На первых ролях

ГЛАВА 21

Леверн сидела в кресле в уголке, пытаясь быть как можно незаметнее. С того момента, когда ее вновь начали пускать на площадку, Леверн старалась не попадаться на глаза, поэтому всегда садилась достаточно близко, чтобы видеть и слышать все, что говорится и делается, но подальше от гнева Рика Уэнера.

Поскольку режиссер предпочитал снимать на площадках, оборудованных всем необходимым для звукозаписи, и не очень любил натурные съемки, он писал сценарий с тем расчетом, чтобы действие проходило в комнатах, где легко можно поставить три стены и обойтись без потолка. Его критиковали за тенденцию замыкаться в узком пространстве и нежелание «выйти на природу», но Уэнер считал, что его актеры только выигрывают от отсутствия необходимости страдать по вине капризов природы или работать в тяжелых условиях.

Большая часть действия «Зимней песни» проходила в просторных, красивых комнатах, обставленных антикварными вещами. Художник-постановщик Рика проделал блестящую работу, создав декорации на площадке с таким расчетом, чтобы не убирать ни одной, пока Рик не будет удовлетворен качеством отснятого материала. Поэтому использовался каждый дюйм огромной площадки, на которой шла работа, так что любое передвижение осветительного и съемочного оборудования из одной выгородки в другую требовало немалой изобретательности и искусства. Леверн взяла за правило не зевать и вовремя уходить с дороги, не желая никому мешать, и, поскольку прилагала все усилия, чтобы не лезть на глаза, дочь, по-видимому, даже радовалась, что мать все время рядом. Леверн, со своей стороны, даже удалось вести себя доброжелательно и приветливо, что было совсем не в ее характере. Часто Леверн, мрачно улыбаясь, говорила себе, что Банни, конечно, может получить «Оскара», но из них двоих величайшая актриса – именно она.

Нередко, массируя затекшую шею дочери, Леверн вносила свои предложения относительно техники игры, которые Банни сначала не решалась принять, но, когда все-таки согласилась и заработала похвалу Рика, начала с восторгом осуществлять все идеи матери. По виду все шло прекрасно, но на деле Леверн буквально кипела негодованием. Она всегда была силой, с которой приходилось считаться режиссерам и продюсерам, и ненавидела, когда с ней обращаются как с ничтожеством.

Съемочная и актерская бригада работали по шесть дней в неделю, и Леверн приехала в субботу утром одной из первых. Вернувшись домой накануне вечером, она нашла письмо от Хилды Маркс, которое ей не терпелось показать дочери. По мере того как появлявшиеся члены съемочной группы набрасывались на кофе с булочками, Леверн начала нетерпеливо расхаживать взад и вперед, каждую минуту поглядывая на часы. Осветители устанавливали приборы, необходимые для первой сцены, гримеры ожидали появления звезды, остальные нетерпеливо слонялись, не зная, что делать без режиссера. Рик Уэнер никогда не опаздывал на съемки, но прошел уже час после назначенного срока, и никто ничего о нем не знал.

Леверн начала беспокоиться. Что, если произошел несчастный случай и дочь лежит где-то на дороге раненая, истекающая кровью?

Она попыталась успокоить себя, сделать несколько глубоких вдохов, попробовала думать о чем-нибудь другом, но внезапно в дверь ворвался человек, которого она за последние дни так возненавидела.

– Пола ко мне, и немедленно! Грег, выключи эти приборы! Сегодня не будем снимать сцену с обмороком… А может, и вообще никогда! Быстрее! Придется внести серьезные изменения!

Не обращая внимания на Леверн, Рик промчался мимо, и та поняла, что пора действовать.

– Минуту! – резко окликнула она, хватая Уэнера за руку. – Где моя дочь?

– Отпустите меня! – с убийственным блеском в глазах предупредил Рик.

Но Леверн, никогда никого не боявшаяся, не испугалась и сейчас.

– Отпущу, если скажете, где Банни.

Поняв, что от старухи так просто не избавиться, Рик злобно прошипел:

– Пойдем в мой офис, и я все объясню, старая ведьма!

Грубо вырвавшись, он решительно зашагал в крохотный кабинетик. Когда они остались одни, Рик захлопнул дверь и набросился на Леверн:

– С той минуты, когда я увидел вас, нужно было отказаться от всего проекта! Это милое создание, которое вы произвели на свет и навязали всему миру, – такое же дерьмо, как вы сами!

– Где она? – упрямо повторила Леверн.

– Села в мою машину и пыталась сбить меня, когда я хотел ее остановить. Эта сука едва меня не прикончила!

– Банни сделала это?! Не верю! Она и мухи не убьет! Когда она уехала?

– Часов в шесть утра. Заявила, что покончила с фильмом и ноги ее не будет на площадке.

– Но самая главная, финальная сцена еще не снята! Гнев Леверн сменился недоумением – дочь никогда не вела себя так.

– По-вашему, я этого не знаю?! – огрызнулся Рик.

– Банни – профессионалка. По-видимому, вы сделали что-то такое, что заставило ее сказать подобные вещи!

Рик рухнул в кресло и закрыл лицо руками.

– Прошлой ночью мы ужасно поссорились… всю ночь ругались. Она не дала мне спать. Господи, эта стерва просто рехнулась!

– Но вчера все было так хорошо…

– Знаю! У нас был праздничный ужин. Я даже позволил ей выпить немного вина, впервые за все время. С самого начала съемок она вела себя как настоящий ангел!

Откинувшись на спинку, Рик поднял глаза на Леверн, по-прежнему неподвижно стоявшую перед ним.

– Это было вашей первой ошибкой. Банни плохо переносит алкоголь, – отрезала она. – Что было потом?

– Она настаивала, чтобы мы отправились в Италию и поженились, как только съемки будут закончены. Я объяснил, что это невозможно, потому что надо будет сразу же приступать к монтажу фильма. Я обещал владельцу прокатной конторы, что окончательный вариант будет готов к апрелю.

Леверн села, и продолжила за Рика сухим, сдержанным, саркастическим тоном:

– Тогда Банни сказала: прекрасно, можно пожениться здесь в Лондоне, и она будет готовить и вести хозяйство, пока вы работаете, и у вас начнется настоящий медовый месяц.

– Откуда, черт возьми, вы все знаете? – пораженно пролепетал Рик.

– Вы такой жалкий, омерзительно самодовольный, надутый осел, просто смотреть противно. Неужели и в самом деле считаете, что можете контролировать эмоции женщины тем, что у вас болтается в штанах?!

– Нечего вываливать ваше мужененавистническое дерьмо, старая карга!

– Не сметь повышать на меня голос! – с мертвенным спокойствием процедила Леверн. – Я единственный человек, который может спасти вашу проклятую картину. Итак, что произошло?

– Я пытался урезонить Банни, но она не желала слушать никаких отказов. Сказала, что беременна и, если я хочу избежать скандала, должен жениться на ней.

Леверн, сузив глаза, задумчиво сказала:

– Странно… я в жизни не слышала, чтобы она кому-нибудь угрожала. Если Банни не может настоять на своем, она обычно злится на всех и начинает плакать. И что же вы на это ответили?

– Другого выхода не было, пришлось сказать правду. У меня жена и двое детей.

Это оказался именно тот случай, когда даже ко всему привыкшая, обладавшая мировоззрением закоренелого циника Леверн была потрясена двуличием мужчин.

– Я думала, между вами и женой все кончено, ведь вы получили развод!

Рик, глубоко вздохнув, уставился в стеклянную перегородку, за которой сновали члены съемочной бригады, то и дело искоса поглядывавшие на кабинет.

– Совершенно верно, но мы по-прежнему живем вместе и разлучаемся ровно на столько времени, сколько необходимо, чтобы снять фильм. В конце концов, это наше дело. Леверн, все, что я вам сейчас сказал, – строго между нами. Понятно? – объявил Рик, многозначительно понизив голос.

– Слушайте, вы, подонок, давайте-ка выясним кое-что! Поверьте, меньше всего на свете я хотела бы, чтобы вы женились на Банни! Итак, где, черт побери, эта ваша несуществующая семья?

– У меня ферма на юге Ирландии, – тихо признался Рик. – Моя жена разводит там лошадей. Она не любит городскую жизнь.

– Почему же в таком случае вы успели переспать со всеми исполнительницами главных ролей в своих картинах? – удивилась сбитая с толку Леверн.

– Это мой метод работы, – угрюмо пробормотал Рик. – Теперь жена это понимает, но не хочет быть моей официальной женой. Говорит, в глазах окружающих она выглядит полнейшей дурой.

– Наконец-то я узнала все.

– Послушайте, ваша дочь не может родить этого ребенка! Я знаю доктора в Найсбридже…

– Еще бы вам не знать! – прошипела Леверн и поднялась.

– Куда вы? – спросил Рик.

– Отыскать то, что осталось от моей дочери, и попытаться привести ее в чувство, так чтобы она смогла появиться на площадке в понедельник утром, собранная и готовая к работе. Сколько дней вам потребуется, чтобы закончить фильм?

– Пять… нет, лучше шесть… для верности. Только, учтите, не позволю, чтобы она ныла, страдала, выставляя меня негодяем только потому, что беременна, а я не желаю жениться!

– Вам повезло, что это именно моя дочь. О, конечно, вы разбили ее сердце, разрушили надежды, лишили счастья, но, несмотря на все ваши мужские достоинства, Рик, большего вы не достигли!

Леверн уничтожающе оглядела режиссера и взялась за ручку двери.

– Что вы имеете в виду? – подозрительно осведомился Уэнер.

– Банни не беременна.

– Откуда, дьявол бы вас побрал, вы знаете?!

– Когда родилась Челси, я решила, что моя крошка Банни самая прекрасная женщина в мире, величайшая звезда, не будет племенной кобылой для кучи болванов, у которых причиндалы больше мозгов, поэтому договорилась с доктором, чтобы ей перевязали трубы. Никто на свете не может наградить ее ребенком, и вы в том числе.

– Значит, она намеренно солгала? – спросил Рик. Хотя в его голосе звучало облегчение, Леверн различила нотки досады. Как омерзительно тщеславны мужчины!

– Вовсе нет! Бедняжка всего лишь надеялась, что это правда. Я не сочла нужным объяснить ей суть того, что мы сделали. Она может сотворить глупость и попросить провести обратную операцию. Только я знаю, что для нее лучше всего.

– Господи, вы и в самом деле чудовище!

– Просто женщина, пытающаяся выжить в мире, которым правят мужчины. И предупреждаю, в понедельник вы должны точно следовать моим указаниям. Понятно?

– А если я не соглашусь?

Леверн, приостановившись, с некоторой благосклонностью взглянула на Рика:

– Согласитесь. Видите ли, я понимаю не только свою дочь, но и таких режиссеров, подобно вам, воображающих себя художниками. По трупам пойдете из-за своего паршивого фильма! Надеюсь только, что вы никогда не посчитаете необходимым убить ради этого вашего первенца!

Леверн распахнула дверь и, высоко подняв голову, выплыла из кабинета. Наконец-то она снова на коне!