Не успела Челси остановить «линкольн» бабушки у подъезда их дома на Бел-Эйр, как из двери вылетела Леверн.
– Где это вас носило, юная леди? – рассерженно завопила она.
Стройная длинноногая блондинка, легко выскользнув из машины, мрачно ответила:
– Бабушка, я же гаворила, что еду в химчистку за маминым платьем для сегодняшней церомонии, а они не успели его погладить.
В двадцать два года Челси превратилась в грациозную изящную красавицу, почти не походившую на мать – поразительно прелестное личико, по всей видимости, досталось дочери по наследству от Фрэнка Хантера.
Откинув назад волосы, она открыла багажник и, вынув зеленое атласное платье от Диора, поднесла бабке для осмотра.
– Видишь, ба, прекрасно выглядит. Никто не заметит, что на талии пришлось распороть швы. Не стоит волноваться, сегодня вечером мама будет выглядеть потрясающе. Как она сегодня?
– Хорошо, но все же хотелось бы, чтобы у нас было время купить ей что-нибудь новое, – пробормотала Леверн, нервно ломая руки. – Может, я не то делаю… заставляю ее показываться на публике так скоро после… несчастного случая…
Челси вздохнула. Вот уже два дня Леверн ни о чем другом не говорила, а девушка так устала от бесконечных жалоб бабки.
– Слушай, ба, успокойся, ладно? Маме не предлагали приличного сценария вот уже больше двух лет, и, если она не получит работы в ближайшее время, придется выехать из этого дома и перебираться в квартиру. Ты сама так сказала. Сегодняшняя церемония – прекрасная возможность для мамы. Выступит перед большой аудиторией, пусть все видят, что она в прекрасной форме и может работать.
– Но она все еще слишком толста, – простонала Леверн.
– Лучше немного лишнего веса, чем слоняться по дому и курить день и ночь, потому что не можешь уснуть из-за диетических таблеток!
– Нужно было позвонить кому-нибудь из модельеров и взять напрокат костюм… Все поймут, что на ней старое платье, – ныла Леверн.
– О, пожалуйста, ба, мы уже миллион раз это обсуждали. Я обзвонила всех, ни у кого не нашлось платья ее размера, и у них нет времени заниматься переделками – у всех полно клиентов, готовых заплатить любые деньги, только бы успеть к сегодняшнему вечеру. Им некогда заниматься благотворительностью.
– Черт бы их побрал! А как лебезили, когда Банни должна была получить «Оскара» за «Зимнюю песню»!
– Да, но времена меняются! Ничто не стоит на месте. Тогда мама была на самой вершине, но после этого два ее фильма с треском провалились, а еще два прошли незамеченными. Ну вот, сейчас повешу платье на дверь, чтобы подол не волочился по полу и пойду выну из машины кое-какую еду. Купила по дороге.
– Где ты взяла деньги?
– Я ведь работаю, забыла? Получается не так уж много, но жить можно.
Через полчаса Челси окликнула бабушку:
– Ба, скажи маме, чтобы спустилась вниз, поела немножко. Я сделала на ужин яичницу и тосты.
Десять минут спустя, когда яйца на тарелке остыли, Челси, не выдержав, побежала наверх, чтобы узнать, что происходит. Сцена происходившая в ванной матери, была давно знакома девушке. Банни сидела за туалетным столиком и горько рыдала, пока Леверн нервно пыталась приколоть завитый локонами шиньон к волосам дочери.
– Что случилось, мама? – спросила Челси, хотя все было ясно без слов. Парикмахер, который должен был прийти на дом причесать Банни, в последнюю минуту потребовал, чтобы Леверн оплатила наличными давно просроченный счет, иначе он и не подумает появиться. Поэтому Леверн безуспешно пыталась хоть как-то помочь дочери сделать прическу.
– Не могу же я появиться этаким чучелом перед всеми? – всхлипывала Банни.
– Ты будешь выглядеть потрясающе с любой прической, ма, – сказала Челси, пытаясь ободрить Банни, хотя шиньон скособочился и выглядел неопрятным вороньим гнездом, нахлобученным на голову. – Но если не перестанешь плакать, глаза покраснеют. Пойдем вниз, у нас еще куча времени. Поедим немного и спокойно все обсудим.
Взяв мать за руку и поднимаясь с кресла, Челси умоляюще попросила:
– Ну же, мама, мы все решим за ужином.
Еда всегда была непреодолимым соблазном для матери. Обе женщины последовали за ней, и, пока все были заняты легким ужином, Челси задумчиво глядела на мать.
– Мам, у меня потрясная идея! Все молодые девушки носят волосы, как я, с пробором посредине, завитки, спадающие до плеч. Это последняя мода. Почему бы нам просто не расчесать твои длинные волосы и не оставить их в таком виде, в точности как ты делала, когда была маленькой? Как писали в журналах для любителей кино, «Корона ее вьющихся волос»…
– Я слишком стара, – возразила Банни.
– Вовсе нет! Тебе только тридцать девять!
Леверн молча прислушивалась к разговору. Последнее время она начала уважать мнение внучки – та выросла рассудительной девочкой, совершенно непохожей на эмоционально нестабильную Банни.
– Стоит, пожалуй, попытаться, – наконец, кивнула Леверн. – Челси, беги наверх, принеси мне щетку и расческу, – велела она, начиная вынимать шпильки из волос Банни.
Несколько минут спустя густые рыжеватые волосы блестящей копной спускались по плечам Банни. Но когда посредине сделали пробор, маленькое личико звезды почти затерялось в слишком пышных прядях. Женщины решили, что необходимо как-то оттянуть волосы со лба, и поднялись наверх, чтобы пошарить в ящиках комода. Именно Челси нашла решение. Порывшись в коробке с памятными сувенирами, присланными студией «Таурус» после пожара, они отыскали тиару со стразами, которую носила мать, когда играла маленькую королеву. Ликующая Челси надела тиару на голову матери и откинула волосы с ее лица. Неожиданно годы, как по волшебству, исчезли, и Банни снова стала похожей на девочку-кинозвезду, которой была когда-то.
– Посмотрим, как это будет выглядеть с платьем, – решила Челси.
Когда Банни надела платье, превратившее ее глаза в сверкающие изумруды, Челси критически оглядела мать. Что-то было не так. Тяжелый, сплошь расшитый бисером воротник выглядел слишком громоздким под копной волос. Ни слова не говоря, девушка взяла маникюрные ножницы и начала распарывать шов.
– Прекрати, Челси! Испортишь платье и матери нечего будет надеть! – завопила Леверн, в тревоге хватаясь за руку внучки.
Но Челси отстранила бабку.
– Оставь меня в покое! Я знаю, что делаю. Воротник пришит на живую нитку. Наверняка в химчистке его снимали перед тем, как чистить платье!
Челси действовала так осторожно, что у нее ушло минут пятнадцать на то, чтобы отпороть воротник и выдернуть нитки, но когда девушка закончила, эффект оказался даже лучшим, чем она надеялась. Ничем не украшенный глубокий вырез выгодно обрисовывал грудь, открывая глубокую ложбинку, а простой покрой делал платье новым и модным.
Изучая себя в большом, до пола, зеркале, Банни восхитилась:
– Просто великолепно, солнышко! Ты гений! О Господи, как бы я хотела надеть сейчас свои прелестные изумруды!
– Ни за что, мама! Кроме тиары, ты ничего не должна надевать, поверь мне, – настаивала Челси. – Поэтому я и воротник сняла – слишком уж всего много! Вот увидишь, остальные актрисы по сравнению с тобой будут выглядеть просто разряженными рождественскими елками.
– Она абсолютно права, дорогая, – вмешалась Леверн. – А теперь начинай накладывать макияж. Давай я помогу снять платье. По-моему, нужно немного зеленых теней на веки, как считаешь, Челси? – спросила она, впервые в жизни посчитавшись с мнением внучки.
Полтора часа спустя Челси помогла женщинам надеть норковые пелерины и усадила в лимузин. К счастью, за аренду лимузина с шофером было заплачено полностью, поскольку они пользовались им в крайних случаях. Сначала нужно было заехать за двумя актерами, которые должны были сопровождать их на церемонию. Леверн пыталась сначала пригласить какую-нибудь знаменитость, но была вынуждена довольствоваться бывшим исполнителем главных ролей, а ныне ведущим телевизионных игр и актером на эпизодические роли.
Глядя вслед длинному белому «линкольну», Челси печально улыбнулась и пробормотала:
– До встречи, Золушка! Постарайся вернуться домой, пока карета не превратилась в тыкву!
Взглянув на часы, она поспешила в дом. Нельзя тратить ни единой минуты этой знаменательной ночи – именно сегодня она должна сделать то, что так долго откладывала. Оставалось лишь надеяться, что зарытое в землю сокровище все еще лежало на том месте, куда она закопала его много лет назад.