На первых ролях

ГЛАВА 22

На землю, окружающую Эшфорд-Холл, спустились сумерки, отбрасывая голубоватый отсвет на лес и придавая ручью аметистовый блеск; капельки воды сверкали, словно крохотные бриллианты, и было похоже, что на звенящих струях танцуют мириады светлячков. Но вся эта закатная красота оставалась незамеченной ни Уилсом, ни Челси, медленно прогуливавшими лошадей по кругу, чтобы дать им остыть. Молодые люди весь день ездили по лесам и полям поместья Эшфордов, пребывая в задумчивом, печальном молчании. Оба знали – это их последнее свидание перед долгой-долгой разлукой.

Когда конюх взял поводья, чтоб увести лошадей, Челси наконец выдавила слова, которые оба так боялись услышать:

– Наверно, Маргарет сказала тебе, что мы скоро возвращаемся в Лос-Анджелес.

– Во всяком случае, упоминала. Она будет ужасно скучать по тебе. Ты лучший друг из всех, какие у нее есть, – сказал он, идя рядом с девочкой к дому.

– Я отношусь к ней как к сестре. Знаешь, мне так тяжело расставаться с Лондоном.

Уилс покачал головой и рассмеялся:

– Я от всей души надеюсь, что ты не относишься ко мне как к брату?

Челси нерешительно улыбнулась, не зная, что ответить. Впервые за то время, что они знали друг друга, Уилс взял девочку за руку и, не глядя на нее, спросил:

– Обещаешь приехать, как только сможешь? Иначе я не вынесу мысли о твоем отъезде.

Челси так хотелось сказать «да», но не в ее власти было давать такие обещания.

– Попытаюсь, но в нашей семье со мной не очень-то считаются.

– Мама обещала написать твоей матери и спросить, не можешь ли ты провести с нами летние каникулы.

Сердце Челси подпрыгнуло от радости. Может, она еще вернется в Эшфорд-Холл?

– Вот было бы здорово! Больше всего на свете мне хочется, чтобы она согласилась. Это место почему-то кажется мне единственным настоящим домом на земле!

– Слушай, я не очень-то люблю писать письма. Если долго ничего не получишь, не думай, что я забыл о тебе!

– Не буду, – улыбнулась Челси.

– Все было потрясающе, Челси. Вспоминай о нас почаще!

– Каждую минуту, Уилс, – честно ответила девочка. Сердца молодых людей были переполнены – им так много хотелось сказать друг другу, но мешала застенчивость и детское неумение передать чувства словами… И наконец им пришлось расстаться.

Верная своему обещанию, Леверн доставила трезвую, готовую к работе Банни на съемочную площадку. Все окружающие заметили, что сложившийся порядок радикально изменился – теперь Леверн постоянно сидела рядом с режиссером, и Рик передавал все указания кинозвезде только через ее мать. Банни не смотрела на него, не слушала, и за ее спиной члены съемочной бригады ехидно называли Леверн новой ведущей актрисой.

Нужно было отдать должное Леверн, она заставляла Банни беспрекословно и молча делать все, что приказывал режиссер. Ненавидя Рика как человека, старуха уважала его талант. Банни вновь ожидала слава великой звезды, и на этот раз ничего, абсолютно ничего не должно стать на ее пути!

Перед лицом такой решимости и жесткого контроля Рик совершенно присмирел. Молодая женщина, гример Банни, подошла к нему в первый же день и сказала, что должна сообщить что-то важное с глазу на глаз. Когда они вошли в кабинет, девушка тихо сказала:

– Рик, Банни кажется совершенно безразличной ко всему.

– Просто вошла в роль, вот и все. Это ее метод работы. Вспомни, ее героиня должна впасть в депрессию…

– Да, но у нее зрачки сужены. Она что-то принимает.

– Слушай, оставь это, ладно? Сотни актеров глотают что-нибудь, лишь бы держаться на ногах. Она превосходно играла сегодня.

– Может быть, но утром я вошла в гардеробную и увидела, как мать делает ей укол.

– Все, что происходит между Банни Томас и ее мамашей, никого не касается, ясно? Ты еще кому-нибудь рассказала об этом? – подозрительно спросил он.

– Нет! Я на такое не способна, – запротестовала гример, расстроенная тем, что Рик явно обозлен на нее.

– Прекрасно! Держи рот на замке, чтобы я наконец смог закончить проклятую картину! – объявил он и вылетел из кабинета.

Рик, как и обещал, закончил съемки в субботу и, чтобы отпраздновать, заказал еду и шампанское для членов съемочной группы и актерского состава. Но Банни и Леверн не остались на вечеринку, к облегчению всех остальных. Неприятная атмосфера неуверенности и сомнения, действующая на всех, окутала площадку. Особенно страдали остальные актеры, пытавшиеся не выйти из образа и сохранить настрой в эти последние съемочные дни.

Пока Банни, сидя в лимузине, ожидала мать, отлучившуюся, чтобы собрать вещи, Леверн решилась в последний раз поговорить с Риком.

– Я выполнила то, что от меня требовалось, и теперь хочу получить клятвенное заверение, что при монтаже фильма вы сделаете все возможное, чтобы показать мою дочь в самом выгодном свете.

– Я сделаю все… во имя успеха своего фильма.

– Можете быть твердо уверены, что никто не желает вам успеха больше, чем я, – спокойно и неподдельно-искренне ответила Леверн. Она хотела, чтобы этот последний разговор прошел мирно. Судьба Банни отныне в его руках. Теперь все зависит от режиссера.

– До-свидания, Рик. Если Банни понадобится переозвучить какие-то реплики, попытаюсь выкроить для вас время.

– Звукооператор у меня – лучший во всем бизнесе, и он считает, что это вряд ли понадобится. Но все равно спасибо.

Задумчиво уставившись на маленькую женщину, Рик неожиданно очень тихо спросил:

– Это был героин, не так ли? Вы кололи эту дрянь, чтобы Банни не свалилась?

Глядя ему прямо в глаза, Леверн бесстрастно ответила:

– Что за нелепая идея?! Я никогда бы не смогла дать наркотик собственной дочери! Делала ей уколы витаминов, только и всего! Поскольку Банни пришлось сесть на диету ради этого фильма, у нее началось что-то вроде анемии. Прощайте, мистер Уэнер. Мои наилучшие пожелания жене и деткам!

На следующее утро Берти отвез семью Томас в аэропорт Хитроу. Ни Леверн, ни Банни, целиком занятые собственными делами и заботами, не имели ни малейшего представления о том, как несчастна Челси.

Когда самолет оторвался от земли, девочка прижалась лицом к иллюминатору, чтобы посмотреть, как земля остается далеко внизу, и поклялась, что настанет день, когда она во что бы то ни стало вернется в Англию, к Эшфордам, единственным, кто дал ей возможность увидеть и испытать подлинно семейную атмосферу, жизнь, полную добра, тепла и ласки.