшую жизнь эны Мирталь, временно лишенной дочери? В любом случае, герцогиня сочла за лучшее поверить этому утверждению и с присущим ей легкомыслием принялась строить планы счастливого будущего по возвращении Лотэссы.
Энья Линсар, очевидно, исчерпавшая запасы дочернего смирения, незаметно от матери закатывала глаза и беззвучно вздыхала.
— Мама, нам нужно собираться, — терпение Тэссы, видно, подошло к концу. — Я обязательно еще зайду к вам с отцом перед отъездом.
— Но я могла бы помочь со сборами, — заспорила эна Мирталь.
— Не надо, — Лотэсса постаралась улыбнуться как можно ласковей. — Мы вряд ли сойдемся во мнении насчет вещей, а ссориться из-за цвета платьев, как я уже сказала, не хочется.
Герцогине пришлось уступить и удалиться. Оставшись наконец наедине с подругой, Тэсса, раскинув руки, рухнула на кровать прямо поверх вороха платьев, ставших камнем преткновения.
— Как же это тяжко, — простонала она и неожиданно зашлась приступом кашля, которые в последнее время повторялись все чаще и чаще.
Альва бросилась к графину за водой, а Лотэсса тем временем шарила рукой по прикроватному столику в поисках серебряной вазочки с пастилками от кашля. Бесполезность этого лекарства, прописанного одним из дайрийских лекарей, сполна компенсировалась его сладким и приятным вкусом. Поэтому Тэсса глотала пастилки одну за одной скорее по привычке и ради удовольствия, чем в надежде на их целительное действие. Альва протянула подруге стакан с водой, и та покорно выпила.
— Ты помяла все свои наряды, — попеняла Альва.
— Ой, только не надо заменять отсутствующую маменьку! — рассмеялась Тэсса. — Стенать из-за платьев — ее стихия. Подумаешь, мятая одежда! — фыркнула она. — Было бы перед кем наряжаться! Может, Дайриец посмотрит, какая я неряха, и раздумает жениться.
— Ага, жди, — усмехнулась Альва, заваливаясь рядом с подругой. — Тебя хоть в нищенские обноски одень, на тебе каждый мужчина жениться захочет.
— Вот еще, глупости! — фыркнула энья Линсар. — Мне кажется, в последнее время я выгляжу просто кошмарно.
— Всем бы так кошмарно выглядеть, — с легким оттенком зависти протянула Альва.
— А тебе-то чего жаловаться? — Лотэсса оперлась на локте и повернулась к подруге. — Ты же красавица! Вон Торн с ума по тебе сходит, — ехидно добавила она.
Альва смутилась. Вспомнила, какими глазами смотрели на нее женщины во время бала. Протектор ведь во имя какой-то странной блажи весь вечер танцевал только с ней. Альве было немного совестно, но откровенная зависть, а порой даже злость во взглядах придворных дам ее забавляли и, в каком-то смысле, льстили самолюбию. Конечно, глупости это все. Ни капельки Торн в нее не влюблен. Бесспорно, он довольно тепло к ней относится — скорее всего, в память об их первой встрече. Кажется, протектор вошел во вкус и ему нравится оказывать покровительство провинциальной дворяночке. Отношение Торна чем-то напоминало девушке ее общение со старшими братьями и кузенами. Та же насмешливо-добродушная снисходительность. Хотя протектор позволял себе явно излишнюю фамильярность. Тот же «крысенок» ее жутко злил, особенно поначалу. Потом как-то привыкла, скорее чувствуя, чем понимая, что Торн называет ее так не из желания обидеть или выказать пренебрежение. И уж тем более не с целью подчеркнуть разницу в их положении. Намеренно унижать ее он бы точно не стал, слишком уж это не вязалось с добрым в целом отношением. И пусть верховного протектора лишь забавляет маленькая смышленая помощница, придворным красавицам вовсе не обязательно знать подробности. Пусть завидуют! Осознание впечатления, произведенного на женскую половину двора, доставило Альве почти злорадное удовлетворение. А нечего шептаться за спиной, бросая хлесткие фразочки, общий смысл которых сводился к вопросу: «Да кто она вообще такая?!» Может, для вас, благородные эны и эньи, я и никто, усмехнулась про себя Альва. Зато протектор, по которому половина из вас наверняка пускает слюни, весь вечер танцевал только со мной! Так-то!
Но одно дело — противные придворные дамы, и совсем другое — Лотэсса, ставшая за короткое время совсем родной. Уж перед ней-то глупо рисоваться. Да и ни к чему: Тэсса Торна терпеть не может. Альва решила поскорее разубедить подругу.
— Вовсе он не сходит по мне с ума! — заявила она, потянувшись за Лотэссиной пастилкой от кашля. Альва тоже находила лекарство вкусным, благо запас пастилок ежедневно обновлялся. — Я для него что-то вроде милой домашней зверушки — умненькой и забавной.
— Ну да, ну да, — скептически протянула Лотэсса, лукаво улыбаясь.
Альва отчего-то почувствовала себя невыразимо хорошо. Может, оттого, что Тэсса, примирившись с матерью и спровадив ее, пребывала в добром расположении духа. Оттого, что они вот так запросто валяются на груде дорогущих платьев и болтают о всяких глупых пустяках. В этот момент обе чувствовали себя обычными девушками, а не действующими лицами какой-то безумной и кошмарной драмы.
Ощущение это тем более ценно, если учесть, что у Альвы раньше не было подруг. Окруженная братьями и кузенами, она не имела сестер своего возраста. Пара кузин годились ей почти в матери, со служанками и крестьянскими девушками можно было общаться, но не дружить. Самое удивительное, что и для сиятельной эньи Линсар Альва стала первой настоящей подругой. Обе девушки впервые открыли радости искренней женской дружбы, а оттого наслаждались самыми обыденными для других вещами.
Если бы только хоть на миг забыть о том, что Лотэсса завтра уезжает и вернется Изгой знает когда. И если бы она не забивала себе и подруге голову всякими ужасными предчувствиями. Мысли о том, что они коротают вместе последние часы, отравили Альве благостное настроение. Внезапно в голову девушке пришла мысль вряд ли разумная, зато сулящая хоть призрачную надежду на избавление от тревоги.
— Лотэсса, а давай поедем к Энлил, — предложила Альва.
— Зачем? — не поняла подруга.
— Я хочу точно знать, что ты вернешься, а она может узнать, — словно оправдываясь, объяснила фрейлина.
— А если она скажет, что не вернусь? — Тэсса, казалось, сама испугалась, несмотря на то, что первой заговорила о предчувствии.
Какое-то время девушки молча смотрели друг на друга.
— Поехали! — решилась Лотэсса.
Они быстро собрались. Выйдя из комнат, одному из гвардейцев велели сопровождать их в Руджию, другому — сообщить об отъезде верховному протектору. В общем-то, ни Альве, ни Лотэссе это было совершенно не нужно, но не выполнять правила, установленные дайрийцами, себе дороже. Решат еще, что они захотели сбежать.
Путь до Руджии не занял много времени, девушки решили ехать верхом. Несчастного гвардейца оставили ждать у дверей — ему не привыкать. Энлил не сказать чтобы очень обрадовалась гостьям. Наверное, все имевшее отношение к жутким событиям изматывало женщину, отнимая у нее слишком много сил и времени. Услышав просьбу девушек, она помрачнела еще больше.
— Вы теперь по любому поводу будете ко мне бегать? — строго спросила Энлил. — Может, прикажете поднимать тени, чтобы отыскать потерянную застежку от плаща?
— Это же не застежка, — Альва говорила тихо, но смотрела прямо в глаза колдунье.
— Мы зря приехали, — тут же решила Лотэсса. — Простите за беспокойство, Энлил, — девушка решительно развернулась к выходу.
— Нет, я должна знать, — Альва не собиралась сдаваться, ответ был слишком важен.
— Вы точно уверены, что хотите знать? — спросила Энлил, вздыхая.
Обе девицы усиленно закивали. Женщина распорядилась, чтобы слуги позаботились о гостьях, пока ее не будет. Отсутствовала колдунья почти два часа, а вернулась еще более усталой и мрачной, чем уходила. Но, кроме этого, в ней чувствовалась какая-то растерянность или беспомощность, а еще Энлил бросала странные взгляды на Лотэссу. Слишком странные…
— Я ничего не могу понять, — она развела руками, сверкнув чуть ли не десятком перстней. — Конечно, тени часто выражаются иносказательно, но чтобы так… Вы по-прежнему хотите знать, девочки? — судя по голосу Энлил, им бы следовало отказаться от своего опрометчивого любопытства.
Но, разумеется, обе стояли на своем.
— Все это очень странно, почти невозможно. Тени поведали мне, что Лотэсса Линсар вернется в Вельтану и вновь встретится с тобой, — Энлил повернулась к Альве. — Но, в то же время, ты… ты больше никогда ее не увидишь.