На сердце без тебя метель...

— Я желаю видеть его сиятельство, — коротко произнесла она, едва горничная в растерянности замерла на пороге.

Та без лишних слов развернулась и сбежала по деревянной лестнице, торопясь передать приказ дежурившему на крыльце лакею. Лиза наблюдала в окно, как он спешно побежал через парк к усадебному дому. А следующая мысль ударила ее будто обухом по голове: «Если я во флигеле, то это…»

— La maison verte… — прошептала она вслух и без сил опустилась прямо на пол.

Конечно, Лиза хотела встретить Дмитриевского иначе — не так, не слабой и растрепанной в несвежей сорочке. Понимание того, как неприглядно она выглядит, заставило ее попытаться встать, но ослабевшие ноги отказывались подчиняться. Опершись на столик, Лиза чуть не расплакалась от злости. Сейчас она уже жалела, что так спешно послала за Александром. Ей необходимо время, и не только для того, чтобы привести себя в порядок, — ей нужно набраться смелости предстать перед ним. И нескольких минут здесь явно недостаточно.

Но Александр не дал ей и этих минут. Заслышав шаги на крыльце, Лиза от волнения даже не сразу сообразила, что спустя пару мгновений они раздались уже за дверью ее покоев. Еще какой-то миг, и створки распахнулись. Ужас от столь бесцеремонного вторжения буквально лишил ее дара речи. И Лиза не могла понять, чего ей хочется больше, — чтобы Александр остался или чтобы немедленно покинул спальню, тем более принимая во внимание его неподобающий вид.

В одном жилете, без сюртука, он выглядел похудевшим и каким-то осунувшимся по сравнению с их последней встречей. Лиза не могла не заметить того, и сердце ее тревожно сжалось. Александр и держался иначе, чем она помнила: куда подевались его властность, прямая осанка, резкие жесты? Под глазами залегли тени, а во взгляде плескалось нечто такое, от чего у нее перехватило дыхание в приступе жалости. Неужели она виной этому странному виду? Вернее, та отрава, что ей пришлось подмешать ему в вино более года назад? Неужели она не рассчитала дозу, и его здоровье серьезно пошатнулось?

— Вам снова дурно? — Александр резко шагнул к Лизе, когда заметил ее сидящей на полу возле окна.

Лиза тут же выставила ладонь вперед, хотя и не надеялась остановить его этим слабым жестом. Но к ее удивлению, Александр замер на месте. Только смотрел внимательно, словно пытался предугадать, что она скажет или сделает дальше.

— Вам следует быть в постели, — словно очнувшись от морока, проговорил он. — Не уверен, что вы полностью оправились от болезни.

Лиза тут же забыла, что хотела сказать, шокированная его прямотой. Он находится здесь, в ее спальне, в домашнем платье, при том, что сама Лиза и вовсе в одной сорочке… Она тут же ухватилась за портьеру, инстинктивно желая прикрыться, чем только вызвала легкую усмешку на красивых губах. И разозлилась при виде этой усмешки, не смягчившись даже от нежности, скользнувшей в его взгляде.

— Excusez-moi, mais avez-vous perdu l'esprit?^[365] — прошептала Лиза. Ей бы хотелось, чтобы слова прозвучали грубо. Хотелось задеть его, вывести из равновесия и, конечно, стереть усмешку с лица. Но приученная быть вежливой она слишком деликатно построила фразу, и Александр только улыбнулся в ответ.

— Ne vous riez pas de moi!^[366] — теперь уже вышло так, как ей хотелось. Теперь это прозвучало резко и зло. И Лиза со странным удовольствием отметила, что он снова стал отстраненным и холодным — таким, каким она хотела видеть его сейчас.

— Ни в коем разе, — примирительным тоном произнес Александр. — Могу ли я помочь вам вернуться в постель? Сидеть на полу на сквозняке в вашем положении — не лучшая идея.

— Пусть мне поможет горничная. Где она?

— Я могу сделать это.

— Нет!

Но что могла сделать Лиза, обессиленная своими попытками доказать, что вполне здорова? Александр легко преодолел ее слабое сопротивление и, подхватив с пола, в три шага донес до постели, куда и опустил, бережно укрыв покрывалом.

— Вы не должны были… не должны! — Лиза попыталась приподняться в постели, но от усилившейся слабости тут же откинулась на подушки.

Александр, заметив ее бледность, схватил со столика бокал и поспешил налить воды из хрустального графина. Сначала Лиза хотела оттолкнуть его руку, но, поразмыслив, поняла, как глупо это будет выглядеть и совсем по-детски.

«Но как же я зла, — думала она, глотая быстрыми глотками воду. — Почему я снова оказалась здесь? И это нынче, когда жизнь моя постепенно входила в прежнее русло. Как мне вернуться к Натали, неся за собой шлейф справедливых толков о том, что я провела несколько дней в Заозерном, оставалась во флигеле наедине с Дмитриевским, который…»

Только сейчас Лизу вдруг осенило, что вполне возможно могло твориться в этой спальне, на этой самой кровати под полупрозрачным балдахином. Она в ту же секунду оттолкнула от себя бокал, который придерживал у ее губ Александр, с удовольствием отметив, что вода попала не только на постель, но и на его жилет и брюки. А еще хотелось ударить его, выплескивая всю боль, что пронзила ее при одной только мысли о ласках, которые его руки могли дарить той, другой, и которые Лиза сама так хорошо помнила.

Ей хотелось сказать что-то злое, даже неприличное, неподобающее девице. Но вместо этого к горлу подступила дурнота, и, к невероятной злости и стыду Лизы, ее вырвало. Она еле успела склониться с кровати, оттолкнув от себя Дмитриевского. А ведь доктор Вогель предупреждал ее, чтобы не торопилась и была умеренна в еде, но ей так хотелось быстрее набраться сил… Именно поэтому Лиза разозлилась — и на себя, и на Александра, который так и не ушел из спальни. Он позвонил служанке и велел послать за доктором, а после придерживал длинные, спутанные за время сна волосы Лизы и после приступа протянул ей мокрую тряпицу.

— O mon Dieu! — в отчаянии простонала униженная Лиза, обтерев лицо и отбросив тряпицу от себя подальше. — Mon Dieu, c'est affreux!..^[367]

— Как вы себя чувствуете? Вам лучше? — спросил Александр, отходя от постели. Но вместо того, чтобы выйти из спальни, он с невозмутимым видом расположился на стуле возле двери.

— Non, je ne me sens pas du tout mieu^[368], — прячась от него в подушках, холодно отрезала Лиза. Она решила говорить только по-французски, надеясь, что это позволит ей сохранить остатки самообладания и не впасть в истерику.

Странно… Когда из раза в раз Лиза терзалась мыслью, каково это — увидеть его хотя бы краешком глаза, она воображала, что будет испытывать иные чувства — уж точно не сдавливающую горло злость и жгучее желание причинить ему боль.

— Доктор скоро будет. Жалею, что позволил ему уехать. — Александр говорил спокойно, словно не замечая Лизиной холодности. — Едва ли так скоро можно выправиться после хвори, что вам довелось перенести.

При упоминании болезни воспитание возобладало над эмоциями. Лиза выпрямилась в подушках, натянув покрывало до подбородка, и взглянула на Александра, наблюдавшего за ней со странным выражением в глазах.

— Je vous dois la vie, je suppose^[369].

Он и бровью не повел, пока она пыталась выразить свою благодарность, аккуратно подбирая слова:

— Merci de m'avoir aidé. Tout le monde ne fait pas ce choix… à sa maladie…^[370]

Однако уже в следующую секунду Лизу вновь захлестнули эмоции.

— Почему я здесь?! — едва ли не выкрикнула она, понимая, как ненавистен ей дом, в котором когда-то жила его любовница.

— Вы были больны, — мягким голосом, словно несмышленому ребенку, напомнил Александр.

— Я знаю! И знаю, что холера, а доктор Вогель подтвердил мне, что я была больна именно холерой, невероятно опасна. И повторю — не всякий решится взять под крышу своего дома больного такой болезнью. Отчего вы не отправили меня в уезд? Тут же, как вам привезли меня!

— Вы бы желали попасть в уездную больницу? — с легкой иронией осведомился Александр.

— Я бы желала оказаться где угодно, только не здесь! Неужели вы не понимаете?.. — И тут же в голове в очередной раз мелькнула мысль, как на ее жизни отразится пребывание в этом флигеле. Он держал ее здесь во время болезни одну, без достойного patronage, и более того — спокойно заходил к ней в спальню. Что могло быть еще хуже? — Я не смогу вернуться… никогда…

Лизе вдруг стало нечем дышать. Она прижала руку к горлу и, видимо, сильно побледнела, потому что впервые за время их короткого разговора Александр вскочил и бросился к ней.

— Не подходите ко мне! Я не хочу… не хочу! И не хочу быть здесь! — Лиза отбросила в сторону покрывало и спустила босые ноги на пол. Ее уже не волновало, одета ли она должным образом. Он все равно когда-то уже видел то, что следовало видеть только супругу.

— Вы сошли с ума? Вернитесь в постель! — Александр схватил ее за локоть, когда она сделала первые шаги.

— Non! Je veux m'en aller d'ici! Laissez-moi partir! Je veux m'en aller d'ici! je veux m'en aller loin d'ici! Je ne veux pas être ici!^[371] — Лиза попыталась сбросить его руку, но он держал ее настолько крепко, что вырываться было бесполезно.

Нервное напряжение последних недель дало себя знать. Лиза почувствовала, что медленно сползает в глубину истерики, но поделать с собой ничего не могла. Да и не хотела, втайне надеясь, что, как и любой мужчина, Дмитриевский пойдет на все, лишь бы она успокоилась.

Однако Александр, сообразив, что попытки уложить Лизу в постель только усугубляют ее нервное состояние и усиливают сопротивление, пошел иным путем. Лиза желала немедленно покинуть флигель? Что ж, он предоставит ей такую возможность. Дмитриевский вдруг так резко бросил ее на кровать, что девушка замерла и уставилась на него в нескрываемом удивлении. Этих нескольких секунд замешательства оказалось достаточно, чтобы Александр успел завернуть ее в покрывало, подхватить на руки и вынести вон из спальни. Лиза тут же перестала сопротивляться: сначала из страха, что он не удержит равновесие на лестнице, ведущей на первый этаж, а потом не смела даже голоса подать, испуганная его возмутительным поступком.

Он сделал только хуже. Лиза поняла это позднее, когда Александр на глазах у садовников, подстригающих кустарники, пронес ее на руках через парк, взбежал на крыльцо усадебного дома и минутой позже опустил ее на кровать в роскошной спальне на втором этаже. Еще в парке она в ужасе зажмурила глаза, а когда открыла, сразу же узнала роспись на потолке. Хозяйские покои. Соединенные спальни. Mon dieu, c'est terrible!^[372]

Лиза резко села в постели и только тогда заметила домашнюю прислугу. Дворецкий, имя которого она не могла припомнить, смотрел на нее внимательно, но с большим почтением. Пара горничных и лакей смущенно потупили взор. Александра в покоях не было. Судя по всему, он вышел тут же, как оставил ее на кровати.

— Вашему сиятельству что-нибудь угодно? — спросил дворецкий.

Лиза тут же огляделась, полагая, что в спальне появился Александр, и удивилась, когда не заметила даже намека на присутствие графа. Быть может, он по-прежнему скрыт от нее занавесью кровати?

— Прикажете проводить к вашему сиятельству господина доктора по прибытии? — осведомился дворецкий. А когда заметил растерянность в Лизиных глазах, его голос зазвучал менее уверенно: — Или у вашего сиятельства будут особые распоряжения? Ваше сиятельство желает остаться одна?

Лизу на какое-то мгновение буквально оглушило от его слов. Будто в диковинной игрушке с кусочками стекла, kaléidoscope, в голове замелькали обрывки ее странного сна — голоса, картинки и даже запахи. Лиза подняла руку, чтобы проверить, нет ли тяжелого перстня, который она прежде видела на мизинце Александра, и судорожно попыталась вспомнить, носит ли он тот сейчас. Кольца на ее исхудавшем пальце не было. Но это еще ничего не означало…

— Ваше сиятельство?.. — прервал ее лихорадочные размышления дворецкий.

— Я бы хотела остаться одна, — медленно произнесла Лиза, все еще не веря в происходящее.

— Как угодно вашему сиятельству, — коротко поклонился дворецкий и вышел вон вместе с остальной прислугой.

Лиза неуклюже сползла с кровати и обошла комнату. Наконец-то ее оставили одну! Мысли путались под стать неровной поступи слабых ног. Неужто все явь? Нет! Она определенно спит! Или снова бредит в горячке? Пришлось даже ущипнуть себя за руку и поморщиться от боли, чтобы поверить, что это не сон. Окончательно же удостовериться в своем ясном сознании Лиза смогла, когда, спеша укрыться в привычном убежище — под одеялом, сильно ударилась о ножку кровати. «Этого не может быть, — уверяла она себя, изо всех с сил борясь с нахлынувшей паникой. — Этого просто не может быть…»

Однако заглянувший проведать ее с наступлением сумерек доктор Вогель был вполне реален, как и его холодные пальцы, и тихое тиканье брегета, с помощью которого он измерил Лизе пульс.

— Вы смотреть… м-м-м… aufgeregt… тревога, да? — спросил он, завершив осмотр. — Нельзя тревога. Нельзя волнений. Спите. Много отдыхать.

Не успел доктор откланяться, как в дверь постучали снова. Через мгновение при помощи лакеев в спальню вошла Пульхерия Александровна и с легким кряхтением опустилась в кресло у постели.

— Ах, моя девочка! — воскликнула она, глядя на Лизу подозрительно блестящими глазами. — Это такое счастье! Je n'aurais pas cru voir le jour… и вы… это вы! И это все… Comme c'est romantique!^[373]

Что же могло быть очевиднее, чем детский восторг тетушки Дмитриевского? Старушка радовалась так заразительно, что и сама Лиза невольно поддалась ее настроению. Она слушала рассказ Пульхерии Александровны и уже почти верила, что Александр спас ее от толпы крестьян, когда она ехала в Заозерное, что они обвенчались, опасаясь, что смерть заберет Лизу, и что их любовь все-таки победила смерть.

— Нам нужно всенепременно дать званый обед, когда вы выправитесь, — убеждала Лизу старушка. — Созвать всех соседей, а может статься, и столичных аль московских знакомцев. Надобно избежать лишних толков, дитя мое, и представить вас, как полагается, чтобы все увидели, какая прелестная супруга у Alexandre. Только вот жалость — ваш новый гардероб пожрал огонь. Не выходить же вам в чужих платьях из сундуков! Тогда придется ждать… А! Я придумала! — восторженно захлопала в ладоши Пульхерия Александровна. — Мы пошлем за портнихой в Тверь! Или из Москвы желаете мастерицу? Выпишем ткани и кружева… Пусть работает, покамест вы набираетесь сил, верно? Ах, как же ловко я придумала!

Старушка осталась с Лизой на ужин, который им сервировали тут же, в спальне. Она настояла, чтобы позвали племянника, но, к облегчению Лизы, не готовой пока встречаться с Александром, граф отказался, сославшись на занятость.

— Немудрено, — покачала головой Пульхерия Александровна. — Ему нынче во все вникать приходится, не то что прежде, как при Борисе Григорьевиче бывало. А за болезнью вашей и вовсе дела позабросил. Почти неделю в доме не появлялся.

За ужином Лиза все больше молчала, не мешая Пульхерии Александровне делиться последними новостями: о том, что Борис оставил службу у Дмитриевского из-за удара, случившегося с матерью, о том, что Василь пропал еще с прошлого лета, но тайком известил ее в своей записке, что планирует выехать за границу и более не возвращаться.

— Не от большого ума все, — качала головой старушка. — Как же он там будет? В чужом краю, без средств… Alexandre ведь не сразу смягчится. А за границей, говорят, все дорого… как же он будет там, mon Vasil?

К концу ужина Пульхерию Александровну разморило от вина, и она задремала прямо в кресле, не проснувшись, даже когда кресло подхватили с обеих сторон два дюжих лакея. Затем слуги унесли посуду и остатки ужина. Приготовив Лизу ко сну, ушли приставленные к ней девушки. И ей вдруг пришло в голову, что сейчас самое время наконец потребовать объяснений. Она глубоко вздохнула и смело шагнула к двери, ведущей в покои Александра. Но там было пусто — Дмитриевского не оказалось ни в спальне, ни в туалетной комнате, ни в гостиной. Только распахнутые в парк окна впускали в комнаты едва уловимые ночные шорохи да огоньки свечей трепетали от легкого сквозняка.

«Где же он?» — встревожилась Лиза. Почему он ушел сразу же, как принес ее сюда? Почему не показался после? Неизвестность томила. Вопросы гулким роем кружились в голове.

В ту ночь Александр не ночевал в своих покоях. После завтрака Лиза снова побывала в его комнатах — все вещи так и остались нетронутыми, как и идеально застеленная покрывалом кровать.

Спустя какое-то время за сменой одежды для барина зашел лакей, и замер в испуге, когда Лиза быстро зашла в гардеробную, ожидая застать там Александра. Спрашивать, где граф, и тем более, где он провел ночь, новоиспеченная графиня не стала. Правда, на третий вечер уже с трудом сдерживала себя, чтобы не задавать вопросов Пульхерии Александровне, доктору Вогелю и даже собственным горничным.

Александр явно ее избегал. За минувшие дни она видела его лишь однажды из окна, когда он выгуливал в парке пару собак. И все. Остальное Лизе передавали на словах: о том, что его сиятельство интересуется ее самочувствием и желает ей скорейшего выздоровления, что барин самолично выезжал на постоялый двор и убедился, что из оставшихся там выжил лишь один из лакеев саратовской барыни. Всех заперли на карантин, никому не удалось избежать заражения, как объяснил позднее доктор Вогель заплаканной Лизе.

— Зато закрыть болезнь. Никто не умереть в уезд. Keine Seuche^[374].

У Лизы же всякий раз при упоминании постоялого двора сжималось сердце, и не только от понимания того, как близка она сама была к смерти. Прохор пожертвовал ради нее своей жизнью, как и обещал Никите перед выездом. Спас ее, но умер сам. А она даже не знает, где и как его схоронили. Только и может, что попросить отца Феодора молиться за упокой лакея, Маши и других несчастных.

Иерей навестил Лизу в первые же дни и подтвердил свершившееся венчание. До последнего она сомневалась, что обряд состоялся, хотя и стыдилась своих мыслей. Кольца ведь не было на пальце… Но священник окончательно поставил точку в ее сомнениях вопросами о том, что она думает о своем неожиданном браке.

— Развейте мои опасения, дабы душа успокоилась на сей счет, — неожиданно попросил отец Феодор в конце своего короткого визита. — Зная обо всех событиях минувших, я не могу не думать… Скажите, Лизавета Алексеевна, по доброй ли воле и в ясном уме вы венец приняли? Коли не так, коли есть причины, по коим вы не желаете сего союза, есть возможность обратиться в епархию. Ежели все по принуждению было…

Лиза могла бы ухватиться за его слова. Могла бы… но понимала, что для нее это немыслимо. И даже не от сомнений, что Дмитриевский не согласился бы на развод или раздельное проживание. Она вспоминала строчки его письма-исповеди и все-таки лелеяла надежду, что его признание не явилось лишь уловкой для ее возвращения, что не единое слово в нем не было ложью. Пусть как супруг Александр и ведет себя странно, сама она ни за что на свете не станет разрушать их союз.

Ах, если бы можно было кого-нибудь расспросить, узнать, где проводит дни и ночи Александр, и не проживает ли до сих пор поблизости московская актриса, внезапно оставившая сцену. Но подобные расспросы унижали не только саму Лизу, но и имя, что она приняла, пусть и блуждая в мороке болезни. А потому она молчала и терпеливо ждала, предоставив все на волю судьбы. Не может же Дмитриевский избегать ее бесконечно?

На третью ночь Лиза проснулась от странного звука. Она долго лежала, прислушиваясь, пока ее уши снова не уловили звуки, уже гораздо более тихие, и доносились они из половины Александра. Это были шаги, еле слышные, легкие, словно кто-то опасался потревожить тишину летней ночи.

Лиза тут же вскочила с постели, наспех набросив капот, отчего-то разгадав, что не лакей, а именно Александр ходит в своей спальне. Она метнулась к двери, разделявшей их покои, и резко ее распахнула.

Чутье не подвело ее. Дмитриевский сгорбившись сидел в кресле у окна, словно на его плечи давил непомерный груз. При ее появлении он резко выпрямился, и Лиза даже со своего места увидела, как напряглись его плечи под тонким полотном рубашки.

— Прошу меня простить, я не имел желания разбудить вас, — тихо проговорил Александр.

Лиза огорчилась, что не сумела распознать в его голосе расположение духа, в котором он пребывал. И потому никак не могла понять, как ей следует поступить. Начать ли выяснять причины их венчания? Выразить ли недовольство его отсутствием? Пока она размышляла на сей счет, Александр устало провел ладонью по лицу и едва заметно улыбнулся уголком рта.

— Сожалею, что потревожил вас. Желаю вам покойного сна. Более ничто его не нарушит, обещаю. — Весь его вид указывал на то, что продолжать разговор он не намерен.

Но Лиза не спешила уходить. Она чувствовала, что на самом деле он не хочет оставаться в одиночестве, и судорожно пыталась найти достойную тему для беседы, когда Александр вдруг со странной горечью в голосе пояснил:

— Я всего лишь хотел снять сапог, и…

Он махнул рукой, и Лиза только сейчас заметила в нескольких шагах от себя опрокинутый стул. Ворс ковра смягчил, но все же не сумел скрыть звук удара. Верно, оттого она и проснулась.

— Отчего вы не кликните… Платона? — Лиза с трудом вспомнила имя его пожилого камердинера.

Она несмело шагнула к Александру, чтобы лучше видеть его в неясном свете свечей, и в растерянности замерла, натолкнувшись на хмельной блеск его глаз. Это объясняло и странную замедленность речи, и то, что он едва не промахнулся, когда опускал лицо в ладони, прячась от ее взгляда.

— Платона больше нет, — глухо проговорил Александр.

Лиза сердцем распознала боль в короткой фразе, произнесенной холодно и отстраненно.

— Я не знала, — растерянно прошептала она, не зная, что сказать или сделать, чтобы невольно не оттолкнуть.

— Я убил его…

Эти три слова заставили Лизу испуганно замереть. Ей казалось, она даже перестала дышать. Убил Платона? Как такое могло произойти? Насколько она помнила, дядька, а ныне слуга Александра, был из старых инвалидов, не крепостной. Как он мог убить его? А потом вдруг вспомнила письмо Дмитриевского, и в голове тут же мелькнула догадка:

— Холера, верно?

— Он не должен был быть там, — будто не слыша ее, продолжал Александр, и Лиза почувствовала, как при этих словах огромный камень упал с ее души. — Он настаивал, и я позволил ему. Он был стар. Доктор сказал, ничего удивительного, что холера взялась за него. Я… я убил его, оставив при себе.

— Тогда… тогда я убила своих людей, Прохора и Машу. Оставила их там, а сама сбежала…

— Нет! — Александр вдруг резко потянулся к ней и схватил за запястья. — Нет, это не так!

— Разве? — Лиза едва смогла скрыть радость, что он пошел на поводу ее замысла. — И разве не я принесла сюда, в эти земли, холеру? Знать, я убила и Платона. Ежели искать виноватых, то я виновна пред всеми. И уж доподлинно пред вами…

— Это не так! И я запрещаю вам даже думать подобное! — решительно перебил Александр, и она не удержала легкой улыбки, скользнувшей по губам. Тогда и его выражение лица немного смягчилось, когда он понял ее цель. — Vraiment?^[375]

— Et je t'interdis de le faire!^[376] — Лиза еще больше осмелела, впервые уловив в его голосе знакомые ироничные нотки.

— D'accord, — согласился Александр, внимательно вглядываясь в ее лицо. Он по-прежнему держал ее тонкие запястья в своих широких ладонях, и это вдруг смутило ее, равно как и его взгляд.

— Быть может, кликнем лакеев, чтобы помогли вам с сапогами?

Другое почему-то в голову сейчас не пришло. Но Лиза тут же пожалела о сказанном, когда он сухо обронил:

— Нет, хочу побыть один. Буду, значит, спать в сапогах…

Теперь ей оставалось только уйти, следуя повисшей в воздухе невысказанной просьбе. Вдобавок, как только она шевельнулась, Александр отпустил ее запястья. Лиза покорно отступила к ведущим в ее половину дверям. Но на пороге задержалась, спиной ощущая на себе его прожигающий взгляд.

— Ежели желаете, я могу помочь вам.

Это сорвалось с губ быстрее, чем она поняла смысл сказанного. Лицо Александра скрывала сумеречная мгла летней ночи, но Лиза готова была поклясться, что на его губах появилась хорошо знакомая кривая улыбка. Она слышалась даже в его голосе, когда он решил уточнить:

— С сапогами? Вы хотите помочь мне снять сапоги?

— Я могла бы попробовать, — окончательно смутилась Лиза, боясь, что этим предложением уронила себя в глазах Александра, уподобившись прислуге.

— Dans ce cas, accordé!^[377]

Это было необычно. Хотя для нее все, связанное с Александром, являлось таковым. Он всегда заставлял совершать ее странные поступки, которые ранее никогда бы не пришли ей в голову. Сапоги никак не желали слезать с его ног. Она долго возилась с ними — сперва с одним, затем со вторым. Александр помогал как мог, но все же ей пришлось изрядно помучиться. Сначала было неловко, что она такая неуклюжая, что у нее такие слабые руки, а потом, когда, не удержавшись, упала вместе с сапогом на ковер, ей с трудом удалось сдержать нервный смех.

— Не ушиблись? — Александр тут же вскочил на ноги и оказался рядом с Лизой, поднимая ее с пола. — Черт с ними, с сапогами! Оставьте!

— Не можете же вы… в одном… — сбивчиво проговорила Лиза, скрывая смех за неловким покашливанием. — Я справлюсь. Allors!

Второй сапог она сняла с ноги Александра гораздо быстрее, приноровившись тянуть за пятку и носок. Но точно так же свалилась на ковер, когда ступня Александра выскользнула из мягкого кожаного плена. Нет, в камердинеры она определенно не годилась…

— Теперь я послужу вам. — Александр подал Лизе руку и одним плавным, но сильным движением поставил ее на ноги.

Она смотрела на него с недоумением, пока он не потянул ее в сторону туалетной комнаты, где на комоде стоял фарфоровый кувшин и тазик для умывания. Они почти не разговаривали. Александр лил воду на ее ладони и наблюдал за ней, Лиза чувствовала на своем лице его долгий изучающий взгляд и радовалась скудному освещению от единственной свечи. Ведь с каждым мгновением кожа под его пристальным взором делалась все горячее. А когда Александр одним движением вернул на место кружево капота, соскользнувшее с ее плеча, Лизе даже пришлось ополоснуть лицо прохладной водой в попытке погасить этот странный жар. Или может, лицо горело от смелости и стыда за свои поступки — быть в комнате мужчины ночью, да еще помогать ему с туалетом, будто какая-то дворовая девица… Что он о ней подумает? Хотя какая разница, что он будет думать о ней, если теперь они связаны друг с другом венчальными клятвами.

Муж. Он ее супруг отныне. И даже дрожь прошла вдоль позвоночника при этой мысли. Лизе вдруг захотелось, чтобы Александр снова коснулся ее. Но не тем мимолетным движением, каким поправил на плече капот, а другим — дразняще-медленным, от которого когда-то в ней просыпалось странное желание, такое неподобающее и запретное для девицы. «Но не для жены», — напомнил внутренний голос, отчего Лиза еще больше залилась краской.

— Вам следует возвратиться к себе, — подавая ей полотно, чтобы вытереть мокрые руки, довольно резко произнес Александр. И прежде чем она подумала, что он гонит ее прочь, добавил уже мягче и тише: — Вы только оправились после болезни, не вернулся бы жар…

— Я вполне здорова, благодарю вас, — рассеянно ответила Лиза, следуя выработанной привычке отвечать вежливостью на вежливость, и медленно направилась к двери, тихо молвив: «Покойной вам ночи». Но уйти безропотно все же не сумела, хотя и корила себя, когда вновь поворачивалась к Александру.

— Почему?

Он не ждал от нее более расспросов, а потому обернулся, растерянно изогнув бровь. Руки его, по-прежнему державшие полотно, чуть дрогнули.

— Почему вы женились на мне? Я думала, вы оставили эту затею. Я полагала, время охладит вашу ненависть и ярость, но нет… Это же сущее безумие! И… и совсем недостойно вас! Вы обманули меня. Я вспомнила нынче. Мне все казалось сном, все до единой минуты! И вы… вы убедили меня в этом. Помните? Вы ведь сказали, что папенька ждет меня в церкви. Или станете утверждать, что не было того?

Страхи и сомнения, коих за три дня ожидания досталось ей с лишком, лишь сильнее распаляли Лизу. Она старалась сдерживать свои чувства, пыталась говорить размеренно и тихо. Но, увы, когда ей удавалось сохранять хладнокровие в присутствии этого мужчины? Он словно выпускал на волю все, что Лиза так тщательно подавляла в себе всю свою сознательную жизнь. Он делал ее другой — необузданной, смелой, открытой и безрассудной. И она до сих пор не могла понять, нравится ли ей это. А еще она не понимала, почему он молчит, снова превратившись в того Александра, каким она его помнила по первым дням знакомства, — мрачного, холодного и равнодушного. Будто Александр, которого она недавно утешала из-за потери близкого человека, оказался лишь плодом ее воображения.

Вспомнив о Платоне, Лиза на мгновение замолчала, ощутив стыд за свое поведение. Не стоило требовать объяснений именно сейчас. Но угрызения совести тут же отступили, когда Александр бросил на пол полотенце и лениво опустился в кресло, будто зритель в партере. При виде его расслабленной позы и очередного пренебрежения правилами bon ton Лиза тоже решила заглушить слабый голос разума, взывающий не терять достоинства.

— Вы не отрицаете! Вы понимали, что мой рассудок был слаб. Я была больна, одурманена лауданумом. Я не могла держать ответ за свои поступки и распоряжаться собственной судьбой. Недостойно дворянина по своему усмотрению воспользоваться особой, когда та отчасти не владела собой.

— Вам ли говорить о том? — насмешливо блеснул глазами Александр, на короткий миг прерывая ее яростную речь.

Кровь в тот же миг отхлынула от лица Лизы. Напоминание о том, как она одурманила его настойкой белены, будто окатило холодной водой. В груди защемило, пришлось даже сделать глубокий вдох, чтобы выровнять дыхание. Она испуганно отшатнулась, когда Александр вдруг резко выпрямился в кресле, а с лица его слетело выражение холодного равнодушия. Лиза невольно выставила перед собой ладонь, пытаясь его остановить. К ее удивлению, он подчинился — вновь расслабленно откинулся на спинку кресла и положил ладони на подлокотники.

— Вам лучше? Я бы предложил вина для поднятия духа, но боюсь, вы воспримете это предложение как une petite astuce^[378]…

— Довольно! Я повинилась перед вами за все, что сотворила, — оборвала его Лиза, покраснев от досады. — Я к вам писала… Каждое слово в том письме — правда. Я искала иного финала для всех и не желала ничьей смерти. Да, я виновата перед вами. Но это ничуть не дает вам права играть чужими жизнями.

«И своей», — чуть не добавила Лиза, но в последний момент прикусила язык. Она чувствовала, что только больше запутывается в клубке противоречий поступков и слов. Все произошло слишком быстро и неожиданно — сначала письмо с признанием, затем это странное венчание…

Лиза по-прежнему не понимала, что именно толкнуло Александра под венцы. Она знала, что умирала в те часы. Доктор Вогель сказал после, что никто не ждал ее исцеления. По его мнению, свершилось истинное чудо — она была единственной, кого холера пощадила. Но тогда почему? Почему Александр, поддавшись непонятным для нее порывам, также ходил по краю, рискуя своей жизнью.

— Этот брак можно признать недействительным, — Лиза сама не понимала, как эта мысль вдруг пришла ей в голову и обратилась в слова. — Несмотря на наличие свидетелей и записи в приходской книге.

— У отца Феодора длинный язык. — В глазах Александра мелькнула скука. — Я все больше начинаю жалеть, что держу его приход.

От его бесстрастного тона ей хотелось затопать ногами и закричать. Александр держал себя так, будто явился к ней с ответным визитом и лишь из вежливости поддерживал беседу о погоде и посевных.

— Вам же все едино без надобности этот брак! Тот, кого вы ожидаете, теперь не приедет. Вы ведь охотник — бессмысленно расставлять силки там, где зверя уже нет и в помине.

«Пожалуйста, возрази мне! Скажи, что наше венчание — вовсе не ловушка, которую ты хотел расставить более года назад для Marionnettiste. Что тобой двигали иные чувства. Хотя бы отголосок тех, что легли строками в твоем письме. Хотя… как можно писать о чувствах и держать при себе любовницу? Немыслимо!»

— А ежели вы полагаете, что я открою имя, то…

— …я ошибаюсь. Знаю. Вы и прежде не раз твердили мне о том и, помнится, просили оставить всю эту историю, верно? — прервал ее Александр. — А ежели я скажу, что вам нет более нужды так надежно хранить un grand secret? Потому что я знаю имя этого человека — mon faux ami^[379].

Глава 43

Если бы он вдруг закричал и затопал ногами или вовсе ударил ее, вряд ли смог бы ошеломить Лизу больше. В горле в тот же миг пересохло от страха, тело затрясло мелкой дрожью. И почему-то вспомнились мужские пальцы, нервно крутившие цветок из бумаги, тихий голос с нотками боли и волнения и полный невыносимой муки взгляд светлых глаз.

Когда она в последний раз слышала о Marionnettiste? Разум Лизы никак не находил в тайниках памяти обрывки доходивших до нее иногда вестей. Быть может, то письмо, что передала ей от него фельдфебельша, и в правду было последним?

Да, он поступил подло и низко, впутав ее в свои игры. Да, он во многом виноват. И да, он планировал убийство Александра. Но почему-то после долгих месяцев раздумий Лиза все большее укреплялась в мысли, что едва ли Marionnettiste довел бы начатое до финала. И не потому, что она помешала ему.

— Я и помыслить не мог, что сей образчик чести и благородства на такое способен, — продолжал тем временем Александр, пристально глядя в наполненные ужасом глаза Лизы и подмечая все эмоции, отражавшиеся на ее лице. — Да-да, прежде я уважал его и по-своему восхищался качествами, коих так щедро отсыпала ему природа. И коли бы ко мне явились с просьбой назвать имя самого достойного мужа нашего времени, я бы всенепременно указал на этого господина. Однако нет в нашем мире чистых помыслов и чистой души, верно? Я должен был вспомнить о нем, как о первом среди прочих, кто всегда жаждал моей крови. Но, увы, обманулся его личиной добродетели.

Лиза с трудом удерживала себя от того, чтобы заткнуть уши и не слышать этой злой иронии. И не из страха, а из-за боли в голосе Александра, что к концу его речи стала настолько очевидной, что ранила и ее тоже.

— А ведь никто не обещал, что жизнь не преподнесет очередного крушения колосса, коего считал незыблемым, vrai? — он зло усмехнулся, а Лиза даже не пошевелилась, будто загипнотизированная его взглядом. — Зато истина подтвердилась — все мы пятнисты, как дикие кошки. Но не спорю — по заслугам. Все честно. Oeil pour oeil^[380]. Я убил его лучшего друга и сослуживца, сломал несколько жизней в одной семье. Он вернул мне за то сторицей. Пожалуй, ныне мы квиты.

Лиза ровным счетом ничего не понимала, пока Александр не протянул руку к столику подле кресла и не взял с серебряного подноса белый прямоугольник письма. Она сразу же узнала собственный неровный почерк, и после секундного замешательства ее захлестнула волна злости.

Едва оправившись от болезни и начав держать перо в руке без дрожи в пальцах, Лиза попросила принести ей в постель низкий столик и письменные принадлежности. Она понимала: после неожиданного исчезновения в пути ей необходимо известить о себе обитателей Муратова, а также написать в Тверь Никите. Лиза ни на минуту не сомневалась, что именно он первым бы начал ее поиски.

Александр ошибся в своих подозрениях касательно персоны Marionnettiste. Дулов-младший был виновен лишь в том, что свел знакомство с Лизой и протянул ей руку помощи, в которой она так нуждалась.

— Я знаю обо всем, что творится в моих владениях, — ответил Александр, предугадывая ее невысказанный вопрос о том, как попало к нему письмо.

— Неужто? — иронично изогнула тонкую бровь Лиза и уколола его, сказанными им же недавно словами: — Вам ли говорить о том?

— Touché, — улыбнулся Дмитриевский и выглядел при этом таким довольным, что под воздействием его улыбки Лизина злость начала таять. — Впрочем, я сказал вам про вашего приятеля не для того, чтобы вы нападали на меня, пытаясь его защитить. Я вообще без особой нужды не желаю говорить об этом лицемере.

— Я прошу вас, не надобно оскорблять Никиту Александровича. — Лиза постаралась не замечать, как тут же погасла улыбка на лице мужа, как шевельнулись желваки и зло сжались челюсти. — Я не встречала человека честнее и благороднее за всю свою жизнь. Он не питает к вам приязни, верно. Но замыслить сию авантюру ему бы никогда не пришло в голову. И потом — последний год Никита Александрович провел в Валахии, где был ранен… Он не заслуживает таких слов даже ввиду ваших заблуждений.

— Я же говорил — истинный образчик чести и благородства, — с издевкой протянул Александр, и Лиза снова вспыхнула огнем, на этот раз от обиды и острого разочарования.

Образ, созданный ее воображением после прочтения письма Александра, разлетался ныне на осколки. Как там он сказал недавно? «Никто не обещал, что жизнь не преподнесет очередного крушения колосса, коего считал незыблемым…» И уж тем паче никто не обещал, что жизнь в очередной раз не разобьет глупые и пустые надежды.

Невыплаканные слезы комом застряли в горле, мешая дышать. От волнения и горького осознания, что в очередной раз обманулась, у Лизы затряслись ладони. Значит, письмо его к ней было ложью, пустой обманкой, чтобы вернуть ее из Твери в те дни. Александр, как истинный охотник, видимо, разгадал тогда ее сомнения и бросил приманку, чтобы она попалась в ловушку.

Правда, цели своей он достиг только сейчас.

— Отдайте мне письмо, — потребовала Лиза резче, чем хотела.

— Куда вы держали путь, когда столкнулись с заразой? — Александр лишь переложил письмо из одной руки в другую, словно дразня ее.

Лиза успела заметить, что печать на бумаге осталась целой.

— Разве вам неизвестно? Я полагала, вы уже проведали обо всем, — уклончиво ответила она.

— К сожалению, есть нечто, что запечатывает рты крепче денег. Итак, куда вы направлялись? В Тверь?

— Зачем вам знать? Куда бы я ни направлялась прежде, нынче мне не покинуть Заозерного, не так ли?

— Помилуйте, вы не пленница…

— Хуже — я ваша супруга, — оборвала его Лиза.

Александр побледнел, будто она ударила его этими словами. Снова дернулись от злости желваки под кожей. Неудивительно, что Лиза в испуге отступила, когда он резко поднялся, швырнув ненужное ему уже письмо на поднос. Он настиг ее в несколько шагов, больно ухватил сильными пальцами за предплечье и потянул к себе, без труда сломив слабое сопротивление.

— Тогда я тем паче требую ответов. Как ваш супруг.

Пытаясь отстраниться, Лиза ладонью уперлась Александру в грудь и была поражена ощущениями, возникшими в ответ на прикосновение к его крепким мускулам. Через тонкую ткань батистовой рубашки она почувствовала тепло его кожи, под кончиками ее пальцев бешено билось его сердце. Боже мой! Никогда и ни с кем прежде не испытывала она такого трепетного волнения. И была уверена — не испытает и в будущем.

— Все свершилось по закону, — твердо произнес Александр, глядя ей в глаза. Пальцы на тонком предплечье ослабили хватку и чуть шевельнулись в едва уловимой ласке. — Два свидетеля. Запись в приходской книге. Согласие невесты.

— Лауданум говорил. Не я, — слабо возразила Лиза, в глубине души понимая, что лукавит. Всем существом она стремилась к этому мужчине, и на грани между явью и мороком не задумываясь вручила свою судьбу в его руки.

— Неправда, — губы Александра дрогнули в улыбке, будто он прочитал ее мысли. — Вы писали ко мне: «Самое мое сокровенное желание, чтобы вы были счастливы. Ведь именно в счастье человек становится таков, каким его задумал Господь. Я бы сделала все, что в моих силах, чтобы вы были счастливы…»

Лиза не помнила дословно, что писала ему, когда слова лились на бумагу от самого сердца. И приятно удивилась, что так точно запомнил он.

— Это не согласие, — произнесла она упрямо, сама не понимая, почему продолжает спорить.

— Разве? — уже шире улыбнулся Александр. Его глаза вспыхнули мягким светом нежности, отчего кровь в ее жилах побежала быстрее. — А по мне оно и есть, ma Elise.

Говоря это, он обхватил ладонями ее лицо и чуть приподнял, чтобы лучше видеть в неясном свете свечей. Зарылся пальцами в распущенные волосы, а большими ласково, еле уловимыми движениями провел по вискам, отчего у Лизы внутри снова все затрепетало.

Она думала, что он сейчас ее поцелует. По его взгляду ей казалось, что это вот-вот случится. Но ошиблась. Александр не поцеловал ее. Не сначала. Несколько томительных мгновений он просто смотрел на нее, удерживая и завораживая своим взглядом. А потом его пальцы скользнули к затылку, слегка надавили, вынуждая ее поднять голову. Лица их оказались так близко, что они едва не касались носами. Его дыхание обжигало ее губы. Она бы упала, если бы не ухватилась за его плечи, настолько слабыми вдруг стали ноги. Мигом исчезли и злость, и разочарование, ушли все дурные мысли. Теперь ее не волновало ничего, кроме сильных рук на своем теле и дурманящего запаха его кожи.

Лиза ждала этого поцелуя давно. Она была готова к нему. Она жаждала его. И приняла его с горячностью, удивившей даже ее саму, настолько вдруг обнажились чувства и позабылась скромность.

Александр был нужен ей. Без него у нее не получалось быть полностью счастливой. Только с ним она видела мир ярко и полно и могла радоваться от души. И осознание этого не покидало Лизу, когда она сама касалась ладонями его кожи, наслаждаясь каждым прикосновением. Когда без стыда позволила сбросить с себя капот и сорочку, открывая обнаженное тело его жадному взгляду. Когда отдавалась ему без остатка, даря всю себя его требовательным рукам и губам, с готовностью и счастливой улыбкой встречая его страсть. Когда вдыхала его запах, чувствовала мягкость волос под ладонями, когда цеплялась за него, едва поцелуи становились глубже, а прикосновения — резче. А потому могла ли она ответить что-то иное на его короткий вопрос: «Ты уверена?», кроме тихого: «Да»?

Странно, но позднее, когда страсть была удовлетворена, эти ощущения не ушли. Наоборот, только умножились, словно случившееся меж ними поставило некую точку. И было страшно вдвойне, что сейчас Александр скажет или сделает нечто такое, что разрушит ее хрупкое счастье. Потому Лиза лежала, закрыв глаза, и наслаждалась медленно угасающими волнами сладкой истомы. И вздрогнула от неожиданности, когда Александр снова коснулся ее. Провел кончиками пальцев по линии плеча вдоль тонкой ключицы, а потом выше — по шее, вдоль скулы, чтобы скользнуть в волосы, явно наслаждаясь этими легкими прикосновениями.

— Как ты? Нет слабости какой? Головокружения?

Лиза отчего-то смутилась от его прямоты. Качнула головой еле заметно, мол, все в порядке. Но Александра этот ответ, похоже, не убедил. Он намотал тонкую прядь русых волос на пальцы и легко потянул, а затем чуть сильнее, принуждая Лизу распахнуть глаза и встретить его изучающий взгляд.

— Я несколько забылся… ваша недавняя болезнь…

После нежного «ты» вежливое, чуть отстраненное «вы» будто окатило ледяной водой. Лиза невольно напряглась, чувствуя, как вместе с истомой медленно тает ощущение безграничного счастья. Все возвращалось на круги своя.

— Нет причин для тревоги, — поспешила она заверить его как можно спокойнее. — Господин Вогель нашел меня нынче утром в полном здравии.

Александр некоторое время пристально смотрел на нее, словно пытаясь что-то прочесть в ее глазах. А после встал с кровати и, даже не набрасывая шлафрока, направился к столику, чтобы налить из графина вино в два бокала. Когда он возвращался обратно в постель, Лиза в смущении отвела взгляд.

— Я думал с помощью вина возвратить вам румянец, но вижу, что в том уже нет нужды, — пошутил Александр, протягивая ей бокал. — Смелее, это всего лишь вино…

Они встретились взглядами и почувствовали, что прежнее легкое настроение рассеялось, как утренняя дымка, ведь оба на миг снова вернулись в прошлое. Застыла улыбка на губах Александра. Растерялась Лиза, когда поняла, что даже невинное замечание вызывает столь неприятные воспоминания. И делая глоток, она не могла не почувствовать горечь в сладости вина при мысли о том, что прошлое не стереть. Прошлое всегда будет отравлять их настоящее. А значит, возможно ли…

Александр все-таки накинул шлафрок на плечи, скрывая наготу, прежде чем отойти от кровати к окну и распахнуть створки. Пока он стоял спиной и смотрел на рассвет, окрасивший небо нежными красками, Лиза поспешно завернулась в тонкое покрывало.

— Вы спрашивали меня, почему я столь скоро обвенчался с вами. Верно, удивляетесь, почему потащил вас под венец едва живой, — начал Александр, продолжая глядеть в рассветное небо, будто нарочно избегая встречаться с ней взглядом. — Сказать по совести, je suis un être très égoïste^[381]. И даже больше — сущий дьявол! Когда мне сообщили, что вы не переживете ночь, я не столько думал о вас, сколько… я стал думать, что вы оставите меня, и я не смогу жить так, как прежде. При всей моей злости на то, что свершилось меж нами, на ваш обман и ваше бегство, мне было до крайности необходимо знать, что вы пусть не в счастии, но в покое и довольстве. Пусть не рядом со мной. Пусть. Но под одним небом. Но если бы холера забрала вас, как, скажите на милость, жил бы я далее? Вы говорите, что не давали согласия. Вы правы. Его не было. Я вынудил отца Феодора обвенчать нас. Именно так. Обманом и угрозами. Я был готов на все, даже лишить вас отпущения грехов.

Ошеломленная признанием Александра, Лиза молчала. От волнения у нее пересохло в горле, но она боялась поднести к губам бокал, как и боялась лишний раз шевельнуться, чтобы ни словом, ни жестом не нарушить его откровенности.

— Теперь вы понимаете, что все, говоренное вам, — истинная правда. Вы писали, что вас предупреждали обо мне, как о закоренелом себялюбце, гордеце и насмешнике. Все так и есть. И я… я писал к вам о том… мое признание… вы, верно, читали?..

Александр замолчал в ожидании ответа. А когда не получил его, обернулся и нашел Лизу взглядом.

— Да, — разлепила непослушные губы она. — Читала.

— Знаете, я ведь ненавидел вас еще и за это. А не только за обман и притворство. За то, что я открыл вам душу, будто на исповеди. До самого донышка выскреб все свои грехи. А потом… потом мне прислали письмо, что вы не Елизавета Вдовина и никогда ею не были. И все встало на свои места: я понял, для чего вы оказались в Заозерном и какие цели преследовали. Моя исповедь сложилась для обманщицы. Не для той, что хотелось признаться в своих прегрешениях в поисках утешения. Нет! — Он протестующе вскинул руку, когда Лиза попыталась возразить ему. — Я не хочу сейчас говорить о том. Не хочу. Я долго думал обо всем и понял, что мне нет дела ни до персоны faux ami, кем бы он ни был, ни до причин всей этой истории. Я не хочу знать, что было до того, как вы пересекли порог моего дома. Единственное, что важно для меня, что мне необходимо знать… А! К черту! Я ничего не хочу знать!

Александр одним махом осушил бокал, а потом принялся нервно крутить его в руках, пытаясь совладать с бурлящими в нем эмоциями. На Лизу он не смотрел. А она молчала, каким-то внутренним чутьем понимая, что ему необходимо выговориться, и терпеливо ждала продолжения.

— Тогда, у твоей постели, когда тебя крутила холера, я понял, что мне все едино. И нет дела ни до чего, лишь бы ты жила. Со мной ли или без меня… Безгрешная или с тяжестью проступков предо мной. Я понял, что прощу тебе все. И понял, что чувствовал Олоферн, когда шел на свидание с Юдифью. Уверен, он знал все заранее. И голову свою отдал, ибо так пожелала она.

«Юдифь, по нраву тебе моя голова? Возьми ее!» — возник тут же в памяти его хриплый шепот. И только теперь, после признания Александра, Лиза окончательно поняла, почему он упоминал эту историю из Ветхого Завета. Ах, если бы она раньше обнаружила его письмо в книге Карамзина! Кто знает, убежала бы тогда от него год назад? И как повернулись бы их судьбы?

— Я не стану удерживать тебя силой и попытаюсь отпустить, ежели захочешь раздельного проживания. Но помнишь, как ты написала мне о том, что я лучше, чем виделся тебе. Увы, это неправда. Это ты делаешь меня лучше. И я хочу быть иным, ma Elise… С тобой. Ты нужна мне. Бог свидетель, как ты мне нужна!..

«Я безмерно люблю вас, ma Elise…» Эти слова не были произнесены сейчас, но они ясно привиделись Лизе в последних отрывистых фразах Александра. Ее захлестнуло горячей волной нежности к этому гордому мужчине, в который раз открывшему для нее свою душу. И снова вернулось знакомое ощущение эйфории, а еще — удивительная легкость и еле уловимый трепет где-то в глубине живота.

— Вы ошибаетесь… — начала она, но тут же запнулась и исправилась: — Ты ошибаешься, Alexandre. Я дала тебе свое согласие в ясном уме и твердой памяти.

И встретив его недоверчивый взгляд, продолжила, осмелев:

— Вино было невероятно кислое. Красное. И оно перепачкало твою рубашку. Я только не могу вспомнить днем все свершилось или под вечер. Но точно помню, что хотела тебе сказать.

Хрустальный бокал, который Александр не переставал крутить, замер в его руках.

— Я шла к тебе. Именно это я и сказала тогда, верно? — Лиза не могла не улыбнуться, заметив, как его взгляд постепенно светлеет. — И пусть позднее я снова потерялась между сном и явью, но в тот момент я говорила от души. Я хотела стать твоей женой. Я хочу ею быть и сейчас…

В тот же миг бокал был небрежно отброшен на столик, а Александр в пару шагов подошел к кровати, склонился над Лизой и обхватил ладонями ее лицо.

— Почему?

Одно короткое слово таило в себе столько всего. Смесь страха, надежды и нежности, которая крылась в каждом его взгляде, в каждом касании. Лиза понимала, что после того письма-признания от Александра, именно ей надлежало сказать те самые слова, чтобы развеять его опасения быть отвергнутым. И она, не раздумывая, произнесла:

— Потому что я люблю тебя.

От того, каким восторгом сверкнули его глаза, у Лизы перехватило в груди. Она тоже потянулась к нему, сначала несмело коснулась кончиками пальцев скул, а после пересохшими губами его губ. В их долгих поцелуях не было недавней обжигающей страсти — только безграничная нежность, которой так не доставало обоим.

Но даже находясь в объятиях Александра, касаясь его, целуя, Лиза почему-то не могла до конца поверить в происходящее. А потому утром, проснувшись в полном одиночестве в огромной постели, она поначалу приняла все события прошлой ночи за обманчивую грезу. Однако тихий звук голосов, долетевший до ее уха, когда она резко села в кровати, и дразнящий аромат горячего шоколада мигом развеяли все ее заблуждения.

— Послужи ее сиятельству, — велел кому-то негромким голосом Александр.

Лиза повернула голову и заметила, что он сидит за небольшим столиком, на котором был сервирован малый завтрак — сдобные булочки, шоколад и крепкий кофе, который, как она помнила, Александр любил запивать стаканом холодной воды.

Оказалось, он обращался к Ирине, которая уже спешила к Лизе, неся на вытянутых руках утреннее платье из светлого муслина. Она явно не ожидала увидеть Лизу без сорочки в постели барина, но после секундного замешательства помогла ей облачиться в платье прямо на голое тело и ловко застегнула крючки до высокого ворота.

— Мне нравится, как ты алеешь от смущения, — мягко произнес Александр, когда отпустил Ирину.

Он жестом показал Лизе на место за столиком напротив себя, и та робко уселась, старательно придерживая полы платья.

— И мне нравится твое платье, — бросив на нее веселый взгляд, пошутил он.

Непредназначенное для того, чтобы его носили без сорочки и нижних юбок, злосчастное платье при каждом неосторожном движении так и норовило распахнуться едва ли не до талии. Александр встал из-за стола, взял с кровати легкое покрывало и набросил его на колени Лизы, укрывая ее наготу. Почему-то от его внимания и заботы Лиза смутилась еще больше. Нынче, когда отступила ночь, унося с собой откровенность и страсть, она никак не могла понять, как ей следует вести себя со своим супругом. Поддерживать ли его свободную манеру разговора или быть более сдержанной, как и подобает графине? Чего же он ждет от нее?

— Я послужу, ежели позволишь. Не хочу, чтобы кто-то крутился подле, — Александр налил в чашку Лизы горячий шоколад, а потом внимательно посмотрел ей в глаза. Она смешалась пуще прежнего. Совсем по-детски заложила пряди волос за уши и попыталась спрятать ладони в длинных рукавах утреннего платья.

— Откуда вы… ты знаете про шоколад? Я прежде никогда не говорила о своих предпочтениях.

— C’est simple^[382]. Когда есть средства, нет никаких тайн. По крайней мере, до той поры, как вы покинули madam Dragonne.

Лизе снова почудился какой-то намек в словах Александра, и она невольно насторожилась. Но он тут же разгадал ее состояние.

— Qui évoque le passé s'en repent…^[383] Я не желаю более покаяний. Довольно, — эти слова прозвучали резко, как приказ, несмотря на то, что взгляд его был полон нежности. — Qui sème le vent récolte la tempête^[384]. Так ведь говорится? Довольно с нас штормов, не находишь?

Лиза с готовностью кивнула: и на предложение сладкой булочки с изюмом, которую он положил ей на блюдце, и на требование оставить прошлое прошлому. А потому решила переменить разговор, тщательно скрывая неловкость и смущение от непривычной обстановки.

— Madam Dragonne? — спросила она, будучи и в самом деле крайне удивлена.

И Александр охотно поддержал предложенную ей тему. Рассказал, что в прежние дни довольно коротко знал графиню Щербатскую и не раз пересекался с ней в свете, когда она жила в столице, или он сам приезжал в Москву. Как-то раз на одном из балов он обронил, что графиня «veritable madam Dragonne»^[385], способна любого проглотить с потрохами, коли что не по ней. Прозвище пристало к графине в кругу гвардейцев. А после пошло далее… и дошло до ушей ее сиятельства. Равно как и сведения о том, кто послужил виновником сего безобразия.

— O mon Dieu! — ахнула Лиза, увлеченная историей и удивленная столь близким знакомством своей бывшей опекунши и Александра. Верно говорят, как тесен мир. — И что же ее сиятельство?

— Я был в то время переведен в армию и выслан на юг, — продолжал Александр, не вдаваясь в причины своего наказания. — Ты, верно, знаешь, что я никогда не отличался примерным поведением. А уж в Малороссии, вдали от отцовского надзора, и подавно. Я стал еще острее на язык, ничуть не заботясь о последствиях своих поступков и слов. И как-то получил посылку из Москвы. В свертке оказалась книга французских сказаний. Короткая записка служила закладкой на одной из страниц. «La veritable histoire de la Tarasque»^[386]. Знаешь ее?

Лиза знала. История о чудовище, пожирающем людей, которого нежностью и заботой приручила юная красавица. Она много раз читала эту книгу Лизавете Юрьевне, и именно сказание о Тараске графиня особенно предпочитала среди прочих.

«De quoi histoire parle, ma fille?^[387]» — неизменно спрашивала Лизавета Юрьевна свою воспитанницу. «De amour, madam^[388]», — краснея от смущения, робко отвечала по первости Лиза. Ей было тогда всего тринадцать лет, она только поселилась в доме графини и еще не успела растерять остаток своей наивности.

«De amour! — восклицала ее опекунша таким тоном, что начинали хихикать карлицы и остальная свита. — Non, pas du tout. Aimer quelqu'un ne te donne pas carte blanche pour mal le traiter, ma fille. Ne l'oubliez jamais, Lissette!^[389]»

А потом книга исчезла из библиотеки графини. И только теперь Лиза узнала о дальнейшей судьбе пропажи.

— «On ne sait pas, lequel d'entre nous est un dragon^[390]», — написала она ко мне в той записке, — усмехнулся Александр. — Тонко! Я перечитывал давеча это сказание. «Je ne suis pas si méchante qu’on te le dit. Peut-être aurais-je été bonne si l’on m’avait aimée…»^[391] — так говорит дракон Тараск. Не знаю, что такое быть хорошим. Я не умею им быть. И, наверное, никогда не стану идеальным супругом. Но я знаю, что приложу все усилия, чтобы быть им. Чтобы ты никогда не пожалела.

— Никогда! — запальчиво воскликнула Лиза, потянувшись к нему через стол и накрывая его руки своими маленькими ладонями.

Александр в ответ несмело улыбнулся уголком рта и переплел ее пальцы со своими. А потом встал, не размыкая их рук, приблизился к ней и опустился на колени перед ее стулом.

— Я хочу, чтобы ты знала все. И ежели повторишь после то, что сказала нынче, я буду наисчастливейшим человеком, — проговорил он чуть хрипло, выдавая свое волнение. — Помнишь, я писал к тебе о своих прегрешениях? О том, что своей безумной страстью, своим самолюбием свел в могилу Нинель. И это правда. Ведь люби я ее истинной любовью, непременно укротил бы свои порывы, хранил бы ее от всего, что могло причинить ей вред, даже от самого себя. Но я… я убил не только Нинель. У мадам Дубровиной ко мне двойной счет.

— Не понимаю… — Лиза устремила растерянный взгляд на Александра, пока тот явно собирался с духом, чтобы продолжить рассказ. И она действительно не понимала, что такого страшного мог он совершить, за что так терзал себя сейчас и в чем так страшился признаться.

— Нинель скончалась родами. Но дитя… сын… он умер не сразу. Я… я был пьян. Не понимал, что говорю. Ушел из дома, укрылся от всех, покамест Нинель мучилась. Я даже не простился с ней, потому что был не в состоянии… И когда мне сообщили, что она умерла, мне стало совсем… Меня спросили, что делать с ребенком. Я ответил, что мне безразлично. Ежели Бог забрал мою птичку, то пусть забирает и того, кто убил ее. Я… я просто ничего не сделал. Он был не нужен мне. И он умер. Но самое страшное — в душе у меня даже ничего не шевельнулось. Ровным счетом ничего. И не возьми мадам Дубровина все хлопоты по погребению в свои руки, я едва ли задумался бы об этом. Только когда она увезла тела, чтобы схоронить на погосте в собственном имении, я осознал… И когда поехал туда, она вышвырнула меня вон, даже невзирая на правила приличия. Но я не виню ее. Ныне не виню. Она во всем была права. Я кругом виноват. А еще она сказала, что не всякая женщина сумеет полюбить человека, убившего свою жену и дитя. Теперь ты видишь, какое чудовище стало твоим супругом?

Лиза выпростала ладони из плена рук Александра, но не для того, чтобы отстраниться, как он, разом помрачнев, должно быть, решил. Она ласково обхватила ладонями его лицо и с нежностью заглянула ему в глаза:

— Мне ли бросать камни? Qui évoque le passé s'en repent…^[392] Довольно покаяний, d’accord?

Ах, как жаль, что их прервала Ирина, напомнившая из-за двери, что ее сиятельство ждет портниха-француженка, прибывшая с множеством коробок из самой Москвы! Сама бы Лиза не отказалась провести весь день в объятиях мужа, когда он целовал ее так жадно и требовательно…

— Ступай, ma Elise, — оторвавшись от губ Лизы, Александр с улыбкой провел ладонью по ее волосам. — И не думай о расходах. Смело бери у портнихи все, что пожелаешь, да самое лучшее. Не пристало графине Дмитриевской иметь гардероб хуже прочих, тем паче в провинции.

«Графине»! От понимания, какое высокое положение она теперь занимает, по спине Лизы пробежал холодок. Ее никогда не готовили для подобной роли, но она помнила по прежней жизни в Москве, как пристально следили за поведением титулованных особ, подмечая каждый их шаг. «Nous devrions placer la barre très haut et, je dirais: «Noblesse oblige»^[393], — часто говаривала графиня Щербатская.

И страхи Лизы только усилились, когда Александр упомянул о визитах, которые они, будучи молодоженами, обязаны были нанести ближайшим соседям, и об устройстве свадебного приема.

— И, вне всяких сомнений, мы должны известить о нашем венчании твою patronesse, — твердо произнес он. — Пусть все свершилось без ее ведома, пусть Лизавета Юрьевна не считает более тебя своей воспитанницей, но так должно. Я напишу к ней нынче вечером. Ежели пожелаешь, можешь добавить несколько строк от себя. После решишь, — уже мягче добавил он, видя Лизину растерянность, и, напоследок поцеловав ее, громко кликнул Ирину.

На примерке Лиза поначалу чувствовала себя неловко и скованно. По распоряжению Дмитриевского, помимо многочисленных платьев, француженка привезла с собой шляпки, шали, перчатки и прочие детали дамского туалета, которые взяла в кредит в лавках на Кузнецком мосту.

— Je l'avais dit: le top du top! — приговаривала она, с помощью Ирины и пары своих помощниц облачая Лизу в очередной наряд. — Seulement le meilleur pour madame la comtesse!^[394]

От восхищенных восклицаний портнихи и детского восторга Пульхерии Александровны Лиза постепенно расслабилась. Женская сущность взяла свое, и спустя некоторое время она уже в полной мере наслаждалась выбором нарядов, позабыв обо всех своих сомнениях и тревогах. Пока в самом финале примерки француженка, затягивая шнуровку на одном из привезенных дневных платьев, не произнесла с легким придыханием:

— Je n'ai aucune idée de votre robe de mariée, madam la comtesse^[395].

От прежнего восторженного настроения Лизы не осталось и следа. Ее венчание весьма отличалось от общепринятого, и она до сих пор страшилась разговоров о нем. Да и что ей было отвечать? Что ее понесли под венец в покрывале?

Хандра Лизы длилась ровно до обеда. Вместе с Пульхерией Александровной она спустилась в малую столовую, вовсе не ожидая своего супруга. Александр еще утром уехал на дальние поля за пару десятков верст и собирался отобедать у ближайшего соседа. Но едва только сели за стол, как Лиза скорее сердцем, чем на слух, распознала знакомую поступь в анфиладе, ведущей к столовой. «Совсем как раньше», — подумалось ей. Она снова ждет его появления со странным предвкушением. Она всегда его ждала…

— Прошу простить мой неподобающий вид. — Александр склонился к жене, чтобы коснуться вежливым поцелуем ее затылка, а после поцеловал руку тетушке. — Я спешил, как мог, и вот…

— О, как мы рады слышать это! — откликнулась довольная Пульхерия Александровна, забавно тряхнув головой.

Ее восторг после визита портнихи ничуть не утих. Она принялась так возбужденно рассказывать о том, как выбирала себе шаль и кружева на новые чепцы, что вызвала улыбку не только у Лизы, но и у Александра. Лизе показалось, что даже лакеи, буфетчик и дворецкий с трудом сохраняют отстраненно-вежливое выражение на лицах.

— Простите ma tantine сей восторг, — тихо произнес Александр, когда Пульхерия Александровна задремала прямо за столом под действием неразбавленного вина. — Для нее нынче все в радость. Давненько в Заозерном не случалось столько событий.

— Не надобно извинений. При виде такой неподдельной радости поневоле и сам радостен становишься, — ласково улыбнулась Лиза.

— Надеюсь, ваша радость только умножится, — Александр поманил рукой одного из лакеев, и тот подал ему на подносе белый конверт. — По возвращении я нагнал у Заозерного гонца с посланием к вам.

Письмо от Натали! Лиза сразу узнала почерк. От желания поскорее взять его с подноса закололо пальцы, но Лиза помнила, что обед еще не завершен, и не пристало ей сейчас выходить из-за стола. Она беспомощно взглянула на Александра и заметила озорные искорки в его глазах.

— Подайте вино и десерт в голубую гостиную, — распорядился он. — Ее сиятельству пришли важные известия, посему обед окончен. И позаботьтесь об ma tantine…

Едва лакеи притворили двери гостиной, оставив молодых супругов наедине, Александр притянул Лизу за талию и впился в ее губы долгим и страстным поцелуем. Только спустя время она опустилась в кресло и развернула письмо, но прочесть его полностью сразу не сложилось. Натали написала на двух листах, а уже по прочтении первого Александр стал слишком громко шуметь бокалами и графином и слишком часто ходить по комнате из угла в угол. Лиза в удивлении сложила письмо, решив, что дочитает его позже, и посмотрела на мужа с немым вопросом в глазах.

— Не знал, что ты продолжила столь тесное знакомство с мадам Дуловой после ее… м-м-м… fuite^[396], — произнес Александр таким тоном, что Лиза без труда разгадала начало разговора.

Она понимала, что у него возникнут вопросы. Ждала их еще тогда, когда он предъявил ее письмо к Никите, и сейчас готова была откровенно и честно рассказать обо всем, что случилось с ней после бегства из Заозерного.

Но, быть может, графине Дмитриевской не пристало поддерживать знакомство с мадам Дуловой, бежавшей из родительского дома и отвергнутой матерью? Эта мысль буквально обожгла, потому что Лиза знала — не сможет она покорно принять такое условие своего нового положения. Но если рассказать, как Натали помогла ей, тогда Александр непременно поймет!..

И Лиза, как могла красочно, рассказала обо всем. Как поселилась у немки-акушерки, как искала брата, как сбежала от Амалии Карловны, когда та, прельстившись наградой, решила ее сдать его сыщикам. Говоря это, Лиза осеклась, заметив, как Александр нахмурился и пару раз сжал пальцы в кулак. А следом пришли смятение и боль от понимания, что вовсе не он вел розыск в те дни. А еще Лиза вспомнила, что в то время, когда она в страхе бежала от дома на Немецкой улице, здесь, во флигеле, жила другая женщина. И не просто жила, а делила с Александром постель, как еще недавно делила она, Лиза.

— Это был не ты.

Наверное, стоило промолчать. Ведь сама вчера соглашалась, что время покаяний прошло. Но душа все еще ныла при мысли о той, другой.

— Это был не ты. Тебе было не до розыска, верно? Когда она жила здесь, при тебе…

Взгляды их схлестнулись, как клинки. Но на этот раз не Лиза отвела глаза первой. И для нее его замешательство было сродни признанию в том, что ему неловко хотя бы на малую толику.

— Ты ведь тоже в последний год жила не только в монастыре, верно? — быстро вернув себе самообладание, атаковал Александр в ответ.

Лиза посчитала это наилучшим моментом, чтобы перейти к рассказу о том, как она оказалась в семье Дуловых, и о помощи, что ей оказала Натали. Однако, судя по виду Александра, слушал он внимательно, но в памяти оставлял только то, что касалось Никиты. И Лиза впервые увидела то, чего не замечала за ним прежде, — ревность, пусть и скрытую где-то в глубине души, надежно запертую в глубине его взгляда.

— И что? Долго Дулов крутился вокруг тебя? — даже перебил ее однажды Александр, опускаясь в кресло напротив.

Лиза с трудом сдержала улыбку, подводя рассказ к неожиданному предложению руки и сердца от Никиты. Но насладиться, пусть и коротким, триумфом ей не удалось. Вновь нахлынули тяжкие воспоминания о смерти Николеньки, и слезы сами собой покатились по щекам.

Александр молча усадил Лизу к себе на колени и заключил в объятия. Тепло его рук, ласковые прикосновения губ стерли слезы, а заодно и уняли остроту горя в ее душе.

— Мне жаль, что так случилось с твоим братом, — тихо проговорил он, когда крепко обнимал ее, а она слушала мерный стук его сердца.

— Господь воздал всем по прегрешениям, — глухо отозвалась Лиза. — У меня отнял брата, у Софьи Иогановны — сына. И господин Журовский погиб, как я слышала. Сломал шею, когда лошади понесли и перевернули его коляску. Не смотри на меня так, как иначе мы могли объявить о сломанной кости, не будучи в сговоре с твоим доктором?! Поверь, Господь сполна воздал всем участникам сей истории. Ему вершить суд. И только Ему.

Александр продолжал молчать. Даже не шевельнулся. Но Лиза знала, что он слышал ее слова. И ей было довольно того, что он не спорит с ней, как когда-то.

— У меня никого не осталось. Все, кто жил в моем сердце, ныне мертвы. Остались только вещицы в память о них…

Тут Лиза резко выпрямилась и в ужасе взглянула на Александра. Только сейчас она осознала, что у нее не осталось даже этой малости. В водовороте последних событий как-то позабылось, что весь ее багаж сожгли во время карантина. Венчальное платье матери, награды отца, рисунки и письма Николеньки, письмо-исповедь от Александра и так и непрочитанное последнее послание Marionnettiste — все ее прошлое сожрал огонь, не оставив ни малейшего следа.

— Пойдем со мной, — тихо произнес Александр, будто прочитав ее мысли.

Она подала ему руку и пошла за ним как хмельная, совсем не понимая, куда он ее ведет. Не заметила, как они поднялись по лестнице и миновали анфиладу комнат, и опомнилась, лишь когда Александр, усадив ее в кресло в своем кабинете, вложил в ладонь серебряный медальон.

— Твоего брата вещица, верно?

Лиза подняла на мужа потрясенный взгляд, будто увидела его впервые. Пульхерия Александровна намедни проболталась, что он уничтожил все, что было связано с ней. И этот медальон, оставленный на память, Лиза тоже считала потерянным. А он был у него!

— Расстаюсь с ним, потому как ныне оригиналом владею, — попытался пошутить Александр, ласково трогая локон у ее левой щеки. — Иначе не отдал бы ни в жизнь. А еще… О наградах твоего батюшки можно похлопотать в столице. Прошение подать на имя государя, чтобы сызнова справили. Неужто он откажет дочери героя? Правда, сперва прошение о помиловании подать надобно.

— Ты подашь прошение? — в изумлении переспросила Лиза.

— Jupiter, tu te fâches, donc tu a tort^[397], — усмехнулся Александр. — Я был не прав. Гордыня мешала мне увидеть очевидное. Я был офицером гвардии. Я дворянин. Мой долг — защитить императорскую фамилию. Долг перед государем превыше моей гордыни. За это я наказан, но прежде считал приговор слишком суровым. А нынче будто глаза открылись.

Взгляд Александра заволокла пелена острой боли. Приподнявшись на цыпочки, Лиза обхватила его за шею и крепко обняла.

— Мне долгое время снился один и тот же сон, — прошептала она ему на ухо, когда он склонился над ней, обнимая также крепко в ответ. — Теряя силы, я бреду по снежному полю. Одна. Никого нет. И ощущение полной потери… А надо мной кружат вороны. И я знаю, что вскорости умру, а они будут клевать мое тело… мои глаза, — Лиза вздрогнула, и Александр только крепче сомкнул руки в объятии. — Я знала, что мне нужно идти вперед, что ежели я дойду, буду спасена. Только прежде не понимала, куда иду. И никогда прежде не доходила. Никогда. А когда заболела, я снова была там, на том поле. И шла я к тебе, понимаешь?

Лиза отстранилась, чтобы посмотреть ему прямо в лицо, заглянуть в глубину темных глаз, чтобы снова и снова утонуть в нежности, что плескалась в его взгляде.

— Тогда никогда больше не сбегай от меня.

— А ты не отпускай.

— Никогда…

Наверное, стоило бы открыть Александру имя Marionnettiste. Рассказать все, обнажая самые потаенные уголки своей души. Но Лиза до дрожи боялась все испортить. Боялась впустить в их волшебный мир хотя бы малую тень прошлого. Она вспомнила ненависть, звучавшую в голосе Александра, когда год назад он говорил о своем тайном недруге, вспомнила слова самого Marionnettiste о злопамятстве Дмитриевского и не смогла проронить ни слова.

В один из дней Лиза стояла у окна спальни, наблюдая за мерцанием звезд и немного злясь на себя за бессонницу.

— Ты мне так и не ответила тогда о предложении Дулова. Уж не о нем ли думы нынче не дают спать покойно? — нарушил ночную тишину сонный голос Александра.

Любой другой подумал бы, что он злится. Но Лиза знала, что Александр просто дразнил ее, наблюдая за ней со своего места в постели.

— Иди ко мне, — он похлопал по матрасу, а когда Лиза подчинилась, сгреб ее в объятия. — Прежде я считал, что унес тебя под венцы от монашеского плата. Ныне же думаю — не от жениха ли умыкнул? Так что же, дала ли ты ему согласие? По нраву ли тебе сей благородный господин?

— Никита Александрович — хороший человек. Я многим ему обязана, — решила в ответ поддразнить его Лиза, сохраняя серьезное выражение лица и с радостью подмечая, как Александр нервничает, как грызет его ревность. — Но любила всегда только тебя. Не думаю, что другой человек смог бы заменить мне тебя, Саша. Никогда…

И Лиза всей душой наслаждалась воцарившейся меж ними идиллией. Казалось, ничто не способно омрачить их счастья, ведь они были так надежно укрыты в стенах усадьбы от всего остального мира. Но уже вскоре ей все-таки пришлось столкнуться с суровой реальностью.

За субботним ужином Александр заявил, что завтра им всем семейством надлежит быть в церкви. Лиза не придала значения его словам, полагая, что он, как и прежде, иронизирует. А потому весьма удивилась, когда поутру он тоже стал собираться к выходу.

— Ты поедешь на службу? — не смогла удержаться она, когда все домочадцы занимали места в коляске.

— У меня свои причины, — коротко пояснил Александр, и Лиза не стала более допытываться.

Поначалу все шло гладко. Они стояли в церковном дворе в ожидании начала службы, здороваясь с соседями и обмениваясь любезностями. Кого-то Лиза помнила, с кем-то пришлось заводить знакомство, но чувствовала она себя при этом абсолютно свободно: ее спокойствие не трогали ни пытливые взгляды, ни шепотки за спиной. Покамест не прибыла коляска Зубовых. Лизе сразу бросилось в глаза, как побледнела Лиди под стать кружеву на платье, когда заметила ее под руку с Александром. Десятки глаз иглами впились в них обеих, подмечая каждый жест и взгляд.

— Пойдем в церковь, — приказал Александр и настойчиво потянул Лизу за собой. А потом шепнул на ухо, когда поднимались по ступеням: — Не стоит смотреть на нее, коли не можешь скрыть своих чувств. Мадам Зубова никогда не простит тебе жалости к своей внучке.

Это была не жалость, упаси господь, — лишь сочувствие к несчастной девушке, что отстояла всю службу, упорно глядя перед собой. Но помимо сочувствия, Лиза невольно испытывала восхищение мужеством и самообладанием mademoiselle Зубовой. Она прекрасно понимала, каково Лиди находиться здесь, в десятке шагов от жены любимого мужчины, да еще под жадными взглядами местных кумушек. Понимала Лиза и жгучую ненависть, то и дело мелькавшую в глазах Варвары Алексеевны, как ни пыталась та взять в себя в руки. Ненависть витала в воздухе, среди ароматов ладана, и у Лизы даже мурашки бежали по спине от столь явного чувства. Уехали Зубовы самими первыми, не дожидаясь, пока служба подойдет к концу.

Лиза заговорила о том, что ее волновало, только вечером, когда они впервые за весь день остались с мужем наедине. После службы многие из соседей по приглашению Александра поехали на завтрак в Заозерное, да так и остались почти до обеда. Мужчины ушли на псарню смотреть новый приплод, женщины же, расположившись за чаем на террасе, расспрашивали Лизу о Москве и общих знакомых. Александр ускользнул от нее и после обеда — выехал верхом и вернулся только в сумерках. Потому у Лизы было достаточно времени, чтобы в который раз перечитать письмо Натали и все обдумать.

— Скажи мне, что случилось зимой? Почему мадам Зубова так ненавидит тебя?

Лиза не собиралась поднимать этой темы. А если и хотела заговорить о том, то по-иному, мягче. Но едва Александр показался в дверях, соединяющих их покои, слова сами сорвались с губ.

— Тебе уже изрядно наговорили всего, верно? — осведомился он. — Так и думал, что не следовало звать к себе этих языкастых особ.

— Перестань! Никто из наших гостей не стал бы распускать сплетни. Они все уважают тебя.

— Скорее, боятся. Donc?

— Я думала, ты изменил мнение об окружающих.

— И как вижу — напрасно! — язвительно бросил в ответ Александр.

Лиза в удивлении замерла. Она совсем забыла, каким ироничным и злым он может быть. А ей-то почудилось, что прежнего Александра более не существует.

— Неважно, откуда я узнала, — примирительно произнесла она. — Я бы хотела, чтобы ты сам рассказал мне, как непосредственный участник сего. Потому что я не верю…

— И зря! — с досадой оборвал ее Александр. — И я не желаю вести подобные разговоры в спальне. Спальня создана для иного.

И Лиза уступила ему, решив, что впереди у них довольно времени. А утром, когда проснулась в полном одиночестве под радостное щебетание птичек за окном, вдруг задумалась, вправе ли она упрекать мужа, пусть даже в мыслях, что он не все открыл ей из своего прошлого, когда сама она по-прежнему имела от него тайны?

Вскоре вошла Ирина с запиской от Александра. Он сообщал, что уехал вместе с управителем на кирпичный завод и планирует воротиться только к обеду. Несколько утренних часов Лиза провела в бельведере за вышиванием, а после полудня спустилась в картинную галерею, где и планировала встретить мужа. Она не заходила в эту длинную комнату, где всегда царил полумрак, около двух лет. Не заходила с позапрошлой зимы, словно боялась призраков, особенно одного — призрака красивой молодой женщины с ясными васильковыми глазами.

— Где портрет Нинель? — Лиза задала этот вопрос, едва Александр перешагнул порог галереи, легко постукивая хлыстом по голенищу сапога.

— Странный вопрос, не находишь? — он с вызовом изогнул бровь, но потом все-таки сдался, видя, что она не оставит расспросы. — Убрали на чердак.

— Почему? — Лиза похолодела. Неужели портрет был убран для того, чтобы не сравнивать свою первую супругу с ней, Лизой?

— Не смог глядеть на нее, — коротко ответил Александр, ловя ее запястья и притягивая к себе. — Искал в ее чертах то, чего там не было. Твои черты искал.

Облегчение было настолько огромным, что Лиза даже не смогла удержаться на ногах и упала ему на грудь. Она и сама до сих пор не понимала, насколько важно для нее было занять особое место в его сердце. Конечно, глупо ревновать к покойной, но… понимание, что смогла стать для него особенной, несмотря на схожесть с Нинель, так согревало душу.

— Я уже говорил тебе — ты иная. Может, кто-то и видит в тебе черты Нинель, но не я, — тихо проговорил Александр, а потом поцеловал ее медленно и глубоко, словно запечатывая свои слова. От него пахло потом и лошадиным духом, но Лиза не замечала этого, погруженная в плен ощущений, которые мог подарить только он. Ее Саша.

— Повтори еще раз, — прошептал он ей в губы.

И Лиза, осознав, что произнесла это вслух, поспешила выполнить его просьбу. Раз за разом она повторяла его имя, наслаждаясь тем, как светлеет его взгляд.

— Я намеренно увлек mademoiselle Зубову, — неожиданно произнес Александр, так что Лиза даже не сразу поняла, куда повернул их разговор. — Заставил ее потерять голову до Масленицы, чтобы в день гуляний она села в мои сани. Мы не уезжали далеко. Только прокатились вокруг Масленичного городка. Но и того хватило, чтобы я узнал все, что мне требовалось, и невольно скомпрометировал девицу. Это Натали Дулова написала тебе?

— Она волновалась, как местное общество примет меня. Никаких подробностей. Написала лишь, что «история с барышней Зубовой может помешать тому». Об остальном я сама догадалась, — призналась Лиза.

— Дело худо, раз толки докатились так далеко. Я полагал, все ограничится нашим уездом, — помрачнел Александр. — И, прошу тебя, не хмурься, ma Elise. Мной руководило не влечение к девице, а, грешно признать, личные интересы. Я вновь поставил их превыше девичьей чести. Мне жаль, что таковы были последствия…

— Мне отрадно слышать, что тебе жаль, — в глазах Лизы читался лекий укор.

— Видишь, какие перемены творит la Belle с la Bête, — прошептал Александр, снова склоняясь к ней. — Эдак совсем под твою дудку плясать начну, как медведь ручной на ярмарке!

— Что-то я сомне… — начала было Лиза, но ее слова были стерты горячим поцелуем.

Полностью отдавшись чувствам, Лиза с наслаждением подставляла губы, ворошила волосы на затылке мужа, нежно водила пальцами по шее вниз и дальше к вороту рубахи. А потом вдруг вспомнила, зачем ждала его тут, в картинной галерее. И замерла под его губами, еле дыша от волнения.

— Что случилось? — напрягся Александр, почувствовав в ней перемену.

Лиза обернулась на стены, увешанные портретами, с которых за ними наблюдали предки Дмитриевских, а после снова взглянула на него. Глаза в глаза.

— Я должна сказать тебе…

— Не надобно! — сурово отрезал Александр.

И она даже растерялась. Удивленно взглянула в его лицо, мигом ставшее бесстрастным, словно высеченным из камня, под стать предкам на портретах.

— Ваше сиятельство, — донеслось после несмелого стука из-за двери. — Ваше сиятельство, офицер-с до вас прибыли…

— Принесла нелегкая! — проворчал Александр и, не сказав более ни слова, вышел вон.

Лиза решила остаться в галерее до его возвращения, понимая, что их разговор не завершен. Она помнила, что ежемесячные визиты офицера жандармского отделения были не долги, а потому совсем не волновалась. Но когда циферблат маленьких часиков на ее кулоне показал, что миновало уж более получаса, Лиза, одолеваемая дурным предчувствием, сама отправилась на поиски мужа.

Лакеи, пряча взгляды, подсказали ей, где его искать. «Барин уезжает», — ответ дворецкого ошеломил, заставив сердце забиться сильнее, а тревогу расцвести пышным цветом. Лиза застала Александра на крыльце, когда тот спускался по ступеням к коляске. К удивлению, Лизы коляску сопровождали солдаты верхом на лошадях. Она быстро окинула взглядом этот странный выезд и обратилась к Александру, уже обернувшемуся к ней:

— Que faites-vous ici?

— J'ai laissé un mot…^[398]

— Ваше сиятельство, — обратился к Лизе офицер, щелкнув каблуками. — Разрешите предста…

Александр весьма нелюбезно отстранил его и, взяв жену за руку, отвел ее в сторону.

— Qu'y a-t-il, Alexandre?^[399] — начала сбитая с толку его поведением и присутствием солдат Лиза, но Александр не дал ей договорить, крепко сжав ее пальцы в попытке успокоить.

— Я написал к вам записку. Ничего не случилось, небольшое недоразумение. Я вынужден выехать на некоторое время в Тверь.

— В Тверь? — изумленно переспросила Лиза. — Для чего?

— Ваше сиятельство, — резко произнес за спиной Александра офицер. — Времени нет. Надобно ехать. Не стоит злоупотреблять моим расположением к вашей особе.

— Qu'y a-t-il, Саша? — снова спросила Лиза, чувствуя, как медленно вползает в душу страх, потому что при словах офицера в глазах Александра на мгновение мелькнуло столь непривычное для него смятение.

Видимо, страх отразился в Лизиных глазах, потому что Александр вдруг обхватил ладонями ее лицо в нарушение всех правил bon ton.

— Его сиятельство нарушил условия наказания, коему подвергся. Высочайшим распоряжением его превосходительства велено заключить графа Дмитриевского в крепость для дальнейшего определения…

— Я попросил бы вас замолчать! — тихо произнес Александр, обрывая речь офицера, но эти холодные слова, прозвучавшие как удар хлыста, казалось, заставили умолкнуть все в округе.

— Ты арестован? — Лизе показалось, что она вот-вот лишится чувств. Чтобы удержаться на ногах, ей даже пришлось ухватиться за его ладони у своего лица.

— Я все решу, — он быстро коснулся губами ее лба. — Верь мне. Я все решу.

Глава 44

«Арестован!» — это слово без остановки крутилось в голове Лизы. А если вдруг удавалось ненадолго отвлечься, оно снова возникало из ниоткуда, надвигаясь темной тучей и принося с собой неизменные вопросы. Что делать? И стоит ли ей что-то делать вообще? К кому обратиться за помощью? Какие причины явились тому виной?

Лиза изо всех сил пыталась следовать наставлениям Александра, данным ей перед отъездом, но как можно было не тревожиться? Как можно было выкинуть из головы все мысли и спокойно ждать его возвращения? «Может, следовало ехать вслед за ним в Тверь? — с тоской размышляла Лиза, разбирая карточки, оставленные соседями во время визитов. — Или попросить о помощи La tête bien?»

Никита нынче аккурат в Твери, его острый ум непременно бы подсказал, как помочь Александру. Лиза уже схватилась за перо, но потом отложила его в сторону. Нет, Никита ей нынче не помощник. Она знала, что Александр все же отправил ее письмо в Тверь, и так же точно знала, что отныне ее близкой дружбе с Никитой настал конец. Он не проигнорировал ее послание, где упоминалось о болезни и венчании с графом Дмитриевским, даже написал вежливый ответ, между строк которого читалось неприкрытое волнение о ее здравии. Но в то же время от письма Никиты веяло острым разочарованием. И Лиза не могла его за это судить.

«Я желаю вам только счастья, коего всегда жаждут ступающие под венцы. И от души надеюсь, что Господь будет милостив к вам и подарит это счастье. Я остаюсь преданным вашим другом и слугой. Вы можете располагать мной в случае нужды, хотя я бы желал, чтобы такой оказии в вашей жизни не случилось. Буду рад свидеться с вами, Лизавета Алексеевна, коли вы изъявите такое желание при визите в Тверь…»

Тон письма в сравнении с предыдущим его посланием стал более отстраненным, а обороты речи чересчур учтивыми. Кроме того, Натали в ответ на сообщение Лизы о замужестве была более чем откровенна. Она открыто написала, что весть эта хотя и была ожидаемой, принимая во внимание все обстоятельства, весьма огорчила Никиту.

«Я написала к La tête bien тотчас, как получила ваше письмо, ma chère. Не сомневайтесь, он рад за вас, но его радость с привкусом горечи. Он между прочим попросил не писать более об том и отказал в просьбе сопровождать меня в Заозерное с визитом, пригласив нас с вами при случае посетить его в Твери. Между нами, ma chère Lisette, Никита Александрович будет весьма рад видеть графиню Дмитриевскую, но не графа. Он не переменился к вам ни в коей мере, но возобновить знакомство с вашим супругом едва ли пожелает. Это старая история. Когда-нибудь я открою вам причину его отношения…» — писала Натали, намекая на дуэль Александра с Парамоновым, о которой Лиза уже знала в деталях.

Измученная переживаниями по поводу ареста, Лиза так и не сумела сохранить его в тайне от Пульхерии Александровны. При встрече со старушкой за ужином в малой столовой ей не удалось удержать привычную маску вежливого спокойствия.

— Ах, дитя мое! Я, может, и кажусь выжившей из ума, но мой рассудок и мои глаза такие же острые, как и во времена, когда я только делала первые шаги в свете! — заявила старушка и решительно поджала губы. — Я знаю, что mon garçon уехал вместе с тем офицером. И знаю, что в сопровождении солдат. Ранее такого не бывало. И уж слишком схоже.

— С чем? — не удержалась от удивленного возгласа Лиза, поражаясь проницательности Пульхерии Александровны.

— С тем, как это было прежде, — тетушка замолчала на мгновение, а затем продолжила уже тише из-за с трудом скрываемого волнения: — Он ведь вновь арестован, vrai? Ах, если бы нас не покинул Борис Григорьевич! Он бы всенепременно знал, как поступить. А ныне ни он, ни Василь… Ax, mon Vasil! Où es-tu maintenant, mon cœur aime? Où es-tu quand on a besoin de toi, mon garçon?^[400]

Пульхерия Александровна беззвучно заплакала, так что Лиза даже не сразу заметила тонкие влажные дорожки на морщинистых щеках.

— O, ma tantine, — поспешила она встать из-за стола и подойти к старушке, а после, опустившись подле нее на колени, взяла ее ладони в свои. — Коли вы желаете, я могла бы написать к Василию Андреевичу и к господину Головнину.

— Борис Григорьевич теперь так далеко, — покачала головой Пульхерия Александровна. — Едва ли поспеет с помощью. Поглядим, может, новый управитель толков. А лучше сразу написать в Петербурх, к поверенному. Надобно поискать в бумагах, на какой адрес писать. И mon garcon… Вы ведь напишите к нему? Чтобы он приехал как можно скорее! Он нынче где-то на юге, должно быть, в Одессе. Желает за границу выехать. А зачем? O, mes garcons… Je suis morte sans mes garcons…^[401]

Пульхерия Александровна пуще прежнего залилась слезами, и Лиза поспешила подать знак лакею, чтобы тот налил в бокал вина. А после попросила увести старушку в ее покои и уложить в постель, накапав успокоительных капель. Сама же решительно направилась в кабинет Александра, чтобы написать обещанные письма. Правда, уже в кабинете, когда сидела за столом с пером в руке, решимости у нее поубавилось. Что, если она сделает только хуже? Что, если положение только усугубится, когда о нем прознают за границами имения? Писать или нет? Сдержать ли свое слово? Что, если вообще этот арест… дело рук Marionnettiste? И своим письмом она только все усложнит?

Лиза и сама бы никогда не сумела объяснить, отчего ей вдруг пришла в голову последняя мысль. Она ввергла ее в такое смятение, что заставила даже отложить перо. Только когда часы пробили четверть десятого, а за окном стали сгущаться сумерки Лиза все-таки собралась с духом. Послание для поверенного она решила оставить на завтра. А вот письма Головнину и Василю нужно было отправить как можно скорее. С трудом, но она все же сумела подобрать слова, чтобы кратко обрисовать нынешнее положение Александра. О том, что он женился, Лиза предпочла пока умолчать, потому подписалась именем Пульхерии Александровны.

В ту ночь ей не спалось. За короткое время, проведенное с Александром, Лиза совсем отвыкла засыпать в одиночестве. Через пару часов безуспешных попыток уснуть ей вдруг стали мерещиться жуткие тени по углам комнаты, нахлынула волна страха, и, не выдержав, она кликнула Ирину.

Чтобы не думать об аресте, Лиза стала расспрашивать устроившуюся на матрасе возле кровати горничную о том, что приключилось в имении за прошедший год. Сонная девушка отвечала осторожно, видимо, помня, что однажды уже едва не лишилась места за свой длинный язык. Лиза быстро потеряла интерес к ее односложным ответам, но все-таки решила задать еще один вопрос.

— Ирина, а помнишь Бигошу, выжленка? Где он нынче? На псарне? Должно быть, уже совсем большой.

— Нет, барыня, — Ирина перевернулась с боку на бок, вздохнула, а потом все же призналась: — Нету щенка. Еще прошлым годом издох.

— Как же так? — села в постели взволнованная Лиза.

— Тварь неразумная, — ответила горничная, зевая. — Убегла в лес, да в лесу и издохла. Все не сиделось ей на месте. Так и норовила из имения увильнуть. Как вы… уехали из Заозерного, так почти следом и убег. Барин сперва велел в розыск, а потом отозвал людей. Только после Петра и Павла нашли животину.

— Как же так, Ирина? — прошептала Лиза, но ответом ей было лишь тихое сопение горничной.

Лизе же только и оставалось тихонько заплакать, стараясь не разбудить Ирину своими всхлипами и сожалея о том, что ее побег все-таки привел к смерти, пусть и выжленка несмышленого.

Солнечное летнее утро благости не принесло. Лиза спешила поскорее покончить с трапезой и отправиться в церковь. Ей казалось, Господь непременно должен услышать ее молитвы, а она в стенах храма сумеет убедить себя, что не совершила ошибки, отослав письма на ближайшую станцию.

Но найти облегчение своим мукам Лизе в то утро не удалось. Когда после долгой пешей прогулки она ступила в церковь, в нос ей ударила смешанная волна запахов пота, горящего воска и ладана. Пришлось даже закрыть глаза, чтобы унять приступ внезапной дурноты и дать взгляду привыкнуть к церковному полумраку. А когда открыла их, резко отшатнулась, заметив гроб в притворе церкви и группу облаченных в траур людей, собравшихся проводить в последний путь одного из мелкопоместных соседей.

— Исповемся Тебе в правости сердца, внегда научити ми ся судьбам правды Твоея. Оправдания Твоя сохраню, не остави мене до зела^[402], — монотонно разносился по храму голос отца Феодора, творившего отпевание.

Его слова вмиг заглушил шелест одежд, когда стали оборачиваться на стук каблуков Лизы близкие покойника, лежащего в обитом черным крепом гробу. Лизе показалось все таким знакомым, что она не сразу вспомнила, где и как могла видеть и этот притвор, и людей в темных одеждах, и гроб под расписными деревянными сводами. Все так остро и неумолимо вдруг напомнило ей старый сон, некогда виденный в Заозерном, где покойником выступал Александр, что Лизе даже показалось, что вот-вот ее локтя коснутся пальцы кукловода и послышится его шепот.

Она так резко метнулась к выходу из церкви, что едва не сбила следовавших за ней лакея и Ирину. Можно только представить, какие толки про ее неподобающее поведение пойдут нынче по округе, думала Лиза, спешно удаляясь с церковного двора. Хотя что может затмить арест владельца Заозерного? Вот уж что действительно будут обсуждать вплоть до осени! «Надобно ехать в Тверь, — пришло ей вдруг в голову уже на подходе к крыльцу усадебного дома. — Надо ехать. Упаду в ноги Никите, буду умолять о помощи. Он сумеет. Более никому не верю. Никому!»

— Пульхерия Александровна просили ваше сиятельство пожаловать в голубую гостиную, — с поклоном доложил дворецкий, встречая Лизу в прохладном холле. — Как только…

Не успел он договорить, как Лиза уже сорвалась с места и побежала через анфиладу комнат. На ходу развязала ленты шляпки и бросила ее вместе с кружевной пелериной и перчатками на руки лакеев.

Александра отпустили! Она знала, чувствовала! Вот сейчас распахнутся двери гостиной, и она увидит его… Сердце билось так сильно, что едва не выпрыгнуло из груди, когда створки дверей разошлись в стороны, пропуская ее внутрь комнаты. Лиза шагнула на порог и тут же нашла взглядом мужскую фигуру. И застыла, чувствуя, как кровь резко отхлынула от лица, а ноги будто приросли к полу.

— Et voici ma belle-fille! — восторженно воскликнула Пульхерия Александровна, словно вручала кому-то подарок. — Je crois que vous le savez.^[403]

При этих словах мужчина обернулся от окна, и вежливо-равнодушное выражение вмиг слетело с его лица. Лиза же всей душой надеялась, что сама не выглядит такой потрясенной, как он.

А потрясение мужчины в следующий миг сменилось безграничной радостью. Глаза его засветились, и он так резко шагнул в сторону Лизы, что она испугалась. Казалось, он сейчас возьмет ее за руку, и тогда… Но тут что-то неуловимое мелькнуло в его глазах, и взгляд потух. А сам он остановился, будто наткнулся на невидимую стену.

— Вот и ответ на мои молитвы — приезд моего мальчика! — Пульхерия Александровна с нежностью глядела на нежданного гостя. — Он прибыл по свое воле, без письма, словно сам Господь направил его сюда. Я не поверила, когда доложили! Vous imaginez ce que j'ai ressenti à ce moment-là, Lisette?^[404]

— Едва ли, — Лизе не удалось скрыть эмоций, когда она наконец сумела оправиться от удивления и заговорить. — Едва ли мне достанет воображения представить ваши чувства, ma tantine. Смею предположить, что вам уже было известно положение дел в Заозерном, раз вы приехали так скоро?

На этот раз Лиза обратилась к мужчине, пытаясь обуздать смесь злости и страха. Она почему-то не верила, отказывалась верить, что он причастен к аресту Александра. Но так случилось, и вот он здесь. Хотя должен быть за сотни верст от Заозерного.

— Последние события — истинное откровение для меня, — хлестнул он резко словами, будто кнутом.

Заметив, что мужчина направился к ней, Лиза сначала решила не давать ему руки. Не хотелось даже в комнате одной находиться, но пришлось. Счастливая Пульхерия Александровна внимательно следила за ними обоими, сложив руки на коленях, словно прилежная ученица. И Лиза подчинилась правилам bon ton. Но не ради старушки, а потому что ей вдруг стало жаль его. За время, что они не виделись, он сильно переменился: заметно похудел, лицо заострилось и растеряло свои краски, глаза потускнели. Но горделивой осанки не утратил, и плечи его остались так же широки. «Словно выгоревший портрет», — мелькнуло в голове Лизы.

— Неужто вы не рады меня видеть, Лизавета Алексеевна? — вежливо спросил между тем мужчина. Называя ее настоящим именем, он словно намеренно давал понять Пульхерии Александровне, что знал Лизу еще до того, как ему представили ее здесь, в Заозерном.

— Не могу описать всех чувств, что испытываю в настоящую минуту, — осторожно ответила она.

— Что ж, довольствуюсь и тем, — проговорил он, принимая ее пальцы в свою ладонь, как нечто одновременно и самое драгоценное для него, и самое хрупкое.

Лиза ожидала чего-то знакомого при его прикосновении, какого-то прежнего всплеска эмоций. Но кроме сожаления не ощутила ничего. Точно так мы сожалеем о чем-то хорошем, что оставили в прошлом, не желая возврата. Ей пришлось опустить ресницы, чтобы не обнаружить своих чувств. Она знала, что он был слишком горд, и ее жалость его бы только унизила. В этом он был удивительно схож с Александром. «Как и во многом другом, — вдруг подумалось ей. — Словно слепок с натуры…»

— Прошу простить меня. Я только из церкви, — извинилась Лиза, отводя взгляд от знакомых глаз, полных грусти, просьбы о прощении и тихой радости. — Ежели позволите, я оставлю вас на некоторое время.

К себе она, впрочем, не пошла, заранее зная, что вскоре гость сошлется на усталость с дороги и непременно ее разыщет. Да, возможно, он не сразу поймет, где Лиза решила ожидать его для разговора, но рано или поздно разгадает. У него всегда был острый ум.

Тихий и пустынный бельведер заливал яркий солнечный свет. Лизе даже пришлось на пару мгновений сомкнуть глаза, чтобы не ослепнуть. И тут же тени отступили по углам, выпуская на волю воспоминания:

«…Позвольте предложить вам оранжад… полагаю, лишним не будет нынче», — долетел до нее из прошлого приятный мужской голос.

И Лиза, как наяву, вспомнила тот танцевальный вечер у одного из соседей Лизаветы Юрьевны. Как смешалась она тогда под внимательным взглядом ясных глаз, не зная, как ей повести себя. Впервые за долгое время нашелся человек, решивший обратиться лично к ней — бедной воспитаннице, всегда безмолвной тенью стоявшей за креслом графини. Он выделил ее. Лиза прочитала это в его глазах, еще когда их представляли друг другу. Обычно при представлении на нее смотрели мельком и даже не удосуживались в большинстве случаев запомнить имя. С ним же все было иначе. И сердце, ее глупое сердце, сладко сжалось тогда в груди от ощущения чего-то светлого и прекрасного.

После возвращения в Москву, куда вскоре из деревни перебралась графиня Щербатская, он старался видеться с Лизой все чаще и чаще. Случайным образом оказывался рядом на прогулках, при посещении лавок на Кузнецком или в Гостином дворе, на раутах, музыкальных вечерах и балах. В редкие минуты коротких бесед они говорили открыто обо всем — от светских новостей до прочитанных книг.

«Что вы думаете о новой повести господина Пушкина?.. А о сочинении Грибоедова?.. Довольно смело. Явный укол засилью раболепства пред чинами. Говорят, персидский шах… А слыхали вы о вестях из Турецкой империи?..»

Он ценил Лизин ум и обсуждал с ней множество вещей, о которых она прежде не могла и помыслить. И Лиза жадно впитывала все его рассказы, постепенно все смелее выражая собственные мысли в беседах с ним, а после и с другими. Она становилась иной, замечая в себе какие-то особенные грани, не скрывая их, как прежде, и не стесняясь.

Лизе нравилось, что он видит ее и слышит. Нравилось, что она интересна ему как собеседник — помыслить о себе, как о предмете его чувств, она и вовсе не могла. Разве может кто-то полюбить ее такую, пусть и в дорогих, но таких старомодных нарядах, которые были не к лицу ей ни по крою, ни по цветам?

И все же… она прорыдала три ночи кряду, когда однажды мимоходом при разборе карточек и обсуждении визитов графиня Щербатская обмолвилась, что у нее просили руки Лизы, на что, разумеется, получили отказ. К Лизе и до того сватались пару раз — секретарь графини и какой-то офицер, с которым Лиза несколько раз потанцевала на одном из балов. Но прежде понимание того, что она не вольна распоряжаться своей судьбой, не вызывало в ней горечи и боли.

— Почему? — осмелилась на четвертый день спросить Лиза, тщательно скрывая свои чувства от острого взгляда графини. — Почему вы отказали, ваше сиятельство? Эта персона никогда не стремилась свести близкое знакомство с вами и не жаждала вашего покровительства, как многие. И, насколько мне известно, располагает некоторыми средствами. Вполне достойный…

— А вы уж и справки навели, как я погляжу, и суждения свои составили, Лизавета Алексеевна! — едко усмехнулась Лизавета Юрьевна. — Все норовишь из-под моего крова вон? Только и ищешь того, кто замуж приберет? Говорила же я тебе — негоже в танцах быть участницей. Недаром подозревала в легкомыслии! Отныне при мне стоять очи долу при выездах. Неровен час, Москва заговорит, что protégé de la comtesse Щербатская est étourdie^[405]! И не гневи меня боле. Даже видеть тебя покамест не желаю! В комнате своей посиди-ка пару-тройку деньков да поразмысли, в чем провинность твоя предо мной. Поклоны клади да кайся в грехомыслии своем. А как покаешься, там поглядим, как дальше жить с тобой будем.

Лизе в те дни казалось, что несчастнее ее нет никого на свете. Николеньку отослали в пансион, с единственным человеком, к которому тянулось ее сердце, она была разлучена. Графиня, не дождавшись конца сезона, удалилась из Москвы в деревню. Отказывала в визитах и сама не выезжала. А Лизе стало все едино, что с ней будет дальше. Она даже подумывала принять постриг, как советовала ей Лизавета Юрьевна. Пока однажды не нашла в новых книгах от букиниста с Никольской записку, подписанную именем, при виде которого сердце тут же забилось неровными толчками.

«Мне удалось сговориться с приказчиком, чтобы в книги, кои доставляют в имение ее сиятельства, вкладывали мои письма. Этот же человек будет ждать ответа от вас, ежели вы осмелитесь писать мне. О, подарите мне такое счастие! Не оставьте несчастного во мраке отчаяния, в коем я пребываю после отказа графини. Только ваше расположение способно возродить меня к жизни…»

Переписка, редкая в деревне, продолжилась по возвращении в Москву и длилась почти год. Приказчик исправно носил книги и журналы в дом Щербатской. А Лиза, сидя за вышиванием или за книгой частенько отвлекалась, чтобы бросить взгляд за окно. И иногда обнаруживала там знакомую невысокую фигуру, словно на посту вышагивавшую вдоль забора по тротуару Мясницкой. Он приходил сюда редко, но этих редких визитов она ждала, как природа ждет весеннего пробуждения после долгой холодной зимы.

Впервые за долгое время разлуки влюбленным удалось свидеться лишь на Вербной неделе 1828 года, так перевернувшего их жизни. Графиня вдруг стала с Лизой еще строже и даже в Москве почти не выезжала, изредка принимая у себя в особняке только желанных гостей. А если все-таки и решала почтить своим присутствием какой-нибудь важный бал или раут, Лизу с собой более не брала. Отныне девушке дозволялось посещать только избранные дома во время дневных визитов, монастыри да изредка театральные постановки.

Однако в тот день Лизавета Юрьевна позволила девушке в честь скорого праздника съездить на Красную площадь. Окрыленная нежданной свободой, Лиза переходила от одного ларька к другому, не замечая еле поспевавшей за ней приживалки графини, пока буквально не столкнулась нос к носу с ним.

— Что с вами? Вы не рады меня видеть? Вы так побледнели, едва увидали меня, — стараясь не смотреть на него, прошептала она.

— Просто почудилось… что вы и не вы вовсе, — слегка запнувшись, произнес он, а у Лизы сердце едва не выскочило из груди при звуке его тихого, растерянного голоса.

Она до сих пор помнила, как польщена была в тот день его словами. Графиня наконец-то позволила ей переменить прическу и фасон платья и шляпки по своему вкусу. Теперь Лиза выглядела совсем иначе. Только позже девушка поняла истинный смысл тех его слов и причину бледности — видимо, тогда он впервые обратил внимание на ее сходство с Нинель Дмитриевской.

Лиза была так счастлива видеть его и впервые за долгие месяцы слышать его голос, что даже не обращала внимания на ярмарочную толчею и гам на площади. Для нее существовал только этот мужчина, следующий за ней в толпе так близко, что, казалось, поверни она голову, и коснется губами его щеки.

— Я снова просил вашей руки пред минувшим Рождеством, — проговорил он, и сердце Лизы от волнения ухнуло куда-то в живот. — Votre vielle^[406] отказала. Считает меня неровней protégé de la comtesse. Словно я мещанин какой-то без средств, словно собака безродная! Сказала, что предпочитает отдать вас в руки иного жениха. Вы… было предложение?

— Ах, нет! Полагаю, ее сиятельство говорит о том женихе, что наблюдает за нами с небес. — Лиза в тот момент притворилась, что выбирает товар на лотке с кружевами и лентами. Она не видела его, но чувствовала его присутствие всем своим существом. И всей душой наслаждалась короткими минутами столь хрупкого счастья.

— Votre vielle n'a pas de cœur^[407], — резко и зло выдохнул он. — Вы полны жизни и света. Преступление подарить этот свет стенам монастырским. Я не позволю! О, Лиза… Лиза…

От этого шепота так сладко замирало сердце. Неудивительно, что Лиза уступила его уговорам убежать из дома графини и обвенчаться при первой же возможности. Неудивительно, что она без раздумий рискнула ради него всем…

Шаги на лестнице так резко вернули Лизу из воспоминаний, что сердце, как в старые времена, гулко забилось груди в волнении от предстоящей встречи. Она поспешила отойти подальше от балюстрады, опустилась на оттоманку и сложила руки на коленях в попытке унять эмоции. Но не смогла. Едва духа не лишилась, когда он показался на лестнице бельведера. Он так же, как и она недавно, сощурился от яркого света и не сразу заметил Лизу. И эти мгновения, когда он искал ее взглядом, открыли Лизе его истинные чувства, а солнечный свет только подчеркнул его нездоровый вид.

Наконец, их взгляды встретились. Некоторое время в зале царила тишина. Оба не знали с чего начать разговор. Оба опасались ответов, которые могли получить на свои вопросы. И оба нарушили молчание одновременно:

— Мне сказали, ты была серьезна больна…

— Скажите мне, этот арест…

И тут же замолчали, в упор глядя друг на друга. Он так жадно скользил взглядом по ее лицу, подмечая каждую деталь, что она смутилась. Черты его смягчились, разгладились складки у рта и на лбу, глаза загорелись знакомым мягким светом. А потом он вдруг резко шагнул к ней и, прежде чем она успела что-либо сделать или сказать, опустился у ее ног, поникнув головой.

— О, ma bien-aimée, qu'ai-je fais…^[408]

От этого шепота, полного горечи и муки, у Лизы перехватило в горле. Но она не могла не повторить вопрос, волновавший нынче ее более всего. Правда, спросила уже немного мягче:

— Скажи мне, этот арест…

— Кто же еще мог устроить его, верно? Кто же еще мог навредить ему, кроме меня? Разве у него нет более врагов? — с усмешкой спросил он.

Лиза заметила, как его пальцы резко сжались в кулак, и он убрал руку, едва не коснувшись подола ее легкого платья, лежавшего на полу.

— Я прошу тебя, Борис…

Он горько кивнул в ответ своим мыслям, поднял голову, но взгляд устремил куда-то вдаль за окно — на зелень лугов и леса. Смотрел неотрывно, будто это было единственное, что нынче его интересовало.

— Отличительная черта Дмитриевских — неуемная гордыня. Она изрядно травит ядом наше нутро, — произнес Головнин, не оборачиваясь. — Особенно когда мы не виноваты. Или не считаем себя таковыми.

Лиза видела его неприкрытое волнение. Пальцы Бориса снова пришли в движение — коснулись подола ее платья, стали то скручивать тонкий муслин, то разворачивать снова. Ее разрывали на части сомнения в виновности мужчины, сидевшего у ее ног, и удушающее сочувствие к нему.

— Я узнал об аресте Alexandre ночью на станции, покамест ждал лошадей, — заговорил он ровно, по-прежнему не глядя на Лизу. — Повстречался один знакомец из Твери. Он-то и рассказал. Мол, Дмитриевского арестовали тотчас же после венчания с некогда сбежавшей от него невестой. Правда, сплетня эта ныне обрастает подробностями романтического толка. Говорят, что графа взяли под стражу чуть ли не на венчальном обеде. Когда слухи дойдут до Москвы, полагаю, венчальный обед превратится в таинство. Дамы же любят такие истории, vrai?.. Впрочем, все-таки удовлетворю твое любопытство, ma bien-aimée… Я не причастен к аресту Alexandre ни в малейшей степени. И я говорил ему, что из-за персоны, которая желает ему зла, его поездка в Москву закончится именно крепостью. Но персона та — вовсе не я.

— Александр ездил в Москву? Но зачем ему творить такие глупости? Это же сущее безрассудство! — ахнула Лиза, и Головнин взглянул на нее, как на несмышленого ребенка.

— А зачем мужчины творят безрассудства? Конечно же, из-за женщины, ma bien-aimée. Мы все совершаем безумства из-за женщины. Особенно когда любовь к ней лишает разума и покоя.

Лиза даже не успела обдумать сказанное, как Борис вдруг закашлялся, достал из кармана платок и приложил к губам. Наблюдая, как надрывный кашель сотрясает его тело, Лиза встревожилась не на шутку.

— Быть может, позвать людей? Воды?

Но он только отрицательно мотнул головой.

— О mon Dieu, ты нездоров! — Лиза смотрела на него со всевозрастающим беспокойством. — Тебе лучше отдохнуть с дороги. Я прикажу…

— Нет! — яростно перебил ее Борис, когда наконец совладал с приступом кашля. — Я не задержусь здесь. Мне нужно в Тверь. Пока Александр сам не усложнил свое положение. Ты же знаешь его, — усмехнулся он легко и грустно. — Быть запертым за решеткой для него хуже смерти. В прошлый раз его возненавидели офицеры приставленной к нему охраны, да так сильно, что я начал опасаться за его жизнь. Боялся, что прикажут солдатам придушить. Дивишься, ma bien-aimée? — произнес он, даже не взглянув на Лизу. — Я и сам себе порой удивляюсь. Я столько раз вытаскивал его с самого края, когда мог только подтолкнуть, и все было бы кончено. И стало бы, как должно, как говорил всегда mon pere… И графиня тогда не посмела бы сказать, что я не ровня тебе. Не знаю, зачем теперь говорю это. Верно, просто не хочу, чтобы ты ненавидела меня, или презирала, что еще хуже. Разлюбила — стерплю. Но чтобы презирала… как я сам себя презираю…

Борис пару мгновений молчал, но потом проговорил глухо, не поворачивая к Лизе лица:

— Я думал, ты мертва. Искал тебя все это время. Только недавно перестал, когда maman удар хватил. Всю Москву перевернул. К Щербатской на поклон ходил. Я только после понял — ежели б ты желала, сама бы пришла ко мне. Еще тогда, когда из Заозерного бежала. Как к Александру пришла ныне, по своей воле.

Борис резко повернулся и обхватил ладонями колени Лизы через тонкую ткань платья. Все произошло так неожиданно, что она даже не успела отстраниться или как-то возразить.

— Прости меня, ma bien-aimée! Прости меня, что не уберег брата твоего. Эта смерть на мне и только на мне. Ежели бы я мог! Я не должен был… и привозить тебя сюда не должен был в первую очередь. Сам все разрушил. Сам! За мечтой отца погнался и потерял. Свою мечту потерял…