На первых ролях

ГЛАВА 2

1949 год.

Леверн Томас швырнула на рычаг трубку белого телефона, стоявшего на ночном столике, и изо всех сил нажала кнопку вызова дворецкого, вымещая злость и разочарование на маленькой медной пуговке. Через минуту в дверь постучали.

– Войдите! – резко крикнула она, меряя шагами комнату. Как поступить? Что предпринять? Один неверный шаг – и все потеряно.

– Что прикажете, мэм? – спросил с легким английским акцентом толстеющий лысый дворецкий.

– Хью, велите Рэндолфу подвести «роллс», нет, лучше «олдс-мобиль» ко входу, и пусть проверит, достаточно ли горючего. Мне необходимо кое-куда съездить, и я не желаю стоять посреди дороги, потому что бензина не хватит!

– Не хотите, чтобы он сел за руль? – с любопытством спросил Хью. Хозяйка редко выезжала без водителя.

– Ни к чему, – отрезала она, и слуга понял, что мадам чем-то очень расстроена.

– Мэм, я ничем не могу помочь? Кажется… Леверн уже хотела сказать дворецкому, чтобы тот не лез не в свое дело, но Хью был верным и преданным слугой в течение шести лет и не раз доказывал, что может действовать умно и осторожно.

– Хью, мне только что позвонили со студии. Видели, как Банни входила в мотель в долине Сан-Фернандо. С ней был этот омерзительный поддонок Тимми Хортон.

– Как на студии пронюхали об этом?

– Портье узнал ее и позвонил Луэлле.[1] Та, конечно, не теряя ни минуты, связалась с Гордоном Бейкером. К счастью, Бейкер в Лондоне, но его секретарь тут же известила меня. Нужно вытащить Банни оттуда, прежде чем станет известно остальным.

– Послушайтесь моего совета, мэм, пусть Рэндолф вас отвезет. Если этот Хортон начнет скандалить, вам будет необходима поддержка. Такой, как Рэндолф, не позволит шутить с собой, и, кроме того, он хорошо относится к мисс Банни и ни за что не даст причинить ей зло.

– Возможно, вы правы, – согласилась Леверн. В самом деле, кого она пытается одурачить? Слуги знали о всех неприятностях, которые за последние два года Банни доставляла матери. С тех пор как ей исполнилось шестнадцать, девочка вела себя невыносимо, ускользая из дома при каждом удобном случае.

– Возьмите «роллс», мэм. Пусть этот глупый маленький негодяй знает, с кем имеет дело.

– Спасибо, Хью. Я так и сделаю.

Подойдя к встроенному шкафу, Леверн вытащила костюм от Шанель. Хотя они с дочерью последние девять лет ни в чем себе не отказывали, Леверн не поправилась ни на грамм, приталенные костюмы от Коко Шанель, с яркими пуговицами, отделкой по вороту, лацканами и бижутерией, очень ей шли.

Не так-то легко воспитывать ребенка, ставшего любимицей Америки, а когда девочка повзрослела, держать ее в руках стало еще труднее. Куда исчезло милое послушное дитя? Его место заняла капризная, скрытная девочка-подросток, ненавидевшая ограничения, накладываемые профессией и титулом звезды, и зачастую, казалось, готовая на все, лишь бы уничтожить свою репутацию и карьеру.

Сидя на заднем сиденье «роллс-ройса», направлявшегося вверх по каньону, мать Банни пыталась выбросить из головы мысли о том, в какую ярость придет Гордон, когда узнает обо всем. Сколько раз за последние два года он звонил и бранил Леверн за Банни. Гордон, не тратя слов, прямо объяснил, что все должны считать Банни девственницей. Когда наступит подходящее время выдать кинозвездочку замуж, Бейкер хотел, чтобы публика верила: к алтарю пойдет непорочная голубица, и белый свадебный наряд не будет замаран. Он предупредил Леверн, что при малейшем скандале – самом крошечном – с карьерой Банни будет покончено.

Леверн заверила, что волноваться нет причин, но благочестивые проповеди распутника злили ее. Гордон Бейкер – самозваный хранитель национальной морали! Благодарение Богу, публике нравилась Банни, иначе быть ей еще одной обесчещенной девчушкой, из тех, кого Бейкер обещал сделать звездами и не сделал! К счастью для Банни, его сексуальные пристрастия ограничивались лишь маленькими девочками. К тому времени, как Банни исполнилось двенадцать, Леверн лишь величайшими усилиями приходилось заставлять дочь посещать дом Бейкера. Банни знала: отказаться нельзя, но как только приближался назначенный час, у нее повышалась температура. После последнего визита матери холодно сообщили, что Банни почти всю ночь рвало в ванной. Проблема, однако, разрешилась довольно легко – растущие прямо на глазах грудки Банни вызывали в Бейкере отвращение, и вскоре ночные вызовы, к счастью, прекратились.

Леверн открыла сумку и вновь проверила, сколько у нее денег. Нужно дать взятку портье, позвонившему Луэлле, и всем, кто мог узнать дочь.

Наконец «роллс» остановился у мотеля «Корел Риф», и не успел водитель выйти и открыть дверцу, как Леверн выпорхнула из машины, велев ему подождать.

За стойкой сидела ширококостная грузная женщина с длинными, выкрашенными красным лаком ногтями и мелко завитыми светлыми волосами, читавшая журнал «Фото-плей». Леверн осторожно подошла к ней.

– Хэлло… Это не вы, случайно, звонили в газету? – тихо спросила она.

– Да… Вы кто?.. – подозрительно спросила толстуха.

Она знала, что в полиции нравов теперь служат женщины. Нужно держать ухо востро. Леверн улыбнулась.

– Я – мать молодой девушки, насчет которой вы звонили Луэлле, и хочу, чтобы вы знали, как я ценю вашу доброту.

Продолжая говорить, она открыла сумочку и вытащила банкноту.

– Не шутите? Вы, верно, мама Банни? – спросила женщина, не отрывая взгляда от пятидесятидолларовой бумажки. Столько ей за неделю не заработать.

– Откуда вы узнали?

– Луэлла – мой лучший друг и знает, как я строго слежу за дочерью, – солгала Леверн, сунув руку в сумку и вынимая еще одну банкноту того же достоинства.

– Правда? И ваша дочка часто выкидывает такое? – осведомилась женщина, с нескрываемой жадностью глядя на сумку Леверн.

– Никогда. Такое с ней впервые – думаю, из-за того, что Банни неважно себя чувствует. Доктор выписал ей какое-то новое лекарство, антибиотик, кажется, и у нее в голове все мешается. Боюсь, этот ужасный молодой человек воспользовался состоянием Банни, – ответила Леверн, выкладывая деньги на стойку.

– Ну как, дадите мне ключ от номера Банни, чтобы я смогла спасти ее?

Женщина схватила банкноты и сунула в карман юбки.

– Возможно, слишком поздно. Они там уже часа два.

– Будем надеяться на лучшее. Могу я получить ключ? – настаивала Леверн, выдавив дружелюбную улыбку.

Женщина пожала плечами, взяла ключ из коробки и протянула Леверн.

– Почему нет? Этот жлоб все равно заплатил только за час!

Леверн благодарно улыбнулась.

– Спасибо. После того, как я улажу это маленькое недоразумение, мы с вами поговорим по душам.

И, повернувшись, решительно зашагала к выходу.

Сделав знак Рэндолфу следовать за ней, Леверн направилась к длинному ряду дверей. Остановившись у номера с табличкой «2 4», она тихо сказала:

– Подождите здесь. Я позову, если понадобитесь. Потом быстро вставила ключ в замочную скважину, повернула его и, распахнув дверь, появилась на пороге, испугав молодых людей, лежавших на постели.

– Банни, немедленно вставай и одевайся! – приказала мать.

Девушка поспешно откатилась от обнаженного Тимми Хортона и удивленно уставилась на Леверн:

– Мама! – взвизгнула она.

– Иисусе! – охнул костлявый юноша, натягивая на себя простыню чтобы прикрыть стоявший торчком пенис.

– Сейчас же одевайтесь, оба! – приказала Леверн. – Быстро. И если не сделаете как велено, вам помогут. Мне стоит только позвать!

Банни никогда не была способна открыто противоречить матери, всякие попытки сопротивляться делались тайно и исподтишка. Поэтому она тут же схватила одежду и начала поспешно натягивать на себя.

Однако Тимми Хортона было не так легко запугать. И хотя он поспешно последовал примеру Банни, все же не побоялся спросить:

– Как, черт возьми, вам удалось нас отыскать?

– Не смей говорить со мной в подобном тоне, ты, мерзкий грязный бандит! И вообще, тебя это не касается! – отрезала Леверн. – Предупреждаю: если хоть одно слово о том, что произошло, дойдет до прессы, твоя карьера в Голливуде кончена, ясно? Таких, как ты, здесь пруд пруди, и, если исчезнешь с лица земли, никто даже не заметит! Намек понятен, молодой человек?!

– Иисусе, мэм… Это Банни захотела прийти сюда, не я, – защищался Тимми.

– Заткни свою поганую глотку! – гневно прошипела Леверн. – Стоит мне пальцем пошевелить, и ты в этом городе человек конченый! А теперь убирайся отсюда, пока я не велела телохранителю расписать твою гнусную физиономию так, чтобы остаток жизни ты провел, продавая газеты на улицах!

В ее голосе звучала такая злоба, что Тимми Хортон поверил каждому слову и как был полуодетый, метнулся из комнаты, едва не налетев на ожидавшего за порогом мускулистого водителя.

Банни ничего не оставалось делать, как применить свое всегдашнее оружие в подобных случаях – слезы. Как только они остались одни, поведение Леверн изменилось. Она осторожно помогла дочери застегнуть юбку, тихо, нежно уговаривая:

– Успокойся, успокойся, родная. Он воспользовался твоей слабостью, я знаю. Пойдем. Нам нужно домой. Мама поможет тебе принять успокаивающую теплую ванну, нальет большую чашку твоего любимого чая.

Истерически всхлипывая, молодая женщина позволила матери одеть себя и посадить в автомобиль.

– Подожди маму, дорогая. Ей нужно кое-что уладить. Рэндолф, последите за ней несколько минут, хорошо? Необходимо поговорить с этим… созданием за стойкой.

Изобразив на лице безмятежную улыбку, Леверн устремилась в контору.

– Все в порядке? – язвительно осведомилась женщина.

– Да, вполне благополучно, благодаря вам. Ничего не произошло, слава Господу! Они все еще пили какое-то ужасное вино, которое принес этот парень, чтобы задурманить ей голову и заставить ослабить сопротивление! Хорошо, что вовремя подошла! Но считаю, что вас нужно вознаградить по-настоящему. Я знаю, вы сделали это по доброте сердечной, желая защитить невинную молодую девушку ничего за это не ожидая, и понимаю, что никому не расскажете об этом, не так ли? – спросила Леверн, извлекая из сумки еще три пятидесятидолларовых банкноты.

Женщина, изумленная тем, что получит еще столько денег, покачала головой и протянула руку.

– Нет, мэм, – клянусь, честное слово! Можете на меня положиться!

Леверн с застывшей жесткой улыбкой вручила ей деньги.

– Прекрасно, потому что, если это обнаружится, я буду знать, кто проболтался, и сделаю все, чтобы полиция нравов узнала про это место и закрыла его навсегда.

Ошеломленная злобной угрозой, женщина безмолвно наблюдала, как Леверн, высокомерно подняв голову, выплыла из комнаты.

– Господи, ну и стерва, – пробормотала толстуха, оставшись одна.

Позже, когда Банни уже лежала в глубокой мраморной ванне, наполненной душистой мыльной водой, Леверн заварила особый чай для дочери и, высыпав в чашку два порошка со снотворным, положила несколько ложек сахара, чтобы отбить вкус. Банни любила сладкий чай, и, кроме того, сейчас не время беспокоиться о лишних калориях.