Леверн сидела на площадке: наблюдала, как Майк Стерн репетирует с Банни и Джином Синклером, игравшим роль отца Аннабель в «Пришельце». Сцена была одной из главных в фильме, и от Банни требовались все силы и искусство, чтобы провести ее. И хотя Майк слыл весьма придирчивым режиссером, он был настолько удовлетворен глубиной игры Банни, что решил немедленно начать съемки.
– Вот так, Банни, в самую точку! Посмотрим, сможешь ли ты это повторить перед камерой. Все готово!
– Тишина на площадке! – объявил ассистент режиссера, и перед камерой появился молодой человек с «хлопушкой».
– Камера готова? – спросил ассистент. – Готова, – отозвался оператор.
– Звук?
– Готов!
– Мотор, – тихо велел Майк. Оператор махнул рукой.
– Есть.
– Звук пошел, – доложил звукооператор.
– Кадр! – приказал Майк.
Молодой человек, громко объявив: – Кадр сорок два, дубль первый, – щелкнул «хлопушкой» и быстро отпрыгнул.
– Ну, все как делала, Банни. Давай! – скомандовал Майк, и Банни зашагала через роскошно обставленную гостиную, пока не оказалась лицом к лицу с Джином и, вызывающе подняв подбородок, холодно глядя в лицо актера, бывшего гораздо выше ростом, произнесла всего лишь одно слово:
– Никогда. – И, не получив ответа, пригрозила: – Ни одной ночи не проведу больше в этом доме!
– Какого дьявола ты бормочешь?! Куда это собираешься идти: у него жена и дети. Будет он возиться с больной бродяжкой вроде тебя, – бросил Джин Синклер, вкладывая в слова героя соответствующий оттенок пренебрежения.
Гордо выпрямившись, полная уверенности в себе и достоинства, никогда не испытываемых раньше ее героиней Аннабель, Банни ответила:
– Он для меня больше ничего не значит! Впрочем, как и ты. Ты никогда не был мне отцом. Никогда! Всю жизнь ты желал лишь быть моим судьей!
Отвернувшись, она направилась к выходу.
– Прощай, жалкий ублюдок, и, пожалуйста, не трать зря надоевших угроз лишить меня наследства! Меня от них тошнит. Отдай свои деньги на благотворительность! Может, заработаешь пропуск в рай! Господь свидетель, это для тебя единственный способ туда попасть!
Высоко держа голову, она переступила порог и хлопнула дверью. Камера проработала еще несколько секунд, прежде чем Майк кивнул:
– Снято!
Банни вернулась на площадку как раз в ту минуту, когда режиссер говорил:
– Проявить и отпечатать. Лучше все равно не получится. Готовьтесь снять Банни крупным планом.
– Разве больше дублей не будет? – удивилась Банни.
– С совершенством не поспоришь, Банни. Только сделай все, как мы репетировали для съемки крупным планом, хорошо? – сказал Майк, отходя к оператору.
Леверн не успела выразить мнение по поводу игры дочери; чей-то голос прошептал ей на ухо:
– Ну как товарец?
Обернувшись, Леверн оказалась лицом к лицу с Фернандо, тоже наблюдавшим всю сцену.
– Она просто великолепна, не правда ли? – торжествующе спросила старуха.
– Я говорил о своем исполнении, не о Банни, миссис Томас. Насколько я понимаю, у вас кое-что есть для меня?
– Я заплачу вам завтра, – коротко бросила Леверн, раздраженная наглостью гримера.
– В кредит не даю! Получаю наличными после каждого сеанса. Иначе не работаю, а кроме того, мы заключили договор, помните?
– У меня с собой мало денег.
– Тогда я могу сказать вашей милой крошке, что у меня нет времени для нее и, кроме того, в постели она хуже любой дешевой шлюхи!
Зная, что побеждена, Леверн поспешно вынула из сумочки все деньги, скомкала банкноты и незаметно протянула гримеру.
– Здесь пятьдесят. Остальное отдам после обеденного перерыва.
– Ладно, но не заставляйте меня снова ждать, – прошипел он как раз в тот момент, когда подошла Банни.
– Ну как, мама? – спросила она, весело сверкнув глазами.
– Ты была просто великолепна, бэби, – вмешался Фернандо. – И выглядишь потрясающе. Что я тебе говорил?
И, взяв ее за руку, повел в гримерную.
– Пойдем освежим грим. Ты должна выглядеть на все сто для крупного плана!
Уже от порога Фернандо, не оборачиваясь, небрежно бросил через плечо:
– Пока, мамочка!
– Ах ты, мерзкая тварь, – пробормотала Леверн, взбешенная тем, что теперь придется ехать в банк, получать деньги по чеку и, следовательно, она так и не увидит следующей сцены Банни. Господи, какие же подонки эти мужчины, все до единого!